Спекулятивная философия науки Мейясу

В дан­ной рабо­те пред­ла­га­ет­ся деталь­ная рекон­струк­ция глав­ной кни­ги Мей­я­су при сосре­до­то­че­нии на цен­траль­ном узле его мыс­ли – свя­зи меж­ду мате­ма­ти­кой и контингентностью.

Ста­вит­ся под сомне­ние сов­ме­сти­мость его прин­ци­па ради­каль­ной слу­чай­но­сти с фило­со­фи­ей и прак­ти­кой нау­ки и пред­ла­га­ет­ся воз­мож­ное реше­ние этой про­бле­мы с пере­хо­дом на пифа­го­рей­ский путь.

«Фило­со­фия нау­ки» не вполне ужи­ва­ет­ся с лите­ра­ту­ро­цен­триз­мом, род­ствен­ным french epistemologie. Посколь­ку Мей­я­су в куда боль­шей сте­пе­ни – пред­ста­ви­тель фран­цуз­ской тра­ди­ции, чем мате­ма­тик, про­сле­дить пере­ход от Бадью к Дер­ри­да (а при жела­нии – и ещё даль­ше) кажет­ся обос­но­ван­ным шагом в рас­суж­де­нии. Одна­ко неко­то­рую нер­воз­ность выска­зы­ва­ния Джи­ро­ни мож­но интер­пре­ти­ро­вать как осве­дом­лён­ность о том, что тако­го отве­та на вопрос (поче­му про­ект Мей­я­су не встра­и­ва­ет­ся в то поле рефлек­сии, на кото­рое пре­тен­ду­ет) недостаточно.

Более абстра­ги­ро­ван­ный взгляд наво­дит на мысль о пре­сло­ву­том кон­флик­те двух тра­ди­ций, в све­те кото­ро­го спе­ку­ля­тив­ный мате­ри­а­лизм и стал, по-види­мо­му, фило­соф­ским собы­ти­ем: аргу­мент о декон­струк­ции пари­ру­ет­ся аргу­мен­том об «ими­та­ции стро­го­сти», кото­рый актуа­лен со вре­мен аристотелизма/пифагореизма.

Для более при­зем­лён­но­го взгля­да, напро­тив, харак­тер­но праг­ма­ти­че­ское согла­сие с лини­ей рас­суж­де­ний ста­тьи. В конеч­ном ито­ге, Джи­ро­ни, без­услов­но, уда­ёт­ся про­бле­ма­ти­зи­ро­вать важ­ный момент совре­мен­ной фило­со­фии там, где зача­стую опус­ка­ет­ся сам вопрос о потреб­но­сти в фор­му­ли­ров­ке вопро­са. Но, как он сам и отме­ча­ет, при­зра­ку свой­ствен­но укло­нять­ся от праг­ма­ти­ки, что и под­во­дит нас к «загад­ке», кото­рая дана нам (dans et par) в фило­со­фии Мей­я­су и всей свя­зан­ной с ним мыс­ли послед­них лет.

Совре­мен­ные мыс­ли­те­ли без­воз­врат­но лиши­лись Вели­ко­го Внеш­не­го, абсо­лют­но­го Внеш­не­го докри­ти­че­ских мыс­ли­те­лей: Внеш­не­го, не опо­сре­до­ван­но­го отно­ше­ни­ем к нам, дан­но­го как без­раз­лич­ное к соб­ствен­ной дан­но­сти, суще­ству­ю­ще­го в себе, без­раз­лич­но, мыс­лим мы его или нет <…>1.

Посто­ян­ная зада­ча фило­со­фии — реаб­со­лю­ти­зи­ро­вать дей­ствен­ность мате­ма­ти­ки <…> и не при­хо­дить сно­ва к дей­стви­тель­но отжив­шей необ­хо­ди­мо­сти мета­фи­зи­че­ско­го типа2.

Дан­ные два отрыв­ка резю­ми­ру­ют дво­я­кую амби­цию Квен­ти­на Мей­я­су: раз­об­ла­чить огра­ни­чен­ный харак­тер (и непо­сле­до­ва­тель­ность) пред­по­сы­лок посткан­ти­ан­ской кон­ти­нен­таль­ной фило­со­фии и пред­ло­жить новый, спе­ку­ля­тив­ный спо­соб фило­соф­ство­ва­ния, осно­ван­ный на пря­мом досту­пе к внеш­не­му миру, кото­рый обес­пе­чи­ва­ет­ся посред­ством мате­ма­ти­че­ско­го рас­суж­де­ния. Вме­сте с тем два эти аспек­та про­ек­та Мей­я­су состав­ля­ют и нега­тив­ную кри­ти­ку совре­мен­ной фило­со­фии, и пози­тив­ную демон­стра­цию ново­го прин­ци­па, на кото­ром может быть осно­ва­на фило­соф­ская спе­ку­ля­ция: на абсо­лют­ной необ­хо­ди­мо­сти кон­тин­гент­но­сти и при­зна­нии мате­ма­ти­че­ско­го дис­кур­са в каче­стве сред­ства её выра­же­ния. Рекон­стру­и­ро­вав его аргу­мен­та­цию, я задам­ся вопро­сом о том, как мож­но при­ме­нить дан­ный мей­я­сов­ский про­то­кол / сле­до­вать ему в кон­тек­сте эмпи­ри­че­ской науч­ной прак­ти­ки. Тем самым, я рас­смот­рю вопрос о том, может ли спе­ку­ля­тив­ный мате­ри­а­лизм Мей­я­су быть при­нят в каче­стве отправ­ной точ­ки для (кон­ти­нен­таль­ной) фило­со­фии науки.

Анти-корреляционизм

На пути к фило­соф­ской реа­би­ли­та­ции кон­цеп­та абсо­лю­та, Мей­я­су стре­мит­ся при­влечь вни­ма­ние к фило­соф­ской пози­ции, кото­рая неглас­но функ­ци­о­ни­ру­ет со вре­мён Кан­та и кото­рую Мей­я­су обо­зна­ча­ет как кор­ре­ля­ци­о­низм. Под «кор­ре­ля­ци­о­низ­мом» он име­ет в виду следующее:

идею, соглас­но кото­рой мы можем иметь доступ толь­ко к кор­ре­ля­ции меж­ду мыш­ле­ни­ем и быти­ем, но нико­гда к чему-то одно­му из них в отдель­но­сти. Мы будем назы­вать «кор­ре­ля­ци­о­низ­мом» любое направ­ле­ние мыс­ли, кото­рое утвер­жда­ет непре­одо­ли­мый харак­тер кор­ре­ля­ции, поня­той таким обра­зом. Поэто­му мож­но ска­зать, что любая фило­со­фия, кото­рая не хочет быть наив­ным реа­лиз­мом, ста­но­вит­ся раз­но­вид­но­стью корреляционизма.

Кан­ти­ан­ский рас­кол меж­ду фено­ме­наль­ной и ноуме­наль­ной реаль­но­стя­ми был осно­во­по­ла­га­ю­щим реше­ни­ем кор­ре­ля­ци­о­низ­ма: в послед­ствии ноуме­наль­ная реаль­ность Dinge an sich ста­ла настоль­ко нере­ле­вант­ной в эпи­сте­мо­ло­ги­че­ском смыс­ле в силу сво­ей ради­каль­ной недо­ступ­но­сти для чело­ве­че­ско­го позна­ния, что посткан­ти­ан­ские фило­со­фии, начи­ная с мощ­ной кри­ти­ки Геге­ля, фак­ти­че­ски пере­шли к тому, что Ли Брэй­вер назвал после­до­ва­тель­ной «эро­зи­ей ноуме­на»3. Идея вещи самой по себе ока­за­лась при­ко­ван­ной к наше­му соб­ствен­но­му суще­ство­ва­нию в каче­стве конеч­ных позна­ю­щих субъ­ек­тов, субъ­ек­тов, кото­рые все­гда уже нахо­дят­ся в мире корреляций.

Соот­вет­ствен­но, кор­ре­ля­ци­о­низм утвер­жда­ет при­о­ри­тет кор­ре­ля­ции над соот­но­си­мы­ми поня­ти­я­ми (-реля­ци­о­низм) и вза­им­ный харак­тер дан­но­го соот­но­ше­ния (ко-): бытие и мысль сопря­же­ны так, что вся­кое бытие есть бытие-дан­ное, бытие-пред­став­лен­ное, бытие-помыс­лен­ное. Про­ект Мей­я­су заклю­ча­ет­ся в том, что­бы высту­пить про­тив «исклю­чи­тель­ной силы анти­ре­а­лист­ской аргу­мен­та­ции [кор­ре­ля­ци­о­низ­ма], столь отча­ян­но непри­ми­ри­мой»4 и тем самым вер­нуть фило­со­фии спо­соб­ность мыс­лить об абсо­лют­ном [ab-solutus], не-кор­ре­ля­ци­он­ном отно­си­тель­но мыс­ли или чего бы то ни было ещё, не впа­дая при этом обрат­но в уста­рев­ший, тео­ло­ги­че­ски леги­ти­ми­ро­ван­ный мета­фи­зи­че­ский дог­ма­тизм. В этом и состо­ит истин­ная цель спе­ку­ля­тив­ной фило­со­фии5: помыс­лить вещи без нас.

Мей­я­су выде­ля­ет два основ­ных кор­ре­ля­ци­о­нист­ских аргу­мен­та про­тив реа­лиз­ма и про­тив иде­а­лиз­ма. Во-пер­вых, «кор­ре­ля­ци­о­нист­ский круг»6 под­ра­зу­ме­ва­ет, что все фор­мы реа­лиз­ма всту­па­ют в праг­ма­ти­че­ское про­ти­во­ре­чие мыш­ле­ния объ­ек­та, неза­ви­си­мо­го от мыс­ли. Кор­ре­ля­ци­о­низм (в его сла­бой, кан­ти­ан­ской вер­сии) счи­та­ет невоз­мож­ным выход за пре­де­лы струк­ту­ры наше­го позна­ния и отде­ле­ние содер­жа­ния наших когни­тив­ных актов от усло­вий (кон­цеп­ту­аль­ных, язы­ко­вых) их воз­мож­но­сти; то, что мыс­лит­ся, мыс­лит­ся посред­ством субъ­ек­тив­но­го транс­цен­ден­таль­но­го син­те­за: бытие — это то, что про­яв­ля­ет­ся [manifest] (для нас). Вещи сами по себе могут быть толь­ко помыс­ле­ны, их невоз­мож­но познать. Соот­вет­ствен­но, кор­ре­ля­ци­о­нист­ская фило­со­фия отри­ца­ет воз­мож­ность ссыл­ки на пер­вич­ные каче­ства, на те не-реля­ци­он­ные свой­ства вещей, кото­рые импли­цит­но сти­ра­ют­ся и асси­ми­ли­ру­ют­ся вто­рич­ны­ми каче­ства­ми, а на реля­ци­он­ные — посред­ством кор­ре­ля­ци­о­нист­ской мак­си­мы о том, что «Х есть» в конеч­ном счё­те озна­ча­ет, что «Х есть как помыс­лен­ный». Мей­я­су утвер­жда­ет, что толь­ко науч­ная мысль оста­лась не затро­ну­той посткан­ти­ан­ским кор­ре­ля­ци­о­нист­ским уста­нов­ле­ни­ем пре­де­лов позна­ния бла­го­да­ря мате­ма­ти­че­ско­му фор­ма­лиз­му, лежа­ще­му в осно­ве эпи­сте­ми­че­ско­го про­ек­та послед­ней со вре­мён гали­ле­ев­ской рево­лю­ции. Мате­ма­ти­ка — это един­ствен­ный не-кор­ре­ля­ци­о­нист­ский язык и «все те аспек­ты объ­ек­та, кото­рые могут быть сфор­му­ли­ро­ва­ны в мате­ма­ти­че­ских выра­же­ни­ях, могут содер­жа­тель­но мыс­лить­ся как свой­ства объ­ек­та в себе». Имен­но посред­ством мате­ма­ти­че­ских про­по­зи­ций мы можем напря­мую обра­тить­ся к пер­вич­ным, не-реля­ци­он­ным свой­ствам вещей самих по себе. Об абсо­лю­те выска­зы­ва­ют­ся мате­ма­ти­че­ски. Но каким обра­зом мате­ма­ти­ка дости­га­ет тако­го результата?

Преж­де, чем отве­тить на дан­ный вопрос, необ­хо­ди­мо разо­брать­ся в том, как Мей­я­су исполь­зу­ет тер­ми­ны «мета­фи­зи­че­ский» и «спе­ку­ля­тив­ный»:

назо­вём спе­ку­ля­тив­ной мысль, кото­рая пре­тен­ду­ет на доступ к абсо­лют­но­му вооб­ще; назо­вём мета­фи­зи­че­ской мысль, кото­рая пре­тен­ду­ет на доступ к абсо­лют­но­му суще­му — или доступ к абсо­лю­ту посред­ством прин­ци­па доста­точ­но­го осно­ва­ния. Если любая мета­фи­зи­ка по опре­де­ле­нию спе­ку­ля­тив­на, реше­ние нашей про­бле­мы сво­дит­ся к уста­нов­ле­нию обрат­но­го — не вся­кая спе­ку­ля­ция мета­фи­зич­на, не любой абсо­лют дог­ма­ти­чен. Воз­мож­но пред­ста­вить себе абсо­лю­ти­зи­ру­ю­щую мысль, кото­рая не была бы абсо­лю­тист­ской.

Клю­че­вым эле­мен­том здесь явля­ет­ся отказ от прин­ци­па доста­точ­но­го осно­ва­ния посред­ством спе­ку­ля­тив­ной мыс­ли. Такой прин­цип, кото­рый име­ет лейб­ни­ци­ан­ские кор­ни, попро­сту утвер­жда­ет, что для любой вещи или поло­же­ния дел, кото­рые суще­ству­ют, долж­на быть при­чи­на, по кото­рой она/оно дей­стви­тель­но такова/таково, каким суще­ству­ет [is]. Любое бытие долж­но иметь при­чи­ну быть, бук­валь­но raison d‘être, кото­рый с необ­хо­ди­мо­стью дол­жен быть досту­пен обна­ру­же­нию7. Цен­траль­ный посту­лат любой дог­ма­ти­че­ский мета­фи­зи­ки — это вера в необ­хо­ди­мость суще­ство­ва­ния по край­ней мере одно­го (сле­до­ва­тель­но, выс­ше­го) суще­го [being], и вера тако­го рода лег­ко порож­да­ет уве­рен­ность в том, что весь поря­док бытия (под­дер­жи­ва­е­мый выс­шим Сущим / про­ис­те­ка­ю­щий из Него) дей­стви­тель­но необ­хо­дим. Таким обра­зом, стрем­ле­ние спе­ку­ля­тив­ной мыс­ли к вос­со­зда­нию абсо­лю­та воз­ни­ка­ет не из попу­сти­тель­ства по отно­ше­нию к тота­ли­тар­ной мета­фи­зи­ке, утвер­жда­ю­щей неко­то­рое сущее в каче­стве того, что веч­но вос­про­из­во­дит само себя, но, напро­тив, про­ис­те­ка­ет из отка­за от тако­го рода мета­фи­зи­ки, кото­рую Мей­я­су опи­сы­ва­ет как «про­из­вод­ство иллю­зор­ных необ­хо­ди­мых сущих».

Во-вто­рых, (порож­дая дру­гую, силь­ную вер­сию) кор­ре­ля­ци­о­низм, отвер­гая субъ­ек­тив­ный иде­а­лизм, уста­нав­ли­ва­ет фак­тич­ность транс­цен­ден­таль­ных усло­вий позна­ния. Иде­а­лизм отри­цал воз­мож­ность того, что вещи могут быть отлич­ны­ми от того, каки­ми мы их мыс­лим (даже если мы позна­ём толь­ко в соот­вет­ствии с нашей транс­цен­ден­таль­ной струк­ту­рой), посколь­ку сам акт позна­ния пол­но­стью кон­сти­ту­и­ру­ет то, что позна­ёт­ся. Таким обра­зом, кор­ре­ля­ция меж­ду позна­ю­щим и позна­ва­е­мым воз­во­дит­ся в ранг истин­но­го абсо­лю­та: кате­го­рии пони­ма­ния не могут быть про­сто при­ня­ты, они долж­ны быть выве­де­ны как необ­хо­ди­мые. Сто­рон­ник силь­но­го (пост- или анти-иде­а­ли­сти­че­ско­го) кор­ре­ля­ци­о­низ­ма отвер­га­ет воз­мож­ность позна­ния и мыш­ле­ния вещей самих по себе (сле­до­ва­тель­но, отре­ка­ет­ся, наря­ду с иде­а­лиз­мом, даже от кан­тов­ской агно­сти­че­ской пози­ции отно­си­тель­но ноуме­нов), но де-абсо­лю­ти­зи­ру­ет кор­ре­ля­цию, утвер­ждая, что усло­вия воз­мож­но­сти опы­та явля­ют­ся кон­тин­гент­ны­ми (в зави­си­мо­сти от раз­вёр­ты­ва­ния эпох Бытия или функ­ци­о­ни­ру­ю­щих в насто­я­щий момент язы­ко­вых игр). «Тота­ли­тар­ной» иде­а­ли­сти­че­ской абсо­лю­ти­за­ции кор­ре­ля­ции про­ти­во­по­став­ля­ет­ся фак­тич­ность кор­ре­ля­ции. Прин­ци­пы орга­ни­за­ции позна­ния не веч­ны и не необ­хо­ди­мы, а лише­ны осно­ва­ния и исто­ри­че­ски измен­чи­вы: люди — это конеч­ные суще­ства и то, что лежит за пре­де­ла­ми наше­го фено­ме­но­ло­ги­че­ско­го гори­зон­та, сле­ду­ет обхо­дить мол­ча­ни­ем; то, что воз­мож­но, — это бес­ко­неч­ная серия опи­са­ний наше­го Lebenswelt повсе­днев­ной жиз­ни. Кор­ре­ля­ци­о­низм — это назва­ние про­то­ко­ла де-абсо­лю­ти­за­ции: «дог­ма­ти­че­ско­го» реаль­но­го (наив­ный реа­лизм) в его сла­бой вер­сии, самой кор­ре­ля­ции как тако­вой (иде­а­лизм) в его силь­ной версии.

Рекон­стру­и­ро­вав эво­лю­цию кон­ти­нен­таль­ной фило­со­фии от Кан­та до пост-хай­дег­ге­ри­ан­ско­го (и пост­мо­дер­нист­ско­го) насто­я­ще­го, Мей­я­су наме­ре­ва­ет­ся выра­бо­тать новую пози­цию. Его ход заклю­ча­ет­ся в том, что­бы согла­сить­ся с кор­ре­ля­ци­о­низ­мом в том, что он отка­зы­ва­ет­ся от необ­хо­ди­мо­сти в поль­зу фак­тич­но­сти, но про­ве­сти дан­ный аргу­мент далее, про­де­мон­стри­ро­вав, что фак­тич­ность кор­ре­ля­ции может быть воз­ве­де­на в абсо­лют. Его фир­мен­ная аргу­мен­та­ци­он­ная стра­те­гия — это пре­вра­ще­ние огра­ни­че­ния в (спе­ку­ля­тив­ную) воз­мож­ность: отправ­ля­ясь напря­мую от кон­цеп­ту­аль­но­го ядра и осно­во­по­ла­га­ю­ще­го реше­ния любо­го пост-кан­ти­ан­ско­го кор­ре­ля­ци­о­низ­ма, чело­ве­че­ской конеч­но­сти, и обра­щая его вспять, Мей­я­су тем самым хочет пока­зать, что

фак­тич­ность состав­ля­ет не опыт, в кото­ром мыш­ле­ние натал­ки­ва­ет­ся на соб­ствен­ные сущ­ност­ные пре­де­лы, а, напро­тив, опыт зна­ния об абсо­лют­ном. Мы долж­ны узнать в фак­тич­но­сти не недо­ступ­ность абсо­лют­но­го, а раз­об­ла­че­ние «в‑себе»: то есть веч­ное свой­ство того, что есть, а не знак веч­ной дефект­но­сти мыш­ле­ния о том, что есть.

Дан­ный ход — «сде­лать абсо­лют из неспо­соб­но­сти» — похо­дит на иде­а­лизм тем, что пре­пят­ствие, кото­рое «сла­бый» кор­ре­ля­ци­о­низм воз­во­дил перед позна­ни­ем того, что есть само по себе, абсо­лю­ти­зи­ру­ет­ся. Одна­ко, кон­цеп­ту­аль­ный сдвиг Мей­я­су учи­ты­ва­ет то, каким обра­зом «силь­ный» кор­ре­ля­ци­о­низм опро­вер­га­ет иде­а­лизм, посту­ли­руя фак­тич­ность кор­ре­ля­ции: пре­пят­ствие вновь ста­но­вит­ся абсо­лю­том. Впро­чем, спе­ку­ля­тив­ная абсо­лю­ти­за­ция Мей­я­су не направ­ле­на на мета­фи­зи­че­ский — необ­хо­ди­мый — абсо­лют, а впер­вые вме­сто это­го при­зна­ёт в каче­стве абсо­лю­та само отсут­ствие мета­фи­зи­че­ской необ­хо­ди­мо­сти, тем самым поры­вая как с вся­кой кор­ре­ля­ци­о­нист­ской пози­ци­ей, так и с исто­ри­ей дог­ма­ти­че­ской мета­фи­зи­че­ской мысли.

Что­бы в пол­ной мере понять онто­ло­ги­че­ские след­ствия дан­но­го хода, мы долж­ны обра­тить вни­ма­ние на пер­во­на­чаль­ные утвер­жде­ния Мей­я­су каса­тель­но вос­ста­нов­ле­ния пер­вич­ных качеств, иссле­до­ва­ние кото­рых было фак­ти­че­ски постав­ле­но кор­ре­ля­ци­о­низ­мом под запрет, и в даль­ней­шем рас­смат­ри­вать эту кон­цеп­ту­аль­ную рево­лю­цию как изме­не­ние опор­ных пра­вил всей фило­со­фии как тако­вой, от сосре­до­то­че­ния на конеч­но­сти людей к абсо­лют­но­му отсут­ствию необ­хо­ди­мо­сти вещей самих по себе, пре­одо­ле­вая то, что есть солип­сист­ско­го в кор­ре­ля­ци­о­нист­ской мыс­ли, а тем самым и во всей совре­мен­ной фило­со­фии в целом:

фак­тич­ность откро­ет­ся нам как зна­ние об абсо­лю­те, пото­му что мы нако­нец вер­нём самой вещи то, что иллю­зор­но пред­став­ля­лось нам бес­си­ли­ем мыш­ле­ния. Ина­че гово­ря, вме­сто того, что­бы отсут­ствие доста­точ­но­го осно­ва­ния ста­но­ви­лось при­су­щим любой вещи пре­де­лом, с кото­рым стал­ки­ва­ет­ся мыш­ле­ние в поис­ках окон­ча­тель­но­го осно­ва­ния, мы долж­ны понять, что такое отсут­ствие доста­точ­но­го осно­ва­ния и есть окон­ча­тель­ное свой­ство суще­го, и не может быть ничем иным. Надо сде­лать из фак­тич­но­сти реаль­ное свой­ство любой вещи и вооб­ще цело­го мира — быть без доста­точ­но­го осно­ва­ния, и поэто­му иметь воз­мож­ность без вся­ко­го осно­ва­ния стать дей­стви­тель­но дру­гим. Мы долж­ны понять, что пре­дель­ное отсут­ствие доста­точ­но­го осно­ва­ния — то, что мы назва­ли неосно­ва­ни­ем, — это абсо­лют­ное онто­ло­ги­че­ское свой­ство, а не знак конеч­но­сти наше­го зна­ния <…> ничто на самом деле не име­ет осно­ва­ния быть и оста­вать­ся таким же, а не дру­гим — и для миро­вых зако­нов это не менее вер­но, чем для вещей. Всё что угод­но может вполне реаль­но обру­шить­ся — и дере­вья, и звёз­ды, и физи­че­ские, и логи­че­ские зако­ны. Но не в силу неко­то­ро­го выше­сто­я­ще­го зако­на, обре­ка­ю­ще­го любую вещь на исчез­но­ве­ние, но наобо­рот — в силу отсут­ствия тако­го выше­сто­я­ще­го зако­на, кото­рый спо­со­бен был бы предот­вра­тить исчез­но­ве­ние чего бы то ни было.

Далее Мей­я­су назы­ва­ет уста­нов­лен­ный таким обра­зом прин­цип «прин­ци­пом неосно­ва­ния [unreason]», опре­де­ляя его как [прин­цип] абсо­лют­ный и не-гипо­те­ти­че­ский, посколь­ку он уста­нав­ли­ва­ет­ся лишь путём «выяв­ле­ния необ­хо­ди­мой само­про­ти­во­ре­чи­во­сти того, что про­ти­во­ре­чит истин­но­сти принципа».

Соглас­но Мей­я­су, вре­мя — это сце­на, на кото­рой разыг­ры­ва­ет­ся прин­цип неосно­ва­ния, «спо­соб­ный без­за­кон­но уни­что­жить любой физи­че­ский закон <…> Вре­мя, немыс­ли­мое как для физи­ки (посколь­ку оно спо­соб­но бес­при­чин­но и без­осно­ва­тель­но раз­ру­шить любой физи­че­ский закон), так и для мета­фи­зи­ки (посколь­ку оно спо­соб­но раз­ру­шить любое опре­де­лён­ное сущее, даже богов, и даже само­го Бога)». Эта систе­ма­ти­че­ская сила раз­ру­ше­ния, допу­сти­мая абсо­лю­том, инди­ви­ду­а­ли­зи­ро­ван­ном в отсут­ствии (доста­точ­но­го) осно­ва­ния, более пози­тив­но опре­де­ля­ет­ся как «не что иное, как край­няя фор­ма хао­са, гипер-Хаос, где нет, или кажет­ся, что нет, ниче­го невоз­мож­но­го, даже немыс­ли­мое воз­мож­но». При­став­ка «гипер-», как уточ­ня­ет Мей­я­су, при­зва­на отли­чить его от наше­го «при­выч­но­го» пони­ма­ния хао­са: гипер-Хаос — это не про­сто тер­мин, обо­зна­ча­ю­щий кон­вен­ци­о­наль­ное пони­ма­ние бес­по­ряд­ка и слу­чай­но­сти, посколь­ку сле­до­ва­ние его логи­ке озна­ча­ет утвер­жде­ние того, что «его кон­тин­гент­ность столь ради­каль­на, что даже ста­нов­ле­ние, бес­по­ря­док или слу­чай­ность могут быть уни­что­же­ны им <…> раци­о­наль­ный хаос, кото­рый пара­док­саль­ным обра­зом более хао­ти­чен, чем любой ирра­ци­о­наль­ный хаос». Гипер-Хаос не явля­ет­ся абсо­лют­но неогра­ни­чен­ным, посколь­ку дис­курс о неосно­ва­нии, посред­ством кото­ро­го он рас­кры­ва­ет­ся, сам по себе не явля­ет­ся ирра­ци­о­наль­ным (допу­стить это озна­ча­ло бы сно­ва впасть в крип­то-фиде­и­сти­че­скую мысль), но функ­ци­о­ни­ру­ет в пре­де­лах раци­о­наль­но­го: «Всё может про­изой­ти, всё может иметь место — кро­ме необ­хо­ди­мо­го». Веро­ят­но, делая непря­мую отсыл­ку к делё­зо­в­ско­му обо­ро­ту речи (le platonisme renversé), Мей­я­су опре­де­ля­ет такую кон­цеп­цию раци­о­наль­но­сти, осво­бож­дён­ной от прин­ци­па доста­точ­но­го осно­ва­ния, как «вывер­ну­тый наизнан­ку, неже­ли пере­вёр­ну­тый, пла­то­низм, то есть такой, что утвер­ждал бы: мысль долж­на осво­бо­дить­ся от оча­ро­ван­но­сти фено­ме­наль­ным посто­ян­ством зако­нов, что­бы обра­тить­ся к чисто интел­ли­ги­бель­но­му Хао­су <…>»8.

Теперь Мей­я­су может вве­сти новый вид не-наив­но­го, спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма, задав­шись вопро­сом о том, как мож­но вер­нуть­ся к суще­ство­ва­нию вещей самих по себе (или, фак­ти­че­ски, к суще­ство­ва­нию чего бы то ни было) после того, как был про­де­мон­стри­ро­ван прин­цип неосно­ва­ния. Это, конеч­но, долж­но быть сде­ла­но спе­ку­ля­тив­ным обра­зом, избе­гая ловуш­ки пере­фор­му­ли­ро­ва­ния любо­го рода мета­фи­зи­че­ской необ­хо­ди­мо­сти, но при этом раци­о­наль­но, посред­ством «логоса кон­тин­гент­но­сти». Отсю­да импе­ра­тив — най­ти реше­ние, кото­рое не было бы ни вос­ста­нов­ле­ни­ем тео­ло­ги­че­ско­го осно­ва­ния, ни отка­зом от осно­ва­ния, капи­ту­ли­ру­ю­ще­го перед фиде­и­сти­че­ским скеп­ти­циз­мом. Это реше­ние (не что иное, как ответ на Grundfrage «поче­му есть нечто, а не ничто?») нахо­дит­ся путём апел­ля­ции к «силь­ной» интер­пре­та­ции прин­ци­па неосно­ва­ния, кото­рая не толь­ко утвер­жда­ет, что если нечто суще­ству­ет, то оно долж­но быть кон­тин­гент­ным, но и что все суще­ству­ю­щие вещи явля­ют­ся кон­тин­гент­ны­ми и что кон­тин­гент­ные вещи долж­ны суще­ство­вать с необ­хо­ди­мо­стью. Поэтому

реше­ние тако­во: необ­хо­ди­мо, что есть нечто, а не ничто, пото­му что необ­хо­ди­мо кон­тин­гент­но, что есть нечто, а не нечто дру­гое. Необ­хо­ди­мость кон­тин­гент­но­сти тре­бу­ет необ­хо­ди­мо­го суще­ство­ва­ния кон­тин­гент­но­го сущего.

Содер­жа­ние прин­ци­па неосно­ва­ния заклю­ча­ет­ся в том, что кон­тин­гент­ность необ­хо­ди­ма, а не про­сто в том, что кон­тин­гент­ность суще­ству­ет9. Дру­ги­ми сло­ва­ми, «фак­тич­ность, таким обра­зом, не мыс­ли­ма как факт, как один из фак­тов это­го мира <…> явля­ет­ся не фак­том, но абсо­лют­ной необ­хо­ди­мо­стью, что есть нечто фак­ти­че­ское», и это необ­хо­ди­мо для того, что­бы не соскаль­зы­вать к мета­фи­зи­че­ской мыс­ли, посколь­ку (со ссыл­кой на Геге­ля) Мей­я­су пре­ду­пре­жда­ет, что «толь­ко кон­тин­гент­ность явля­ет­ся необ­хо­ди­мой — и толь­ко это и выво­дит дан­ный прин­цип за рам­ки мета­фи­зи­ки». Оттал­ки­ва­ясь от назва­ния кни­ги, После конеч­но­сти, мы можем осо­знать, что то, что мы счи­та­ли навя­зы­ва­ни­ем нашей конеч­но­сти, на самом деле явля­ет­ся свой­ством мира как тако­во­го, т. е. фак­тич­но­стью, и что эта фак­тич­ность — это не про­сто слу­чай­ный факт о мире, а его един­ствен­ное и необ­хо­ди­мое свой­ство: мы долж­ны при­знать необ­хо­ди­мость кон­тин­гент­но­сти. Толь­ко кон­тин­гент­ность явля­ет­ся логи­че­ски, «мета­фи­зи­че­ски» необ­хо­ди­мой, а всё осталь­ное — в луч­шем слу­чае необ­хо­ди­мо эмпи­ри­че­ски; ведь всё, что есть, мог­ло бы быть иным.

Коперниканская революция и абсолютизация математики

Мей­я­су ещё пред­сто­ит объ­яс­нить, каким обра­зом толь­ко мате­ма­ти­че­ская нау­ка спо­соб­на про­лить свет на анти-кор­ре­ля­ци­о­нист­скую про­бле­му раз­ры­ва меж­ду мыш­ле­ни­ем и быти­ем. Толь­ко с появ­ле­ни­ем мате­ма­ти­че­ско­го струк­ту­ри­ро­ва­ния выска­зы­ва­ния о кос­мо­ло­ги­че­ском пре­вра­ти­лись из нар­ра­тив­ных мифов в нау­ко­об­раз­ные тео­рии, откры­вая путь к раци­о­наль­но­му обсуж­де­нию след­ствий их при­ме­не­ния. Мей­я­су наста­и­ва­ет на том, что судь­бо­нос­ная цен­ность нау­ки заклю­ча­ет­ся в том, что она «раз­во­ра­чи­ва­ет про­це­ду­ру позна­ния того, что мог­ло бы быть, если бы нас не было — и что эта про­це­ду­ра свя­за­на с тем, что состав­ля­ет её ори­ги­наль­ность: мате­ма­ти­за­ци­ей при­ро­ды». Про­цесс мате­ма­ти­за­ции — это не про­сто полез­ный эври­сти­че­ский инстру­мент для науч­но­го тео­ре­ти­зи­ро­ва­ния или сред­ство тех­ни­че­ско­го кон­тро­ля над при­ро­дой, он откры­ва­ет совер­шен­но новый взгляд на уни­вер­сум, откры­вая «ледя­ной мир», орга­ни­зо­ван­ный в соот­вет­ствии с набо­ром без­раз­лич­ных коор­ди­нат, нуле­вой точ­кой кото­рых более не явля­ет­ся чело­ве­че­ское суще­ство, осу­ществ­ля­ю­щее необ­ра­ти­мый раз­рыв меж­ду мыс­лью и миром.

Мей­я­су счи­та­ет необ­хо­ди­мым пред­ло­жить пол­ную фило­соф­скую пере­оцен­ку «копер­ни­кан­ской рево­лю­ции», кото­рая явля­ет­ся не про­сто «сме­ной пара­диг­мы» в кон­тек­сте аст­ро­но­мии, а состав­ля­ет «намно­го более фун­да­мен­таль­ную децен­тра­ли­за­цию, руко­во­див­шую мате­ма­ти­за­ци­ей при­ро­ды, а имен­но, децен­тра­ли­за­цию мыш­ле­ния по отно­ше­нию к миру внут­ри про­цес­са позна­ния». Оше­лом­ля­ю­ще­му когни­тив­но­му эффек­ту этой рево­лю­ции даёт­ся яркое описание:

Гали­лео-копер­ни­кан­ская рево­лю­ция, таким обра­зом, не име­ет ника­ко­го ино­го смыс­ла, кро­ме пара­док­саль­но­го раз­об­ла­че­ния спо­соб­но­сти мыш­ле­ния мыс­лить то, что не зави­сит от суще­ство­ва­ния мыш­ле­ния. Опу­сто­ше­ние, забро­шен­ность, вне­сён­ные совре­мен­ной нау­кой в пред­став­ле­ния чело­ве­ка о себе и о кос­мо­се, име­ют сле­ду­ю­щую фун­да­мен­таль­ную при­чи­ну: мыш­ле­ние было осмыс­ле­но как кон­тин­гент­ное внут­ри мира, ста­ло воз­мож­но мыш­ле­ние о мире, кото­рый может обой­тись без мыш­ле­ния, мире, сущ­ност­но неза­ви­си­мом от фак­та его осмыс­ле­ния или неосмысления.

Тако­во под­лин­ное зна­че­ние копер­ни­кан­ской рево­лю­ции, кото­рое мож­но сжа­то выра­зить сле­ду­ю­щей фра­зой: «то, что мате­ма­ти­че­ски мыс­ли­мо, абсо­лют­но воз­мож­но»: без­раз­лич­но по отно­ше­нию к чело­ве­че­ско­му досту­пу и не огра­ни­че­но мета­фи­зи­че­ской необходимостью.

Необ­хо­ди­мость зано­во сфор­му­ли­ро­вать зна­че­ние этой рево­лю­ции обос­но­вы­ва­ет­ся пара­док­саль­ной ролью, кото­рую копер­ни­кан­ская рево­лю­ция сыг­ра­ла в исто­рии фило­со­фии, ради­каль­но отде­лив фило­со­фию от нау­ки, начи­ная с при­сво­е­ния дан­но­го тер­ми­на Кан­том для его соб­ствен­но­го фило­соф­ско­го про­ек­та, про­ек­та, кото­рый сле­до­ва­ло бы пере­име­но­вать в «пто­ле­ме­ев­скую контрреволюцию».

Начи­ная с пост-кан­ти­ан­ско­го, ката­стро­фи­че­ско­го отре­че­ния от спе­ку­ля­тив­ной роли, кото­рая была глав­ной харак­те­ри­сти­кой фило­со­фии (и с момен­та отка­за от роли послед­ней в каче­стве инстру­мен­та позна­ния мира таким, каков он есть сам по себе, в поль­зу огра­ни­чен­ной сфе­ры ком­пе­тен­ции, само-рефе­рент­ной мета­фи­зи­ки, заклю­чён­ной в пре­де­лах кор­ре­ля­ции), каж­дое фило­соф­ское тече­ние лишь вос­про­из­во­дит это оши­боч­ное пони­ма­ние копер­ни­кан­ской рево­лю­ции и укреп­ля­ет импли­цит­ное пони­ма­ние фило­со­фии как в конеч­ном ито­ге солип­си­че­ско­го пред­при­я­тия. Соответственно,

«чело­век фило­со­фии» сво­дил про­стран­ство кор­ре­ля­та к изна­чаль­но конеч­но­му бытию-в-мире, эпо­хе бытия, линг­ви­сти­че­ско­му сооб­ще­ству, «зоне», поч­ве, всё более жёст­ко огра­ни­чен­ной обла­сти. В этой обла­сти фило­со­фия и оста­ва­лась как вла­сти­тель­ни­ца и хозяй­ка пред­по­ло­жи­тель­ной уни­каль­но­сти сво­е­го осо­бен­но­го знания.

Дру­ги­ми сло­ва­ми, «самый неот­лож­ный вопрос», кото­рый нау­ка поста­ви­ла фило­со­фии, — «как мыш­ле­ние может помыс­лить то, что дей­стви­тель­но может быть, когда мыш­ле­ния нет?» — «стал для фило­со­фии по пре­иму­ще­ству празд­ным вопросом».

Такой будет зада­ча рефор­ми­ро­ван­ной фило­со­фии, спе­ку­ля­тив­но­го мате­ри­а­лиз­ма, — воз­ро­дить дан­ный вопрос во всей его фило­соф­ской кра­се и исполь­зо­вать его в каче­стве кра­е­уголь­но­го кам­ня для ново­го мно­же­ства отве­тов, спо­соб­ных избе­жать кор­ре­ля­ци­о­низ­ма и осу­дить неле­ги­тим­ный пере­ход от кон­ца мета­фи­зи­ки к кон­цу абсо­лю­тов. Эта спе­ку­ля­ция осу­ществ­ля­ет­ся посред­ством раци­о­наль­ной демон­стра­ции, посколь­ку отсут­ствие при­чи­ны не вле­чёт за собой конец раци­о­наль­но­сти; напро­тив, имен­но раци­о­наль­ная мысль при­во­дит разум к лик­ви­да­ции необ­хо­ди­мо­сти, заме­няя её необ­хо­ди­мой кон­тин­гент­но­стью в каче­стве сво­е­го един­ствен­но­го пра­ви­ла и вла­сти­те­ля. Теперь, воз­вра­ща­ясь к эпи­гра­фу, я про­ци­ти­рую его полностью:

посто­ян­ная зада­ча фило­со­фии — реаб­со­лю­ти­зи­ро­вать дей­ствен­ность мате­ма­ти­ки, что­бы, в про­ти­во­по­лож­ность кор­ре­ля­ци­о­низ­му, сохра­нить вер­ность копер­ни­кан­ской децен­тра­ли­за­ции, и не при­хо­дить сно­ва к дей­стви­тель­но отжив­шей необ­хо­ди­мо­сти мета­фи­зи­че­ско­го типа. Речь идёт о том, что­бы в точ­но­сти при­дер­жи­вать­ся кар­те­зи­ан­ско­го тези­са — что мате­ма­ти­зи­ру­е­мо, то абсо­лю­ти­зи­ру­е­мо — не задей­ствуя прин­цип доста­точ­но­го осно­ва­ния. Тако­ва, на мой взгляд, не про­сто воз­мож­ная, но без­от­ла­га­тель­ная зада­ча прин­ци­па фак­ту­аль­но­сти: выве­сти в каче­стве Фигу­ры, что любое мате­ма­ти­че­ское выска­зы­ва­ние спо­соб­но фор­му­ли­ро­вать абсо­лю­ти­зи­ру­е­мое воз­мож­ное, хотя бы в каче­стве гипо­те­ти­че­ско­го. Абсо­лю­ти­зи­ро­вать «саму» мате­ма­ти­ку, как мы попы­та­лись абсо­лю­ти­зи­ро­вать «саму» логи­ку, ухва­тить в сущ­ност­ном кри­те­рии любо­го мате­ма­ти­че­ско­го выска­зы­ва­ния необ­хо­ди­мое усло­вие кон­тин­гент­но­сти любо­го суще­го10.

Впро­чем, Мей­я­су осо­зна­ёт, что ещё пред­сто­ит дора­бо­тать. Что­бы объ­яс­нить, как мате­ма­ти­ка спо­соб­на обра­щать­ся к пер­вич­ным каче­ствам с неиз­беж­но­стью кон­тин­гент­но­го абсо­лю­та, ему необ­хо­ди­мо про­де­мон­стри­ро­вать суще­ство­ва­ние свя­зи меж­ду воз­мож­но­стью абсо­лют­ных мате­ма­ти­че­ских выска­зы­ва­ний и абсо­лют­ным харак­те­ром его прин­ци­па неосно­ва­ния. По его сло­вам, нам нуж­но «уста­но­вить, выве­дя из прин­ци­па фак­ту­аль­но­сти, <…> тезис: то, что мате­ма­ти­че­ски мыс­ли­мо, абсо­лют­но воз­мож­но». Крайне важ­но, что Мей­я­су ста­вит перед фило­со­фи­ей зада­чу про­де­мон­стри­ро­вать, как воз­мож­ность точ­ных мате­ма­ти­че­ских опи­са­ний реаль­но­сти выво­ди­ма из онто­ло­гии необ­хо­ди­мой контингентности.

Про­во­дя раз­ли­чие меж­ду онти­че­ской и онто­ло­ги­че­ской абсо­лю­ти­за­ци­ей, он утвер­жда­ет, что онти­че­ская «каса­ет­ся воз­мож­ных сущих, явля­ю­щих­ся кон­тин­гент­ны­ми, но мыс­ли­мых как суще­ству­ю­щие без­раз­лич­но к мыш­ле­нию», в то вре­мя как онто­ло­ги­че­ская ска­зы­ва­ет «нечто о самой струк­ту­ре воз­мож­но­го, а не о той или иной воз­мож­ной реаль­но­сти. То есть <…> воз­мож­ное как тако­вое (а не то или иное воз­мож­ное сущее) долж­но необ­хо­ди­мо быть нето­та­ли­зи­ру­е­мо». Как и Бадью, Мей­я­су утвер­жда­ет, что толь­ко те тео­рии, кото­рые «под­твер­жда­ют не-Всё», исклю­чая тем самым любую воз­мож­ность мыс­ли­мо­сти тоталь­но­сти, могут быть опре­де­ле­ны как онто­ло­ги­че­ские, посколь­ку бытие — это нето­та­ли­зи­ру­е­мое. Фило­со­фию необ­хо­ди­мо пере­опре­де­лить на осно­ва­нии рекон­фи­гу­ра­ции онто­ло­гии, зави­ся­щей от прин­ци­па неосно­ва­ния: «я счи­таю пред­ме­том фило­со­фии, в конеч­ном счё­те, не бытие или ста­нов­ле­ние, не репре­зен­та­цию или реаль­ность, а спе­ци­фи­че­скую воз­мож­ность. Это не фор­маль­но воз­мож­ное, а реаль­но и “плот­но” воз­мож­ное, кото­рое я назы­ваю “Быть-может” (le peut-être, the may-be)».

Вслед за Бадью, Мей­я­су счи­та­ет, что эта онто­ло­гия не под­ле­жа­щей пред­ви­де­нию воз­мож­но­сти долж­на быть сфор­му­ли­ро­ва­на с помо­щью мате­ма­ти­ки. Дей­стви­тель­но, Мей­я­су необ­хо­ди­мо про­де­мон­стри­ро­вать, что мате­ма­ти­че­ский дис­курс, кото­рый опи­сы­ва­ет нето­та­ли­зи­ру­е­мое бытие, сам явля­ет­ся кон­тин­гент­ным и тем самым объ­яс­ня­ет не-кор­ре­ля­ци­о­нист­скую при­ро­ду нау­ки. Решая эту про­бле­му, он утвер­жда­ет, что

мини­маль­ное тре­бо­ва­ние для воз­мож­но­сти мате­ма­ти­че­ско­го пись­ма <…> это воз­мож­ность пости­же­ния [conceive] и тема­ти­за­ции зна­ков, лишён­ных зна­че­ния [meaning]. Знак, лишён­ный зна­че­ния, вовсе не под­ле­жит иден­ти­фи­ка­ции в каче­стве ничто или нон­сен­са (кото­рый озна­ча­ет абсурд­ность) и пози­ци­о­ни­ру­ет­ся как ясное усло­вие мате­ма­ти­ко-раци­о­наль­ной мыс­ли11.

Пости­же­ние мате­ма­ти­че­ских зна­ков как лишён­ных зна­че­ния поз­во­лит ему попытаться

выве­сти из прин­ци­па фак­ту­аль­но­сти нашу спо­соб­ность про­из­во­дить зна­ки, лишён­ные зна­че­ния, и тем самым пока­зать, что мате­ма­ти­че­ский дис­курс дви­жет­ся в сфе­ре мыс­ли «в тес­ной свя­зи» с абсо­лют­но­стью контингентности.

Таким обра­зом, мате­ма­ти­ка — это не сама реаль­ность, а язык, кото­рый — бла­го­да­ря сво­ей тео­ре­ти­ко-мно­же­ствен­ной струк­ту­ре, арти­ку­ли­ру­ю­щей не-тоталь­но­сти, и син­так­си­су зна­ков, лишён­ных зна­че­ния — может осмыс­лен­но [meaningfully] отсы­лать к обла­сти «в‑себе» гипер-хао­ти­че­ской реаль­но­сти. Мате­ма­ти­ка — это

воз­мож­ность ите­ра­ции без диф­фе­рен­ци­аль­но­го эффек­та повто­ре­ния. И воз­мож­ность зна­ка, кото­рый может ите­ри­ро­вать без како­го-либо смыс­ла [sense]. Поэто­му одним и тем же в каж­дом зна­ке явля­ет­ся не зна­че­ние, а сам знак, постиг­ну­тый в его фак­тич­но­сти, пол­но­стью про­из­воль­ный факт зна­ка12.

Если, соглас­но Бадью, математика/онтология — это струк­ту­ри­ро­ван­ное пред­став­ле­ние непо­сле­до­ва­тель­ной мно­же­ствен­но­сти, лишь зад­ним чис­лом иден­ти­фи­ци­ру­е­мой в каче­стве «пред­ше­ству­ю­щей» опе­ра­ции «счё­та-за-еди­ни­цу» [One-operation] — пред­став­ле­ние о ничто — Мей­я­су про­дол­жа­ет и ради­ка­ли­зу­ет это пони­ма­ние мате­ма­ти­ки как того, что фун­да­мен­таль­ным обра­зом без­основ­но. Он пред­став­ля­ет её в каче­стве фор­маль­но­го повто­ре­ния зна­ков, лишён­ных зна­че­ний. Мате­ма­ти­че­ская меон­то­ло­гия Мей­я­су заме­ня­ет всё ещё слиш­ком акси­о­ма­ти­че­ски детер­ми­нист­скую Пусто­ту Бадью анар­хи­че­ской каприз­но­стью гипер-Хаоса.

Имен­но посред­ством тако­го мате­зи­са бытия мы можем опи­сать реаль­ные свой­ства объ­ек­та, сво­бод­но­го от кор­ре­ля­ци­о­нист­ской свя­зи меж­ду мыс­лью и быти­ем: мате­ма­ти­ка — это язык кон­тин­гент­но­сти, тем самым — реаль­но­сти самой по себе. Это подо­рван­ный мате­ма­ти­че­ский фор­ма­лизм: мате­ма­ти­че­ские зна­ки лише­ны зна­че­ния не в силу того, что они явля­ют­ся само­до­ста­точ­ной «игрой», а в силу того, что они фак­ти­че­ски отсы­ла­ют к бес­при­чин­ным сущ­но­стям. Кон­тин­гент­ность, выра­жен­ная лишён­но­стью зна­че­ний мате­ма­ти­че­ских зна­ков, поз­во­ля­ет мате­ма­ти­че­ским выска­зы­ва­ни­ям отсы­лать к с необ­хо­ди­мо­стью кон­тин­гент­но­му Вели­ко­му Внеш­не­му, и поэто­му «имен­но смерть и есть то, что мы созер­ца­ем [contemplate], когда мате­ма­ти­ка опи­сы­ва­ет реаль­ность», т. е. отсут­ствие мыс­ли и отсут­ствие зна­че­ния. Толь­ко про­из­воль­ный фор­маль­ный язык может быть адек­ват­ным обра­зом исполь­зо­ван для обо­зна­че­ния пер­вич­ных качеств реаль­но­сти, кото­рая с необ­хо­ди­мо­стью кон­тин­гент­на. Утвер­жде­ние о том, что всё, что мате­ма­ти­че­ски мыс­ли­мо, явля­ет­ся абсо­лют­но воз­мож­ным, озна­ча­ет, таким обра­зом, что такая абсо­лют­ная воз­мож­ность зави­сит не от мета­фи­зи­че­ской необ­хо­ди­мо­сти мате­ма­ти­че­ских выска­зы­ва­ний, а от край­ней про­из­воль­но­сти последних.

А как же (философия) науки?

Пред­ста­вив в сжа­том виде цен­траль­ные пунк­ты мыс­ли Мей­я­су, я могу перей­ти к рас­смот­ре­нию его пози­ции в кон­тек­сте фило­со­фии нау­ки, что­бы выде­лить неко­то­рые осо­бен­но­сти (и про­бле­мы), кото­рые его мысль вле­чёт за собой. Я счи­таю, что наи­бо­лее выда­ю­щим­ся мето­до­ло­ги­че­ским (и фак­ти­че­ски аргу­мен­та­тив­ным) упу­ще­ни­ем После конеч­но­сти явля­ет­ся пол­ное игно­ри­ро­ва­ние лите­ра­ту­ры из (ана­ли­ти­че­ской) тра­ди­ции фило­со­фии нау­ки. Это вле­чёт за собой дво­я­кую недо­ра­бот­ку: во-пер­вых, слиш­ком «кон­ти­нен­таль­ный» отказ от вза­и­мо­дей­ствия с той обла­стью, где дис­кус­сии, име­ю­щие отно­ше­ние к про­ек­ту Мей­я­су (про­бле­ма индук­ции, реа­лизм vs анти­ре­а­лизм, онто­ло­ги­че­ский ста­тус зако­нов при­ро­ды), бур­но ведут­ся на про­тя­же­нии — по край­ней мере — послед­них пяти деся­ти­ле­тий, и это под­ры­ва­ет силу его аргу­мен­та­ции, лишая его потен­ци­аль­но полез­но­го аргу­мен­та­тив­но­го арсе­на­ла. Послед­ствия это­го пре­не­бре­же­ния, одна­ко, серьёз­нее, чем недо­ста­точ­но обшир­ная биб­лио­гра­фия, посколь­ку (и это — во-вто­рых) неосве­дом­лён­ность Мей­я­су об этих дис­кус­си­ях дела­ет его без­раз­лич­ным к воз­мож­но­сти фило­со­фии нау­ки как тако­вой, дис­ци­пли­ны, зани­ма­ю­щей­ся (сре­ди про­че­го) пред­ло­же­ни­ем раци­о­наль­ных обос­но­ва­ний как нынеш­не­го, так и буду­ще­го про­гно­сти­че­ско­го потен­ци­а­ла нау­ки. Дей­стви­тель­но, попыт­ку Мей­я­су объ­яс­нить успе­хи послед­ней и сохра­нить при этом свой отказ от вся­ко­го зако­но­по­доб­но­го пове­де­ния реаль­но­сти мож­но назвать сме­лой, логи­че­ски состо­я­тель­ной, но несколь­ко неудо­вле­тво­ри­тель­ной, по край­ней мере для фило­со­фа, заин­те­ре­со­ван­но­го в том, что­бы рас­по­ла­гать пред­став­ле­ни­ем о (науч­ном) объ­яс­не­нии, кото­рое выхо­дит за рам­ки эмпи­ри­че­ской адек­ват­но­сти. Поз­воль­те мне вкрат­це вос­про­из­ве­сти его аргументацию.

По мне­нию Мей­я­су, юмов­ская про­бле­ма индук­ции игно­ри­ру­ет­ся как учё­ны­ми — кото­рые вынуж­де­ны пред­по­ла­гать ста­биль­ность фун­да­мен­таль­ных зако­нов13 — так и (кон­ти­нен­таль­ны­ми) фило­со­фа­ми, и она тре­бу­ет реше­ния, кото­рое избе­га­ло бы одно­вре­мен­но и мета­фи­зи­че­ских и скеп­ти­че­ских край­но­стей, реше­ния, кото­рое не укло­ня­лось бы от при­зна­ния её [про­бле­мы] само­го ради­каль­но­го и неиз­беж­но­го след­ствия — гипер-Хао­са. Таким обра­зом, про­бле­му сле­ду­ет спе­ку­ля­тив­но пере­фор­му­ли­ро­вать с пози­ции прин­ци­па фактуальности:

вме­сто того, что­бы зада­вать­ся вопро­сом, как дока­зать пред­по­ло­жи­тель­но дей­стви­тель­ную необ­хо­ди­мость физи­че­ских зако­нов, мы долж­ны задать­ся вопро­сом, как объ­яс­нить явлен­ную нам ста­биль­ность физи­че­ских зако­нов, если они пред­по­ло­жи­тель­но явля­ют­ся кон­тин­гент­ны­ми <…> как полу­ча­ет­ся, что они не про­яв­ля­ют свою кон­тин­гент­ность в ради­каль­ных и бес­пре­стан­ных изменениях?

Мей­я­су под­чёр­ки­ва­ет недо­ста­точ­ность веро­ят­ност­ных рас­суж­де­ний и наста­и­ва­ет на необ­хо­ди­мо­сти «выра­бо­тать поня­тие кон­тин­гент­но­сти зако­нов, кото­рое бы отли­ча­лось по суще­ству от поня­тия слу­чай­но­сти»14. Реша­ю­щим момен­том явля­ет­ся то, что «веро­ят­ност­ное рас­суж­де­ние име­ет зна­че­ние толь­ко при усло­вии, что воз­мож­ное a priori было бы мыс­ли­мо в виде чис­ло­вой тоталь­но­сти».

Дан­ная кон­цеп­ция чис­ло­вой тоталь­но­сти была опро­верг­ну­та рабо­той Геор­га Кан­то­ра в обла­сти тео­рии мно­жеств и его мате­ма­ти­че­ской демон­стра­ци­ей иерар­хи­че­ски орга­ни­зо­ван­ных клас­сов бес­ко­неч­но­стей. Кан­тор, пер­вый мате­ма­тик, кото­рый рас­смат­ри­вал бес­ко­неч­ность как опре­де­лён­ную мате­ма­ти­че­скую сущ­ность, а не как неопре­де­лён­ное нуме­ри­че­ское пред­став­ле­ние об «очень боль­шом чис­ле», про­де­мон­стри­ро­вал, что сте­пен­ное мно­же­ство [powerset] (мно­же­ство всех под­мно­жеств) задан­но­го мно­же­ства все­гда име­ет боль­ше эле­мен­тов, чем исход­ное мно­же­ство. Для конеч­ных мно­жеств сте­пен­ное мно­же­ство любо­го мно­же­ства n име­ет 2n эле­мен­тов (так, что сте­пен­ное мно­же­ство с кар­ди­наль­но­стью 3, т. е. мно­же­ство, вклю­ча­ю­щее в себя 3 чле­на, име­ет 8 эле­мен­тов). Но акси­о­ма сте­пен­но­го мно­же­ства, кото­рая допус­ка­ет дан­ную опе­ра­цию, может при­ме­нять­ся к любо­му базо­во­му исчис­ли­мо­му [denumerable] бес­ко­неч­но­му мно­же­ству (любое мно­же­ство, эле­мен­ты кото­ро­го могут быть сопо­став­ле­ны 1:1 с целы­ми [counting] чис­ла­ми, име­ет т. н. кар­ди­наль­ность алеф‑0) для полу­че­ния боль­ше­го бес­ко­неч­но­го мно­же­ства (с кар­ди­наль­но­стью алеф‑1, алеф‑2 и так далее). В резуль­та­те полу­ча­ет­ся ите­ра­тив­ная иерар­хия мно­жеств с воз­рас­та­ю­щей кар­ди­наль­но­стью, так­же извест­ная как транс­фи­нит­ные кар­ди­наль­ные чис­ла. Таким обра­зом, клю­че­вой момент, соглас­но Мей­я­су, состо­ит в том, что дан­ный ряд нето­та­ли­зи­ру­ем, посколь­ку любое замы­ка­ние в «тоталь­ное мно­же­ство» может сно­ва нару­шить­ся посред­ством порож­де­ния ново­го сте­пен­но­го мно­же­ства, боль­шей бес­ко­неч­но­сти. Поэтому

эта «вели­чи­на всех вели­чин» пола­га­ет­ся не как «слиш­ком боль­шая», что­бы быть постиг­ну­той мыш­ле­ни­ем: она пола­га­ет­ся как про­сто несу­ще­ству­ю­щая. Внут­ри стан­дарт­ной акси­о­ма­ти­ки тео­рии мно­жеств всё, что под­да­ёт­ся коли­че­ствен­но­му опре­де­ле­нию, и даже мыс­ли­мое вооб­ще (мно­же­ства в целом; всё, что может стать объ­ек­том постро­е­ния или дока­за­тель­ства, под­чи­нён­ное един­ствен­но тре­бо­ва­нию непро­ти­во­ре­чи­во­сти) не состав­ля­ет Тоталь­но­сти <…> Тако­ва наша рас­шиф­ров­ка кан­то­ров­ско­го транс­фи­нит­но­го: Тоталь­ность (коли­че­ствен­ная) мыс­ли­мо­го — немыс­ли­ма.

Вслед за Кан­то­ром мы можем отка­зать­ся от кон­цеп­та тоталь­но­сти пости­жи­мых воз­мож­но­стей, на кото­рых осно­вы­ва­ют­ся веро­ят­ност­ные рас­суж­де­ния. Не-фак­ти­че­ское пони­ма­ние зако­нов допус­ка­ет толь­ко «потен­ци­аль­ность», т. е. ещё не акту­а­ли­зи­ро­ван­ные вари­ан­ты, кото­рые при­над­ле­жат замкну­то­му мно­же­ству воз­мож­ных вари­ан­тов, регу­ли­ру­е­мых зако­ном, кото­рый мож­но опре­де­лить как «огра­ни­чен­ная сво­бо­да»15. Пони­ма­ние того, как необ­хо­ди­мая кон­тин­гент­ность зако­нов может согла­со­вы­вать­ся с их наблю­да­е­мой ста­биль­но­стью, может быть достиг­ну­то толь­ко путём «дето­та­ли­за­ции того, что воз­мож­но», пред­по­ло­же­ни­ем вме­сто неё вир­ту­аль­но­сти как «свой­ства каж­до­го мно­же­ства слу­ча­ев воз­ник­но­ве­ния в рам­ках ста­нов­ле­ния, кото­рое не под­чи­не­но ника­кой пред­за­дан­ной сово­куп­но­сти возможностей».

Как объ­яс­ня­ет Мей­я­су (в дан­ном слу­чае в глу­бо­ко бадью­ан­ском духе), это озна­ча­ет, что

 я при­пи­сы­ваю вре­ме­ни спо­соб­ность порож­дать новые зако­ны, кото­рые не явля­ют­ся «потен­ци­аль­но» впи­сан­ны­ми в неко­то­рое фик­си­ро­ван­ное мно­же­ство воз­мож­но­стей; я при­пи­сы­ваю вре­ме­ни спо­соб­ность порож­дать ситу­а­ции, кото­рые вооб­ще не впи­сы­ва­ют­ся в пред­ше­ству­ю­щие ситу­а­ции: спо­соб­ность порож­дать новые слу­чаи, а не про­сто акту­а­ли­зи­ро­вать потен­ци­аль­но­сти, кото­рые пре­бы­ва­ют в веч­ном пред­за­дан­ном суще­ство­ва­нии вне и до их проявления.

Такая ради­каль­ная интер­пре­та­ция вре­ме­ни как транс­фи­нит­ной, хао­ти­че­ской силы, дей­ству­ю­щей за пре­де­ла­ми налич­но дан­ной ситу­а­ции и все­гда порож­да­ю­щей16 собы­тие воз­ник­но­ве­ния новой непред­ска­зу­е­мой ситу­а­ции без вся­кой на то при­чи­ны, допус­ка­ет суще­ство­ва­ние «зако­нов, кото­рые явля­ют­ся кон­тин­гент­ны­ми, но более устой­чи­вы­ми, чем ожи­да­ет­ся соглас­но веро­ят­но­сти». Мы долж­ны быть вер­ны прин­ци­пу неосно­ва­ния, пом­ня о том, что един­ствен­ная необ­хо­ди­мость — это необ­хо­ди­мость кон­тин­гент­но­сти, и под­чи­нить­ся гипер-Хао­су, кото­рый воз­ни­ка­ет из тако­го рода необ­хо­ди­мо­сти. С точ­ки зре­ния наблюдателя,

пол­но­стью хао­тич­ный мир — под­чи­ня­ю­щий каж­дый закон силе вре­ме­ни — мог бы, таким обра­зом, быть прин­ци­пи­аль­но неот­ли­чим в фено­ме­наль­ном плане от мира, под­чи­нён­но­го необ­хо­ди­мым зако­нам, посколь­ку мир, спо­соб­ный на всё, дол­жен быть спо­со­бен в том чис­ле и на то, что­бы не реа­ли­зо­вы­вать всё, на что он способен.

Это не толь­ко отве­ча­ет на пере­фор­му­ли­ро­ван­ную вер­сию юмов­ской (фило­соф­ской) про­бле­мы, но так­же импли­цит­но леги­ти­ми­зи­ру­ет (праг­ма­ти­че­скую) воз­мож­ность экс­пе­ри­мен­таль­ной нау­ки во все­лен­ной, един­ствен­ным зако­ном кото­рой явля­ет­ся отсут­ствие законов:

ста­но­вит­ся воз­мож­ным обос­но­ва­ние посту­ла­та всех есте­ствен­ных наук — а имен­но вос­про­из­во­ди­мо­сти экс­пе­ри­мен­таль­ных про­це­дур, что пред­по­ла­га­ет общую ста­биль­ность явле­ний — при фак­ти­че­ском отсут­ствии прин­ци­па еди­но­об­ра­зия природы <…>.

Я пыта­юсь дать обос­но­ва­ние точ­ке зре­ния о том, что при­ро­да может менять­ся. Суще­ству­ет про­бле­ма веры в необ­хо­ди­мость зако­нов, но это не про­бле­ма веры в необ­хо­ди­мость тео­рий. При­ро­да оста­ёт­ся такой, какая она есть, но тео­рия меня­ет­ся <…> Разум может вос­при­нять, может дать обос­но­ва­ние для эво­лю­ции тео­рии, да. Но я хочу дать обос­но­ва­ние для воз­мож­ной эво­лю­ции при­ро­ды17.

Мож­но дока­зать кон­тин­гент­ность не толь­ко тео­рий о при­ро­де (осно­ван­ных на неточ­ном чело­ве­че­ском пони­ма­нии, сле­до­ва­тель­но, фаль­си­фи­ци­ру­е­мом), но и при­род­ной реаль­но­сти как тако­вой, опи­сы­ва­е­мой дан­ны­ми тео­ри­я­ми, кото­рые могут менять­ся без­от­но­си­тель­но огра­ни­че­ний необ­хо­ди­мо­сти. Более того, толь­ко импе­ра­тив­ный отказ от веры в необ­хо­ди­мость зако­нов может под­кре­пить под­лин­но свет­ское [secular] пред­став­ле­ние о науч­ной дея­тель­но­сти, посколь­ку «вера в необ­хо­ди­мые зако­ны — это с необ­хо­ди­мо­стью вера в Бога, пото­му что это вера в то, что вы не може­те про­де­мон­стри­ро­вать, вера в поря­док, кото­рый гаран­ти­ру­ет законы».

Таким обра­зом, по мне­нию Мей­я­су, нау­ку сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как иссле­до­ва­ние при­род­но­го мира — кото­рое ста­ло воз­мож­ным бла­го­да­ря мате­ма­ти­че­ско­му инстру­мен­та­рию, кон­тин­гент­ный харак­тер кото­ро­го отра­жа­ет кон­тин­гент­ность реаль­но­сти — спо­соб­ное пред­ло­жить кон­тин­гент­ное кау­заль­ное объ­яс­не­ние фено­ме­нов на неко­то­ром про­стран­ствен­ном и вре­мен­ном мак­ро­ско­пи­че­ском уровне, но струк­тур­но неспо­соб­но — в целях избе­жа­ния тео­ло­ги­че­ской ловуш­ки — пред­ло­жить нечто похо­жее на при­чи­ну. Пара­док­саль­но, но пози­ция Мей­я­су тре­бу­ет от нас при­ня­тия реа­ли­сти­че­ской пози­ции, при кото­рой мы не про­сто раци­о­наль­но не спо­соб­ны обос­но­вать (мета­фи­зи­че­скую) валид­ность индук­тив­но­го умо­за­клю­че­ния (то, что Мей­я­су опре­де­лил бы как «скеп­ти­че­ское раз­ре­ше­ние» про­бле­мы Юма), но так­же раци­о­наль­но спо­соб­ны прий­ти к зна­нию о том, что такая индук­ция не может рабо­тать в силу нашей мета­фи­зи­че­ской уве­рен­но­сти в том, что не суще­ству­ет необ­хо­ди­мых при­чин, если исхо­дить из прин­ци­па осно­ва­ния, кото­рый мы сами «вве­ли в миро­зда­ние». Соглас­но Юму, мы не можем не делать (в силу при­выч­ки) индук­тив­ных умо­за­клю­че­ний, даже если мы дела­ем это в отсут­ствие раци­о­наль­но­го обос­но­ва­ния. Прин­цип неосно­ва­ния Мей­я­су демон­стри­ру­ет, что индук­тив­ные умо­за­клю­че­ния не могут быть надёж­ны­ми: таким обра­зом, труд­ность более не состо­ит в том, что­бы дока­зать необ­хо­ди­мость физи­че­ских зако­нов (ведь их кон­тин­гент­ность уже раци­о­наль­но дока­за­на), она состо­ит в том, что­бы объ­яс­нить, поче­му они ока­зы­ва­ют­ся ста­биль­ны­ми, оправ­ды­вая нашу веру в индук­цию и делая воз­мож­ной эмпи­ри­че­скую нау­ку. Даже хоро­шо извест­ное «реше­ние» про­бле­мы индук­ции, пред­ло­жен­ное Поппе­ром, Мей­я­су счи­та­ет недей­стви­тель­ным, посколь­ку оно всё ещё опи­ра­ет­ся на оши­боч­ную мета­фи­зи­че­скую веру, в силу того, что Поппер

про­дол­жа­ет исхо­дить из пред­по­ло­же­ния, что прин­цип еди­но­об­ра­зия при­ро­ды <…> всё ещё будет иметь силу в буду­щем, и толь­ко поло­жив­шись a priori на эту пред­по­ло­жи­тель­ную необ­хо­ди­мость, ему уда­ёт­ся раз­вер­нуть прин­ци­пы сво­ей эпистемологии.

Таким обра­зом, весь­ма неор­то­док­саль­ный науч­ный реа­лизм Мей­я­су мож­но сфор­му­ли­ро­вать сле­ду­ю­щим обра­зом: мате­ма­ти­че­ски фор­ма­ли­зо­ван­ные науч­ные тео­рии явля­ют­ся истин­ност­ны­ми опи­са­ни­я­ми (пер­вич­ных качеств) реаль­но­сти, а тео­ре­ти­че­ские тер­ми­ны, кото­рые фигу­ри­ру­ют в дан­ных тео­ри­ях, отсы­ла­ют к реаль­ным сущ­но­стям и фено­ме­нам, даже если они в прин­ци­пе не доступ­ны наблю­де­нию чело­ве­ком (как в слу­чае с «дои­сто­ри­че­ски­ми» собы­ти­я­ми)18. Одна­ко, после­до­ва­тель­ный пред­ска­за­тель­ный успех нау­ки — это нечто вро­де непре­рыв­но­го индук­тив­но­го чуда, зави­ся­ще­го от кон­тин­гент­ной ста­биль­но­сти зако­нов при­ро­ды (что под­ры­ва­ет аргу­мент «чудес не быва­ет» [no-miracles argument], кото­рый и сего­дня счи­та­ет­ся самым силь­ным аргу­мен­том про­тив науч­но­го анти­ре­а­лиз­ма)19. Зако­ны, лежа­щие в осно­ве науч­ных тео­рий и посту­ли­ру­е­мых ими сущ­но­стей, сего­дня истинны/реальны, но в прин­ци­пе могут стать ложными/нереальными зав­тра: не может быть experimentum crucis, спо­соб­но­го предо­ста­вить одно­знач­ное заяв­ле­ние каса­тель­но мира. Ведь с точ­ки зре­ния реа­ли­ста мей­я­сов­ско­го тол­ка, всё, что име­ет зна­че­ние, — это наше раци­о­наль­ное зна­ние о «в‑себе» гипер-Хао­са. Цена, кото­рую при­хо­дит­ся запла­тить за это зна­ние, — это отказ от нашей уве­рен­но­сти в мета­фи­зи­че­ски обос­но­ван­ном неиз­мен­ном во вре­ме­ни эмпи­ри­че­ском зна­нии о вещах самих по себе. Мы можем ожи­дать, что при­ро­да будет ста­биль­ной, но мы не можем обос­но­вать дан­ное посред­ством веры во внеш­нюю кау­заль­ность. Для реа­ли­ста это пред­став­ля­ет­ся в неко­то­ром смыс­ле пир­ро­вой побе­дой. Впро­чем, раци­о­на­лизм Мей­я­су вынуж­да­ет его пре­зреть эмпи­ри­че­ски порож­дён­ные забо­ты (и мета­фи­зи­че­скую скром­ность): «фило­со­фы, кото­рые в целом отда­ют пред­по­чте­ние мыш­ле­нию перед чув­ства­ми, мас­со­во выбра­ли в этом вопро­се дове­рять сво­им при­выч­ным пер­цеп­ци­ям, а не свет­лой ясно­сти интеллекта».

Я во мно­гом согла­сен с недав­ним вер­дик­том про­ек­ту Мей­я­су, кото­рый выдви­нул Эдри­ан Джон­стон, в част­но­сти, с тем акцен­том, кото­рый Джон­стон дела­ет на тех про­бле­мах науч­ной прак­ти­ки, кото­рые под­ни­ма­ет фило­со­фия абсо­лют­ной кон­тин­гент­но­сти и кото­рые Мей­я­су решить не уда­ёт­ся. Джон­стон под­чёр­ки­ва­ет, что онто­ло­гия  гипер-Хао­са может при­ве­сти нас к пара­док­саль­но­му выво­ду об объ­яс­не­нии науч­ных рево­лю­ций не посред­ством сме­ны эпи­сте­ми­че­ских пара­дигм, а посред­ством онто­ло­ги­че­ских пере­с­бо­рок самой реаль­но­сти. Джон­стон утвер­жда­ет, что

гипер-хао­ти­че­ское ста­нов­ле­ние мате­ри­аль­ной все­лен­ной в каче­стве пост-нью­то­ни­ан­ской в нача­ле два­дца­то­го века само по себе долж­но пока­зать­ся абсур­дом, по мень­шей мере, в той же мере, в какой кажут­ся абсурд­ны­ми кон­цеп­ту­аль­ные судо­ро­ги, к кото­рым, как утвер­жда­ет в После конеч­но­сти Мей­я­су, кор­ре­ля­ци­о­ни­сты и хри­сти­ан­ские кре­а­ци­о­ни­сты при­бег­ли бы, столк­нув­шись с аргу­мен­та­тив­ной моби­ли­за­ци­ей «архи­ис­ко­па­е­мо­го»20.

Бес­спор­но. Одна­ко, я счи­таю, что когда Джон­стон далее утвер­жда­ет, что

Мей­я­су изби­ра­тель­но под­хо­дит к сфе­рам опы­та об эмпи­ри­че­ском (хва­та­ясь за юмов­скую про­бле­му индук­ции) и экс­пе­ри­мен­таль­ном (извле­кая архи­ис­ко­па­е­мое из кон­крет­ных физи­че­ских наук, а так­же пус­ка­ясь в досу­жие раз­мыш­ле­ния, нало­жен­ные на био­ло­гию) <…> при­вер­жен­цы Мей­я­су, если мож­но ска­зать, что тако­вые суще­ству­ют, счи­та­ют, что вполне резон­но, в све­те упо­мя­ну­той изби­ра­тель­но­сти, изо­ли­ро­вать спе­ку­ля­тив­ный мате­ри­а­лизм в каче­стве неоспо­ри­мо­го раци­о­на­лиз­ма мета­фи­зи­че­ско­го-как-чисто-логи­че­ски-онто­ло­ги­че­ско­го при столк­но­ве­нии с разум­ны­ми ого­вор­ка­ми, обос­но­ван­ны­ми в обла­сти физического-прикладного-эмпирического-онтического

его кри­ти­ка, несо­мнен­но, име­ет вер­ное направ­ле­ние, но для орто­док­саль­но­го сто­рон­ни­ка Мей­я­су может быть най­ден выход из тупи­ка, обо­зна­чен­но­го выше. Для того, что­бы объ­яс­нить, как имен­но, я хотел бы сде­лать отступ­ле­ние и срав­нить тези­сы Мей­я­су с амби­ци­оз­ной иде­ей кос­мо­ло­га-тео­ре­ти­ка Мак­са Тег­мар­ка, чья пози­ция, пожа­луй, бли­же все­го к пол­но­цен­но­му, науч­но обос­но­ван­но­му (нео)пифагореизму из все­го, что нали­че­ству­ет в совре­мен­ном интел­лек­ту­аль­ном пространстве.

Математическая вселенная

Тег­марк начи­на­ет с опре­де­ле­ния «гипо­те­зы внеш­ней реаль­но­сти», кото­рая гла­сит, что «суще­ству­ет внеш­няя физи­че­ская реаль­ность, пол­но­стью неза­ви­си­мая от нас, людей»21. Затем он стре­мит­ся пока­зать необ­хо­ди­мую связь дан­но­го отно­си­тель­но непро­ти­во­ре­чи­во­го тези­са (конеч­но, с точ­ки зре­ния боль­шин­ства физи­ков — в срав­не­нии с фило­со­фа­ми, на кото­рых ори­ен­ти­ру­ет­ся Мей­я­су)22 с его соб­ствен­ной, более спе­ку­ля­тив­ной, его моди­фи­ка­ци­ей, — гипо­те­зой о мате­ма­ти­че­ской все­лен­ной (ГМВ). ГМВ утвер­жда­ет, что «наша внеш­няя физи­че­ская реаль­ность пред­став­ля­ет собой мате­ма­ти­че­скую струк­ту­ру», где под струк­ту­ра­ми пони­ма­ют­ся «абстракт­ные сущ­но­сти и отно­ше­ния меж­ду ними», состав­ля­ю­щие «абстракт­ную, неиз­мен­ную сущ­ность, суще­ству­ю­щую вне про­стран­ства и вре­ме­ни». По мне­нию Тег­мар­ка, стрем­ле­ние физи­ков к созда­нию тео­рии все­го мож­но назвать осу­ще­стви­мым толь­ко в том слу­чае, если такое пол­ное опи­са­ние физи­че­ской реаль­но­сти может быть сфор­му­ли­ро­ва­но без исполь­зо­ва­ния не-мате­ма­ти­че­ско­го чело­ве­че­ско­го язы­ка («нагруз­ки» [baggage]) и толь­ко чисто мате­ма­ти­че­ская струк­ту­ра может пред­ло­жить такое опи­са­ние, в кото­ром непо­мер­ная слож­ность все­лен­ной сво­дит­ся к мате­ма­ти­че­ским тер­ми­нам — в прин­ци­пе доступ­ным для пони­ма­ния для любо­го мате­ма­ти­че­ски под­ко­ван­но­го разум­но­го суще­ства. Таким обра­зом, ГМВ не толь­ко посту­ли­ру­ет мате­ма­ти­че­скую струк­ту­ру, спо­соб­ную опи­сать все­лен­ную, но так­же утвер­жда­ет, что все­лен­ная и пред­став­ля­ет собой мате­ма­ти­че­скую струк­ту­ру. При­ме­няя прин­цип тож­де­ства нераз­ли­чи­мо­стей [principle of indiscernibles] Лейб­ни­ца, Тег­марк ого­ва­ри­ва­ет, что

если суще­ству­ет изо­мор­физм меж­ду мате­ма­ти­че­ской струк­ту­рой и дру­гой струк­ту­рой (соот­вет­ствие типа один к одно­му меж­ду ними, при кото­ром соблю­да­ют­ся отно­ше­ния), то они явля­ют собой одно и то же. Если наша внеш­няя физи­че­ская реаль­ность изо­морф­на мате­ма­ти­че­ской струк­ту­ре, то, сле­до­ва­тель­но, она по опре­де­ле­нию соот­вет­ству­ет мате­ма­ти­че­ской структуре.

Дан­ная фор­ма мате­ма­ти­че­ско­го (онти­че­ско­го) струк­тур­но­го реа­лиз­ма23 поз­во­ля­ет Тег­мар­ку дать дефля­ци­он­ный ответ на вопрос, наи­бо­лее извест­ное обсуж­де­ние кото­ро­го пред­став­ле­но в рабо­тах Юджи­на Виг­не­ра24, это вопрос о кажу­щей­ся необос­но­ван­ной эффек­тив­но­сти мате­ма­ти­ки в рам­ках вопро­сов физи­ки. Как мы можем объ­яс­нить успех мате­ма­ти­че­ски фор­ма­ли­зо­ван­ных тео­рий в объ­яс­не­нии и пред­ска­за­нии физи­че­ских фено­ме­нов? Тег­марк кате­го­рич­но заяв­ля­ет, что

раз­лич­ные при­бли­зи­тель­ные зна­че­ния и опе­ра­ции, из кото­рых состо­ят наши совре­мен­ные физи­че­ские тео­рии, успеш­ны, пото­му что про­стые мате­ма­ти­че­ские струк­ту­ры могут обес­пе­чить хоро­шие при­бли­зи­тель­ные зна­че­ния кон­крет­ных аспек­тов более ком­плекс­ных мате­ма­ти­че­ских струк­тур. Дру­ги­ми сло­ва­ми, наши успеш­ные тео­рии — это не мате­ма­ти­ка, даю­щая при­бли­зи­тель­ные физи­че­ские зна­че­ния, а мате­ма­ти­ка, даю­щая при­бли­зи­тель­ные мате­ма­ти­че­ские значения.

В кон­тек­сте такой мате­ма­ти­че­ской струк­ту­ры чело­ве­че­ские суще­ства отно­сят­ся к груп­пе «созна­ю­щих себя под­струк­тур» (ССП), обыч­но наде­лён­ных фор­мой интро­спек­ции [inside perspective] («точ­ка зре­ния лягуш­ки» [frog view, так­же worm view, т. е. взгляд изнут­ри, с при­зем­лён­ных пози­ций, в про­ти­во­по­лож­ность bird view, «точ­ке зре­ния пти­цы» — прим. пер.]), выра­жа­ю­щей­ся в спе­ци­фи­че­ским обра­зом нагру­жен­ных тер­ми­нах, но спо­соб­ных достичь экс­трас­пек­ции [outside perspective] («точ­ки зре­ния пти­цы») при том усло­вии, что рас­суж­де­ние про­ис­хо­дит в сугу­бо мате­ма­ти­че­ских терминах.

ГМВ поз­во­ля­ет Тег­мар­ку обзор­но пред­ста­вить воз­мож­ность мате­ма­ти­че­ской все­лен­ной: рас­ши­ряя стан­дарт­ные кос­мо­ло­ги­че­ские и/или кван­то­во-меха­ни­че­ские тео­ре­ти­че­ские выклад­ки каса­тель­но раз­лич­ных типов муль­ти­все­лен­ной, он утвер­жда­ет, что наша все­лен­ная — это лишь одна мате­ма­ти­че­ская струк­ту­ра сре­ди всех воз­мож­ных мате­ма­ти­че­ских струк­тур (дру­гих все­лен­ных). Он руча­ет­ся за «пол­ную мате­ма­ти­че­скую демо­кра­тию», опре­де­ля­е­мую как фор­ма «ради­каль­но­го пла­то­низ­ма» (отсы­лая к мате­ма­ти­че­ско­му пла­то­низ­му)25: посколь­ку мате­ма­ти­че­ское суще­ство­ва­ние экви­ва­лент­но физи­че­ско­му суще­ство­ва­нию, каж­дая воз­мож­ная мате­ма­ти­че­ская струк­ту­ра реаль­на [existent]. Из это­го сле­ду­ет, что зако­ны при­ро­ды кон­тин­гент­ны, в том смыс­ле, что они «при­ме­ни­мы» толь­ко в рам­ках одной из бес­ко­неч­но­го мно­же­ства мате­ма­ти­че­ских струк­тур, в кото­рой мы волей слу­чая обитаем.

Наста­и­вая на ГМВ и необ­хо­ди­мо­сти суще­ство­ва­ния муль­ти­все­лен­ной струк­тур, Тег­марк — подоб­но Мей­я­су — апел­ли­ру­ет к гали­ле­ев­ско­му собы­тию, к инту­и­ции мате­ма­ти­че­ско­го язы­ка при­ро­ды, и высту­па­ет за необ­хо­ди­мость обра­ще­ния к внеш­ней реаль­но­сти посред­ством тер­ми­но­ло­гии, кото­рая не несёт с собой спе­ци­фи­че­ской нагруз­ки (что сино­ни­мич­но «не-кор­ре­ля­ци­о­нист­ской» тер­ми­но­ло­гии, посколь­ку любое опи­са­ние, осно­ван­ное на язы­ке, будет при­вя­за­но к струк­ту­ре чело­ве­че­ской мыс­ли, а не к абсо­лют­ной струк­ту­ре реаль­но­сти). Одна­ко, в отли­чие от Мей­я­су, его нео-пифа­го­рей­ская пози­ция при­во­дит его к утвер­жде­нию о необ­хо­ди­мо­сти суще­ство­ва­ния мате­ма­ти­че­ской струк­ту­ры, кото­рая и пред­став­ля­ет собой реаль­ность, посколь­ку такая струк­ту­ра явля­ет­ся «абстракт­ной и веч­ной». Тег­марк пояс­ня­ет, что

тра­ди­ци­он­ное пред­став­ле­ние о слу­чай­но­сти [randomness] <…> име­ет смысл толь­ко в кон­тек­сте внеш­не­го вре­ме­ни, так что мож­но начать с одно­го состо­я­ния, но затем «слу­ча­ет­ся» [happen] нечто слу­чай­ное [random], что вле­чёт за собой два и более воз­мож­ных исхо­да. В про­ти­во­вес это­му, един­ствен­ные внут­рен­ние [intrinsic] свой­ства мате­ма­ти­че­ской струк­ту­ры — это её отно­ше­ния, вне­вре­мен­ные и неиз­мен­ные. Таким обра­зом, ГМВ фун­да­мен­таль­ным обра­зом под­ра­зу­ме­ва­ет посту­лат Эйн­штей­на о том, что «Бог не игра­ет в кости».

Таким обра­зом, ста­но­вит­ся ясно, что мета­фи­зи­че­ские пред­по­сыл­ки, кото­ры­ми руко­вод­ству­ют­ся Тег­марк и Мей­я­су, глу­бо­ко про­ти­во­ре­чат друг дру­гу, и самый рез­кий кон­траст меж­ду ними про­ле­га­ет в плос­ко­сти отно­ше­ния ко вре­ме­ни: мате­ма­ти­че­ская струк­ту­ра Тег­мар­ка опре­де­ля­ет­ся отно­ше­ни­я­ми, сто­я­щи­ми вне вре­ме­ни (как субъ­е­кто-цен­три­ро­ван­но­го транс­цен­ден­таль­но­го вре­ме­ни, так и како­го бы то ни было абсо­лют­но­го вре­ме­ни кос­ми­че­ской эво­лю­ции), сле­до­ва­тель­но, вне дося­га­е­мо­сти того все­мо­гу­ще­го гипер-Хао­са, кото­рый отве­ча­ет за необ­хо­ди­мую кон­тин­гент­ность вся­кой сущности.

Одна­ко, оба авто­ра, похо­же, исхо­дят из схо­жей оцен­ки интел­лек­ту­аль­ных след­ствий копер­ни­кан­ства для чело­ве­че­ства, и дей­стви­тель­но сло­ва Тег­мар­ка напо­ми­на­ют мей­я­сов­ское опи­са­ние чув­ства «опу­сто­ше­ния, забро­шен­но­сти, вне­сён­ных совре­мен­ной нау­кой в пред­став­ле­ния чело­ве­ка о себе и о кос­мо­се», а так­же его враж­деб­ную настро­ен­ность по отно­ше­нию к фило­со­фи­ям, кото­рые огра­ни­чи­ва­ют позна­ние рам­ка­ми струк­ту­ры есте­ствен­ных языков:

ГМВ дово­дит <…> низ­ве­де­ние чело­ве­ка до логи­че­ско­го пре­де­ла: не толь­ко [мате­ма­ти­че­ская] Муль­ти­все­лен­ная ока­зы­ва­ет­ся ещё мас­штаб­нее [чем может себе пред­ста­вить наше чело­ве­ко-цен­трич­ное вос­при­я­тие], но даже язы­ки, поня­тия и общее куль­тур­ное насле­дие, кото­рое мы выра­бо­та­ли в ходе эво­лю­ции, — всё это отвер­га­ет­ся как «нагруз­ка», лишён­ная како­го бы то ни было фун­да­мен­таль­но­го ста­ту­са в кон­тек­сте опи­са­ния конеч­ной реальности.

Более того, Тег­марк и Мей­я­су, похо­же, соглас­ны с необ­хо­ди­мо­стью того, что мысль долж­на при­нять неиз­беж­но разо­ча­ро­вы­ва­ю­щие резуль­та­ты раци­о­наль­ной спе­ку­ля­ции, даже если они ста­но­вят­ся источ­ни­ком фруст­ра­ции для чело­ве­че­ско­го нарциссизма:

самый убе­ди­тель­ный аргу­мент про­тив ГМВ осно­вы­ва­ет­ся на <…> эмо­ци­о­наль­ных аспек­тах: пожа­луй, она [гипо­те­за] кажет­ся кон­трин­ту­и­тив­ной и тре­вож­ной. С дру­гой сто­ро­ны, сми­ре­ние, а не тще­сла­вие ока­зы­ва­лось более пло­до­твор­ным под­хо­дом в кон­тек­сте физи­че­ской нау­ки, ярки­ми при­ме­ра­ми чего слу­жат Копер­ник, Гали­лей и Дарвин.

Тем не менее, Тег­марк закан­чи­ва­ет на пози­тив­ной ноте: отож­деств­ле­ние реаль­но­сти с мате­ма­ти­че­ской струк­ту­рой, в соче­та­нии с допу­ще­ни­ем о том, что вся­кая мате­ма­ти­че­ская струк­ту­ра явля­ет­ся веч­ной, неиз­мен­ной и суще­ству­ю­щей с необ­хо­ди­мо­стью, в конеч­ном счё­те поз­во­лит ССП (чело­ве­че­ским или не-чело­ве­че­ским раци­о­наль­ным аген­там) достичь абсо­лют­но­го зна­ния о вселенной:

если ГМВ вер­на, то это отлич­ная новость для нау­ки, поз­во­ля­ю­щая пред­по­ло­жить, что, воз­мож­но, эле­гант­ное объ­еди­не­ние физи­ки, мате­ма­ти­ки и ком­пью­тер­ных наук одна­жды поз­во­лит нам, людям, понять нашу реаль­ность даже глуб­же, чем мно­гие когда-либо поз­во­ля­ли себе допу­стить в мечтах.

Посе­му, с точ­ки зре­ния фило­со­фии нау­ки, наи­бо­лее зна­чи­мым явля­ет­ся то, что гипо­те­за Тег­мар­ка — по обще­му при­зна­нию, в выс­шей сте­пе­ни спе­ку­ля­тив­ная — дела­ет свой вклад в ожи­да­ние (насто­я­щих и буду­щих) успе­хов нау­ки в позна­нии вещей самих по себе бла­го­да­ря тож­де­ствен­но­сти меж­ду веч­но суще­ству­ю­щей мате­ма­ти­че­ской струк­ту­рой (тео­ре­ти­че­ски пол­но­стью вычис­ли­мой) и физи­че­ской реаль­но­стью — мате­ма­ти­че­ски обос­но­ван­но­му эсха­то­ло­ги­че­ско­му ожи­да­нию абсо­лют­но­го зна­ния. Пози­ция Мей­я­су, с дру­гой сто­ро­ны, кото­рая одно­вре­мен­но отвер­га­ет прин­цип доста­точ­но­го осно­ва­ния и отста­и­ва­ет отказ от тота­ли­за­ции реаль­но­го в духе Кан­то­ра, по-види­мо­му, уста­нав­ли­ва­ет непре­одо­ли­мые гра­ни­цы в кон­тек­сте интел­ли­ги­бель­но­сти все­лен­ной: абсо­лют кон­тин­гент­но­сти раци­о­наль­ным обра­зом выво­дим [deducible], но имен­но эта кон­тин­гент­ность вынуж­да­ет нас отвер­гать любую воз­мож­ную фор­му теле­о­ло­ги­че­ско­го или при­дер­жи­ва­ю­ще­го­ся поряд­ка рас­суж­де­ния; ни Бог, ни мате­ма­ти­ка не могут обес­пе­чить окон­ча­тель­но­го рас­кры­тия пер­во­при­чин и внут­рен­не­го устрой­ства все­лен­ной, посколь­ку таких необ­хо­ди­мых при­чин нет, а есть толь­ко кон­тин­гент­ные собы­тия (опи­сы­ва­е­мые — но не обу­слов­ли­ва­е­мые — математикой).

Это фун­да­мен­таль­ное мета­фи­зи­че­ское рас­хож­де­ние про­ис­те­ка­ет из раз­ли­чия в целях: Тег­марк хочет пред­ло­жить самое про­стое объ­яс­не­ние успе­ха физи­че­ских наук с помо­щью ради­каль­но­го мате­ма­ти­че­ско­го реа­лиз­ма; цель Мей­я­су — рефор­ми­ро­вать (кон­ти­нен­таль­ную) фило­со­фию в соот­вет­ствии с кор­рект­ным пони­ма­ни­ем копер­ни­кан­ской рево­лю­ции и отка­зом от прин­ци­па доста­точ­но­го осно­ва­ния. Но что оста­ёт­ся от фило­соф­ских осно­ва­ний нау­ки и науч­ной прак­ти­ки после того, как прин­цип доста­точ­но­го осно­ва­ния объ­яв­ля­ет­ся недей­стви­тель­ным? Если пред­мет фило­со­фии — это не (необ­хо­ди­мое) сущее, а такое сущее, кото­рое «может-быть», и, сле­до­ва­тель­но, она очер­чи­ва­ет пре­де­лы неко­ей «не-разум­ной» [un-reasonable] онто­ло­гии, то како­го рода нау­ка — в той мере, в какой она заклю­ча­ет­ся в наблю­де­нии, моде­ли­ро­ва­нии и фор­му­ли­ро­ва­нии пред­ска­за­ний отно­си­тель­но мира при­ро­ды — может быть постро­е­на на её осно­ве? С эти­ми вопро­са­ми мы воз­вра­ща­ем­ся к скеп­ти­че­ским заме­ча­ни­ям Джон­сто­на каса­тель­но обос­но­ван­но­сти мате­ри­а­лиз­ма Мей­я­су. В част­но­сти, нам сле­ду­ет вер­нуть­ся к его кри­ти­ке неук­лю­же­го обра­ще­ния Мей­я­су с уров­ня­ми онто­ло­ги­че­ски-мета­фи­зи­че­ско­го и онти­че­ски-эмпи­ри­че­ско­го, а так­же кри­ти­ке в адрес прав­до­по­доб­но­сти онто­ло­ги­че­ско­го раз­ли­чия как тако­во­го («пере­жи­ток хай­дег­ге­ри­ан­ства»)26, по пре­иму­ще­ству в направ­ле­нии неоправ­дан­но­го сме­ше­ния и уль­т­ра-раци­о­на­ли­сти­че­ской при­ви­ле­ги­ро­ван­но­сти пла­на онто­ло­гии. Уль­т­ра-раци­о­наль­ная онто­ло­ги­че­ская док­три­на гипер-Хао­са Мей­я­су оста­ёт­ся неуяз­ви­мой для эмпи­ри­че­ско­го под­ры­ва, выте­ка­ю­ще­го из онти­че­ско­го, мате­ри­а­ли­сти­че­ско­го иссле­до­ва­ния (и здесь на дан­ный момент заклю­ча­ет­ся ради­каль­ное рас­хож­де­ние с луч­ши­ми объ­яс­не­ни­я­ми науч­ной прак­ти­ки). Как решить дан­ную проблему?

Я пола­гаю, что вдох­нов­лён­ный Тег­мар­ком пифа­го­рей­ский струк­тур­ный реа­лизм пред­ла­га­ет — спе­ку­ля­тив­ное — реше­ние: что если мы созна­тель­но объ­еди­ним эмпи­ри­че­ское и онто­ло­ги­че­ское, про­сто отож­де­ствив физи­че­ское и мате­ма­ти­че­ское? Не будет ли это про­сто спе­ку­ля­тив­ным отво­дом Мей­я­су? Мей­я­су отвер­га­ет пифа­го­ре­изм, отри­цая реаль­ность мате­ма­ти­че­ских выска­зы­ва­ний, но сохра­няя при этом реаль­ность их рефе­рен­тов. И здесь он вновь сле­ду­ет за Бадью, кото­рый раз­вен­чи­ва­ет дан­ный вопрос корот­кой ремар­кой в сво­ей рабо­те Бытие и собы­тие, утвер­ждая, что «нет ника­ких осно­ва­ний утвер­ждать, что бытие qua бытие есть чис­ло, толь­ко если мы не мыс­лим в пифа­го­рей­ской тра­ди­ции»27. Дей­стви­тель­но ли раци­о­на­ли­сты отвер­га­ют при­рав­ни­ва­ние бытия к мате­ма­ти­ке как убер-раци­о­на­ли­сти­че­ский, апри­ор­ный домы­сел? Дей­стви­тель­но ли для это­го «нет ника­ких осно­ва­ний»? Напро­тив: толь­ко такая гипо­те­за может спа­сти мате­ма­ти­че­ски обос­но­ван­ные (ме)онтологии от их пла­чев­ной неспо­соб­но­сти полу­чить доступ к эмпи­ри­че­ской реаль­но­сти посред­ством отри­ца­ния вся­ко­го онто­ло­ги­че­ско­го раз­ли­чия и посред­ством сов­ме­ще­ния с эмпи­ри­че­ски­ми иссле­до­ва­ни­я­ми физи­ков (а в дей­стви­тель­но­сти — под­твер­жде­ния ими). Тогда в мате­ма­ти­че­ских выска­зы­ва­ни­ях фор­ма и содер­жа­ние выра­же­ния были бы пол­но­стью изо­морф­ны, тем самым отве­чая на фено­ме­но­ло­ги­че­ское обви­не­ние в том, что Мей­я­су сме­ши­ва­ет их [фор­му и содер­жа­ние] в одно.

Пре­иму­ще­ство тези­са Тег­мар­ка заклю­ча­ет­ся в том, что он сле­ду­ет базо­вым пра­ви­лам умо­за­клю­че­ния к наи­луч­ше­му объ­яс­не­нию в поль­зу успе­ха физи­че­ских наук. Мей­я­су, в свою оче­редь — сохра­няя раз­ли­чие меж­ду мате­ма­ти­кой и физи­кой — выбо­роч­но исполь­зу­ет физи­ку для постро­е­ния сво­е­го аргу­мен­та, что­бы затем отверг­нуть её на раци­о­на­ли­сти­че­ских осно­ва­ни­ях как «толь­ко лишь опи­са­ние наше­го мира, а не опи­са­ние бытия само­го по себе», посколь­ку «то, что мы назы­ва­ем объ­яс­не­ни­ем, — это ком­плекс­ное опи­са­ние наше­го мира <…> но в конеч­ном ито­ге оно экс­пе­ри­мен­таль­но, оно пред­став­ля­ет собой экс­пе­ри­мент, в силу того, что это факт: физи­че­ские зако­ны при­ме­ни­мы к фак­там — они долж­ны быть экс­пе­ри­мен­таль­ны­ми, а не раци­о­наль­ны­ми». Если мы при­мем пози­цию Тег­мар­ка, физи­ка ста­но­вит­ся экс­пе­ри­мен­таль­ной мате­ма­ти­кой, раз­ру­шая раз­ли­чие меж­ду раци­о­на­лиз­мом и эмпи­риз­мом (или, точ­нее, меж­ду экс­пе­ри­мен­таль­ной и спе­ку­ля­тив­ной фило­со­фи­ей): посред­ством — раци­о­на­ли­сти­че­ско­го — рас­кры­тия боль­ше­го чис­ла мате­ма­ти­че­ских струк­тур, мы откры­ва­ем боль­шую часть эмпи­ри­че­ской реальности.

Дан­ный тезис мож­но обос­но­вать пере­хо­дом от мате­ма­ти­че­ской интер­пре­та­ции наблю­да­е­мых зако­но­мер­но­стей к тео­ре­ти­че­ской рабо­те, исполь­зу­ю­щей новые мате­ма­ти­че­ские мето­ды для пред­ска­за­ния суще­ство­ва­ния до сих пор не наблю­дав­ших­ся сущ­но­стей и фено­ме­нов, что име­ло место в физи­ке по край­ней мере с пер­вых деся­ти­ле­тий два­дца­то­го века: уже в 1931 году Поль Дирак утвер­ждал, что

сей­час в тео­ре­ти­че­ской физи­ке есть жду­щие сво­е­го реше­ния фун­да­мен­таль­ные про­бле­мы <…> реше­ние кото­рых потре­бу­ет, как мож­но пред­по­ло­жить, ещё более реши­тель­но­го пере­смот­ра наших фун­да­мен­таль­ных кон­цеп­ций, чем это было до сих пор. Весь­ма веро­ят­но, что эти изме­не­ния будут столь вели­ки, что дости­же­ние необ­хо­ди­мых новых идей пря­мы­ми попыт­ка­ми сфор­му­ли­ро­вать опыт­ные дан­ные в мате­ма­ти­че­ских тер­ми­нах будет лежать за пре­де­ла­ми силы чело­ве­че­ско­го интел­лек­та. Поэто­му в буду­щем тео­ре­ти­кам при­дёт­ся при­бег­нуть к менее пря­мо­му пути. Наи­бо­лее мощ­ный спо­соб про­дви­же­ния, кото­рый мож­но пред­ло­жить сей­час, состо­ит, пожа­луй, в том, что­бы исполь­зо­вать все ресур­сы чистой мате­ма­ти­ки в попыт­ках завер­шать и обоб­щать мате­ма­ти­че­ский фор­ма­лизм, обра­зу­ю­щий соот­вет­ству­ю­щую осно­ву тео­ре­ти­че­ской физи­ки, и после каж­до­го успе­ха в этом направ­ле­нии пытать­ся интер­пре­ти­ро­вать новые мате­ма­ти­че­ские явле­ния в тер­ми­нах физи­че­ских реаль­но­стей (посред­ством про­це­ду­ры типа прин­ци­па отож­деств­ле­ния Эддинг­то­на)28.

Воз­мож­но, оба пред­ме­та в кон­це кон­цов сольют­ся, и каж­дая область чистой мате­ма­ти­ки будет иметь физи­че­ские при­ло­же­ния, при­чём их важ­ность в физи­ке ста­нет про­пор­ци­о­наль­на их инте­рес­но­сти в мате­ма­ти­ке29.

Мате­ма­ти­че­ское и не-мате­ма­ти­че­ское содер­жа­ние физи­че­ских тео­рий сего­дня зача­стую невоз­мож­но раз­де­лить, если толь­ко — сле­дуя при­ме­ру Тег­мар­ка — не при­ме­нить брит­ву Окка­ма для уда­ле­ния не-мате­ма­ти­че­ской «нагруз­ки», кото­рая всё ещё сцеп­ле­на с мате­ма­ти­че­ской струк­ту­рой, нагруз­ки, кото­рая, будучи не пред­ста­ви­ма в виде урав­не­ний, и пото­му ука­зы­ва­ет на некое внут­ренне непо­зна­ва­е­мое и не под­да­ю­ще­е­ся коли­че­ствен­ной оцен­ке свой­ство, под­ры­ва­ет (про­ве­рен­ную) пред­ска­за­тель­ную силу мате­ма­ти­че­ских тео­рий. Оста­ёт­ся лишь де-суб­стан­ци­о­на­ли­зи­ро­ван­ное мате­ма­ти­че­ское опи­са­ние «сущ­но­стей» в про­стых тер­ми­нах реля­ци­он­ной струк­ту­ры, при­чём их при­над­леж­ность к струк­ту­ре явля­ет­ся их един­ствен­ным свойством.

Но можем ли мы сохра­нить мей­я­сов­скую необ­хо­ди­мость кон­тин­гент­но­сти, при­няв ГМВ? Тот факт, что Тег­марк поме­ща­ет мате­ма­ти­че­ские струк­ту­ры вне про­стран­ства и вре­ме­ни (дей­стви­тель­но, мате­ма­ти­че­ские струк­ту­ры и есть про­стран­ство и вре­мя) пре­вра­ща­ет их в неиз­мен­ные сущ­но­сти: вре­мя, кото­рое, как утвер­жда­ет Мей­я­су, спо­соб­но порож­дать любую воз­мож­ность из не-тота­ли­зи­ру­е­мо­го вир­ту­аль­но­го резер­ву­а­ра воз­мож­но­стей, обна­ру­жи­ва­ет себя толь­ко внут­ри струк­тур. Точ­нее, Тег­марк утвер­жда­ет, что вре­мя, по-види­мо­му, про­хо­дит с точ­ки зре­ния тех ССП, кото­рые обла­да­ют лишь частич­ным пони­ма­ни­ем струк­ту­ры, в то вре­мя как кор­рект­ная про­стран­ствен­но-вре­мен­ная репре­зен­та­ция все­лен­ной поз­во­ли­ла бы нам «видеть» про­стран­ство и вре­мя таки­ми, какие они есть: веч­но поме­щён­ны­ми в саму струк­ту­ру. Одна­ко, с точ­ки зре­ния Мей­я­су, мы долж­ны пере­осмыс­лить дан­ную тота­ли­зи­ру­ю­щую струк­ту­ру в све­те пре­вос­ход­ства гипер-Хао­са, посколь­ку такой детер­ми­нист­ский под­ход при­вёл бы нас обрат­но к дог­ма­ти­че­ской мета­фи­зи­ке: «когда Бог счи­та­ет и раз­мыш­ля­ет, сози­да­ет­ся мир»30. Воз­мож­ность непред­ска­зу­е­мо­го, собы­тий­но­го [evental], нераз­ре­ши­мо­го [undecidable] не может быть огра­ни­че­на мате­ма­ти­че­ской замкну­то­стью, но при­во­дит­ся в испол­не­ние с помо­щью мате­ма­ти­че­ской про­из­воль­но­сти: мате­ма­ти­ку нель­зя отож­де­ствить с веч­ной, заду­ман­ной боже­ствен­ным струк­ту­рой. Одна­ко для того, что­бы объ­яс­нить успех нау­ки (и избе­жать при­скорб­ных «диви­но­ло­ги­че­ских» писа­ний Мей­я­су), мы долж­ны пред­ста­вить всю (мате­ма­ти­че­скую) все­лен­ную как с необ­хо­ди­мо­стью кон­тин­гент­ную в смыс­ле отсут­ствия внеш­не­го кау­заль­но­го прин­ци­па при сохра­не­нии сла­бой внут­рен­ней струк­тур­ной после­до­ва­тель­но­сти, демон­стри­ру­ю­щей про­стые закономерности.

Тотальность без содержания, структуры без опор

Теперь, я пола­гаю, мы можем наи­бо­лее про­дук­тив­но поме­стить про­ект Мей­я­су в одну плос­кость с осо­бым про­ек­том высво­бож­де­ния при­сут­ствия [evacuation of presence] (суб­стан­ции, смыс­ла, тоталь­но­сти), осу­ществ­лён­ным в рабо­тах Але­на Бадью и Жака Дер­ри­да. Про­ци­ти­ру­ем последнего:

Все, что неиз­мен­но свя­зы­ва­ло логос с фоне, ока­за­лось огра­ни­че­но мате­ма­ти­кой, про­гресс кото­рой тес­ней­шим обра­зом при­вя­зан к прак­ти­ке нефо­не­ти­че­ской запи­си <…> Одна­ко рас­про­стра­не­ние мате­ма­ти­че­ских нота­ций и вооб­ще фор­ма­ли­за­ция пись­ма долж­на быть очень мед­лен­ной и очень разум­ной, по край­ней мере если мы хотим, что­бы она дей­стви­тель­но захва­ти­ла обла­сти, до сих пор из неё изъятые.

<…>

Не надо так­же дове­рять «наив­но­сти» обли­ка фор­ма­лиз­ма и мате­ма­тиз­ма, одна из вто­ро­сте­пен­ных функ­ций кото­рых была в мета­фи­зи­ке, не забу­дем это­го, функ­ци­ей вос­пол­не­ния и под­твер­жде­ния лого­цен­три­че­ской тео­ло­гии, кото­рую они мог­ли, с дру­гой сто­ро­ны, оспа­ри­вать. Так, у Лейб­ни­ца про­ект уни­вер­саль­ной харак­те­ри­сти­ки, мате­ма­ти­че­ской и не-фоне­ти­че­ской, неот­де­лим от мета­фи­зи­ки про­сто­го пер­во­на­ча­ла и тем самым от суще­ство­ва­ния боже­ствен­но­го разу­ма, боже­ствен­но­го логоса. Дей­стви­тель­ный про­гресс мате­ма­ти­че­ской нота­ции идёт, таким обра­зом, рука об руку с декон­струк­ци­ей мета­фи­зи­ки, с глу­бо­ким обнов­ле­ни­ем самой мате­ма­ти­ки и всей кон­цеп­ции нау­ки, моде­лью кото­рой все­гда была математика.

<…>

Грам­ма­то­ло­гия долж­на декон­стру­и­ро­вать всё то, что свя­зы­ва­ет кон­цеп­ты и нор­мы науч­но­сти с онто-тео­ло­ги­ей, с лого­цен­триз­мом, с фоно­ло­гиз­мом. Это рабо­та гро­мад­ная и нескон­ча­е­мая, кото­рая долж­на посто­ян­но избе­гать того, что­бы раз­ру­ше­ние клас­си­че­ско­го про­ек­та нау­ки сно­ва соскаль­зы­ва­ло в дона­уч­ный эмпи­ризм. Это пред­по­ла­га­ет сво­е­го рода двой­ную бух­гал­те­рию в грам­ма­то­ло­ги­че­ской прак­ти­ке: надо одно­вре­мен­но вый­ти из мета­фи­зи­че­ских пози­ти­виз­ма и сци­ен­тиз­ма — и акцен­ти­ро­вать то, что в фак­ти­че­ской науч­ной рабо­те спо­соб­ству­ет её избав­ле­нию от мета­фи­зи­че­ских гипо­тез, тяго­те­ю­щих от самых её исто­ков на её опре­де­ле­нии и её дви­же­нии. Надо про­сле­жи­вать и кон­со­ли­ди­ро­вать то, что в науч­ной прак­ти­ке все­гда уже начи­на­ло выхо­дить за лого­цен­три­че­ское закры­тие31.

Раз­ве высво­бож­де­ние мате­ма­ти­ки — а вме­сте с ней и нау­ки — у Мей­я­су (а так­же Бадью) от мета­фи­зи­че­ских уз необ­хо­ди­мо­сти и присутствия/единства, — это не всё тот же про­ект по лока­ли­за­ции точек раз­ры­ва онто­ло­ги­че­ской закры­то­сти? Раз­ве раз­рыв Мей­я­су с прин­ци­пом доста­точ­но­го осно­ва­ния не раз­ру­ша­ет дого­вор меж­ду мате­ма­ти­кой и её боже­ствен­ным гаран­том, её веч­ным лого­сом? Не явля­ет­ся ли его целью обви­не­ние тех онто­ло­гий, «пре­сле­ду­е­мых рас­се­и­ва­ни­ем При­сут­ствия и утра­той исто­ка», что­бы подо­рвать «(лож­ный) тезис онто­ло­гий при­сут­ствия о том, что “еди­ное суще­ству­ет” [the one is]», и заме­нить его «ради­каль­но вычи­та­ю­щим [subtractive] изме­ре­ни­ем бытия», (ме)онтологией, кото­рая «декон­стру­и­ру­ет вся­кий эффект-еди­но­го [one-effect]»?32. И раз­ве все эти начи­на­ния в конеч­ном ито­ге не направ­ле­ны на улуч­ше­ние («кон­со­ли­да­цию») нау­ки как тако­вой, посред­ством избав­ле­ния от вво­дя­щих в заблуж­де­ние кон­цеп­ту­аль­ных предрассудков?

Про­ект Мей­я­су в кон­тек­сте есте­ствен­ных наук тогда мож­но при­рав­нять к раци­о­на­ли­сти­че­ской про­грам­ме пере­смот­ра мета­фи­зи­че­ских пред­по­сы­лок, кото­рые лежат в самом корне нау­ки, дик­ту­ю­щих детер­ми­нист­ское пони­ма­ние мате­ма­ти­ки, не отсту­пая при этом обрат­но к «до-науч­но­му эмпи­риз­му». Под­ве­сти Мей­я­су к край­ней фор­ме пифа­го­ре­из­ма и сохра­нить его неосно­ва­ние в каче­стве моду­са мате­ма­ти­ки озна­ча­ло бы допу­стить кон­струк­тив­ное про­чте­ние: необ­хо­ди­мость кон­тин­гент­но­сти при­су­ща самой мате­ма­ти­ке как тако­вой, и — посколь­ку мате­ма­ти­ка пред­став­ля­ет собой всё, что есть — след­стви­ем это­го явля­ет­ся то, что реаль­ность в целом внут­ренне непро­ти­во­ре­чи­ва [consistent], но абсо­лют­но без­основ­на. Дру­ги­ми сло­ва­ми, она [реаль­ность] — это диф­фе­рен­ци­аль­ная струк­ту­ра, харак­те­ри­зу­ю­ща­я­ся отсут­стви­ем истока/причины, кото­рый осно­ван на неустой­чи­вой пусто­те, кото­рая «рас­се­я­на повсю­ду, нигде и вез­де»33, это центр, кото­рый «не при­над­ле­жит ника­кой тоталь­но­сти», посколь­ку «центр её в ином месте»34. Воз­мож­ность непо­сред­ствен­но­го вос­при­я­тия [intuition] струк­ту­ры, осно­ван­ной на точ­ке неопре­де­лён­но­сти, на гипо-имма­нент­ном ничто (будь то пусто­та или фор­маль­ная игра раз­ли­чий) про­сле­жи­ва­ет­ся от про­ек­та декон­струк­ции Дер­ри­да, направ­лен­но­го на выяв­ле­ние «чего-то тако­го, что не смог­ло при­сут­ство­вать в исто­рии фило­со­фии, что и нигде не при­сут­ству­ет»35, к акси­о­ма­ти­че­ско­му про­ек­ту Бадью по опре­де­ле­нию это­го «при­зрач­но­го остат­ка <…> одно­вре­мен­но ото­всю­ду исклю­чён­но­го, и, соот­вет­ствен­но, явля­ю­ще­го­ся соб­ствен­ным про­яв­ле­ни­ем, и нико­гда не име­ю­ще­го­ся в нали­чии [never present]»36 как подо­ба­ю­ще­го наиме­но­ва­ния бытия (пусто­ты), и в дока­за­тель­стве отсут­ствия какой-либо мета­фи­зи­че­ской опо­ры эмпи­ри­че­ской реаль­но­сти и мате­ма­ти­ки Мей­я­су. В про­ти­во­вес (до-кан­то­ров­ско­му) пони­ма­нию математики/реальности, «але­а­тор­ная грань» кото­ро­го оста­ёт­ся «гомо­ген­ной исчис­ле­нию, в рам­ках поряд­ка исчис­ля­е­мо­го <…> [оттал­ки­ва­ясь] от веро­ят­ност­ной кван­ти­фи­ка­ции и всё ещё <…> [пре­бы­вая] в том же поряд­ке и в поряд­ке того же само­го <…> где нет и сле­да абсо­лют­но­го удив­ле­ния»37, необ­хо­ди­мо про­лить свет на «запаз­ды­ва­ние струк­тур <…> [на] избы­точ­ный гори­зонт рас­со­гла­со­ван­но­сти [inconsistency], струк­ту­ры кото­ро­го с точ­ки зре­ния конеч­ной мыс­ли явля­ют­ся лишь эффек­та­ми»38.

Имен­но дан­ные обя­за­тель­ства при­во­дят к тому, что Мей­я­су ата­ку­ет кор­ре­ля­ци­о­нист­ское сме­ше­ние исти­ны и позна­ния, и пони­ма­ет реаль­ное как то, что укло­ня­ет­ся39 от невоз­мож­ной тота­ли­за­ции, будь она струк­ту­ри­ро­ва­на вокруг син­те­ти­че­ской опе­ра­ции субъ­ек­та или вокруг мета­фи­зи­че­ско­го прин­ци­па детер­ми­ни­сти­че­ской закры­то­сти: цель состо­ит в том, что­бы кро­пот­ли­во прий­ти к согла­ше­нию о «мета­фи­зи­ке без мета­фи­зи­ки». Как недав­но выска­зал­ся сам Мейясу:

мета­фи­зи­ка, сфор­ми­ро­ван­ная рабо­та­ми сво­их вели­ких оппо­нен­тов — сво­и­ми раз­во­ро­та­ми (Ниц­ше), раз­ру­ше­ни­ем (Хай­дег­гер), тера­пев­ти­че­ским рас­тво­ре­ни­ем (Вит­ген­штейн) или декон­струк­ци­ей (Дер­ри­да) — пред­ста­ёт перед нами одно­вре­мен­но и как необык­но­вен­ное насле­дие, уни­каль­ное сокро­ви­ще мыс­ли, к кото­ро­му мы всё ещё можем обра­тить­ся, и вме­сте с тем ста­вит перед нами совер­шен­но новую и захва­ты­ва­ю­щую зада­чу: как выра­бо­тать совре­мен­ную мета­фи­зи­ку, спо­соб­ную дать пред­став­ле­ние, пусть даже и хруп­кое, о нашей жиз­ни сила­ми лишь чистой мыс­ли, спо­соб­ную «оста­вить поза­ди» эти зна­чи­тель­ные про­ек­ты по «сно­су и раз­бор­ке» [demolition], кото­ры­ми пол­нит­ся весь два­дца­тый век?40.

Пыта­ясь дать ответ на мой исход­ный вопрос, (рас­смот­рен­ный здесь) про­ект по пред­ло­же­нию ква­зи-пифа­го­рей­ской мета­фи­зи­ки мате­ма­ти­че­ской кон­тин­гент­но­сти Мей­я­су — (спе­ку­ля­тив­ный?) мате­ри­а­лизм, если такой калам­бур будет про­сти­те­лен — мож­но опре­де­лить как гипер-раци­о­на­ли­сти­че­скую фило­со­фию нау­ки, руко­вод­ству­ю­щу­ю­ся допу­ще­ни­ем о том, что «сила­ми лишь чистой мыс­ли» мож­но обна­ру­жить и рас­тво­рить почтен­ные мета­фи­зи­че­ские прин­ци­пы, кото­рые заве­до­мо при­сут­ству­ют внут­ри кон­цеп­ту­аль­ной схе­мы, кото­рая при­ме­ня­ет­ся по отно­ше­нию к науч­ной мето­до­ло­гии. Одна­ко, такая раци­о­на­ли­сти­че­ская ата­ка на мета­фи­зи­ку едва ли убе­дит фило­со­фа нау­ки, пыта­ю­ще­го­ся постро­ить науч­ный реа­лизм с помо­щью эмпи­ри­че­ских средств (не гово­ря уже об эмпи­ри­ке-кон­струк­ти­ви­сте, для кото­ро­го все мета­фи­зи­че­ские спе­ку­ля­ции явля­ют­ся бес­смыс­лен­ны­ми flatus vocis) и при­ми­рить эмпи­ри­цист­ские коле­ба­ния с необ­хо­ди­мо­стью либо номо­ло­ги­че­ской, либо кау­заль­ной кон­цеп­ции науч­но­го объ­яс­не­ния. Столк­нув­шись с этим рас­ко­лом, мы мог­ли бы архи­ви­ро­вать его как ещё один при­мер ана­ли­ти­ко-кон­ти­нен­таль­но­го раз­ры­ва: с одной сто­ро­ны — вни­ма­тель­ный к нау­ке ана­ли­ти­че­ский метод, а с дру­гой — непо­кор­ная кон­ти­нен­таль­ная (анти)метафизика, склон­ная к необос­но­ван­ным транс­цен­ден­таль­ным аргу­мен­там. Я хочу пред­по­ло­жить, что эта непри­ми­ри­мость не явля­ет­ся неиз­беж­ной: мета­фи­зи­че­ские тео­рии не долж­ны пол­но­стью «счи­ты­вать­ся» с резуль­та­тов экс­пе­ри­мен­тов (кото­рые сами зача­стую откры­ты для более чем одной интер­пре­та­ции) и не могу быть апри­ор­ны­ми каби­нет­ны­ми измыш­ле­ни­я­ми. Вме­сте с Мей­я­су мы можем ото­звать леги­тим­ность мета­фи­зи­ки, кото­рая про­из­воль­но порож­да­ет (суб­стан­ци­аль­ные) сущ­но­сти и свой­ства, но содей­ство­вать раци­о­на­лиз­му, кото­рая ста­вит под сомне­ние базо­вые (струк­тур­ные) кон­цеп­ту­аль­ные усло­вия наше­го опы­та. Моя попыт­ка «спа­сти» спе­ку­ля­тив­ную аван­тю­ру Мей­я­су от попа­да­ния в мусор­ную кор­зи­ну нау­ки для эпи­сте­ми­че­ски нере­ле­вант­ных идей — пред­ло­жив «матем-мате­ри­а­ли­сти­че­ское» [matherialist] про­чте­ние его фило­со­фии кон­тин­гент­но­сти — это спо­соб воз­ве­сти под­мост­ки, кото­рые будут опо­рой как для экс­пе­ри­мен­таль­ной нау­ки, так и для раци­о­наль­ных спе­ку­ля­ций в каче­стве леги­тим­ных средств иссле­до­ва­ния реаль­но­сти. Тот факт, что наши мета­фи­зи­че­ские тео­рии долж­ны быть сов­ме­сти­мы с теми свой­ства­ми реаль­но­сти, кото­рые мы регу­ляр­но иссле­ду­ем и исполь­зу­ем (в науч­ной прак­ти­ке и в повсе­днев­ных дей­стви­ях), не озна­ча­ет, что прин­цип, кото­ро­му сле­ду­ет сле­до­вать во вре­мя испол­не­ния неотъ­ем­ле­мой и бес­ко­неч­ной обя­зан­но­сти по осво­бож­де­нию наших мета­фи­зи­че­ских кон­цеп­ций от их исто­ри­че­ски уна­сле­до­ван­ных огра­ни­че­ний, — это про­яв­ле­ние здра­во­мыс­лия: если и есть какая-то осо­бен­ность реаль­но­сти самой по себе, кото­рую мы можем с уве­рен­но­стью пред­ска­зы­вать, то это её спо­соб­ность раз­ру­шать гори­зон­ты здра­во­го смысла.

Fabio Gironi
Фабио Джи­ро­ни

Неза­ви­си­мый иссле­до­ва­тель, Уни­вер­си­тет Кар­диф­фа. Кни­ги: «The Legacy of Kant in Sellars and Meillassoux» и «Naturalizing Badiou: Mathematical Ontology and Structural Realism».

twitter.com/fabio_gironi
  1. Quentin Meillassoux, After Finitude. An Essay on the Necessity of Contingency, with a Preface by Alain Badiou. Trans. Ray Brassier (London: Continuum, 2008), p. 7, далее — AF. [Квен­тин Мей­я­су, После конеч­но­сти: Эссе о необ­хо­ди­мо­сти кон­тин­гент­но­сти. Пер. Л. Мед­ве­де­вой, (Ека­те­рин­бург; Москва: Каби­нет­ный учё­ный, 2015), с. 14–15. Далее — ПК.] 
  2. AF, p. 126 [ПК, с. 190]. 
  3. Lee Braver, A Thing of This World. A History of Continental Anti-Realism (Evanston, IL: Northwestern University Press, 2007), p. 79. 
  4. Quentin Meillassoux, “Time without Becoming”. Доклад, пред­став­лен­ный в Цен­тре иссле­до­ва­ний совре­мен­ной евро­пей­ской фило­со­фии, Мидл­сек­ский уни­вер­си­тет, Лодон, 8 мая 2008, p. 1. .далее — TWB [Квен­тин Мей­я­су, Вре­мя без ста­нов­ле­ния. Пер. А. Писа­ре­ва. URL: https://gefter.ru/archive/7657. Далее — ВБС]. 
  5. В зна­ме­ни­том отрыв­ке о сво­ём «дог­ма­ти­че­ском сне» Кант пишет: «Я охот­но при­зна­юсь: заме­ча­ние Дави­да Юма было имен­но тем, что впер­вые — мно­го лет тому назад — пре­рва­ло мою дог­ма­ти­че­скую дре­мо­ту и дало моим изыс­ка­ни­ям в обла­сти спе­ку­ля­тив­ной фило­со­фии совер­шен­но иное направ­ле­ние». Immanuel Kant, Prolegomena to Any Future Metaphysics. Trans. Gary Hatfield (Cambridge: CUP, 2009), p. 10 (4:260). [Имма­ну­ил Кант, Про­ле­го­ме­ны ко вся­кой буду­щей мета­фи­зи­ке, кото­рая может появить­ся как нау­ка / Кант, Сочи­не­ния. В 8‑ми т. Т. 4 (М.: Чоро, 1994), с. 11]. Реа­про­при­и­руя дан­ный тер­мин, Мей­я­су жела­ет вос­ста­но­вить юмов­ский посыл через кор­рек­ти­ров­ку оши­боч­но­го пони­ма­ния послед­не­го Кан­том. 
  6. AF, p. 5 [ПК, с. 12]. 
  7. Что­бы в пол­ной мере осо­знать назна­че­ние мей­я­сов­ско­го опро­вер­же­ния прин­ци­па доста­точ­но­го осно­ва­ния и анти­тео­ло­ги­че­скую подо­плё­ку дан­но­го шага, сле­ду­ет пом­нить о том, что Лейб­ниц ввёл прин­цип доста­точ­но­го осно­ва­ния для того, что­бы допу­стить суще­ство­ва­ние кон­тин­гент­но­сти, а так­же о том, как дан­ный про­ект, одна­ко, под­ры­ва­ет­ся внут­рен­ним про­ти­во­ре­чи­ем, кото­рый, в конеч­ном счё­те, вызван тео­ло­ги­че­ски­ми воз­зре­ни­я­ми Лейб­ни­ца. Джи­воне хоро­шо объ­яс­ня­ет т. н. пара­докс фило­со­фии Лейб­ни­ца: «без­услов­но, посред­ством прин­ци­па доста­точ­но­го осно­ва­ния Лейб­ниц хочет обес­пе­чить кон­тин­гент­ность мира. И в логи­че­ском плане это пред­став­ля­ет­ся неопро­вер­жи­мым. Этот мир — лишь один из воз­мож­ных миров. Это нечто, кото­рое есть, есть пото­му, что его потен­ци­аль­ное бытие было пре­вра­ще­но в бытие на осно­ва­нии прин­ци­па доста­точ­но­го осно­ва­ния. Но уже на онто­ло­ги­че­ском плане вопрос ста­но­вит­ся про­бле­ма­тич­ным. Когда при­чи­на это­го нечто свя­зы­ва­ет­ся с сери­ей при­чин, кото­рые ведут к конеч­ной при­чине, пере­ста­ёт быть ясным, как мож­но сохра­нить акту­аль­ность нечто, отно­ся­ще­го­ся к кате­го­рии воз­мож­но­сти, от соскаль­зы­ва­ния в бытие. Соот­вет­ствен­но, на тео­ло­ги­че­ском плане мы име­ем дело с насто­я­щим пара­док­сом. Суще­ству­ю­щее, кон­тин­гент­ное, то, что есть как бытие, кото­рое может быть иным, име­ет в каче­стве сво­е­го осно­ва­ния необ­хо­ди­мое бытие. И это необ­хо­ди­мое бытие слу­жит для него обос­но­ва­ни­ем в силу того, что оно явля­ет­ся конеч­ной при­чи­ной. Сле­до­ва­тель­но, необ­хо­ди­мость. Необ­хо­ди­мость, при кото­рой необ­хо­ди­мое бытие пре­об­ра­зу­ет сво­бо­ду, кото­рую оно при­зва­но защи­щать. И здесь дей­стви­тель­но кро­ет­ся пара­докс фило­со­фии Лейб­ни­ца. Как толь­ко ничто изгна­но, суще­ству­ю­щее стре­мит­ся к пре­об­ра­зо­ва­нию в каче­стве воз­мож­но­го, кото­рое с необ­хо­ди­мо­стью обре­та­ет бытие. Вещи “doivent exister” [долж­ны суще­ство­вать] имен­но так и никак ина­че <…> С точ­ки зре­ния Лейб­ни­ца, фун­да­мен­таль­ный вопрос [поче­му есть нечто, а не ничто?] мож­но леги­тим­ным обра­зом про­чи­ты­вать так, как если бы он пред­став­лял собой ответ. Давай­те убе­рём вопро­си­тель­ный знак, и пусть вопро­су пред­ше­ству­ет сле­ду­ю­щий тезис: Бог есть осно­ва­ние бытия. Тогда мы полу­чим: Бог есть осно­ва­ние бытия, пото­му что есть нечто, а не ничто, — имен­но то, что хотел утвер­ждать Лейб­ниц». Sergio Givone, Storia del Nulla (Roma and Bari: Laterza, 2003), p. 186. Пере­вод мой. 
  8. Quentin Meillassoux, “Spectral Dilemma”. Collapse, Vol. IV (2009), pp. 261–275 (pp. 273–274) [Квен­тин Мей­я­су, Дилем­ма при­зра­ка. Логос 2013. № 2 (92), сс. 70–80 (с. 79)]. 
  9. На осно­ва­нии это­го уточ­не­ния Мей­я­су пере­име­но­вы­ва­ет свой прин­цип в «прин­цип фак­ту­аль­но­сти». Я буду про­дол­жать ссы­лать­ся на «прин­цип неосно­ва­ния», исхо­дя из сооб­ра­же­ний бла­го­зву­чия. 
  10. Ibid., p. 126 [Там же, сс. 190–191]. Этот амби­ци­оз­ный про­ект пол­но­го обнов­ле­ния фило­со­фии под­дер­жи­ва­ет Ален Бадью, кото­рый в сво­ём пре­ди­сло­вии к кни­ге Мей­я­су пишет, что «Мей­я­су открыл новый путь в исто­рии фило­со­фии, кото­рая до сих пор вос­при­ни­ма­лась в каче­стве исто­рии того, что зна­чит позна­вать; путь, кото­рый обхо­дит кано­ни­че­ское раз­ли­чие Кан­та меж­ду “дог­ма­тиз­мом”, “скеп­ти­циз­мом” и “кри­ти­кой”. Да, суще­ству­ет абсо­лют­ная логи­че­ская необ­хо­ди­мость. Да, суще­ству­ет ради­каль­ная кон­тин­гент­ность. Да, мы можем помыс­лить то, что есть, и такое мыш­ле­ние нико­им обра­зом не зави­сит от яко­бы кон­сти­ту­и­ру­ю­ще­го субъ­ек­та» (Ibid., p. vii). 
  11. Quentin Meillassoux, “Contingence et Absolutisation de l‘Un” [Кон­тин­гент­ность и абсо­лю­ти­за­ция Еди­но­го]. Доклад на кон­фе­рен­ции, состо­яв­шей­ся в уни­вер­си­те­те Сор­бон­ны в ходе кол­ло­кви­у­ма “Métaphysique, ontologie, hénologie” [Мета­фи­зи­ка, онто­ло­гия, гено­ло­гия], Paris‑I, 2008. Пере­вод мой. 
  12. Quentin Meillassoux, Florian Hecker, and Robin Mackay “Document 1” (2010), p. 8. URL: http://www.urbanomic.com/archives/Documents‑1.pdf [дата досту­па: 15.02.2011]. Далее — Meillassoux, Hecker and Mackay. 
  13. Как ясно выра­зил­ся кос­мо­лог Робер­то Тро­т­та, «мы все­гда пред­по­ла­га­ем — и не можем обой­тись без это­го — что зако­ны физи­ки одни и те же здесь, на Андро­ме­де и в самом нача­ле вре­мён, что явля­ет­ся очень боль­шим допу­ще­ни­ем. Но мы мало что можем сде­лать, если не будем исхо­дить из это­го очень серьёз­но­го допу­ще­ния» (Roberto Trotta, “Dark Matter. Probing the Arche-Fossil”. Collapse Vol. II (2007), pp. 83–169, (p. 119). Кур­сив мой). Допу­ще­ние об инва­ри­ант­но­сти зако­нов во вре­ме­ни полу­чи­ло мате­ма­ти­че­скую фор­ма­ли­за­цию в тео­ре­мах Эмми Нётер, свя­зы­ва­ю­щих сим­мет­рию и зако­ны сохра­не­ния, кото­рые утвер­жда­ют, что для каж­дой физи­че­ской систе­мы, обла­да­ю­щей свой­ством сим­мет­рии, суще­ству­ют фик­си­ро­ван­ные зако­ны сохра­не­ния (энер­гии, импуль­са и т. д.) (см. Katherine Brading and Harvey Brown, “Symmetries and Noether’s Theorems” in Symmetries in Physics: Philosophical Reflections, ed. by Katherine Brading and Elena Castellani (Cambridge: CUP, 20030, pp. 89–109). Одна­ко в рам­ках физи­ки пред­при­ни­ма­лись попыт­ки поста­вить это допу­ще­ние под сомне­ние, наи­бо­лее зна­чи­мой из кото­рых явля­ет­ся, веро­ят­но, гипо­те­за боль­ших чисел Поля Дира­ка, соглас­но кото­рой — в пря­мом рас­хож­де­нии с ОТО — зна­че­ние гра­ви­та­ци­он­ной посто­ян­ной G изме­ня­лось (умень­ша­лось) в ходе эво­лю­ции все­лен­ной. По сей день дан­ная гипо­те­за счи­та­ет­ся крайне мало­ве­ро­ят­ной и — несмот­ря на несколь­ко попы­ток най­ти ей при­ме­не­ние в каче­стве бази­са для постро­е­ния аль­тер­на­тив­ных кос­мо­ло­ги­че­ских тео­рий — осно­вы­ва­ет­ся на по пре­иму­ще­ству слу­чай­ных зна­че­ни­ях. 
  14. Ibid., p. 100 [Там же, с. 148]. Сво­и­ми аргу­мен­та­ми он обя­зан в дан­ном слу­чае Бадью, в част­но­сти, тому, что послед­ний рас­смат­ри­ва­ет онто­ло­гию с помо­щью мате­ма­ти­че­ских инстру­мен­тов тео­рии мно­жеств. 
  15. Quentin Meillassoux, “Potentiality and Virtuality”. Collapse Vol. II, (2007), pp. 55–81, p. 70. Далее — PV. 
  16. Мей­я­су (Ibid., p. 75) утвер­жда­ет, что тако­го рода тво­ре­ние дей­стви­тель­но сохра­ня­ет хри­сти­ан­ский иде­ал creatio ex-nihilo, но при этом очи­ща­ет его от мета­фи­зи­че­ско­го под­тек­ста и под­во­дит к его более без­дон­но­му смыс­лу: «поня­тие вир­ту­аль­но­сти <…> дела­ет воз­ник­но­ве­ние ex nihilo цен­траль­ным поня­ти­ем имма­нент­ной, неме­та­фи­зи­че­ской раци­о­наль­но­сти. Имма­нент­ной в том смыс­ле, что воз­ник­но­ве­ние ex nihilo пред­по­ла­га­ет, вопре­ки тра­ди­ци­он­но рели­ги­оз­но­му виде­нию тако­го рода поня­тий, что не суще­ству­ет прин­ци­па (боже­ствен­но­го или ино­го), кото­рый пре­вос­хо­дил бы чистую силу хао­са ста­нов­ле­ния; неме­та­фи­зи­че­ской в том смыс­ле, что ради­каль­ный отказ от вся­кой реаль­ной необ­хо­ди­мо­сти гаран­ти­ру­ет нам раз­рыв с Прин­ци­пом Доста­точ­но­го Осно­ва­ния, зна­ме­ну­ю­щим нача­ло». 
  17. Quentin Meillassoux in Ray Brassier, Iain Grant, Graham Harman and Quentin Meillassoux “Speculative Realism”. Collaps, Vol. III (2007), pp. 307–449 (p.444). 
  18. Мей­я­су (AF, p. 9, 10) [ПК, сс. 18–19] отно­сит к ним под­да­ю­щи­е­ся науч­но­му ана­ли­зу мате­ри­аль­ные остан­ки (архи­ис­ко­па­е­мые), несу­щие инфор­ма­цию о собы­ти­ях, пред­ше­ство­вав­ших появ­ле­нию чело­ве­че­ско­го созна­ния, что­бы раз­об­ла­чить неспо­соб­ность кор­ре­ля­ци­о­ни­стов пред­ло­жить бук­валь­ную интер­пре­та­цию тако­го рода собы­тий. Толь­ко учё­ные (реа­ли­сты) могут быть в пол­ной мере при­вер­же­ны неза­ви­си­мо­му от чело­ве­ка и транс­цен­дент­но­му отно­си­тель­но вери­фи­ка­ции [verification-transcendent] суще­ство­ва­нию реаль­ных нена­блю­да­е­мых собы­тий. 
  19. Клас­си­че­ское изло­же­ние см. Alan Musgrave, “The Ultimate Argument for Scientific Realism” in Robert Nola, ed., Relativism and Realism in Science (Dordrecht, Boston and London: Kluwer Academic Publishers, 1989), pp. 229–252. 
  20. Adrian Johnston, “Hume‘s Revenge. À Dieu, Meillassoux” in Levi Bryant, Nick Srniceck and Graham Harman (eds.), The Speculative Turn (Melbourne: Re:press, 2010), pp. 92–113 (p. 101). 
  21. Max Tegmark, “The Mathematical Universe”, Foundations of Physics, 38:2 (2008), pp. 101–150 (p. 102). Далее — MU. 
  22. Впро­чем, отнюдь не все без исклю­че­ния: Тег­марк отме­ча­ет, что най­дут­ся «мета­фи­зи­че­ские солип­си­сты» (MU, p. 102), напри­мер, при­вер­жен­цы копен­га­ген­ской интер­пре­та­ции кван­то­вой меха­ни­ки, кото­рые отверг­нут дан­ный тезис. Дей­стви­тель­но, Тег­марк уточ­ня­ет, что ГМВ «пред­став­ля­ет собой про­ти­во­по­лож­ную край­ность копен­га­ген­ской интер­пре­та­ции и дру­гих “интер­пре­та­ций от мно­же­ствен­но­сти миров” из обла­сти физи­ки, в кон­тек­сте кото­рых такие завя­зан­ные на чело­ве­ке поня­тия, как наблю­де­ние, зани­ма­ют фун­да­мен­таль­ное место» (MU, p. 139). 
  23. Тер­мин «струк­тур­ный реа­лизм» был вве­дён в дис­кус­сии о реа­лиз­ме и анти­ре­а­лиз­ме в кон­тек­сте фило­со­фии нау­ки Джо­ном Уор­ро­лом (в рабо­те “Structural Realism: The Best of Both Worlds?”, Dialectica, 43:1–2, (1989), pp. 99–124) , что­бы пред­ло­жить реа­ли­сти­че­скую пози­цию, спо­соб­ную про­ти­во­сто­ять как анти­ре­а­ли­сти­че­ско­му аргу­мен­ту о пес­си­ми­сти­че­ской мета-идунк­ции, так и согла­со­вы­вать­ся с так назы­ва­е­мым аргу­мен­том «чудес не быва­ет» в поль­зу науч­но­го реа­лиз­ма. Силь­ная мета­фи­зи­че­ская (онти­че­ская) интер­пре­та­ция дан­ной пози­ции (кото­рую мож­но резю­ми­ро­вать сло­ва­ми «нет ниче­го, кро­ме струк­ту­ры») была раз­об­ла­че­на Джейм­сом Лэдиме­ном (в рабо­те “What is Structural Realism?”, Studies in History and Philosophy of Science, 29:3, (1998), pp. 409–424) — в ста­тье, на кото­рую ссы­ла­ет­ся Тег­марк — и в послед­ствии защи­ща­лась Лэдиме­ном и Доном Рос­сом в их рабо­те Everything Must Go. Metaphysics Naturalized (Oxford: OUP, 2007). Заме­тим, одна­ко, что Лэди­мен не убеж­дён в воз­мож­но­сти урав­ни­ва­ния мате­ма­ти­че­ских и физи­че­ских струк­тур и заявил, когда был к это­му вынуж­ден, что «каса­тель­но того, в чём заклю­ча­ет­ся раз­ни­ца меж­ду кон­крет­ным обра­зом вопло­щён­ной мате­ма­ти­че­ской струк­ту­рой (физи­че­ской струк­ту­рой) и чисто мате­ма­ти­че­ской струк­ту­рой, я пола­гаю, что любые попыт­ки это [воз­мож­ность тако­го урав­ни­ва­ния] утвер­ждать в конеч­ном ито­ге — про­сто пустые сло­ва, кото­рые ниче­го не при­ба­вят к наше­му пони­ма­нию [име­ю­ще­го­ся меж­ду ними] раз­ли­чия. Я не пред­став­ляю, какие кон­цеп­ту­аль­ные ресур­сы мож­но было бы при­ме­нить, что­бы сооб­щить об этом раз­ли­чии боль­ше [, чем извест­но сего­дня], и кото­рое, если оно суще­ству­ет, име­ет столь фун­да­мен­таль­ное зна­че­ние (James Ladyman, “Who is afraid of scientism?”, Collapse Vol. V (2009), pp. 135–185 [pp. 166–167]). 
  24. См. Eugene Wigner, “The Unreasonable Effectiveness of Mathematics in the Natural Sciences” in Communications in Pure and Applied Mathematics, 13:1 (New York: John Wiley & Sons, Inc. 1960). 
  25. Как отме­ча­ет Мэд­ди, в фило­со­фии мате­ма­ти­ки дан­ный тер­мин «упо­треб­ля­ет­ся для обо­зна­че­ния взгля­дов само­го раз­но­го тол­ка, боль­шин­ство из кото­рых не осо­бен­но близ­ки пла­то­низ­му» (Penelope Maddy, Realism in Mathematics (Oxford: OUP, 1990), p. 21). В слу­чае Тег­мар­ка пла­то­ни­че­ски­ми эле­мен­та­ми дан­но­го тези­са явля­ют­ся вера в объ­ек­тив­ное, неза­ви­си­мое от разу­ма суще­ство­ва­ние мате­ма­ти­че­ских объ­ек­тов (струк­тур: мно­же­ства абстракт­ных объ­ек­тов и отно­ше­ний меж­ду ними), кото­рые обна­ру­жи­ва­ют­ся, а не созда­ют­ся раци­о­наль­ны­ми аген­та­ми и суще­ству­ют вне физи­че­ско­го про­стран­ства, веч­ны­ми (вне вре­ме­ни) и неиз­мен­ны­ми. 
  26. Johnston, p. 110. Джон­стон пред­ло­жил схо­жую кри­ти­ку идей Бадью в сво­ей рабо­те “What matter(s) in ontology. Alain Badiou, the hebb-event and materialism split from within”, Angelaki, 13:1 (2008), pp. 27–49. 
  27. Alain Badiou, Being and Event (London: Continuum, 2007), p. 24. 
  28. Paul Dirac, “Quantised Singularities in the Electromagnetic Field” in Proc. R. Soc. A, 133:60 (1931), pp. 1–13 (p. 1–2) [Поль Дирак, Кван­то­ван­ные син­гу­ляр­но­сти в элек­тро­маг­нит­ном поле / Дирак, П. А. М., Собра­ние науч­ных тру­дов. Т. II. Кван­то­вая тео­рия (науч­ные ста­тьи 1924–1947) (М.: ФИЗМАТЛИТ, 2003), сс. 388–398 (с. 388)]. 
  29. Paul Dirac, “The Relation Between Mathematics and Physics” in Proc. R. Soc. Edinburgh, 59, Part II (1939), pp. 122–129, (p. 3). URL: http://www.damtp.cam.ac.uk/strings02/dirac/speach.html [дата обра­ще­ния: 01.02.2011] [Поль Дирак, Отно­ше­ние меж­ду мате­ма­ти­кой и физи­кой / Мета­фи­зи­ка. 2015, № 3 (17), сс. 157–164 (сс. 159–160)]. 
  30. Gottfried Wilhelm Leibniz, Philosophical Papers and Letters (Dordrecht, Boston and London: Kluwer Academic Publishers, 1989), p. 185, n. 4 [Г. В. Лейб­ниц, Сочи­не­ния в четы­рёх томах, Т. 3. М.: Мысль, 1984, с. 693.] 
  31. Jacques Derrida, Positions (London: Continuum, 2004), pp. 29, 30 [Жак Дер­ри­да, Пози­ции. Пер. В. Биби­хи­на (М.: Ака­де­ми­че­ский Про­ект, 2007), сс. 42–44]. 
  32. Alain Badiou, Being and Event, pp. 9–10, 53, 30. 
  33. Alain Badiou, Being and Event, p. 55. 
  34. Jacques Derrida, Writing and Difference (London and New York: Routledge, 2002), p. 352 [Жак Дер­ри­да, Пись­мо и раз­ли­чие. Пер. В. Лапиц­ко­го (СПб: Ака­де­ми­че­ский про­ект, 2000), с. 353]. 
  35. Jacques Derrida, Positions, p. 6 [Жак Дер­ри­да, Пози­ции, с. 15]. 
  36. Alain Badiou, Being and Event, p. 53. 
  37. Jacques Derrida, Psyche. Inventions of the Other, Volume I (Stanford: Stanford University Press, 2007), p. 39. 
  38. Alain Badiou, Number and Numbers (Cambridge: Polity, 2008), p. 212. 
  39. Обыг­ры­вая это сло­во, мож­но про­ве­сти сме­лое про­ти­во­по­став­ле­ние меж­ду Мей­я­су и ран­ним Леви­на­сом (кото­рый назвал одну из сво­их пер­вых работ Об усколь­за­нии [On Escape/de l’Evasion]), посколь­ку оба мыс­ли­те­ля начи­на­ют с неко­то­рой фор­мы фило­соф­ской клау­стро­фо­бии. Одна­ко, если у Леви­на­са путь к усколь­за­нию от неду­га вез­де­сущ­но­сти Бытия явля­ет­ся фено­ме­но­ло­ги­че­ским, осно­ван­ным на эти­че­ской транс­цен­дент­но­сти дру­го­го, то цель Мей­я­су заклю­ча­ет­ся имен­но в том, что­бы вырвать­ся из фено­ме­но­ло­ги­че­ских кле­тей, столк­нув­шись с имма­нент­ной отстра­нён­но­стью того, что есть само по себе, с помо­щью мате­ма­ти­зи­ро­ван­ной нау­ки. 
  40. Alain Badiou, “Metaphysics and the Critique of Metaphysics”, Pli, 10 (2000), pp. 174–190, (p. 190). 

Последние посты

Архивы

Категории