В этой статье я хотел бы поговорить о такой совершенно неизвестной в России вещи, как цифровая поэзия. Рассказ будет осложнен во многом тем, что цифровая поэзия, как явление, существовавшее исключительно в сети, связана с теми условиями этой среды, которые были во многом отличны от того, чем сеть является в настоящий момент. Поэтому мне придётся сначала «взломать» существующее представление об интернете, а после — дать аутентичное понимание, которое позволило бы понять и осмыслить цифровую поэзию.
Но для начала я хотел бы попросить вас прочитать следующий отрывок стиха Тютчева мысленно и с выражением:
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.
Проведём акцент в данном случае на «теле прочтения» данного отрывка — его текстуре, интонациях и акцентах. Я позволю себе смелость и предположу, что большинство читающих этот отрывок прочитали его примерно так же, как я. Т.е. с выражением, «Так как обычно читают стихи». Это достаточно примитивизирующая позиция, но в случае рассмотрения одного особого явления она просто необходима. А именно: «чем это тело в действительности является?».
Нулевая и, видимо, очевидная гипотеза в данном случае: это тело является паразитом, приобретенным нашим мозгом в процессе обучения. Это могут быть чтения в школе или собственный интерес к поэзии, чтение соответствующих материалов. Но то, «Как» читаются стихи мы приобрели извне, а не от самого стиха. Естественно, поэт делает максимум для того, чтобы внедрить необходимый ритм и мелодику, используя стихотворные размеры и приёмы вроде аллитерации (В данном случае это именно она). Но, тем не менее, поэтические рецепторы, позволяющие воспринимать это, мы приобрели извне — от других людей. И, в свою очередь, «Образ чтения» тоже является не авто-генным, но антропогенным.
Итак, что есть это тело? Это тело — сквозной поток, проходящий через наш ум, внутри которого живёт, не скажу классическое, но восприятие поэзии вообще. И различные поэтические школы по-разному кодируют эти рецепторы, распространяют разные модели восприятия, которые обуславливали бы восприятие новых поэтических форм. Например, Артюр Рембо, рассуждая о своей поэзии и, предполагая, что его стихи являются производной от его ума микро-галлюцинацией, проводит бракосочетание алхимии и синестезии: Так же, как в алхимии сочетаются различные элементы, в стихе могут бракосочетаться различные органы чувств: эфир и вода, огонь и воздух.
Это, конечно, достаточно примитивизирующая модель, но без неё понять отличия цифровой поэзии от любой другой будет в принципе невозможно. Потому что в случае цифровой поэзии этот паразит не является антропогенным. Скорее, эти рецепторы топологически находятся не в прямом соотношении с человеческой территорией: Они рассеяны спорами в человеческо-машинном интерфейсе.
Следовательно, чтобы понять, что такое цифровая поэзия — нам необходимо уловить, что же есть интерфейс. Что является, опять же, проблематичным — мы обмениваемся информацией в сконструированном аквариуме, который абсолютно не тождественен тому, чем сеть являлась на момент существования цифровой поэзии как явления — и в принципе не аутентична своему подлинному существованию.
В существующем представлении об интернете есть негласный консенсус. А именно: интернет существует для социальных сетей. Социальные сети в свою очередь существуют для визуальной информации. Текст и видео. «Арт». Чуть реже — музыка. Самый последний консенсус — всё это в конечном счете существует для пользователя, конечного потребителя. Переизбыток контента — это своего рода гипероксия, но только на дофаминовой тяге.
Итак, у нас есть этот замкнутый информационный террариум. Уютные пузыри фильтров плавно погружают сознание в сумеречное состояние, укутывая его со всех сторон удобными и, наверное, «юзабельными» интерфейсами. Эти интерфейсы сконструированы Особыми Специалистами, каждый из которых, несомненно, вложил свою душу в каждую панель. И всё для того, чтобы читающий этот текст человек быстрее вошел в аддиктивное состояние, быстрее потерял границу между собственной мыслью и действием внутри интерфейса. Ставки в этой игре высоки: Удобно ли человеку будет «репостить» в этих условиях? Есть ли вероятность, что он потеряет значок «Мои друзья»?
Конечно, это всё сложные вопросы и сразу, сходу, на них и не ответишь. Будут проведены Тесты на фокус группах. Всё будет проанализировано. Всё будет сделано для того, чтобы сознание входило в интерфейс без сопротивления. Или, наоборот, интерфейс — в сознание.
Тем не менее, такие прекрасные времена были не всегда. Этот сфабрикованный цифровыми креаторами мир изобилия всплывающих окон существует относительно недавно. Генезис этой структуры сети, включающей в себя оператора, произошёл во время появления такого понятия, как Web 2.0.
Во время метаморфозы сети произошёл раскол, распад от концепта «личных сайтов» к парадигме информационных конгломератов, весомую часть которого пользователи наполняют информацией сами. Помимо всего прочего — это предполагает эволюцию этих конгломератов, в конечном счёте вперёд выбиваются те, что так или иначе копируют стиль основных, «Старых» медиа — с чёткой редактурой и организационной политикой.
Почему так произошло? Если это эволюция сети, то почему нас в сети окружает не ризоматическая структура, но чётко поставленная иерархия — от вышестоящих агрегаторов контента — вниз, к закоулкам маргиналий и их кривых отражений? Естественно, ответ напрашивается сам: «всё дело в том, что эта иерархия определяется спросом. Те, кто наверху — те приковывают больше внимания, заслуживают больше доверия. Являются более Уважаемыми людьми». Да, это всё понятно и, безусловно, так оно на самом деле и есть. Хотя стоп, подождите.
Кто придумал эти правила?
Эта система регулируется алгоритмами, которые созданы теми, кто вторгся в изначальную структуру сети, создав Web 2.0. Это и так называемые «Социальные сети», и всевозможные блог-площадки. Именно это — стены этого самого информационного террариума, но не сами сети — их алгоритмы, их методы регулирования информационных потоков. Ничего не было — потом «Раз», и появилось. Хорошо это или нет?
Конечно хорошо. Человек может быть счастлив: Гугл точно знает, что он хочет найти. Он тщательно аккумулирует… Собирает и пережёвывает всю информацию, чтобы выдать пользователю идеальную выборку на его запрос. «Где найти ту самую цифровую свободу» — жму Enter — хлопок одной ладонью. Коан.
Это всё, конечно, жутко замечательно. Но я выдвигаю тезис: всё это неестественно относительно подлинного существования сети, всё это — явление может быть и не временное, но абсолютно не обязательное и никоим образом не тождественное тому, чем является сеть на самом деле. И возвращаясь к названию этой статьи, я могу ответить что находится за гранью стен этого аквариума.
Именно в тот момент, когда парадигма изменения веба от софтверных работающих «Из машины» сервисов перешла к парадигме «Приложения», тогда, когда после краха дот-комов пришлось провести «Ребрендинг» интернета в сторону веб 2.0 — тогда мышеловка захлопнулась. Этот ребрендинг постулировал примерно следующее: «Ну, раньше был web 1.0. Были достаточно неудобные сайты с плохим дизайном, вам приходилось скачивать программы, а сейчас у нас здесь всё прямо в интернете, прямо в приложении, можно сделать». 2005 год. Конец.
Итак, после краха доткомов предыдущая эпоха была определена как «Эпоха Web 1.0.». Но не стоит обращать внимания на этот термин — он определён исключительно из-за свойств используемых протоколов и программного обеспечения. Но ведь интернет это не только программы, протоколы и сервера. Часть интернета составляет менее уловимая, но очень осязаемая субстанция — человек и его поведение в сети.
Которые были абсолютно другими.
В 90‑е года, как и при любом появлении новой технологии — возник новый образ человека. Рассмотрим тот период подробнее. Ризоматическая (Тогда она представлялась именно такой) сеть виделась не чем-то вроде дополнения к утюгу, холодильнику и чему-то вроде этого. Сеть была миром потусторонним. Чем-то, что ещё до конца не проявилось, но скоро проявится. Люди в прямом смысле осознавали границу между сетью и реальностью и то, что она, сеть — отлична.
Именно поэтому для той эпохи характерен архетипический мотив: стирание грани между сетью и реальностью, стирание грани между псевдонимом и личностью. Вместе с осознанием границы было осознание отличия сети от реальности — и это диктовало основные правила развития мысли. «Что будет, если человек потеряет грань?».
Иными словами — не человек переделывал сеть, но сеть принесла с собой новый образ человека. И человек так или иначе с точки зрения логики той эпохи должен был измениться под воздействием интернета — стать «новым человеком», человеком цифровой эпохи. Всегда, когда возникают коренные изменения — возникает разлом, когда определённая вещь или субстанция не до конца вошла в массовое сознание — она словно «соседствует», но не обжита. Не пуста, но подозрительна. Такой разлом является особенной эпохой и в случае интернета данную эпоху можно назвать «Античным интернетом».
Античный интернет не есть сайты с дикими раскрасками и всплывающими окнами, но есть особый набор паттернов абнормального цифрового поведения в сети, когда в массовом сознании ещё не возник набор регулирующих схем, а в интернете — наборов алгоритмов, которые регулировали бы потоки поступающей через интерфейс информации. Бизнес, выйдя в «Онлайн», создавая «Приложения» вместо программ работающих «Из коробки» приобрёл интересы не просто в сети — он приобрёл интересы в самой этой психо-эмоциональной сфере Античного Интернета, так или иначе подтолкнув его к падению. Эта ситуация была в истории сотни раз и Рим социальных сетей поглотил Античный Интернет снова, создав воронку в которую ушли все явления, не вписывающиеся в «Новый порядок» Web 2.0.
В классической религиозной живописи время отображалось не так, как привык современный человек. Часто события следующие в смысловой позиции после другого располагались прямо на том же холсте, просто в другом месте — обычно, слева направо. Существует алхимическая фреска где Король (Мужчина, человек) изображён одновременно и в реке и на суше — так отображена одна из операций алхимической трансформации. Это интересно, потому что современный человек отобразил бы движение время не в той же сцене, но покадрово — так, как изображают комиксы. Потому что технология кинематографа изменила наши структуры восприятия времени, изменили то как мы мыслим поток времени — в течении истории (Не в XX веке, конечно — раньше, но в XX это оформилось в сигнатурах произведений искусства) мы стали понимать время дискретно, разбивая его на отдельные участки.
Классический триптих, как правильно уловил [английский художник XX века] Бэкон (Тоже, к слову, рефлексировавший на тему кадров и фото), является эдаким прообразом дискретного восприятия времени. Часто он изображал в своих триптихах покадровое развитие некоего абстрактно-примитивного сюжета. Но помимо прочего триптих — это изначальная точка, которая поможет нам лучше понять сущность интерфейса, ибо классический триптих — это и есть его прообраз.
В иконописи есть такое понятие, как обратная перспектива. Это когда объекты в отображённом священном сюжете отображаются в неправильной перспективе — часто они диспропорциональны по отношению к наблюдателю, находящемуся в центре полотна. И удаляясь от центра, объект наоборот увеличивается, а не уменьшается (Как, гипотетически, должен был бы поступать «Нормальный объект»). Существует несколько трактовок данного феномена, Флоренский полагал это структурное решение имплицитно содержащим в себе гуманистические начала, поскольку нить схождения лучей перспективы, находящаяся Внутри иконы перемещала наблюдателя именно в иеро-сценарий. С точки зрения одних психологов, в такой манере рисуют дети — но это, конечно же, полная чушь.
Итак, нам нужен пример с иконой для продолжения нашей темы цифровой поэтики. Если мы представим иеро-сценарий внутри триптиха, который есть прообраз интерфейса. То где в этом сюжете на иконе находится наблюдатель? Я подразумеваю, не наблюдателя который смотрит на икону. Но наблюдателя, с точки зрения которого нарисован этот сюжет. В этом смысле, наблюдатель в триптихе дисперсен и рассеян по полотну так, что с любой точки можно было бы предположить его наличие — объекты расположены так, что внутри иеро-сценария гипотетически наблюдатель мог бы находиться в прямом смысле везде.
Применимо ли это к известным нам интерфейсам? Да: Как только цифровые демиурги начали «Выпрямлять» дизайн интерфейса, устанавливать в нём пропорциональный порядок — они сузили степень свободы и начали более жёстко кодировать наблюдателя так, чтобы он действовал по заранее известным алгоритмам. Вместо дисперсного наблюдателя эпохи Античного Интернета мы получили наблюдателя, которого буквально определили — так, как определили сам интерфейс. Потому что не до конца осмысленная проблематика любого интерфейса: управляем ли мы им, или на самом деле интерфейс по своей структуре, расположению кнопок и панелей, предполагает наши действия и детерминирует поведение внутри этого интерфейса.
Именно после того как корпорации вышли в интернет и стали заинтересованы в «Выпрямлении» обратной перспективы интерфейсов — именно тогда эти интерфейсы стали хищниками, живущими в информационной среде. Потому что акциденция современного интерфейса — это то, что он ощущается почти незаметным, таким, как будто бы его вообще нет. Его конструируют намеренно таким образом, создают подобные «Округлые» панели — чтобы оператор не замечал, что вообще совершает какую-то операцию. Интерфейс воспринимается как данность. В то время как античный интернет предполагал, что интерфейс — вовсе не стационарная, привинченная к полу вещь (Как, например, кровать в тюремной камере — сравнение удачное) — его можно передвигать и воздействовать на него, как на любой другой объект. А это значит, что в разломе между человеком и интерфейсом может возникнуть искусство. Это цифровая поэзия.
Возвращаясь к теме паразита, который был воспринят нами со школьной скамьи. Есть ли аналог некоего «Пре-дыхания» в случае прочтения цифровой поэзии? Есть. Но как в случае и с любым техническим воздействием, как в случае со временем, которое распалось на дискретные кадры — паразит художественности в этой ситуации тоже распался на отдельные дискретные части. И чтобы прикоснуться к поэтическому потоку, возникает необходимость перейти от одного островка к другому через бездну нулей и единиц (Которые никакого поэтического смысла, сами по себе, не имеют). Поэтическое в данной ситуации возникает внутри разлома между человеческим и машинном интерфейсом.
Например, в одной работе австралийской поэтессы Mez она нестандартным образом ввела акцент на человеческом тайном имени: при заходе на страницу, сама страница в виде оповещения выдавала просьбу ввести своё «Тайное имя из детства». Это не была какая-то панель внутри этой страницы, где-либо внутри интерфейса. Это было в прямом смысле для нашего восприятия нестандартное, разрывающее отношение с интерфейсом, который напоминал о своём существовании вообще. После того как человек ввёл своё тайное имя — оно оказывалось встроенным в заранее заготовленный текст.
Иными словами — это совокупность личного и технологического, на разломе между которыми возникло что-то, несводимое к тому или к другому: синергическое или, другими словами, поэтическое.
Другой пример нестандартного использования интерфейса. Одну из работ Алана Сондхейма (ведущего цифрового поэта эпохи античного интернета) предполагалось читать не как обычный текст, а пропустив через программу, составляющую картографию из статистически чаще используемых слов — своего рода облака или концепт-карты, вы могли такие наверняка видеть. Работа «internet text» Алана явно избыточна — человек не сможет прочитать такой объём данных, она предполагает включение технологического звена на субстантивном уровне.
Это всё — примеры творческого, активного взаимодействия с интерфейсом, примеры мышления эпохи античного интернета и поведения в сети. Романтизм 90‑х годов, романтизм таких сериалов как «Серийные эксперименты Лейн» не оправдал себя: после краха доткомов корпорации взялись за интернет серьёзно и тут уже наступил его окончательный конец. Уже не интернет принёс образ человека, а человек — образ интернета. И интернет так или иначе стал копировать структуру мышления человека — то, как он отсекает часть ненужной информации — или как выбирает только то, что уже «Знает» или к чему «готов» — именно так работает поиск от гугла.
Японец Юйя Сакурай, один из учеников Кенджи Сиратори (цифрового поэта эпохи Античного Интернета, автора «Крови электрической») примерно следующим образом определял цифровую поэзию. Он воспринимал интернет как серию зеркал, в которых эхом отражается осколки человеческого начала — и посредством серийных отражений, многократного повторения неких паттернов человеческого поведения (Общения, любви, насилия, или даже человеческого города — Токио, в случае его совместной работы с Кенджи «Tokyo Virus») — они не искажаются, но становятся своего рода безмолвными куклами, которых оживляет цифровой поэт. Это достаточно сложная гуманистическая позиция, и с точки зрения европейца её сложно понять.
Цифровая поэзия — акцентуация тех начал, которые утеряны в современной сети. Это выражение духа античного интернета, который, в сущности, и является настоящим интернетом. И, взаимодействуя с нынешней сетью, нам следует помнить: Всё было немного по-другому. Но потом это закончилось с началом эпохи web 2.0. И, быть может, в будущем, нас ждёт своего рода ренессанс и возврат к эстетическому отношению эпохи античного интернета. Возможно, всё когда-нибудь будет, как раньше.
