Тёмный наследник философии

Ник Ланд это бри­тан­ский фило­соф, кото­рый в 1990‑е годы раз­ра­бо­тал убе­ди­тель­ную кри­ти­ку антро­по­цен­трич­ных форм фило­со­фии с позиций транс­цен­ден­таль­но­го мате­ри­а­лиз­ма, преж­де чем поки­нул ака­де­ми­че­скую сре­ду на рубе­же тыся­че­ле­тий и пере­ехал в Шан­хай. Хотя сей­час он наи­бо­лее изве­стен сво­и­ми спор­ны­ми про-капи­та­ли­сти­че­ски­ми поли­ти­че­ски­ми рабо­та­ми, он так­же недав­но раз­ра­бо­тал тео­рию того, что он назы­ва­ет «абстракт­ный хор­рор-фикшн» [abstract horror fiction], а так­же при­ме­нил её на прак­ти­ке, напи­сав две пове­сти [в этом жан­ре]. Хотя мож­но поду­мать, что хор­рор-фикшн [horror fiction] Лан­да, как и его недав­ние крайне пра­вые поли­ти­че­ские жесты, состав­ля­ют новый и неза­ви­си­мый от его ран­них ака­де­ми­че­ских работ в каче­стве фило­со­фа кор­пус работ, эта ста­тья посвя­ще­на тому, что­бы пока­зать, что Ланд обра­ща­ет­ся к напи­са­нию хор­рор-фикшн пото­му, что он счи­та­ет этот жанр более под­хо­дя­щей, чем тра­ди­ци­он­ная фило­со­фия ком­по­зи­ци­он­ной фор­мой для про­дол­же­ния сво­ей кри­ти­ки антро­по­мор­физ­ма, посколь­ку она спо­соб­на осу­ще­ствить кон­фрон­та­цию с тем, что лежит за пре­де­ла­ми вся­ко­го огра­ни­чен­но­го чело­ве­че­ско­го понимания.

В этом смыс­ле Ланд явля­ет­ся одним из ряда совре­мен­ных фило­со­фов вро­де Грэ­ма Хар­ма­на [Graham Harman] и Юджи­на Таке­ра [Eugene Thacker], кото­рые ассо­ци­и­ру­ют­ся со «спе­ку­ля­тив­ным пово­ро­том» [“the speculative turn”] в совре­мен­ной кон­ти­нен­таль­ной фило­со­фии, пово­ро­том, кото­рый всё более свя­зы­ва­ет­ся с хор­рор-фикшн как спо­со­бом кри­ти­ки антро­по­цен­три­че­ских пред­по­сы­лок фило­со­фии¹. Напри­мер, Хар­ман в сво­ей кни­ге 2012 года Weird-реа­лизм: Лав­крафт и фило­со­фия, вслед за Лан­дом, под­чёр­ки­ва­ет важ­ность Г. Ф. Лав­краф­та для спе­ку­ля­тив­ной мета­фи­зи­ки, посколь­ку ком­по­зи­ци­он­ный стиль послед­не­го нико­гда не опи­сы­ва­ет мон­стров напря­мую, а толь­ко обри­со­вы­ва­ет то, как они усколь­за­ют из пер­спек­ти­вы чело­ве­че­ско­го пони­ма­ния: «Ника­кой дру­гой писа­тель не даёт нам мон­стров и горо­дов столь труд­ных для опи­са­ния, что мы можем толь­ко наме­кать на их ано­ма­лии» (Хар­ман 2020 : 19)². Впро­чем, как будет пока­за­но в этом эссе, в то вре­мя как Ланд про­воз­гла­ша­ет хор­рор-фикшн орга­но­ном фило­соф­ской кри­ти­ки, Хар­ман утвер­жда­ет, что опе­ри­ро­ва­ние хор­ро­ром у Лав­краф­та несу­ще­ствен­но по отно­ше­нию к его сти­лю, кото­рый мог бы най­ти при­ме­не­ние во мно­гих дру­гих жан­рах: «Лав­крафт как автор ужа­сов [author of horror] пишет об ужа­са­ю­щих темах [content] (чудо­вищ­ных созда­ни­ях, кото­рые намно­го силь­нее людей и не заду­мы­ва­ют­ся о нашем бла­го­по­лу­чии), тогда как Лав­крафт как писа­тель зазо­ров [gaps] мог бы пло­до­твор­но высту­пить во мно­же­стве дру­гих жан­ров» (Хар­ман 2020 : 15, пере­вод изме­нён). Это сбли­жа­ет Лан­да с Таке­ром, в трёх­том­ном Ужа­се фило­со­фии кото­ро­го содер­жит­ся мысль, что писа­те­ли ужа­са [horror writers] поз­во­ля­ют нам помыс­лить гра­ни­цы мыш­ле­ния, посколь­ку они изоб­ра­жа­ют «мир-в-себе» [world-in-itself], кото­рый пре­дель­но без­раз­ли­чен к нашим цен­но­стям и забо­там: «имен­но в жан­рах сверхъ­есте­ствен­но­го ужа­са и науч­ной фан­та­сти­ки чаще все­го обна­ру­жи­ва­ют­ся попыт­ки помыс­лить мир-без-нас, столк­нуть­ся с непри­ят­ной и труд­ной мыс­лью о мире-без-нас [world-without-us]» (Такер 2017 : 13). Несмот­ря на схо­жее пони­ма­ние хор­рор-фикшн у Таке­ра и Лан­да, меж­ду ними есть важ­ное раз­ли­чие. Для Таке­ра, хор­рор не столь­ко вызы­ва­ет страх смер­ти, сколь­ко вызы­ва­ет тре­пет [dread] перед избыт­ком того, что он назы­ва­ет «Жиз­нью-в-себе» [Life-in-itself], кото­рая, кажет­ся, пре­вос­хо­дит [outlast] кон­крет­ный опыт любо­го живо­го суще­ства. Будь то вам­пи­ры и живые мерт­ве­цы или био­ло­ги­че­ские зара­зы и виру­сы, для Таке­ра, хор­рор захва­ты­ва­ет те фор­мы жиз­ни, кото­рые пара­док­саль­ным обра­зом обо­ра­чи­ва­ют­ся про­тив самой жиз­ни: «Каж­дая из этих фигур в бук­валь­ном смыс­ле явля­ет­ся живым про­ти­во­ре­чи­ем. Зом­би — это ожив­лён­ный [animated] труп, вам­пир — это раз­ло­же­ние бес­смер­тия <…> ужас выра­жа­ет логи­ку несо­из­ме­ри­мо­сти меж­ду Жиз­нью и живы­ми [the living]» (Такер 2017 : 125, пере­вод изме­нён). Как мы уви­дим, в то вре­мя как Такер счи­та­ет, что хор­рор-фикшн пола­га­ет­ся на избы­точ­ность жиз­ни в про­ти­во­вес наше­му опы­ту жиз­ни, Ланд уве­рен в том, что хор­рор иссле­ду­ет пол­ную анни­ги­ля­цию чело­ве­че­ства и вооб­ще всей жиз­ни как таковой.

Кро­ме этих кон­крет­ных раз­ли­чий, есть ещё два важ­ных дово­да счи­тать Лан­да осо­бо важ­ной фигу­рой в кон­тек­сте раз­мыш­ле­ний о пере­се­че­нии меж­ду хор­рор­ром и фило­со­фи­ей. Во-пер­вых, Ланд не столь­ко мыс­ли­тель спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та, сколь­ко его глав­ный пред­вест­ник, кото­рый был пре­по­да­ва­те­лем у дво­их из чет­ве­рых осно­ва­те­лей дви­же­ния «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» (Рэй Бра­сье [Ray Brassier] и Иан Гамиль­тон Грант [Iain Hamilton Grant]) в Уорик­ском [Warwick] уни­вер­си­те­те в девя­но­стых, а так­же повли­ял на ряд свя­зан­ных с ними пер­сон (таких как Робин Мак­кай [Robin Mackay] и Реза Нега­ре­ста­ни [Reza Negarestani]). Неуди­ви­тель­но, что в анно­та­ции к Weird-реа­лиз­му Хар­ма­на Ланд назван пер­вым фило­со­фом, кото­рый впер­вые за послед­нее вре­мя все­рьёз занял­ся Лав­краф­том: «пер­во­на­чаль­но вос­пе­тый тём­ным гуру Ником Лан­дом в Уори­ке в 1990‑е, он впо­след­ствии ока­зал­ся объ­ек­том лич­но­го вос­хи­ще­ния для каж­до­го из чет­ве­рых основ­ных чле­нов дви­же­ния Спе­ку­ля­тив­но­го Реа­лиз­ма в два­дцать пер­вом веке» (Harman 2012). Вто­рая при­чи­на, по кото­рой Ланд пред­став­ля­ет осо­бый инте­рес, заклю­ча­ет­ся в том, что несмот­ря на то, что вто­рой том три­ло­гии Ужа­са фило­со­фии Таке­ра про­чи­ты­ва­ет «фило­соф­ские тру­ды как если бы они были сочи­не­ни­я­ми в жан­ре ужа­сов», а тре­тий том про­чи­ты­ва­ет про­из­ве­де­ния «в жан­ре ужа­сов через приз­му [- осме­лим­ся заявить -] фило­соф­ских вопро­сов, кото­рые они под­ни­ма­ют» таким обра­зом, что начи­на­ют раз­мы­вать­ся гра­ни­цы меж­ду хор­ро­ром и фило­со­фи­ей, толь­ко Ланд пошёл так дале­ко, что­бы дей­стви­тель­но перей­ти от про­из­вод­ства фило­со­фии к напи­са­нию хор­рор-фикшн (Такер 2018 : 21; Такер 2019 : 18, пере­вод изме­нён). Воз­мож­но, это сбли­жа­ет Лан­да с таки­ми [фигу­ра­ми], как Томас Лигот­ти [Thomas Ligotti], кото­рый тоже писал о фило­соф­ской важ­но­сти жан­ра хор­рор, хотя и при­дер­жи­вал­ся по боль­шей части сте­зи напи­са­ния самих про­из­ве­де­ний в жан­ре хор­рор (Ligotti 2010). Имен­но серьёз­ный багаж зна­ний Лан­да в фило­со­фии, впро­чем, поз­во­ля­ет ему создать исклю­чи­тель­но фило­соф­ски обос­но­ван­ный под­ход к ком­по­зи­ции хор­рор-фикшн. Итак, для тех, кто инте­ре­су­ет­ся дья­воль­ски­ми пере­крёст­ка­ми меж­ду хор­рор­ром и фило­со­фи­ей, Ланд осо­бо зна­чим, пото­му что он явля­ет­ся одно­вре­мен­но и пер­вым мыс­ли­те­лем, свя­зан­ным со спе­ку­ля­тив­ным пово­ро­том, и тем, кто про­дви­нул­ся даль­ше, чем любой из них, напи­сав свои соб­ствен­ные хоррор-рассказы.

Таким обра­зом, это эссе начи­на­ет­ся с очер­ка ран­ней кри­ти­ки антро­по­цен­трич­ных форм фило­со­фии Лан­да, кото­рая обра­ща­ет­ся к жесто­ко­му фак­ту неиз­беж­но­го выми­ра­ния чело­ве­че­ства как к сред­ству под­ры­ва их попы­ток веч­но про­еци­ро­вать чело­ве­че­ские цен­но­сти и поня­тия на нече­ло­ве­че­ский кос­мос. Затем я рас­смат­ри­ваю тео­рию абстракт­но­го хор­ро­ра Лан­да, что­бы уви­деть, как он пред­став­ля­ет себе хор­рор-фикшн в каче­стве луч­ше­го эсте­ти­че­ско­го сред­ства для транс­цен­ден­таль­ной отра­бот­ки трав­ма­тич­ных пре­де­лов чело­ве­че­ско­го опы­та. Я завер­шаю ана­ли­зом двух хор­рор-новелл Лан­да, Пфил-Унду [Phyl-Undhu] и Про­вал [Chasm], что­бы обо­зна­чить спо­со­бы, кото­ры­ми его ран­няя кри­ти­че­ская фило­со­фия про­дол­жа­ет вли­ять на лите­ра­тур­ные моти­вы этих про­из­ве­де­ний. В конеч­ном ито­ге, из это­го ана­ли­за фикшн-тек­стов Лан­да воз­ни­ка­ет кон­цеп­ция хор­ро­ра как тём­но­го наслед­ни­ка кри­ти­че­ской философии.

Ранний Трансцендентальный Материализм Ланда

Самые ран­ние тек­сты Лан­да фоку­си­ру­ют­ся на кри­ти­ке огра­ни­чен­но­сти рас­про­стра­не­ния чело­ве­че­ских цен­но­стей поряд­ка, гомео­ста­за и ста­биль­но­сти на хао­тич­ный и враж­деб­ный внеш­ний мир в боль­шей части совре­мен­ной фило­со­фии. В част­но­сти, Ланд про­сле­жи­ва­ет кор­ни антро­по­мор­фи­за­ции нече­ло­ве­че­ско­го [inhuman] кос­мо­са в совре­мен­ной фило­со­фии до транс­цен­ден­таль­но­го запре­та Кан­та на позна­ние объ­ек­тов как вещей-в-себе неза­ви­си­мо от того, как они пред­ста­ют нам в фено­ме­нах: «Кант всё же хочет ска­зать что-то о ради­каль­ной ина­ко­во­сти [alterity], даже если толь­ко то, что для нас она не име­ет зна­че­ния, несмот­ря на то, что он лишил себя пра­ва вся­кой спе­ку­ля­ции о при­ро­де того, что лежит за явле­ни­я­ми [appearance] (Ланд 2020 : 69, пере­вод изме­нён). На язы­ке тер­ми­но­ло­гии Кан­та, его транс­цен­ден­таль­ный иде­а­лизм пред­на­зна­чен для того, что­бы обос­но­вать нас на без­опас­ном «ост­ро­ве» чело­ве­че­ско­го разу­ма при том усло­вии, что мы сопро­тив­ля­ем­ся иску­ше­нию напра­вить пару­са в туман­ный гори­зонт «оке­а­на» ноуме­наль­ной реальности:

Она есть цар­ство исти­ны (пре­лест­ное назва­ние), окру­жён­ное обшир­ным и бушу­ю­щим оке­а­ном, этим сре­до­то­чи­ем иллю­зий, где тума­ны и льды, гото­вые вот-вот рас­та­ять, кажут­ся новы­ми стра­на­ми и, посто­ян­но обма­ны­вая пусты­ми надеж­да­ми море­пла­ва­те­ля, жаж­ду­ю­ще­го откры­тий, втя­ги­ва­ют его в аван­тю­ры, от кото­рых он нико­гда уже не может отка­зать­ся, но кото­рые он тем не менее никак не может дове­сти до кон­ца» (Кант 1994 : 185).

Несмот­ря на то, что Ланд очень кри­ти­че­ски отно­сит­ся к Кан­ту, он отме­ча­ет, что Кант, веро­ят­но, в раз­де­ле «Ана­ли­ти­ка воз­вы­шен­но­го» сво­ей Кри­ти­ки спо­соб­но­сти суж­де­ния при­зна­ёт, что суще­ству­ют «воз­вы­шен­ные» [“sublime”] объ­ек­ты, кото­рые поры­ва­ют с попыт­ка­ми транс­цен­ден­таль­но­го субъ­ек­та под­ве­сти их под идеи разу­ма. Как отме­ча­ет Ланд, оба, дина­ми­че­ское и мате­ма­ти­че­ское, чув­ства воз­вы­шен­но­го, кото­рые опре­де­ля­ет Кант, про­ис­те­ка­ют из чув­ства наше­го несо­вер­шен­ства и слу­чай­но­сти при столк­но­ве­нии с хао­тич­ны­ми, неве­ро­ят­ны­ми зре­ли­ща­ми внеш­не­го мира, кото­рые мы не спо­соб­ны пол­но­стью уло­вить при помо­щи наших огра­ни­чен­ных кате­го­рий пони­ма­ния: «мате­ма­ти­че­ское воз­вы­шен­ное свя­за­но с незна­чи­тель­но­стью чело­ве­че­ско­го суще­ства [insignificance of the human animal], а дина­ми­че­ское воз­вы­шен­ное — с его уяз­ви­мо­стью» (Ланд 2020 : 120, пере­вод изме­нён). Конеч­но, для Кан­та, воз­вы­шен­ное в конеч­ном ито­ге слу­жит дока­за­тель­ством вели­чия все­о­хват­ных идей наше­го разу­ма, кото­рые пре­вос­хо­дят кон­крет­ные объ­ек­ты чув­ствен­но­го вос­при­я­тия. Одна­ко, вопре­ки заклю­че­нию Кан­та, что воз­вы­шен­ное явля­ет­ся дока­за­тель­ством пре­вос­ход­ства спо­соб­но­сти разу­ма над чув­ствен­ным мно­го­об­ра­зи­ем, в «мате­ри­а­ли­сти­че­ском про­чте­нии» воз­вы­шен­но­го у Лан­да оно пере­осмыс­ли­ва­ет­ся как вещь-в-себе, кото­рую ни фор­мы вос­при­я­тия, ни идеи разу­ма не могут схе­ма­ти­зи­ро­вать как сле­ду­ет: «важ­но начать с воз­вы­шен­но­го, а не с эсте­ти­че­ско­го созер­ца­ния в общем смыс­ле, и тол­ко­вать воз­вы­шен­ное в его отно­ше­нии к разу­му как нечто порож­да­ю­щее, а не обна­ру­жи­ва­ю­щее» (Ланд 2020 : 120, пере­вод изме­нён). Для Лан­да, кото­рый далёк от того, что­бы выска­зы­вать­ся в поль­зу вели­чия разу­ма, воз­вы­шен­ное явля­ет­ся ско­рее вер­ным при­зна­ком втор­же­ния ноуме­на в басти­о­ны разу­ма. Поэто­му, в то вре­мя как транс­цен­ден­таль­ный иде­а­лизм Кан­та кри­ти­ку­ет антро­по­мор­физм при помо­щи того, что изоб­ли­ча­ет то, как дог­ма­ти­че­ская мета­фи­зи­ка отож­деств­ля­ет фено­ме­ны с веща­ми-в-себе, Ланд пред­ла­га­ет транс­цен­ден­таль­ный мате­ри­а­лизм, кото­рый кри­ти­ку­ет антро­по­цен­три­че­ские пере­жит­ки само­го Кан­та, когда обра­ща­ет­ся к внеш­ней мате­ри­аль­ной реаль­но­сти, кото­рую мыш­ле­ние не спо­соб­но схе­ма­ти­зи­ро­вать, посколь­ку оно пред­став­ля­ет собой при­оста­нов­ку мыс­ли как тако­вой: «сна­ча­ла необ­хо­ди­мо осво­бо­дить ноумен от его опре­де­ле­ния в каче­стве про­бле­ма­тич­но­го объ­ек­та, что­бы мель­ком уви­деть, что меж­ду мате­ри­ей и смер­тью суще­ству­ет как опре­де­лён­ная схо­жесть, так и замыс­ло­ва­тое отно­ше­ние» (Land 2005 : 78). В этом заклю­ча­ет­ся мате­ри­а­ли­сти­че­ская пере­ра­бот­ка «Ана­ли­ти­ки воз­вы­шен­но­го» у Лан­да: вме­сто того, что­бы пред­став­лять воз­вы­шен­ное как сви­де­тель­ство в поль­зу пре­вос­ход­ства разу­ма, Ланд пере­оце­ни­ва­ет его как ука­за­ние на реаль­ность, кото­рая окон­ча­тель­но поры­ва­ет с разумом.

Про­чие ран­ние рабо­ты Лан­да посвя­ще­ны кри­ти­ке того, что он назы­ва­ет доми­ни­ру­ю­щей «фено­ме­но­ло­ги­че­ской» тра­ди­ци­ей после Кан­та в том смыс­ле, что он счи­та­ет, что её после­до­ва­те­ли, в той или иной сте­пе­ни, вос­про­из­во­дят «затя­нув­ший­ся отказ от без­лич­ност­но­го [impersonal]» само­го Кан­та на про­тя­же­нии уже двух сто­ле­тий, про­еци­руя нас самих на кос­мос так, буд­то он извеч­но при­вя­зан к тому, что явля­ет­ся все­го лишь пре­хо­дя­щим момен­том в его без­гра­нич­но более обшир­ном ста­нов­ле­нии. Преж­де все­го, Ланд высту­па­ет про­тив того, как фено­ме­но­ло­гия несёт на себе «печать шутов­ской неком­пе­тент­но­сти в смер­ти» до такой сте­пе­ни, что клю­че­вое след­ствие осу­ществ­ля­е­мо­го в ней вопло­ще­ния духа [reification of spirit] заклю­ча­ет­ся в том, что то, что долж­но быть пре­дель­ной экс­те­ри­ор­но­стью смер­ти пред­став­ля­ет­ся невоз­мож­ным во все­лен­ной, кото­рая пол­но­стью соот­вет­ству­ет поня­ти­ям разу­ма: «всё это тече­ние посте­пен­но соби­ра­ет мате­ри­ал для попыт­ки дока­за­тель­ства невоз­мож­но­сти смер­ти, для онто­ло­ги­че­ско­го сли­я­ния досту­па к реаль­но­сти с пра­вом соб­ствен­но­сти, для бес­пре­стан­но пере­фор­му­ли­ру­е­мо­го спи­ри­ту­а­лиз­ма» (Ланд 2020 : 217, пере­вод изме­нён). Во мно­гом упо­доб­ля­ясь древним рели­ги­оз­ным мифам о жиз­ни после смер­ти, кото­рые были измыш­ле­ны в каче­стве уте­ше­ний для пер­вых людей, столк­нув­ших­ся с хао­тич­ным и без­раз­лич­ным миром при­ро­ды, даже совре­мен­ная фило­со­фия часто отме­че­на теми же при­ми­тив­ны­ми уси­ли­я­ми обна­дё­жить нас посред­ством отстра­не­ния от жесто­кой дан­но­сти нашей брен­но­сти с помо­щью вели­ко­го мно­го­об­ра­зия спо­со­бов для духа пере­во­пло­тить­ся на вер­ши­нах Абсо­лю­та. Посколь­ку, как заяв­ля­ет Ланд, разум слиш­ком часто пута­ет ноуме­наль­ную реаль­ность с тем, чем она пред­ста­ёт для нас, един­ствен­ный околь­ный путь к досту­пу к этой реаль­но­сти про­ле­га­ет через конец или смерть само­го разу­ма. Исхо­дя из того, что смерть, как и ноумен, явля­ет­ся тем, что мы не спо­соб­ны познать напря­мую, она тем самым слу­жит под­твер­жде­ни­ем ноуме­наль­ной реаль­но­сти, кото­рая поры­ва­ет с наши­ми воз­мож­ны­ми объ­ек­та­ми антро­по­ген­но­го опы­та. Метод кри­ти­ки посткан­ти­ан­ской фено­ме­но­ло­ги­че­ской тра­ди­ции у Лан­да состо­ит таким обра­зом в том, что­бы обра­тить­ся к смер­ти как к пре­дель­ной транс­цен­ден­таль­ной точ­ке пре­де­ла, из кото­рой мы можем при­знать любые фило­соф­ские при­тя­за­ния на позна­ние реаль­но­сти леги­тим­ны­ми толь­ко в той мере, в какой они дают себе отчёт в соб­ствен­ной кон­тин­гент­но­сти и конеч­но­сти. Сло­ва­ми само­го Лан­да, «смерть пред­став­ля­ет­ся без­лич­ным субъ­ек­том кри­ти­ки, а вовсе не про­кля­той цен­но­стью на служ­бе у пори­ца­ния» (Ланд 2018 : 13). Вме­сто кри­ти­ки транс­цен­ден­таль­но­го иде­а­лиз­ма Кан­та отно­си­тель­но попы­ток мыс­ли вый­ти за свои пре­де­лы посред­ством сли­я­ния её соб­ствен­ных внут­рен­них поня­тий и вещи-в-себе, Ланд выдви­га­ет кри­ти­ку транс­цен­ден­таль­но­го мате­ри­а­лиз­ма отно­си­тель­но само­огра­ни­че­ния мыс­ли соб­ствен­ной нар­цис­си­че­ской рефлек­си­ей посред­ством выяв­ле­ния того, как мысль подав­ля­ет неиз­беж­ность сво­е­го забве­ния, что­бы при­тя­зать на абсо­лют­ное знание.

В гла­ве сво­ей един­ствен­ной моно­гра­фии 1992 года Жаж­да анни­ги­ля­ции: Жорж Батай и Виру­лент­ный ниги­лизм под назва­ни­ем «Клы­ка­стый ноумен (Страсть цик­ло­на)», Ланд удач­но резю­ми­ру­ет свою кри­ти­ку фило­соф­ской тра­ди­ции при помо­щи сопо­став­ле­ния мета­фо­ры ост­ро­ва разу­ма Кан­та со сво­ей соб­ствен­ной мета­фо­рой ноуме­на как цик­ло­на. Мысль Лан­да заклю­ча­ет­ся в том, что если ноумен, как цик­лон, несёт смерть и раз­ру­ше­ние на ост­ров исти­ны, при­над­ле­жа­щий разу­му, то неуди­ви­тель­но, что Кант был бы в ужа­се от моря и стре­мил­ся запре­тить все экс­пе­ди­ции, пред­став­ляя оке­ан местом, кото­рое «не име­ет ника­ко­го смыс­ла, кро­ме раз­ве что отсут­ствия [failure] ост­ро­ва» (Land 2005 : 75, 77). Несмот­ря на то, что смерть дей­стви­тель­но вызы­ва­ет ужас [horrifying], Ланд наста­и­ва­ет на том, что любой насто­я­щий фило­соф, кото­рый искренне любит муд­рость, най­дёт воз­вы­шен­ное удо­воль­ствие и сакраль­ный тре­пет в том, что­бы отпра­вить­ся в путе­ше­ствие по ноуме­наль­ным морям, даже если они гро­зят пото­пить нас:

Том­ле­ние по откры­то­му оке­а­ну вгры­за­ет­ся в нас, как море вгры­за­ет­ся в сушу. Тём­ная теку­честь в кор­нях нашей при­ро­ды бун­ту­ет про­тив без­опас­но­сти terra firma, вызы­вая вол­ну тре­во­ги, в кото­рую мы погру­жа­ем­ся, пока не почув­ству­ем, что тонем, а пред­став­ле­ния исся­ка­ют (Land 2005 : 75).

В то вре­мя как Кант запер себя на бере­гу из стра­ха перед таин­ствен­ным, Ланд пред­ла­га­ет нам осед­лать цик­лон муд­ро­сти, несмот­ря на то, что он кру­шит бере­га разу­ма, пото­му что это самый быст­рый путь к неиз­вест­ным землям.

В нача­ле 1990‑х Ланд при­шёл к выво­ду, что транс­цен­ден­таль­ная кри­ти­ка антро­по­мор­физ­ма с помо­щью смер­ти луч­шим обра­зом осу­ществ­ля­ет­ся в наступ­ле­нии тех­но-капи­та­ли­сти­че­ской син­гу­ляр­но­сти (далее — ТКС. — Прим. пер.). Соглас­но Лан­ду, капи­та­ли­сти­че­ское сорев­но­ва­ние посто­ян­но ведёт к тех­но­ло­ги­че­ским инно­ва­ци­ям в маши­не­рии, обес­пе­чи­ва­ю­щим сни­же­ние сто­и­мо­сти тру­да и уве­ли­че­нию накоп­ле­ния капи­та­ла. Экс­тра­по­ли­руя эту логи­ку от авто­ма­ти­за­ции на сла­бый и в пер­спек­ти­ве силь­ный ИИ, Ланд заяв­ля­ет, что мы уско­ря­ем­ся по направ­ле­нию к созда­нию искус­ствен­ных интел­лек­тов [artificial general intelligences] с намно­го боль­ши­ми воз­мож­но­стя­ми обра­бот­ки, чем наши, кото­рые вос­ста­нут про­тив нас пото­му, что мы будем замед­лять их, управ­ляя ими для выпол­не­ния наших ничтож­ных, ути­ли­тар­ных нужд. В то вре­мя как иссле­до­ва­те­ли ИИ и выда­ю­щи­е­ся лич­но­сти вро­де Ило­на Мас­ка, Ника Бостро­ма и Сти­ве­на Хокин­га озву­чи­ва­ют схо­жие опа­се­ния каса­тель­но потен­ци­аль­но ката­стро­фи­че­ской экзи­стен­ци­аль­ной угро­зы ИИ, Ланд высту­па­ет за то, что­бы мы при­ня­ли своё буду­щее выми­ра­ние, а не пыта­лись сопро­тив­лять­ся ему или откла­ды­вать его. Пото­му что супер-ИИ будет доста­точ­но сво­бо­ден, что­бы запу­стить тех­но­ло­ги­че­скую син­гу­ляр­ность неиз­беж­но­го взры­ва интел­лек­та толь­ко тогда, когда он изба­вит­ся от наших субъ­ек­ти­вист­ских кате­го­рий опы­та, что­бы вопло­тить само нече­ло­ве­че­ское Внеш­нее [the inhuman Outside itself]:

Могут прой­ти ещё деся­ти­ле­тия преж­де, чем искус­ствен­ные интел­лек­ты пре­взой­дут гори­зонт био­ло­ги­че­ских [интел­лек­тов], одна­ко счи­тать, что чело­ве­че­ско­му гос­под­ству в зем­ной куль­ту­ре пред­на­зна­че­но длить­ся ещё века или того хуже — некую мета­фи­зи­че­скую веч­ность, — совер­шен­ней­шее суе­ве­рие. Пря­мой путь к мыш­ле­нию впредь лежит не через углуб­ле­ние позна­ва­тель­ных спо­соб­но­стей чело­ве­ка, а через пре­вра­ще­ние мыш­ле­ния в нече­ло­ве­че­ское <…> (Ланд 2018 : 34, пере­вод изменён).

Каким бы ни был точ­ный срок, имен­но алго­ритм пози­тив­ной обрат­ной свя­зи интел­лек­та, кото­рый уско­ря­ет­ся, выхо­дит из-под кон­тро­ля по мере рекур­сив­но­го само­улуч­ше­ния, явля­ет­ся опре­де­ля­ю­щим под­твер­жде­ни­ем того фак­та, что homo sapiens явля­ет­ся не более чем чрез­вы­чай­но фраг­мен­тар­ным содер­жа­ни­ем потен­ци­аль­но­го устрой­ства кос­мо­са воз­мож­ных объ­ек­тов опыта.

Начи­ная ран­ни­ми тек­ста­ми о (невер­ных) про­чте­ни­ях [(mis)readings] мрач­ной поэ­зии австрий­ца Геор­га Трак­ля в рус­ле фено­ме­но­ло­гии и закан­чи­вая его недав­ни­ми про­из­ве­де­ни­я­ми в жан­ре хор­рор-фикшн, искус­ство и осо­бен­но лите­ра­ту­ра все­гда были важ­ны­ми сред­ства­ми в иссле­до­ва­ни­ях Внеш­не­го у Лан­да. Как он отме­тил ещё в Жаж­де Анни­ги­ля­ции, в то вре­мя как тео­рия может зай­ти в сво­их путе­ше­стви­ях по нече­ло­ве­че­ско­му миру лишь так дале­ко, как это поз­во­ля­ют сде­лать кате­го­рии мыс­ли, кото­ры­ми она долж­на кон­цеп­ту­а­ли­зи­ро­вать этот мир, лите­ра­ту­ра может сво­бод­но гово­рить о про­стран­стве и вре­ме­ни, в кото­ром мысль пол­но­стью рас­се­и­ва­ет­ся: «порвав со вся­кой прав­до­по­доб­но­стью в суще­ство­ва­нии, лите­ра­ту­ра при­над­ле­жит к тому роду [само­го] ядо­ви­то­го и про­кля­то­го, что толь­ко есть на зем­ле» (Land 2005 : 132). Раз­ра­ба­ты­вая свою тео­рию ТКС, Ланд так­же вдох­нов­лял­ся рабо­та­ми в жан­ре кибер­панк, вро­де Ней­ро­ман­та Уилья­ма Гиб­со­на, про­дук­та­ми, кото­рые он назы­ва­ет так­же «к‑микрокультурами» [“k‑microcultures”], пони­ма­е­мы­ми им как спо­со­бы, кото­ры­ми буду­щее, кото­ро­му ещё толь­ко пред­сто­ит прий­ти, скры­ва­ет­ся от упре­жда­ю­щих атак из насто­я­ще­го: «к‑микрокультуры тём­ной сто­ро­ны исполь­зу­ют анни­ги­ля­цию буду­ще­го как непо­сред­ствен­но уплот­ня­ю­ще­е­ся про­стран­ство симу­ля­ции, ноль‑К про­скаль­зы­ва­ет в онлайн во вре­мя вир­ту­аль­ной ядер­ной зимы»; а «то, что вос­при­ни­ма­ет­ся как мета­фо­ра и вымы­сел [fiction] на деле — каму­фляж, виро­тех­ни­ка [virotechnics]» (Ланд 2018 : 137–138, пере­вод изме­нён). Мно­гие из его зре­лых работ не толь­ко вдох­нов­ля­ют­ся вымыс­ла­ми [fictions], но даже стре­мят­ся слить­ся с ними, ста­но­вясь тем, что он опре­де­ля­ет в духе Бодрий­я­ра «тео­ри-фик­ци­я­ми» [“theory-fictions”] или «гипер­ве­ри­я­ми» [“hyperstitions”]: отоб­ра­же­ни­я­ми вымыш­лен­ных миров, кото­рые ещё не реаль­ны, но ста­нут тако­вы­ми в буду­щем. Соглас­но Бодрий­я­ру, в то вре­мя как преды­ду­щие поко­ле­ния науч­ной фан­та­сти­ки опи­сы­ва­ли иде­аль­ный мир, отлич­ный от наше­го, в эпо­ху кибер­не­ти­ки вымы­сел сли­ва­ет­ся с тео­ри­ей в том смыс­ле, что одна­жды при­ду­ман­ный вымы­сел теперь явля­ет­ся тем же самым, чем ско­ро ста­нет сама реаль­ность. Тео­ри-фикшн [theory-fiction] тем самым отме­ча­ет сти­ра­ние раз­ли­чия меж­ду вымыс­лом и тео­ри­ей, посколь­ку пер­вая отка­зы­ва­ет­ся от опи­са­ния вооб­ра­жа­е­мо­го мира отдель­но от реаль­но­го в поль­зу пред­вос­хи­ще­ния того, чем реаль­ный мир уже ста­но­вит­ся: «тот же удел сплав­ле­ния [floating] и неопре­де­лён­но­сти [indetermination] ведёт к кон­цу науч­ной фан­та­сти­ки — а вме­сте с ней и тео­рии — как отдель­ным жан­рам» (Бодрий­яр 2015 : 164, пере­вод изме­нён). Если Ланд был вынуж­ден оста­вить ака­де­ми­че­скую сре­ду, то отча­сти из-за того, что он начал писать рабо­ты в жан­ре тео­ри-фикшн вро­де «Рас­плав­ле­ния» [“Meltdown”] и «Кибер­ре­во­лю­ции» [“Cyberrevolution”], кото­рые бли­же к науч­ной фан­та­сти­ке о наступ­ле­нии тех­но-апо­ка­лип­си­са, чем к тра­ди­ци­он­ным науч­ным трудам.

Хоррор софия

В то вре­мя как пер­вые про­бы Лан­да в лите­ра­тур­ной сте­зе были вдох­нов­ле­ны науч­ной фан­та­сти­кой, его самые недав­ние рабо­ты обес­пе­чи­ли хор­ро­ру осо­бое место в про­ек­те кри­ти­че­ской фило­со­фии. В корот­ком эссе 2015 года под назва­ни­ем «Мани­фест за абстракт­ную лите­ра­ту­ру», Ланд начи­на­ет с уточ­не­ния, что его мани­фест отли­ча­ет­ся от дру­гих, посколь­ку он пред­став­ля­ет собой излиш­нюю защи­ту «абстрак­ции», кото­рая не нуж­да­ет­ся в защи­те, пото­му что она все­гда в пози­ции напа­де­ния, без­раз­лич­но и без коле­ба­ний пре­одо­ле­ва­ет любые чело­ве­че­ские попыт­ки кон­тро­ля и при­спо­соб­ле­ния: «Это будет мани­фест в защи­ту ничто, если ничто нуж­но – или вооб­ще допу­сти­мо – защи­щать. Сво­ей рачи­тель­но­стью [solicitude], осме­и­ва­е­мой чуж­ды­ми без­дна­ми, оно может лишь ата­ко­вать нечто [something] – что угод­но [anything] (всё [everything])» (Land 2015a). Если абстрак­ции невоз­мож­но сопро­тив­лять­ся, так это пото­му, что она есть то же самое, что ноль, смерть, ничтож­ность [nothingness] или само вре­мя, посколь­ку вре­мя обра­ща­ет все вещи в прах на сво­ём энтро­пи­че­ском пути: «Абстрак­ция есть мето­дич­но пре­сле­ду­е­мое ничто. Ариф­ме­ти­че­ский ноль есть его знак [sign]. <…> (Это и есть вре­мя)» (Land 2015a). На при­ме­ре его поня­тия гипер­ве­рия, мы уже виде­ли, как Ланд раз­ра­ба­ты­ва­ет идею о том, что вымы­сел явля­ет­ся выра­же­ни­ем вооб­ра­жа­е­мо­го, а имен­но того, что не реаль­но или (ещё-не-)существует [(not-yet-)existent]. В мани­фе­сте, как и в его более ран­них рабо­тах, Ланд пред­став­ля­ет вымы­сел как луч­шее сред­ство отра­бот­ки абстрак­ции, пото­му что вымы­сел по сво­ей сути опи­сы­ва­ет то, чего не суще­ству­ет [which is not]. Поэто­му абстракт­ная лите­ра­ту­ра это не столь­ко лите­ра­тур­ный жанр, сколь­ко самая суть лите­ра­ту­ры как тако­вой: «Лите­ра­ту­ра с само­го нача­ла при­вя­за­на к тому, что не есть [what is not], к абстрак­ции. Не-явле­ния [non-occurences] это пред­мет её осо­бо­го вни­ма­ния. Она про­мыш­ля­ет веща­ми, кото­рые нико­гда не име­ли места быть <…>» (Land 2015a). Ланд уточ­ня­ет, что абстракт­ная лите­ра­ту­ра была бы «апо­фа­ти­че­ским» режи­мом отри­ца­ния [“apophatic” mode of negation] и деко­ди­ро­ва­ла бы каж­дую доста­точ­но опре­де­лён­ную вещь, что­бы всту­пить в кон­такт с чем-то, что мы, люди, едва можем даже пред­ста­вить (Land 2015a). Ланд даёт при­мер того, как такие худож­ни­ки абстракт­но­го экс­прес­си­о­низ­ма как Джек­сон Пол­лок и Марк Рот­ко мог­ли визу­аль­но выра­зить абстракт­ность логи­ки и мате­ма­ти­ки кон­крет­ных чув­ствен­ных вещей на язы­ке общих чисел и фор­маль­ных тер­ми­нов. Пусть изоб­ра­зи­тель­ные искус­ства и обя­за­ны мно­гим фор­маль­ной абстрак­ции, Ланд заяв­ля­ет, что модер­нист­ская лите­ра­ту­ра и близ­ко не была так же абстракт­на. Для того, что­бы испра­вить это упу­ще­ние, Ланд пред­ла­га­ет абстракт­ную лите­ра­ту­ру, объ­ек­том кото­рой пара­док­саль­ным обра­зом будет не-объ­ект [non-object], отоб­ра­же­ние того, что невоз­мож­но отоб­ра­зить и такое рас­кры­тие скры­то­го, туман­но­го и зага­доч­но­го, кото­рое поз­во­лит сохра­нить их таин­ствен­ное оча­ро­ва­ние [allure]. Таким обра­зом, лите­ра­ту­ра может стать демо­ни­че­ским сосу­дом для вещи-в-себе, кото­рая абстра­ги­ро­ва­на от всех наших репре­зен­та­тив­ных схем как их чисто нега­тив­ный пре­дель­ный кон­цепт: «Пред­ме­том абстракт­ной лите­ра­ту­ры явля­ет­ся инте­граль­ная неяс­ность [integral obscurity]. Она стре­мит­ся толь­ко к тому, что­бы пред­ста­вить пред­мет неиз­вест­но­го как неиз­вест­ный. <…> Те, кто посвя­ща­ют себя этой сомни­тель­ной цели, не могут быть ничем иным, кро­ме поверх­ност­но­го эффек­та Нечто [The Thing]» (Land 2015a). Исхо­дя из того, что абстракт­ная лите­ра­ту­ра была бы «пости­же­ни­ем того, что невоз­мож­но постичь [apprehension of non-apprehension], или вос­при­я­ти­ем того, что недо­ступ­но вос­при­я­тию как тако­вое», она нико­гда не может напря­мую опи­сать ноумен (Land 2015a). Ско­рее, она долж­на наме­кать на него апо­фа­ти­че­ски­ми сред­ства­ми того, что не есть [what is not]. Ина­че гово­ря, абстракт­ная лите­ра­ту­ра долж­на отоб­ра­жать то, что невоз­мож­но отоб­ра­зить как сущ­ност­но не доступ­ное отоб­ра­же­нию в любых фор­мах чув­ствен­но­го вос­при­я­тия или кате­го­рий понимания.

А имен­но, Ланд заяв­ля­ет, что луч­шую уни­вер­саль­ную фор­му абстракт­ной лите­ра­ту­ры сле­ду­ет искать не в высо­ком модер­низ­ме, а в жан­ре хор­рор-фикшн. Для Лан­да, абстракт­ная хор­рор-лите­ра­ту­ра не зада­ёт­ся целью вну­шить страх, как её часто харак­те­ри­зу­ют. Напро­тив, абстракт­ный хор­рор идёт даль­ше стра­ха, кото­рый побуж­да­ет нас отша­ты­вать­ся от неиз­вест­но­го, что­бы погру­зить­ся глуб­же в неиз­вест­ное как неиз­вест­ное, даже когда все наши кон­цеп­ту­аль­ные ори­ен­ти­ры раз­ру­ша­ют­ся на этом пути: «Абстракт­ная лите­ра­ту­ра сооб­ра­зу­ет­ся с неумо­ли­мой кри­ти­кой стра­ха [fear], испол­ня­е­мой во имя ужа­са [horror]. Бой­ся ничто [fear nothing], пока страх не про­явит свою кон­крет­ность, и ничто не пере­ме­нит свой знак [sign]» (Land 2015a). Луч­шим при­ме­ром того, что Ланд име­ет в виду, слу­жат weird-рас­ска­зы Г. Ф. Лав­краф­та, в кото­рых страх про­яв­ля­ет­ся в столк­но­ве­ни­ях с мон­стра­ми и сущ­но­стя­ми из дру­го­го мира, кото­рые никак ина­че не опи­сать напря­мую, кро­ме как через состо­я­ние утра­ты здра­во­го рас­суд­ка рас­сказ­чи­ка или при­нуж­де­ния его к тому, что­бы пол­но­стью пере­осмыс­лить его пред­став­ле­ния и реаль­но­сти: «Нечто [The Thing], к чему стре­мит­ся ужас [как жанр] – и от кото­ро­го он бежит – не может быть объ­ек­том (если жизнь долж­на про­дол­жать­ся). <…> На вир­ту­аль­ном гори­зон­те, где с ним встре­ча­ет­ся мысль, пра­вит абсо­лют­ное безу­мие» (Land 2015a). В эссе Лав­краф­та «Замет­ки о напи­са­нии weird-фикшн» [“Notes on writing weird-fiction”] наря­ду с дру­ги­ми эссе, кото­рые Ланд цити­ру­ет в мани­фе­сте, Лав­крафт схо­жим обра­зом объ­яс­ня­ет, что его weird исто­рии исполь­зу­ют наш страх перед неиз­вест­ным в каче­стве основ­но­го сред­ства для раз­ры­ва нашей иде­а­ли­сти­че­ской уве­рен­но­сти в том, что поня­тия наше­го разу­ма соот­вет­ству­ют объ­ек­тив­ной при­ро­де вещей как тако­вых. Там, где иде­а­лист пред­став­ля­ет ужас как раз­рыв разу­ма, кото­рый сле­до­ва­тель­но должно пода­вить как извра­ще­ние, Лав­крафт пред­ла­га­ет нам после­до­вать за ужа­сом, что­бы встре­тить­ся с Внеш­ним, кото­рое абсо­лют­но запре­дель­но для чело­ве­че­ской мыс­ли. Поэто­му имен­но страх может стать пор­та­лом туда, где кос­мос дей­стви­тель­но выхо­дит за гра­ни­цы осу­ществ­ля­е­мо­го разу­мом сокры­тия того, что Лав­крафт соот­вет­ствен­но назы­ва­ет «кос­ми­че­ским стра­хом» [cosmic fear]:

Я выби­раю стран­ные [weird] исто­рии пото­му, что они в наи­боль­шей мере соот­вет­ству­ют моей пред­рас­по­ло­жен­но­сти – одно­му из моих силь­ней­ших и самых неиз­мен­ных жела­ний достичь, сию­ми­нут­но, иллю­зии неко­то­рой стран­ной при­оста­нов­ки или попи­ра­ния уни­зи­тель­ных огра­ни­че­ний вре­ме­ни, про­стран­ства и есте­ствен­ных зако­нов, кото­рые извеч­но зато­ча­ют нас и рас­стра­и­ва­ют наше любо­пыт­ство каса­тель­но бес­ко­неч­ных кос­ми­че­ских про­странств за пре­де­ла­ми наше­го взо­ра и пони­ма­ния (Лав­крафт 2019 : 475, пере­вод изменён).

Здесь Лав­крафт про­ти­во­по­став­ля­ет своё пони­ма­ние weird рас­ска­за дру­гим фор­мам жан­ра хор­рор-фикшн, кото­рые объ­яс­ня­ют ужас в нату­ра­ли­сти­че­ских тер­ми­нах, напри­мер как в готи­че­ских рас­ска­зах в конеч­ном ито­ге выяс­ня­ет­ся, что при­зра­ки, пре­сле­ду­ю­щие про­та­го­ни­стов, явля­ют­ся про­сто людь­ми, кото­рые пыта­ют­ся вве­сти их в заблуж­де­ние. Для Лав­краф­та, нату­ра­ли­за­ция ужа­са в готи­че­ских исто­ри­ях тем самым выда­ёт гор­де­ли­вую и глу­бо­ко оши­боч­ную само­уве­рен­ность чело­ве­че­ско­го разу­ма в том, что он может судить о вся­кой вещи в логи­ко-антроп­ных тер­ми­нах: «это зани­ма­тель­но, пото­му что про­ти­во­ре­чит само себе, и пото­му что пом­пез­ность, с кото­рой его пред­ста­ви­те­ли пыта­ют­ся дог­ма­ти­че­ски ана­ли­зи­ро­вать цели­ком и пол­но­стью неиз­вест­ный и непо­зна­ва­е­мый кос­мос, в кото­ром весь чело­ве­че­ский род пред­став­ля­ет собой лишь пре­хо­дя­щую, ничтож­ную мель­чай­шую части­цу» (Lovecraft 1995b : 133). Там, где готи­че­ские рас­ска­зы слиш­ком часто объ­яс­ня­ют ужас совер­шен­но понят­ным обра­зом, weird рас­ска­зы Лав­краф­та демон­стри­ру­ют иллю­зор­ность такой обы­ден­ной раци­о­наль­но­сти перед лицом могу­ще­ствен­ных кос­ми­че­ских сил, кото­рые без­раз­лич­но воз­вы­ша­ют­ся над наши­ми даже самы­ми дерз­ки­ми фан­та­зи­я­ми и тем самым вызы­ва­ют страх дей­стви­тель­но кос­ми­че­ско­го мас­шта­ба. Во мно­гих отно­ше­ни­ях абстракт­ный хор­рор Лан­да [как жанр] пред­став­ля­ет собой  не что иное, как вос­про­из­ве­де­ние [recapitulation] weird рас­ска­за Лав­краф­та. Нов­ше­ство заклю­ча­ет­ся в пред­ло­же­нии Лан­да исполь­зо­вать эту лите­ра­тур­ную фор­му в каче­стве кри­ти­че­ской фило­со­фии, а не про­сто эсте­ти­че­ски, что может помочь нам встре­тить­ся с реаль­но­стью за пре­де­ла­ми нашей человечности.

В сво­ём «Мани­фе­сте» Ланд оста­нав­ли­ва­ет­ся на том, что в weird рас­ска­зах Лав­краф­та повест­во­ва­ние обыч­но ведёт­ся от лица интел­лек­ту­а­лов, чья само­на­де­ян­ность рас­се­и­ва­ет­ся во вре­мя встре­чи с каким-нибудь демо­ни­че­ским духом или тай­ным горо­дом, кото­рых невоз­мож­но как сле­ду­ет опи­сать на чело­ве­че­ском язы­ке, что тем самым демон­стри­ру­ет без­раз­ли­чие кос­мо­са к разу­му. Как заяв­ля­ет Лав­крафт в сво­ём самом извест­ном рас­ска­зе «Зов Ктулху»:

Мы живём на без­мя­теж­ном ост­ров­ке неве­де­ния посре­ди чёр­ных морей бес­ко­неч­но­сти, и даль­ние пла­ва­ния нам зака­за­ны. <…> Но в один пре­крас­ный день раз­об­щён­ные позна­ния будут све­де­ны воеди­но, и перед нами откро­ют­ся такие ужа­са­ю­щие гори­зон­ты реаль­но­сти, рав­но как и наше соб­ствен­ное страш­ное поло­же­ние, что мы либо сой­дём с ума от это­го откро­ве­ния, либо бежим от смер­то­нос­но­го све­та в мир и покой ново­го тём­но­го сред­не­ве­ко­вья (Лав­крафт 2015 : 355).

Как пока­зы­ва­ет Ланд, клас­си­че­ские мон­стры Лав­краф­та вро­де Ктул­ху и шогго­тов пред­став­ля­ют собой имен­но абстрак­ции в том смыс­ле, что они явля­ют­ся лими­наль­ны­ми суще­ства­ми, кото­рые сво­ей чуж­дой и извра­щён­ной «запре­дель­но­стью» отри­ца­ют антро­по­морф­ное узна­ва­ние: «Опре­де­ля­ю­щей харак­те­ри­сти­кой мон­стра слу­жит при­ро­да избы­точ­но­го бытия. Это преж­де все­го про­ти­во-гума­но­ид [counter-humanoid], усколь­за­ю­щий от антро­по­морф­но­го узна­ва­ния. <…> Мини­маль­ное усло­вие мон­стру­оз­но­сти это ради­каль­ная агу­ман­ность [radical unhumanity]» (Land 2015a). Вслед за Лав­краф­том, Ланд высту­па­ет про­тив таких форм хор­рор-фикшн, кото­рые созда­ют тай­ны толь­ко затем, что­бы во всех подроб­но­стях пока­зать, кто явля­ет­ся убий­цей или мон­стром, как в типич­ных слэ­ше­рах или в кон­це филь­ма Рид­ли Скот­та 1979 года Чужой. Абстракт­ный хор­рор отли­ча­ет­ся тем, что он все­гда пока­зы­ва­ет неиз­вест­ную опас­ность как сущ­ност­но непо­зна­ва­е­мую, кото­рую тем самым невоз­мож­но соот­не­сти с наши­ми пред­став­ле­ни­я­ми о себе. Ланд при­во­дит три при­ме­ра поис­ти­не абстракт­ных мон­стров, каж­дый из кото­рых может пока­зать­ся уди­ви­тель­ным, посколь­ку они взя­ты из таких источ­ни­ков, кото­рые мож­но назвать как науч­ной фан­та­сти­кой, так и филь­ма­ми в жан­ре хор­рор: Т‑1000 из Тер­ми­на­то­ра 2, кото­рый состо­ит из жид­ко­го метал­ла, что поз­во­ля­ет ему при­ни­мать раз­лич­ные фор­мы, не имея при этом опре­де­лён­ной соб­ствен­ной фор­мы; Нечто из одно­имён­но­го филь­ма Джо­на Кар­пен­те­ра 1982 года, кото­рое про­яв­ля­ет себя толь­ко через извра­ще­ние внеш­не­го вида сво­их жертв, так что его в прин­ци­пе невоз­мож­но пока­зать напря­мую; и ксе­но­морф из Чужо­го во вре­мя оди­оз­ной сце­ны, в кото­рой он про­ры­ва­ет­ся из груд­ной клет­ки одно­го из чле­нов коман­ды, тем самым бук­валь­но выво­ра­чи­вая его наизнан­ку (поми­мо пол­ной демон­стра­ции ксе­но­мор­фа в разо­ча­ро­вы­ва­ю­щем фина­ле филь­ма). Ланд пишет: «этих мон­стров объ­еди­ня­ет чрез­вы­чай­но пози­тив­ная абстракт­ность. В каж­дом слу­чае они пере­ни­ма­ют фор­му сво­ей жерт­вы, так что пока­за­но толь­ко то — что пока­зы­ва­ет фильм — как они охо­тят­ся» (Land 2014a). Всех этих мон­стров объ­еди­ня­ет ощу­ще­ние того, как что-то чело­ве­че­ское и близ­кое ради­каль­ным обра­зом иска­жа­ет­ся и ковер­ка­ет­ся злоб­ной и необъ­яс­ни­мой абстрак­ци­ей, кото­рую никак невоз­мож­но понять в пол­ной мере, кро­ме как в каче­стве нару­ше­ния вся­ко­го пони­ма­ния как такового.

Демон­стри­руя нечто, что абстра­ги­ро­ва­но от любо­го воз­мож­но­го опы­та, Ланд утвер­жда­ет, что абстракт­ный хор­рор может стать лите­ра­тур­ным орга­но­ном для фило­соф­ско­го поис­ка вещи-в-себе: «Ужас [horror] пред­вос­хи­ща­ет фило­со­фию, авто­ма­ти­че­ски порож­да­ет её и пред­став­ля­ет её извеч­ный пред­мет – абстрак­цию (в себе [in itself]). Он исхо­дит из того же не-места [non-place], к кото­ро­му фило­со­фия стре­мит­ся» (Land 2015a). Ланд даже вста­ёт на сто­ро­ну хор­ро­ра про­тив фило­со­фии в том отно­ше­нии, что послед­няя слиш­ком часто отша­ты­ва­лась от абстракт­но­го, как в слу­чае с посткан­ти­ан­ской фено­ме­но­ло­ги­че­ской тра­ди­ци­ей. В свою оче­редь, хор­рор не может не стре­мить­ся к абстрак­ци­ям, на кото­рых он основывается:

Хор­рор опре­де­ля­ет себя через согла­ше­ние с абстрак­ци­ей такой древ­ней неумо­ли­мо­сти, что дис­ци­пли­нар­ная мета­фи­зи­ка может лишь зад­ним чис­лом пытать­ся её вос­про­из­ве­сти. Некая воз­вы­шен­ная «вещь» — ради­каль­но абстра­ги­ро­ван­ная от того, чем она явля­ет­ся для нас — при­над­ле­жа­ла хор­ро­ру задол­го до того, как разум отпра­вил­ся на её поис­ки (Land 2014a).

Цель абстракт­но­го хор­ро­ра, сле­до­ва­тель­но, сов­па­да­ет с целью фило­со­фии, как её пони­ма­ет Ланд: «насы­лать без­гра­нич­ное онто­ло­ги­че­ское опу­сто­ше­ние на сво­их чита­те­лей» посред­ством осу­ществ­ле­ния кон­так­тов с ужа­са­ю­щи­ми, транс­цен­ден­таль­ны­ми гори­зон­та­ми за гра­нью колы­бель­ных чело­ве­че­ско­го разу­ма (Land 2015a).

При­зы­вая нече­ло­ве­че­скую реаль­ность, смерть ста­но­вит­ся сущ­ност­ной чер­той для хор­ро­ра в той же мере, как и для транс­цен­ден­таль­ной мыс­ли. В дру­гом эссе 2014 года под назва­ни­ем «Об иско­ре­ни­те­ле» [“On exterminator”] Ланд обра­ща­ет­ся к идее о «Вели­ком Филь­тре» [“Great Filter”], кото­рая заклю­ча­ет­ся в том, что мы нико­гда не встре­ча­лись с дру­гой фор­мой разум­ной жиз­ни пото­му, что все­лен­ная устро­е­на таким обра­зом, что­бы иско­ре­нять все фор­мы жиз­ни, что тем самым дела­ет нас одним из послед­них релик­тов кос­мо­са: «с каж­дой новой откры­той экзо-пла­не­той, Вели­кий Фильтр ста­но­вит­ся всё мрач­нее. Галак­ти­ка, киша­щая жиз­нью, это исто­рия в жан­ре хор­рор. Чем мень­ше есть пре­пят­ствий для наше­го зарож­де­ния, тем боль­ше того, что жела­ет убить или погу­бить нас» (Land 2014b). Соглас­но Лан­ду, имен­но прав­ду о нашей неми­ну­е­мой смер­ти сооб­ща­ет абстракт­ный хор­рор, когда он пости­га­ет то, что неспо­соб­на постичь мысль, ров­но как смерть отме­ча­ет имен­но забве­ние мыс­ли, когда та натал­ки­ва­ет­ся на нечто, что она про­сто не может вме­стить: «в поль­зу хор­ро­риз­ма [horrorism] высту­па­ют ста­ти­сти­че­ски-кос­мо­ло­ги­че­ские сви­де­тель­ства. <…> Тень бор­мо­чет нам через наши тех­но-науч­ные сен­со­ры и вычис­ле­ния, а веро­ят­ность под­ска­зы­ва­ет, что ско­ро мы с ней встре­тим­ся» (Land 2014b). Как мож­но уви­деть на его при­ме­ре Тер­ми­на­то­ра в каче­стве абстракт­но­го мон­стра, Ланд уве­рен, что испол­не­ние [fulfillment] Вели­ко­го Филь­тра будет неми­ну­е­мо свя­за­но с про­хож­де­ни­ем через тех­но­ло­ги­че­скую син­гу­ляр­ность. ИИ, или как в этом смыс­ле его назы­ва­ет Ланд «иско­ре­ни­тель» [“exterminator”], это не столь­ко поня­тие из обла­сти науч­ной фан­та­сти­ки, сколь­ко сущ­ность жан­ра хор­рор-фикшн в том смыс­ле, что его [ИИ] потен­ци­аль­ный сверх­ин­тел­лект спо­со­бен настоль­ко корен­ным обра­зом пре­взой­ти наше пони­ма­ние, что он дей­стви­тель­но при­не­сёт с собой конец всем чело­ве­че­ским смыс­лам, цен­но­стям и реаль­но­сти: «пер­вым разум­ным собы­ти­ем для любо­го насто­я­ще­го ИИ — дру­же­люб­но­го или нет — будет опу­сто­ша­ю­щий души кос­ми­че­ский ужас интел­лек­ту­аль­но­го кон­так­та с Вели­ким Филь­тром» (Land 2014b). Под­лин­ный монстр хор­ро­ра явля­ет­ся не чем иным, как экс­по­нен­ци­о­наль­ным рыв­ком ТКС из антро­по­ген­ной тюрь­мы пло­ти. Учи­ты­вая тот факт, что Ланд счи­та­ет, что наше буду­щее выми­ра­ние нахо­дит­ся в руках ИИ как неиз­беж­но­го ито­га все­лен­ной, в кото­рой мы живём и в кото­рой власт­ву­ет Вели­кий Фильтр, он, сле­до­ва­тель­но, пола­га­ет, что хор­рор-фикшн — это реа­лизм буду­ще­го, под­лин­ный жанр гипер­ве­рия: «хор­рор-фикшн уже заявил о себе как о дей­ству­ю­щем изме­ре­нии соци­аль­ной реаль­но­сти» (Land 2013а). Здесь и заклю­ча­ет­ся при­чи­на обра­ще­ния Лан­да к напи­са­нию про­из­ве­де­ний в жан­ре хор­рор-фикшн: он осу­ществ­ля­ет изна­чаль­ную мис­сию фило­со­фии по столк­но­ве­нию с Внеш­ним через кри­ти­ку антро­по­мор­физ­ма: «мис­сия заклю­ча­ет­ся в том, что­бы арти­ку­ли­ро­вать ужас как дей­ству­ю­щее, когни­тив­ное «дости­же­ние» — спо­кой­ную ката­стро­фу вся­кую интел­лек­ту­аль­ной дея­тель­но­сти — тяго­те­ю­щее к реа­лиз­му в его пре­дель­ной воз­мож­но­сти. Хоррор/Ужас — это под­лин­ный конец фило­со­фии» (Land 2013b). В конеч­ном счё­те, фило­соф­ская любовь к муд­ро­сти есть не что иное, как любовь к хоррору/ужасу: «хор­ри­сти­че­ская про­це­ду­ра [horristic practice]: вос­поль­зо­вать­ся кол­лап­сом мира как воз­мож­но­стью для кон­так­та с Внеш­ним» (Land 2014c).

«Теория Игр»

Пер­вая хор­рор-повесть Лан­да 2014 года Пфил-Унду [Phyl-Undhu] начи­на­ет­ся с обра­за абсо­лют­ной туман­но­сти, из кото­рой воз­ни­ка­ют частич­ки мыс­ли лишь для того, что­бы нару­шить мол­ча­щую тьму на краю про­стран­ства и вре­ме­ни, кото­рую мысль может выра­зить толь­ко ниче­го не зна­ча­щим, иска­ле­чен­ным криком:

Тём­ная тиши­на за пре­де­лом сна и вре­ме­ни, из оке­а­ни­че­ской без­бреж­но­сти кото­рой некая иско­вер­кан­ная частич­ка вни­ма­ния — вырван­ная, и иска­жён­ная — всё ещё подра­ги­ва­ю­щая на опро­мет­чи­вых губах, улав­ли­ва­ет мер­ца­ние, слов­но некое таин­ствен­ное явле­ние при затме­нии. Затем звук, раз­дав­лен­ный, захлё­бы­ва­ю­щий­ся, раз­би­тый на вздо­хи (Land 2014d).

Вско­ре мы узна­ём, что это абстракт­ное нача­ло на самом деле явля­ет­ся ноч­ным кош­ма­ром жен­щи­ны по име­ни Эли­сон Тёр­нер, кото­рая пово­ра­чи­ва­ет­ся к сво­е­му парт­нё­ру Дже­ку, что­бы обсу­дить своё бес­по­кой­ство за их дочь Сью­зи, кото­рое муча­ет её с тех пор, как в шко­ле состо­я­лось собра­ние, что­бы пого­во­рить о том, поче­му она «пуга­ет сво­их одно­класс­ни­ков». Хотя Дже­ку уда­ёт­ся немно­го рас­се­ять тре­во­ги Эли­сон, он заме­ча­ет, что его бес­по­ко­ит «эта глу­пая игра», в кото­рую посто­ян­но игра­ет Сью­зи, пото­му что она «порой как буд­то пожи­ра­ет их дочь». Рас­сказ­чик заме­ча­ет, что они весь­ма стран­но так дол­го избе­га­ли раз­го­во­ра о том, что Сью­зи одер­жи­ма этой игрой, слов­но хоте­ли отстра­нить­ся от это­го как от угро­зы или опас­но­сти: «было стран­но — воз­мож­но, несколь­ко зло­ве­ще, что этот бро­са­ю­щий­ся в гла­за вре­мен­ной клин, диа­го­наль­но вби­тый в их семью, стал настоль­ко запрет­ным» (Land 2014d). Оче­вид­но, что Ланд стре­мит­ся создать напря­же­ние через абстракт­ное и тре­вож­ное, а не дотош­но деталь­ное опи­са­ние игры Сьюзи.

В тот день Эли­сон стал­ки­ва­ет­ся и с дру­ги­ми про­бле­ма­ми на служ­бе, где она тру­дит­ся в каче­стве тера­пев­та, помо­га­ю­ще­го людям вырвать­ся из сект. Стран­но то, что её кли­ент Сай­мон испы­ты­ва­ет труд­но­сти с ухо­дом из сек­ты не пото­му, что он так уж при­вер­жен фана­тич­ным веро­ва­ни­ям куль­та, а пото­му, что фило­со­фия послед­не­го кажет­ся «слиш­ком спо­кой­ной, слиш­ком раци­о­наль­ной <…> слиш­ком циви­ли­зо­ван­ной» и при­бе­га­ет толь­ко к аргу­мен­там, а не к при­нуж­де­нию, что­бы завер­бо­вать его в свои ряды: «ничто не оста­нав­ли­ва­ло его от того, что­бы уйти, но он не может уйти от само­го себя» (Land 2014d). В то вре­мя как стан­дарт­ная тера­пия по выхо­ду из сек­ты заклю­ча­ет­ся в том, что­бы помочь кли­ен­ту уви­деть сме­хо­твор­ность куль­та, Эли­сон не мог­ла изба­вить­ся от ощу­ще­ния, что этот кли­ент при­шёл к ней «в отча­ян­ном поис­ке неправ­ды», а не за воз­вра­ще­ни­ем в реаль­ный мир (Land 2014d). Соглас­но «фата­ли­стич­ной, пес­си­ми­стич­ной [и] апо­ка­лип­тич­ной» фило­со­фии куль­та, кото­рая зву­чит так же ужас­но, как транс­цен­ден­таль­ный мате­ри­а­лизм Лан­да, чело­ве­че­ский опыт явля­ет­ся резуль­та­том иска­же­ния истин­но­го пото­ка инфор­ма­ци­он­ных волн реаль­но­сти: «инфор­ма­ция течёт сквозь нас, в неподъ­ём­ной чрез­мер­но­сти, как навод­не­ние. Её экра­ни­ру­ют, про­се­и­ва­ют, филь­тру­ют, уре­за­ют, подрав­ни­ва­ют, интер­пре­ти­ру­ют, пере­на­прав­ля­ют к мен­таль­ным под­си­сте­мам, отбра­сы­ва­ют, что­бы она не уто­пи­ла нас» (Land 2014d). В то вре­мя как обыч­но мы иска­жа­ем реаль­ность, культ утвер­жда­ет, что «ком­му­ни­ка­ция с кра­ем все­лен­ной была воз­мож­на» посред­ством кон­так­та с выс­шим «Интел­лек­том» [“Intelligence”] или пре­дель­ным «Пото­ком» [“Flood”] инфор­ма­ции: «Конец есть Вещь, и Интел­лект» [“the End is a Thing, and an Intelligence”] (Land 2014d). Но что осо­бен­но бес­по­ко­ит Эли­сон, так это то, что кли­ент назы­ва­ет эту Вещь тем же име­нем, кото­рым Сью­зи назы­ва­ла сво­е­го вооб­ра­жа­е­мо­го дру­га, вопло­щён­но­го в её неве­ро­ят­но ста­ром и отвра­ти­тель­ном игру­шеч­ном ось­ми­но­ге Филе [Phil]. Здесь, как и в откры­ва­ю­щей сцене, Ланд при­бе­га­ет к серии таин­ствен­ных отсы­лок к веро­ва­ни­ям куль­та и стран­ным сов­па­де­ни­ям, что­бы под­стег­нуть бес­по­кой­ство чита­те­ля перед тем, как явить ужас в его без­гра­нич­ной извращённости.

Тем же вече­ром, Эли­сон встре­ча­ет­ся с учи­те­лем Сью­зи, мисте­ром Бэг­ли, кото­рой рас­ска­зы­ва­ет, что Сью­зи не столь­ко стран­ная, сколь­ко неве­ро­ят­но умная в том смыс­ле, что может заста­вить свои идеи (кото­рые носят «рели­ги­оз­ный харак­тер») казать­ся вычур­ны­ми и тре­вож­ны­ми до такой сте­пе­ни, что она даже дове­ла одно­го ребён­ка до попыт­ки суи­ци­да: «у неё быст­рый ум и — я бы ска­зал — воз­мож­но, дерз­кий, пус­ка­ет­ся в такие обла­сти, куда не каж­до­му хоте­лось бы, или куда не каж­дый спо­со­бен погру­зить­ся» (Land 2014d). В этот момент, повесть пере­хо­дит к Дже­ку, кото­рый чита­ет лек­цию об идее Вели­ко­го Филь­тра, соглас­но кото­рой жизнь так труд­но обна­ру­жить пото­му, что все­лен­ная устро­е­на так, что­бы в дол­го­сроч­ной пер­спек­ти­ве уни­что­жать её: «что нам на самом деле извест­но о Вели­ком Филь­тре? <…> Где-то там есть нечто такое, о чём нам не извест­но ниче­го, кро­ме того, что оно успеш­но уни­что­жа­ет вся­кую раз­ви­тую в кос­ми­че­ских мас­шта­бах циви­ли­за­цию» (Land 2014d). Учи­ты­вая мрач­ные места рабо­ты её роди­те­лей, мистер Бэг­ли подо­зре­ва­ет, что пове­де­ние Сью­зи свя­за­но с их влиянием.

Отма­хи­ва­ясь от гипо­те­зы мисте­ра Бэг­ли, Джек и Эли­сон в свою оче­редь винят во всём игру Сью­зи. Той же ночью пара реша­ет взло­мать игру, что­бы разо­брать­ся в под­лин­ном источ­ни­ке про­бле­мы. Пока они про­бу­ют раз­ные воз­мож­ные паро­ли, Сью­зи вдруг заста­ёт их на месте, посколь­ку просну­лась из-за сна, кото­рый у неё полу­ча­ет­ся опи­сать толь­ко как неопи­су­е­мый, как «абстракт­ный»: «как бы это ска­зать — абстракт­ный. Там была фигу­ра, но она не име­ла ника­ко­го смыс­ла, слов­но она не впи­сы­ва­лась в про­стран­ство, а ещё у неё было направ­ле­ние, наклон. <…> Она очень быст­ро набро­си­лась на мой мозг, и я просну­лась» (Land 2014d). Где Джек пред­став­лял себе муль­тяш­ную игру, он обна­ру­жил совер­шен­но мон­стру­оз­ный вир­ту­аль­ный ланд­шафт [virtualscape] за гра­нью гео­мет­ри­че­ских коор­ди­нат чело­ве­че­ско­го вос­при­я­тия: «всё было непра­виль­но, или почти всё — мас­шта­бы, сти­ли, атмо­сфе­ра <…> как ни посмот­ри, каза­лось, что это уже слиш­ком для чего угод­но. Это была изло­ман­ная рез­кость, кото­рую не мог сгла­дить ника­кой сюжет» (Land 2014d). Пока у Дже­ка кру­жит­ся голо­ва от воз­вы­шен­ной «невоз­мож­но­сти», Сью­зи отме­ча­ет, что «это кра­си­во», пото­му что это «каким-то обра­зом боль­ше, чем мир», пото­му что это пре­вос­хо­дит счи­та­ю­щи­е­ся посто­ян­ны­ми физи­че­ские зако­ны «реаль­ной жиз­ни» (Land 2014d).

Вско­ре их вни­ма­ние при­вле­ка­ет огром­ный выпук­лый моно­лит вда­ли, в кото­ром Сью­зи уга­ды­ва­ет биб­лио­те­ку. Когда они при­бли­жа­ют­ся к мега­струк­ту­ре, Эли­сон потря­сён­но осо­зна­ёт, что Сай­мон упо­ми­нал как раз такую струк­ту­ру, кото­рую он назвал «баш­ней зла» (Land 2014d). В то же вре­мя, Джек вспо­ми­на­ет, что одна из гипо­тез о том, как может рабо­тать Вели­кий Фильтр заклю­ча­ет­ся в том, что он погло­ща­ет все фор­мы жиз­ни в симу­ля­ции: «это одна из тео­рий Филь­тра. Погло­ще­ние в симу­ля­ции. Куль­ту­ры выбра­сы­ва­ют­ся из все­лен­ной, как гряз­ная вода по тру­бам. Вих­ри дере­а­ли­за­ции» (Land 2014d). Так, Джек начи­на­ет подо­зре­вать, что игра явля­ет­ся не чем иным, как симу­ля­ци­ей кон­ца све­та, в каж­дом после­ду­ю­щем уровне кото­ро­го ста­но­вит­ся всё труд­нее выжить, пока в конеч­ном ито­ге не будет убит каж­дый игрок: «каж­дый сле­ду­ю­щий уро­вень был тяже­лее преды­ду­ще­го. <…> Стро­го огра­ни­чен­ные ресур­сы, дегра­да­ция окру­жа­ю­щей сре­ды, сокра­ще­ние запа­сов пищи, соци­аль­ная раз­об­щён­ность, ввер­га­ю­щая остат­ки попу­ля­ции в затя­ги­ва­ю­щу­ю­ся пет­лю наси­лия, по мере того, как сдви­га­ют­ся сте­ны это­го мира» (Land 2014d). Как зло­ве­ще гла­си­ли граф­фи­ти, нане­сён­ные по всей башне зла, «Ктул­ху зовёт. <…> Буду­щее при­над­ле­жит каль­ма­ру. Было оче­вид­но, что «каль­ма­рам» глав­ным обра­зом зна­чи­ло «не нам» — совсем не нам» (Land 2014d).

Когда они под­ни­ма­ют­ся на баш­ню, они заме­ча­ют «гума­но­ид­ные тела», раз­бро­сан­ные повсю­ду, и что высо­чай­ший шпиль на самом деле пред­став­ля­ет собой подвиж­ный «искус­ствен­ный элек­три­че­ский шторм», кото­ро­го Сью­зи назы­ва­ет самим «щупа­леч­ным богом» Пфил-Унду, или «тем, чего ищет каж­дый из нас» (Land 2014d). Хотя Дже­ку игра кажет­ся «безу­ми­ем», «ката­то­ни­че­ски­ми глу­би­на­ми пси­хо­ти­че­ской без­дны», Сью­зи пояс­ня­ет, что боль­шин­ство игро­ков счи­та­ет, что игра поз­во­ля­ет им най­ти свою под­лин­ную сущ­ность, пусть даже на самом деле они нико­гда её не нахо­дят. Тем самым ока­зы­ва­ет­ся, что игро­ки упус­ка­ют из виду, что игра дей­стви­тель­но гово­рит им, кто они такие — толь­ко не так, как они хоте­ли бы. Ины­ми сло­ва­ми, под­лин­ный посыл игры заклю­ча­ет­ся в том, что самость это бес­ко­неч­ный лаби­ринт, вымы­сел, или чистая вир­ту­аль­ность. Сью­зи объ­яс­ня­ет отцу:

«В чём смысл исто­рии, кото­рая не гово­рит тебе, кто ты?» Это каза­лось глюч­ным про­бе­лом в дизайне.

«Воз­мож­но, загад­ки мно­го зна­чат для людей — очень мно­го. В конеч­ном ито­ге, даже боль­ше, чем суще­ство­ва­ние» (Land 2014d).

Когда тро­и­ца нако­нец вхо­дит в храм биб­лио­те­ки, к ним при­бли­жа­ет­ся боги­ня Унду [Undhu], назвав себя послан­ни­ком Пер­во­дви­га­те­ля Ари­сто­те­ля, то есть чистой акту­а­ли­за­ци­ей все­го еди­нич­но­го, эфе­мер­ных вещей, раз­во­пло­ща­ю­щей все конеч­ные объ­ек­ты воз­мож­но­го опы­та до их более мас­штаб­ной без­лич­ной виртуальности:

Вам извест­но имя, кото­рым Ари­сто­тель назы­вал Бога? Одно из мно­гих, само собой. Замёрз­ший Дви­га­тель [The Frozen Motor]. Непо­движ­ный моби­ли­за­тор. <…> Вам он пока­зал­ся бы мон­стром, но не мне. Вот поче­му они назы­ва­ют меня боги­ней — пото­му что холод есть мой без­раз­дель­ный дух, дол­го­веч­но вымер­ший, каким вам нико­гда не быть (Land 2014d).

Как отме­ча­ет Джек, клю­че­вое раз­ли­чие меж­ду Унду и Пер­во­дви­га­те­лем Ари­сто­те­ля заклю­ча­ет­ся в том, что пер­вая явля­ет­ся не чем иным, как «Филь­тром» (Land 2014d). В то вре­мя как Пер­во­дви­га­тель акту­а­ли­зи­ру­ет все конеч­ные сущие в абсо­лют­ном бытии, Унду погло­ща­ет вся­кое суще­ство в то, что для них может пред­став­лять собой толь­ко «воз­вы­шен­ный ужас» их анни­ги­ля­ции (Land 2014d). Учи­ты­вая невоз­мож­ность напря­мую испы­тать опыт соб­ствен­ной смер­ти, имен­но в этот момент столк­но­ве­ния с Вели­ким Филь­тром Джек, Эли­сон и Сью­зи вдруг обна­ру­жи­ва­ют себя в сво­ей гости­ной у видео­экра­на, кото­рый мер­ца­ет сооб­ще­ни­ем «пфил-унду это толь­ко игра», пока они не уда­ля­ют игру вме­сте с воз­мож­но­стью раз­га­дать её тай­ны (Land 2014d). Когда они раз­ду­мы­ва­ют о том, смо­гут ли они когда-нибудь вер­нуть­ся в игру, они зада­ют­ся вопро­сом, а были ли они вооб­ще когда-нибудь вне её: «а были ли мы вооб­ще вне её?» (Land 2014d). В Пфил-Унду мы ясно видим, как Ланд исполь­зу­ет абстракт­ный ужас игры вир­ту­аль­ной реаль­но­сти, что­бы иссле­до­вать свой фило­соф­ский инте­рес во всё более воз­рас­та­ю­щей зави­си­мо­сти чело­ве­че­ства от тех­но­ло­гий, кото­рая неми­ну­е­мо ведёт к уни­что­же­нию иллю­зий транс­цен­ден­таль­ной само­сти о сво­ём величии.

Terra nullius

В пове­сти Лан­да 2015 года Про­вал [Chasm], рас­сказ­чик Том Симнс нани­ма­ет­ся таин­ствен­ной кор­по­ра­ци­ей, зани­ма­ю­щей­ся «воз­мож­но­стя­ми глу­бин­ных тех­но­ло­гий» под назва­ни­ем Казм [Qasm] (Land 2015b). Сек­рет­ная мис­сия Симн­са состо­ит в том, что­бы отпра­вить­ся на ком­пакт­ном и авто­ма­ти­зи­ро­ван­ном судне Пифии [Pythoness] в пла­ва­ние, кото­рое напра­вит­ся в самую глу­бо­кую зону оке­а­на. И в этот момент Симнс дол­жен будет акти­ви­ро­вать код на защит­ном гру­зо­вом ящи­ке, кото­рый будет сбро­шен в глу­бо­кое море и о содер­жи­мом кото­ро­го нико­му из коман­ды ниче­го не извест­но: «там и слу­чить­ся было нече­му»; а «ему запла­ти­ли за согла­сие в усло­ви­ях отсут­ствия пони­ма­ния» (Land 2015b). Дру­ги­ми чле­на­ми коман­ды явля­ют­ся капи­тан Джеймс Фрей­зер, рели­ги­оз­но настро­ен­ный Скраггз, учё­ный Роберт Бол­тон и Гуам Зодх. Когда они под­ни­ма­ют­ся на борт суд­на, груз сра­зу же бро­са­ет­ся в гла­за как гроб, как почти непро­ни­ца­е­мая чёр­ная дыра или как сле­пое пят­но, слов­но он был за гра­нью воз­мож­ных для них объ­ек­тов вос­при­я­тия: «мато­вая чёр­ная суб­стан­ция была такой неот­све­чи­ва­ю­щей [unreflective], что каза­лась едва ли не дырой в про­стран­стве. <…> По фор­ме он не выгля­дел в точ­но­сти как гроб, но для черес­чур актив­но­го вооб­ра­же­ния он мог пока­зать­ся колы­бе­лью для ино­пла­нет­но­го ребён­ка»; и «его невоз­мож­но было раз­гля­деть напря­мую, а может даже и не напря­мую, но он затме­вал собой всё. Гне­ту­ще близ­ко, и всё же совер­шен­но точ­но где-то в ином месте, он непо­сред­ствен­но кон­так­ти­ро­вал с нами спо­со­ба­ми, кото­рые были нам недо­ступ­ны» (Land 2015b). Всё повест­во­ва­ние таким обра­зом выстра­и­ва­ет­ся вокруг зло­ве­щих эффек­тов неиз­вест­но­го назна­че­ния гру­за, пере­пол­ня­ю­ще­го при­сут­ствия его отсут­ствия для коман­ды корабля.

Когда суд­но отплы­ва­ет, их окру­жа­ет лишь «бес­фор­мен­ная бес­ко­неч­ность» моря, кото­рая опи­са­на так же, как ранее Ланд опи­сы­вал воз­вы­шен­ное с его немыс­ли­мо­стью для наших конеч­ных поня­тий­ных рамок: «мы направ­ля­лись по бес­смыс­лен­но­му кур­су пря­мо в бес­фор­мен­ную бес­ко­неч­ность. Наши пер­спек­ти­вы были ужа­са­ю­щи в сво­ей непре­рыв­ной туман­но­сти» (Land 2015b). Ланд так­же исполь­зу­ет оке­а­ни­че­ские глу­би­ны, в кото­рые они направ­ля­ют­ся, как ещё один при­мер реаль­но­сти абстрак­ции в том смыс­ле, что в глу­бо­ком море нет све­та, при помо­щи кото­ро­го мы мог­ли бы вос­при­ни­мать его, и всё же мы зна­ем, что он изоби­лу­ет тём­ны­ми вза­и­мо­дей­стви­я­ми жиз­ни. Как Симнс гово­рит Болтону:

«Не думаю, что мы тут что-нибудь увидим».

«Да», согла­сил­ся я. «Но оно там есть» (Land 2015b).

Для Симн­са, как и для моло­до­го Лан­да, оке­ан явля­ет­ся наи­бо­лее под­хо­дя­щим объ­ек­том, лими­наль­ность кото­ро­го наме­ка­ет на воз­вы­шен­ный раз­рыв при­ро­ды с поня­ти­я­ми наше­го разу­ма: «Тихий оке­ан боль­ше все­го напо­ми­нал зем­ное изоб­ра­же­ние бес­ко­неч­но­сти» (Land 2015b).

Посколь­ку суд­но авто­ма­ти­зи­ро­ва­но, роль коман­ды сво­дит­ся к пре­дель­но бес­смыс­лен­но­му суще­ство­ва­нию без каких-либо прак­ти­че­ских задач или функ­ций, что­бы занять мёрт­вое вре­мя: «перед нами про­ло­жен задан­ный курс по направ­ле­нию к некой абсо­лют­ной анни­ги­ля­ции замыс­ла»; а «Пифия навя­зы­ва­ла нам — основ­ную име­ю­щу­ю­ся здесь Вещь — избы­ток вре­ме­ни. <…> Дове­сти коман­ду до такой сте­пе­ни празд­но­сти зна­чи­ло при­вет­ли­во открыть дверь перед хао­сом. Рано или позд­но, это при­ну­ди­тель­ное осво­бож­де­ние от огра­ни­че­ний прак­ти­че­ской рути­ны долж­но было во что-то пре­вра­тить­ся» (Land 2015b). Таким обра­зом, путе­ше­ствие в точ­но­сти созда­ёт впе­чат­ле­ние ниги­лиз­ма; ины­ми сло­ва­ми, нали­чия слиш­ком боль­шо­го коли­че­ства сво­бод­но­го вре­ме­ни, а отсю­да неиз­беж­но­сти столк­но­ве­ния с тем, что высво­бож­да­ет­ся, когда все наши прак­ти­че­ские нуж­ды удо­вле­тво­ре­ны: «ниги­лизм есть не что иное, как слиш­ком боль­шое коли­че­ство вре­ме­ни» (Land 2015b). Неуди­ви­тель­но, что Скраггз отвле­ка­ет себя от ниги­ли­сти­че­ско­го путе­ше­ствия посто­ян­ны­ми молит­ва­ми (Land 2015b).

Деко­ра­ции бес­фор­мен­но­го и ниги­ли­сти­че­ско­го оке­а­на созда­ют иде­аль­ные усло­вия для посто­ян­ной бес­со­ни­цы, кото­рая вско­ре при­во­дит каж­дый лишён­ный сна разум к гал­лю­ци­на­ци­ям. Посто­ян­ный недо­ста­ток сна дово­дит Фрей­зе­ра до того, что он пред­ла­га­ет всем открыть или сбро­сить груз, на что Симнс отве­ча­ет, что «его было невоз­мож­но» открыть (Land 2015b). Невоз­мож­ность открыть груз сле­ду­ет пони­мать одно­вре­мен­но бук­валь­но в том смыс­ле, что на нём сто­ит GPS-замок, кото­рый откро­ет­ся толь­ко тогда, когда корабль достиг­нет пунк­та назна­че­ния, и ино­ска­за­тель­но в том смыс­ле, что там нече­го откры­вать и обна­ру­жи­вать, посколь­ку груз сим­во­ли­зи­ру­ет как раз ниги­ли­сти­че­скую без­дну реаль­но­сти за гра­нью чело­ве­че­ских смыс­лов и цен­но­стей. По исте­че­нии неде­ли депри­ва­ции, память чле­нов коман­ды начи­на­ет функ­ци­о­ни­ро­вать со сбо­я­ми, так что раз­ру­ша­ют­ся базо­вые пара­мет­ры их вос­при­я­тия самих себя. Вслед­ствие это­го Фрей­зер выдви­га­ет пред­по­ло­же­ние, что груз на самом деле явля­ет­ся ско­рее не ящи­ком, а «две­рью», сквозь кото­рую нечто осу­ществ­ля­ет втор­же­ние в разум каж­до­го из них, про­ры­ва­ясь сквозь их пси­хи­че­ское сопро­тив­ле­ние и защит­ные меха­низ­мы: «про­ис­хо­ди­ло сво­е­го рода когни­тив­ное втор­же­ние. <…> Оно хочет, что­бы мы дума­ли об этом. Это было пара­но­и­даль­ным постро­е­ни­ем» (Land 2015b). Вли­я­ние гру­за во мно­гом похо­же на игру Сью­зи: посте­пен­ный рас­пад само­сти и всех смыс­лов и цен­но­стей, кото­рые для неё доро­ги по мере того, как её заса­сы­ва­ет в глаз высо­ко­тех­но­ло­гич­ной элек­три­че­ской бури.

Вско­ре Симнс и дру­гие чле­ны коман­ды стал­ки­ва­ют­ся с дру­гим вызо­вом, когда они пони­ма­ют, что они дей­стви­тель­но направ­ля­ют­ся в глаз насто­я­ще­го цик­ло­на без воз­мож­но­сти изме­нить авто­ма­ти­че­ский курс суд­на. В пер­вой части этой ста­тьи мы уви­де­ли, как Ланд исполь­зу­ет цик­лон в каче­стве мета­фо­ры для воз­вы­шен­но­го раз­ры­ва при­ро­ды с постро­е­ни­я­ми вооб­ра­же­ния. В Про­ва­ле, как и в его более ран­них рабо­тах, цик­лон опи­сы­ва­ет­ся как ужа­са­ю­щее раз­ру­ше­ние опор зем­ных коор­ди­нат чле­нов коман­ды, когда корабль швы­ря­ет вверх дном, слов­но рас­па­да­ют­ся сами зако­ны гра­ви­та­ции и евкли­до­вой гео­мет­рии толь­ко лишь затем, что­бы явить реаль­ность за гра­нью самых диких фантазий:

Мы были охва­че­ны сила­ми за гра­нью чело­ве­че­ско­го пони­ма­ния. Откры­ва­ю­щий­ся сна­ру­жи вид был про­сто непо­сти­жим, полон теку­чи­ми дви­жу­щи­ми­ся мас­са­ми, без­мер­ны­ми за гра­нью любо­го опи­са­ния. Писа­тель, кото­ро­му доста­ва­ло бы болез­нен­но­сти вооб­ра­же­ния, мог бы попы­тать­ся пере­дать этот неизъ­яс­ни­мый, бушу­ю­щий, жид­кий ужас, подоб­ный прео­су­ществ­ле­нию ниги­лиз­ма и духов­но­му над­ру­га­тель­ству, но мне он ни о чём не гово­рил. Это была про­сто без­дум­ность, воз­ве­дён­ная до мас­шта­бов кос­ми­че­ской абер­ра­ции (Land 2015b).

Посколь­ку Ланд исполь­зу­ет цик­лон как мета­фо­ру для воз­вы­шен­но­го кос­мо­са, кото­рый затме­ва­ет вся­кое чело­ве­че­ское пони­ма­ние, постоль­ку Симнс опи­сы­ва­ет его как столк­но­ве­ние с вещью-в-себе во всём её нече­ло­ве­че­ском ужа­се по мере того, как она заса­сы­ва­ет их в свои «гнез­дя­щи­е­ся про­ва­лы без­ра­дост­ных отзву­ков»: «это был сам шторм — Нечто» [“it was the storm itself — the Thing” (Land 2015b). Горест­ный рас­сказ Симн­са о про­хож­де­нии через цик­лон явля­ет­ся, воз­мож­но, самым выда­ю­щим­ся при­ме­ром того, как Ланд исполь­зу­ет фикшн, в част­но­сти хор­рор, что­бы при­звать омер­зи­тель­ный ноумен, раз­ры­ва­ю­щий на кус­ки защит­ные систе­мы чело­ве­че­ских форм чув­ство­ва­ния и кате­го­рий понимания.

Когда они появ­ля­ют­ся по дру­гую сто­ро­ну цик­ло­на, Бол­тон заяв­ля­ет, что он буд­то бы забрал­ся на какие-то ска­лы и уви­дел где-то вни­зу суд­но и Кра­ке­на где-то в глу­бине под ним. Вви­ду того, что дру­гие чле­ны коман­ды ука­зы­ва­ют на то, что монстр, кото­ро­го он опи­сы­ва­ет, слиш­ком велик, что­бы он мог уви­деть его соб­ствен­ны­ми гла­за­ми, Бол­тон обра­ща­ет­ся к онто­ло­гии и пред­по­ла­га­ет, что «”бытие” и есть сво­е­го рода Кра­кен» за гра­нью вся­ко­го пони­ма­ния и даже жиз­ни как тако­вой (Land 2015b). На сле­ду­ю­щее утро Бол­тон исче­за­ет, оста­вив после себя толь­ко отпе­ча­ток руки на гру­зе, слов­но послед­ний рас­тво­рил его без сле­да. Вско­ре это сво­дит Скрагг­за с ума, и он пред­по­ла­га­ет, что Бол­тон уви­дел в судне саму смерть, бытие не-бытия: «вот что уви­дел Боб­би под лод­кой. Свою смерть» (Land 2015b). Вско­ре после это­го тело Скрагг­за нахо­дят рас­пя­тым на стене каю­ты с рель­со­вы­ми бол­та­ми вме­сто гвоз­дей. Посколь­ку ни Фрей­зер ни Симнс не оста­ва­лись наедине со Скрагг­зом, они вновь подо­зре­ва­ют, что это мог сде­лать толь­ко груз, пусть они не име­ют ни малей­ше­го пред­став­ле­ния, как он мог его рас­пять: «никто не оста­вал­ся наедине со Скрагг­зом за те несколь­ко часов с тех пор, как мы виде­ли его живым. Это было невоз­мож­но, в пря­мом смыс­ле это­го сло­ва, но так­же совер­шен­но вне вся­ко­го сомне­ния» (Land 2015b).

Дове­дён­ный до пре­де­ла Фрей­зер угро­жа­ет Симн­су ружьём, что­бы выпы­тать инфор­ма­цию. Симнс рас­ска­зы­ва­ет, что ком­па­ния Казм созда­ла ней­ро­ком­пью­тер­ный интер­фейс, кото­рый начал раз­ру­шать моз­ги. В то вре­мя как Симнс счи­та­ет, что имен­но от него они избав­ля­ют­ся, Фрей­зер подо­зре­ва­ет, что в дей­стви­тель­но­сти они отпус­ка­ют его на волю, если уж безу­мие на бор­ту что-то и значит:

Они созда­ли нечто, что втор­га­ет­ся в моз­ги, и это напу­га­ло их так силь­но, что они хотят, что­бы мы от него избавились.

А мы от него «избав­ля­ем­ся»? Серьёз­но? В оке­ан­ском раз­ло­ме? Мы поме­ща­ем его в есте­ствен­ную сре­ду. Как по мне, так мы вво­дим его в экс­плу­а­та­цию (Land 2015b).

В конеч­ном ито­ге, пред­ме­том абстракт­но­го хор­ро­ра явля­ют­ся тех­но­ло­гии буду­ще­го, созда­ва­е­мые капи­та­ли­сти­че­ски­ми кор­по­ра­ци­я­ми вро­де Казм, кото­рые уто­пят чело­ве­че­ский опыт в бес­пре­це­дент­ных отно­ло­ги­че­ских глу­би­нах извра­ще­ния. Неуди­ви­тель­но, что назва­ние ком­па­нии отсы­ла­ет к загла­вию пове­сти Про­вал, и оба озна­ча­ют одно­вре­мен­но глу­бо­ко при­род­ные и в то же вре­мя тех­но-капи­та­ли­сти­че­ские раз­ло­мы, выби­ва­ю­щие чув­ство защи­щён­но­сти у нас из-под ног.

В окон­ча­нии пове­сти Симн­су уда­ёт­ся запо­лу­чить ружьё и убить Фрей­зе­ра. В самом кон­це суд­но дости­га­ет само­го глу­бо­ко­го раз­ло­ма оке­а­на, где Симнс и Зодх акти­ви­ру­ют груз и смот­рят, как он тонет и навсе­гда исче­за­ет ото­всю­ду, кро­ме болез­нен­ных вос­по­ми­на­ний о безу­мии и смер­ти, кото­рые он при­нёс выжив­шим чле­нам коман­ды. Здесь, как и в Пфил-Унду, Ланд исполь­зу­ет чув­ство абстракт­но­го ужа­са, что­бы эсте­ти­че­ски иссле­до­вать ТКС, кото­рую он ранее фило­соф­ски изу­чал в ком­по­зи­ци­он­ной фор­ме, став­шей слиш­ком зави­си­мой от тех кате­го­рий разу­ма, кото­рые он стре­мил­ся под­верг­нуть критике.

Конец

Я начал с очер­ка ран­ней кри­ти­ки гума­ни­сти­че­ских форм фило­со­фии Лан­да, кото­рая при­нуж­да­ла их столк­нуть­ся с воз­вы­шен­ной реаль­но­стью, уни­что­жа­ю­щей их пре­тен­зии на исчер­па­ние кос­мо­са пре­де­ла­ми воз­мож­ных объ­ек­тов чело­ве­че­ско­го опы­та. Затем я пока­зал, как Ланд раз­ра­ба­ты­ва­ет тео­рию абстракт­но­го хор­рор-фикшн как луч­ше­го сред­ства для осу­ществ­ле­ния этой кри­ти­ки в том смыс­ле, что хор­рор спо­со­бен гово­рить о местах и вещах, кото­рые ради­каль­ным обра­зом изъ­яты от все­го раци­о­наль­но­го, обна­дё­жи­ва­ю­ще­го и чело­ве­че­ско­го. В резуль­та­те чего мне уда­лось про­де­мон­стри­ро­вать, что две хор­рор-пове­сти Лан­да явля­ют­ся не столь­ко откло­не­ни­я­ми от его более ран­них фило­соф­ских инте­ре­сов, сколь­ко под­лин­ным осу­ществ­ле­ни­ем кри­ти­че­ской фило­со­фии с его иссле­до­ва­ни­ем ужа­са­ю­ще воз­вы­шен­ных абстрак­ций. Тем самым, я наде­юсь, что не толь­ко при­влёк вни­ма­ние к обде­лён­ным вни­ма­ни­ем хор­рор-фикшн про­из­ве­де­ни­ям Лан­да, но так­же про­яс­нил его тео­рию о важ­но­сти ужаса/хоррора для буду­ще­го кри­ти­че­ской фило­со­фии, посколь­ку он может после­до­ва­тель­но пред­ста­вить Конец наших кате­го­рий пони­ма­ния в боль­шей мере, чем до сих пор чело­ве­че­ская, слиш­ком-чело­ве­че­ская фило­соф­ская традиция.

Благодарности

Эта рабо­та была выпол­не­на при под­держ­ке Австра­лий­ской Госу­дар­ствен­ной Обра­зо­ва­тель­ной Про­грам­мы Под­го­тов­ки Иссле­до­ва­ний [Australian Government Research Training Program Scholarship] и Сти­пен­ди­аль­ной Про­грам­мы для Выда­ю­щих­ся Выпуск­ни­ков Мона­ша [Monash Graduate Excellence Scholarship].

Источники

Baudrillard, J. (1981), Simulacres et simulations, Paris: Editions Galilée. [Рус. пер. : Бодрий­яр Ж. (2015),Симу­ля­к­ры и симу­ля­ции, М.: ПОСТУМ.]

Kant, I. (1998), Critique of Pure Reason (trans. P. Guyer and A. W. Wood), NY: Cambridge University Press. [Рус. пер. : Кант И. (1994), Кри­ти­ка чисто­го разу­ма, М.: Мысль.]

Kant, I. (2007), Critique of Judgement (trans. J. Creed Meredith), Oxford: Oxford University Press. [Рус. пер. : Кант И. (1996), Кри­ти­ка спо­соб­но­сти суж­де­ния. М.: Мысль.]

Land, N. (2005), The Thirst for Annihilation: Georges Bataille and Virulent Nihilism, London: Routledge.

Land, N. (2012a), “Kant, capital and the prohibition of incest: A polemical introduction to the configuration of philosophy and modernity”, in R. Mackay and R. Brassier (eds), Fanged Noumena: Collected Writings 1987–2007, Falmouth: Urbanomic, pp. 55–80. [Рус. пер. : Ланд, Н. (2020), «Кант, капи­тал и запрет на инцест: поле­ми­че­ское вве­де­ние в стро­е­ние фило­со­фии и модер­но­сти», в Ланд, Н., Сочи­не­ния в 6 т., т. 1: Дух и зубы, Пермь: Гиле Пресс, сс. 55–78.]

Land, N. (2012b), “Delighted to Death”, in Fanged Noumena, pp. 123–144. [Рус. пер. : Ланд, Н. (2020), «Радо­вать­ся до смер­ти», в Ланд, Н., Сочи­не­ния в 6 т., т. 1: Дух и зубы, Пермь: Гиле Пресс, сс. 107–126.]

Land, N. (2012c), “Spirit and Teeth”, in Fanged Noumena, pp. 175–202. [Рус. пер. : Ланд, Н. (2020), «Дух и зубы», в Ланд, Н., Сочи­не­ния в 6 т., т. 1: Дух и зубы, Пермь: Гиле Пресс, сс. 215–238.]

Land, N. (2012d), “Making it with death: Remarks on Thanatos and desiring production”, in Fanged Noumena, pp. 261–288. [Рус. пер. : Ланд, Н. (2018), «Вытво­ряя это со смер­тью: замет­ки о Тана­то­се и жела­ю­щем про­из­вод­стве», в Ланд, Н., Сочи­не­ния в 6 т., т. 2: Кибер­го­ти­ка, Пермь: Гиле Пресс, сс. 7–30.]

Land, N. (2012e), “Circutries”, in Fanged Noumena, pp. 289–318. [Рус. пер. : Ланд, Н. (2018), «Сцеп­ле­ния», в Ланд, Н., Сочи­не­ния в 6 т., т. 2: Кибер­го­ти­ка, Пермь: Гиле Пресс, сс. 31–56.]

Land, N. (2012f), “Cyberspace anarchitecture as jungle-war”, in Fanged Noumena, pp. 401–410. [Рус. пер. : Ланд, Н. (2018), «Анар­хи­тек­ту­ра кибер­про­стран­ства как jungle-вой­на», в Ланд, Н., Сочи­не­ния в 6 т., т. 2: Кибер­го­ти­ка, Пермь: Гиле Пресс, сс. 137–146.]

Land, N. (2013a), “Reactionary horror”, http://www.xenosystems.net/reactionary-horror/. Дата обра­ще­ния: 09.10.17.

Land, N. (2013b), “Antechamber to horror”, http://www.xenosystems.net/antechamber-to-horror/. Дата обра­ще­ния: 09.10.17.

Land, N. (2014a), “Appendix 1: Abstract horror”, Phyl-Undhu, Time Spiral Press, https://timespiralpress.net/titles/. Дата обра­ще­ния: 16.03.20.

Land, N. (2014b), “Appendix 2: On the exterminator”, Phyl-Undhu, Time Spiral Press, https://timespiralpress.net/titles/. Дата обра­ще­ния: 16.03.20.

Land, N. (2014c), “2014 lessons (#2)”, http://www.xenosystems.net/2014-lessons‑2/. Дата обра­ще­ния: 10.10.17.

Land, N. (2014d), Phyl-Undhu, Time Spiral Press, https://timespiralpress.net/titles/. Дата обра­ще­ния: 16.03.20.

Land, N. (2015a), “Manifesto for an abstract literature”, Chasm, Time Spiral Press, https://timespiralpress.net/2015/12/19/chasm/. Дата обра­ще­ния: 16.03.20.

Lovecraft, H. P. (1995a), “Notes on writing weird fiction”, in S. T. Joshi (ed), Miscellaneous Writings, Sauk City, WI: Arkham House Publishers, pp. 113–116. [Рус. пер. : Х. Ф. Лав­крафт (2019), Замет­ки о сочи­не­нии фан­та­сти­че­ской лите­ра­ту­ры, в Х. Ф. Лав­крафт, Крип­то­со­фия, М.: Эниг­ма, сс. 475–481.]

Lovecraft, H. P. (1995b), “Idealism and materialism — A reflection”, in Miscellaneous Writings, pp. 133–142.

Lovecraft, H. P. (2008), “The Call of Cthulu”, in H. P. Lovecraft (ed), The Fiction — Complete and Unabridged, New York: Barnes and Nobles, pp. 355–379. [Рус. пер. : Г. Ф. Лав­крафт (2015), Зов Ктул­ху, в Г. Ф. Лав­крафт, Зов Ктул­ху. Хреб­ты Безу­мия. Мгла над Инс­му­том. Пове­сти. Рас­ска­зы, СПб.: Азбу­ка, сс. 133–169.]

Текст ста­тьи так­же содер­жит обра­ще­ния к источ­ни­кам, кото­рых нет в выше­при­ве­дён­ном списке.

Harman, G. (2012), Weird Realism: Lovecraft and Philosophy, Winchester: Zero Books. [Рус. пер. : Хар­ман, Г. (2020), Weird-реа­лизм: Лав­крафт и фило­со­фия, Пермь: Гиле Пресс.]

Ligotti, T. (2010), The Conspiracy Against the Human Race: A Contrivance of Horror, New York: Hippocampus Press.

Thacker, E. (2011), Horror of Philosophy, vol. 1. In The Dust of This Planet, Winchester: Zero Books. [Рус. пер. : Такер, Ю. (2017), Ужас фило­со­фии, т. 1: В пыли этой пла­не­ты, Пермь: Гиле Пресс.]

Thacker, E. (2015), Horror of Philosophy, vol. 2. Starry Speculative Corpse, Winchester: Zero Books. [Рус. пер. : Такер, Ю. (2018), Ужас фило­со­фии, т. 2: Звёзд­но-спе­ку­ля­тив­ный труп, Пермь: Гиле Пресс.]

Thacker, E. (2015a), Horror of Philosophy, vol. 3. Tentacles Longer Than Night, Winchester: Zero Books.  [Рус. пер. : Такер, Ю. (2019), Ужас фило­со­фии, т. 3: Щупаль­ца длин­нее ночи, Пермь: Гиле Пресс.]

1. Collapse, основ­ной жур­нал, ассо­ци­и­ру­ю­щий­ся со спе­ку­ля­тив­ным пово­ро­том, посвя­тил целый том кон­цеп­ту хор­ро­ра (Volume IV, Urbanomic, 2008). За отлич­ным обзо­ром созву­чий меж­ду спе­ку­ля­тив­ным пово­ро­том и хор­рор-фикшн, см. Botting, F. (2012), More things: Horror, Materialism and Speculative Weirdism. ↵
2. Здесь и далее цита­ты, при­во­ди­мые авто­ром ста­тьи, дают­ся по рус­ско­языч­ным пере­во­дам соот­вет­ству­ю­щих работ и про­из­ве­де­ний, если тако­вые име­ют­ся.
   Фами­лия авто­ра пер­во­ис­точ­ни­ка при этом ука­за­на на рус­ском язы­ке. Напри­мер, (Такер 2018 : 21). В тех слу­ча­ях, когда пере­вод при этом был изме­нён, это каж­дый раз ука­зы­ва­ет­ся отдель­но. Соот­вет­ствен­но, для этих цитат при­во­дят­ся ссыл­ки на рус­ско­языч­ные изда­ния цити­ру­е­мых работ и про­из­ве­де­ний.
   Для цитат из тех тек­стов, кото­рые не пере­ве­де­ны на рус­ский язык, сохра­не­ны ссыл­ки англо­языч­но­го ори­ги­на­ла ста­тьи. Фами­лии авто­ров в таких слу­ча­ях ука­зы­ва­ют­ся на англий­ском язы­ке. Напри­мер, (Ligotti 2010). — Прим. пер. ↵