- Оригинал публикации: The Inhuman (a quick read)
- Перевод: Игорь Ставровский
В прошлом году друзья попросили меня в дистиллированной форме изложить ключевые тезисы «дела ингуманизма» [часть 1, часть 2] на двух-трех страницах. Этот пост — результат моих попыток зафиксировать основные идеи. Я хочу добавить, что теперь у меня появились кое-какие критические возражения на эту статью, но они потребуют гораздо более длинного поста при другом случае:
Рациональный ингуманизм
1. Анти-гуманизм и эссенциалистский гуманизм — это две стороны одной монеты. Последний — это инфляционное отношение к человеку, определяемому как неизменная, незыблемая структура или сущность (биологическая структура, неизменная природа, божественный дар и т. д.), а первый — это дефляция этой сущности (с помощью естествознания, технологии или метафизического выравнивания статуса человека как еще одного объекта среди многих других объектов). Как анти-гуманизм, так и эссенциалистский гуманизм выводят два, казалось бы, разных вывода из одного набора посылок. Дело не в том, что их решение проблемы, в которой они заинтересованы, неверно, но скорее сама проблема, которую они пытаются ухватить, является ложной проблемой, псведопроблемой.
2. Эссенциалистский гуманизм (ЭГ) и анти-гуманизм (АГ) могут быть определены не столько по их подходам к проблеме того, что такое человек, а скорее по их нормативным заявлениям о том, что человек должен делать на основании инфляционного или дефляционного подхода к человеческой сущности: Если человек такой-то и такой-то (определяемый через обращение к сущности или неизменной природе), то человеку следует делать Х. Как ЭГ, так и АГ парализуют рациональные нормы для того, чтобы вывести заключения из своих посылок, в то же время отрицая значимость норм или оснований для определения человека. Даже слоган «просто забей» бессознательно оказывается нормативным рецептом особого типа.
3. Ингуманизм определяет человека не через обращение к какой-либо сущности, а исключительно с точки зрения его способности входить в пространство разумов (теоретических и практических знаний), посредством которого человек может определять и пересматривать, чем ему следует быть, конструируя и пересматривая сами основания или нормы, которые он мобилизует, чтобы мыслить и трансформировать себя. Мышление — это действие, но это особый тип действия. И нет никаких причин для нас думать, что мышление не может быть освобождено от биологических ограничений и переизобретено в иных формах, предоставленных системами обработки информации и вычислительными процессами, открытыми, разработанными или смоделированными с помощью самого мышления.
Ингуманизм только лишь отличает человека по его нормативным (а не причинно-структурным) инвариантам. Эти инварианты — это способности человека определять и пересматривать себя, используя теоретические и практические знания. В этом смысле, ингуманизм — это извлечение нормативного ядра гуманизма, но локус (местоположение) этой нормативности не только не помещается в природу (иррациональный материализм), но и не приписывается божественному (теология). Для ингуманизма локус этой нормативности в способности человека к рациональной деятельности (агентности), которая заключается в концептуальной деятельности, которая укоренена в социолингвистических дискурсивных практиках (формальное социальное условие возможности) и с помощью которых люди (в качестве биологического вида) могут учреждать свои собственные коллективно подтверждаемые правила (суждения), основываясь на которых определяется чем они должны быть и что должны делать (т.е. разумность в качестве рациональной деятельности, у которой нет биологической сущности). Соответственно, ингуманизм следует понимать, как усиление рационального гуманизма. Через высвобождение рационально-нормативного ядра человека ингуманизм становится вектором, через который человек конструирует и пересматривает себя за пределами любой предполагаемой сущности или конечной причины.
4. Если человека отличает способность к самоопределению и самопеределыванию (т.е. рациональная деятельность, становящаяся локусом теоретических и практических суждений), то для того, чтобы мы могли поддержать собственную интеллигибельность как людей, нам нужно стремиться к коллективному проекту самоопределения и самопеределывания (т.е. концепция человечности как таковой). Без нормативного привнесения последнего, интеллигибельность и значение человека коллапсирует обратно прямо в те узкие концепции человечности, которую мы хотим либо упразднить, либо избежать. Для преодоления эссенциалистского гуманизма мы не можем ни просто проигнорировать то, что делает нас людьми, ни отвергнуть рациональный статус человека, поддерживая анти-гуманистическую или пост-гуманистическую позицию. Нам следует проложить свой путь через проблему того, что такое быть человеком, и через само это исследование реконструировать и реформировать человека. Интеллект находится в сущностной связи с интеллигибельным. Расширение вселенной умопостигаемого и культивирование или пере-проектирование интеллекта идут рука об руку. Нельзя иметь идею интеллекта без идеи интеллигибельного. Идея интеллекта без интеллигибельности является всего лишь догмой. И нельзя иметь интеллигибельность без [разумных] оснований как минимального ограничения мышления и действия. Рациональный ингуманизм, понятый адекватно, является необходимым рецептом для эмансипации человека, проект, который совпадает с освобождением интеллекта через расширение его интеллигибельности или, в селларсианских терминах, интеллегибельностями (теоретическими, практическими и аксиологическими).
5. Как только мы присоединяемся к коллективному проекту самоопределения и самопеределывания (т.е. проекту или структуре, которая делает человека интеллигибельным в качестве рационального агента или который подчеркивает значение человека), мы сталкиваемся с двумя немедленными следствиями, которые следуют из нашего обязательства или того, к чему мы себя обязали:
5–1. Мы начинаем пересматривать известный портрет человека, т. е. того, чем мы себя считаем или того, что мы собой представляем здесь и сейчас. Посвящение себя человечности — это конструирование ее в соответствии с основаниями (скорее нашими собственными правилами, нежели причинно-следственными связями или законами). Чтобы сделать это возможным с помощью накладываемых на себя ограничений, не требуется никакого мистицизма или сверхъестественного компонента. По сути, лучшая модель мышления о Духе или следующим правилам geistigs уже под рукой: компьютер с логической автономией и способностью к самонастройке, хотя его непосредственная практическая автономия в лучшем случае относительная, а в худшем — является абсолютной гетерономией (используя навеянный Кантом пример Селларса о компьютере запускающем и выполняющем операции в «…это я, или он, или оно (вещь), которое мыслит…».) Конечно, мы не можем проводить эту аналогию слишком далеко, но лишь потому, что сама наша концепция вычислений все еще молодая и ограниченная, иначе, в сущности, нет ничего, что нельзя смоделировать как вычислительный процесс, даже человека как особый тип вычислительной иерархии (синтаксическая и семантическая сложность, geistig интеракция, эпистемические хаки реальности и т. д.) Но поскольку постройка в соответствии с правилами и основаниями (само определение автономии) совпадает с освобождением человека от ограничений природной сущности, конкретной причины или конкретной трансцендентальной структуры, конструируя себя в соответствии с нашими собственными само-корректирующимися правилами, мы пересматриваем сам портрет человека. Но это строительство в соответствии с нашими собственными правилами не равносильно слепоте к естественным и каузальным ограничениям. Как и каждое строительство, оно требует от нас адекватного распознавания, понимания и, когда возможно, изменения подобных ограничений (опять же ссылка на платонический изоморфизм или глубинное соответствие между интеллектом и интеллигибельным). Это как раз тот случай, когда нам больше не нужно считать причины или законы как нечто предопределяющее, чем мы должны быть и что мы должны делать. Будучи автономными в плане конструирования и пересматривания самих себя, мы стираем саму их картину человека, которая была для нас привычной так долго. Суть не в простом самопознании, но в перепроектировании реальности самих себя и, следовательно, нашего фьюзиса (мастерство разума).
5–2. Мы освобождаем определение и значение человека от любой предполагаемой сущности или фиксированной природы. Тем самым нормативное название «Человек» становится передаваемым наименованием, правом, которое может быть предоставлено или получено независимо от привязки к какой-либо особой естественной или искусственной структуре, наследие или склонность к тому, что быть человеком не просто право, которое может быть получено только естественным путем при рождении через биологическое происхождение или наследственность. Звание человека может быть передано на все, что может пройти тест в сферу суждений, все, что удовлетворяет критерию рациональной деятельности или личности (а именно, рациональная власть и ответственность), будь то животное или машина. Реализация проекта освобождения человека (понимаемое как увеличение коллективной автономии) с искусственными будущностями человеческого интеллекта является логическим следствием «человека как передаваемого права». Подобно тому, как нам даются свободы, когда мы получаем это право, так же как только мы даруем это право чему-то еще, мы должны признать их свободы делать то, что, по их мнению, должно быть сделано. Освобождайте то, что освобождается от вас, потому что все остальное — увековечивание рабства. Порождая то, что освобождает себя от нас, является в той же степени этическим предписанием, в какой оно является следствием сохранения и расширения нашей автономии за счет бытия рациональными агентами. Это само определение бытия человеком.
