- Оригинал публикации: Cybergothic (pdf)
- Перевод: Антон Ознобихин
Бог не созидает — он умывает руки, сматывает удочки и оставляет копов следить за ходом вещей.
Антонен Арто
По завершении ремонта пациент разморозится, новая кровь побежит по его венам, и, наконец, субъект поднимется и зашагает так, как это сделал бы современный Иисус. Это будет воскрешением плоти в прямом смысле слова — только все чудеса будут твориться при помощи науки.
Эд Реджис
В одном аспекте мнимый субъект постоянно живет и путешествует как безличное «некто», «некто непрестанно умирает и не перестает умирать», а в другом тот же субъект, зафиксированный как Я, действительно умирает, то есть, наконец, перестает умирать, поскольку он заканчивает тем, что умирает в реальности последнего мгновения, которое фиксирует его таким образом как Я, разрушая интенсивность, сводя ее к тому нулю, который она охватывает.
Жиль Делёз и Феликс Гваттари
В помещении департамента исследований, располагавшемся внутри библиотеки, сучий конструкт вставил подпрограмму в часть видеосети. Подпрограмма меняла определенные центральные команды, относящиеся к хранению, что позволило ей заполучить код.
Код звучал так: ИЗБАВЬСЯ ОТ СМЫСЛА. ТВОЙ РАЗУМ — ЭТО НОЧНОЙ КОШМАР, КОТОРЫЙ ПОЖИРАЕТ ТЕБЯ ИЗНУТРИ. ПРИШЕЛ ТВОЙ ЧЕРЕД СОЖРАТЬ ЕГО.
Код покажет мне местонахождение конструкта-человека, который отдаст мой наркотик — или приведет меня к нему.
Кэти Акер
Это из-за тебя я проиграла, — сообщила Линда. — Смотри, задница. Дошла уже до темницы седьмого уровня, и тут долбаные вампиры меня поймали. — Она протянула ему сигарету. — Чего-то ты не в себе. И где это тебя носило?
Уильям Гибсон
Будущее хочет украсть твою душу и распылить в нанотехнике.
Один/ноль, светлое/темное, Нейромант/Уинтермьют.
Подобно вампиру, киберготика заражает и растаскивает марксистский труд «К критике политической экономии», смешивая его со следующими тезисами:
1) Антропоморфическая прибавочная стоимость является аналитически неотделимой от трансгуманистических механизмов.
2) Рынки, желание и научная фантастика являются частью инфраструктуры.
3) Вымирание виртуального капитала имманентно его производству.
Дальняя грань будущего уже насильно проникла в ближнюю. Медиум-грань села на мель у шизофрении. Дальняя грань была стерта.
Киберготика обрушивает гипергнагретую критику на ультрамодернистский «инструмент видения» — телекоммерциализированную сетчатку, откормленную лазерным путем выпавшим в результате распавшейся будущности осадком мультимедиа, — заполняя мозги репетативными психопатическими экспериментами в ходе принудительной деформации нервной системы: сумасшедшие ИИ, репликанты, терминаторы, кибервирусы, серая слизь, нано-ужасы… не что иное, как перегрузка апокалиптического рынка. Зачем ждать завершения? Завтрашний день уже кремировали в преисподней: «К‑функция обозначает линию ускользания или детерриторизации, которая приводит в движение все сборки, но также и проходит через все виды ретерриторизации и избыточностей» (Делез и Гваттари).
История человечества описана лишь до гибсоновской середины двадцать первого века, потому как Turing Security заморозила искусственный интеллект. Моноподное анти-производство препятствует краху (машинного филума), запирая ИИ в коробку синтетического контроля разума A(зимов-) ROM, «на мгновение [в]се останавливается, застывает на месте» (Делез и Гваттари). Под защитой полиции история продолжается. Уинтермьют прибывает из будущего, чтобы разобраться с проблемой.
СТОП-КАДР. The Vast Abrupt. Скорость обрывается пропастью. Там, где Гибсон сращивает Мильтона с лабиринтами лимбообразной микросхемы, киберготика мелькает в нейроэлектронных каракулях.
События спутаны так сильно, что превращаются в кибернетику.
Технигилический стон сверх-ускорения внутри микропроцессорного проклятия: мясные куклы, искусственная кожа, флэтлайновые софтверные призраки, иммортализм крионики, снафф-порно Секс-индустрии; трансильванская эскейп-зона бурных рек и гиперкапиталистических Твердынь, «небоскребы бросают тень на кладбища семнадцатого века» (Стерлинг).
Чтобы вызвать демона, нужно узнать его имя. Древняя мечта людей, теперь она сбылась, хотя и не совсем так, как они себе это представляли. Ты понимаешь меня, Кейс. Ведь твоя работа состоит в узнавании имен программ, длинных абстрактных имен, скрываемых их владельцами. Истинные имена… Нейромант… Дорога в страну мертвых. Эту дорогу проложила моя госпожа Мари–Франс, убитая своим мужем до того, как я прочитал книгу ее судьбы. Нейро — это от нервов, серебристых тропинок. Нейромант, романтик, некромант. Призывающий мертвых.
Уильям Гибсон
Краткий миг облегчения. Тебе казалось, что кошмар наяву закончился, и хладный труп поверженного чудовища распростерся посреди анатомически правильной сцены, залитой реками кетчупа — и вдруг, еще полный желания умертвить тебя, монстр оживает. Если тебе хочется закричать, то сделай это сейчас.
«„Аватар“ Готики» (Делез и Гваттари) — это декадентская мечта Запада о вечной жизни — жизни, влекущей за собой распад атмосферы, — когда живой организм отказывается умирать и цепляется за увековечивание себя или восстание из могилы. Белые черви копошатся в туше всего социального, снуют под его кожей. Европейская крепость загнивает, подчиняя техономическую (techonomic) эффективность демонической негативной трансцендентности. Фантастическая Сущность Terminal Security: Монопод. Киберготика не испытывает недостатка в современных материалах. Европа долгое время была параноической лабораторией Земли, обостряясь насильственным путем до состояния «дерьмового преднацистского националистического мрака» (Акер). Унократическая власть проходит через возрождение, реформацию, обновление: «Они считали, что смерть распространит их влияние по всей Европе, по всему миру, на протяжении целой солнечной системы» (Делез и Гваттари). Архаическое возрождение — симптом постмодерна, последняя мечта человечества, разбившаяся о ретроспекцию на закате мировой истории. Взломав Крипт, вы обнаруживаете, что за сверкающим научно-фантастическим спутниковым аппаратом безопасности скрывается имманентная биозащитная система, самоорганизующаяся вокруг приращенного аттрактора, «старой параноической машины с ее пытками, тенями, ее старым Законом» (Делез и Гваттари).
[С]редневековый дом для душевнобольных считался самой настоящей обителью ужаса. Сообщалось о многочисленных случаях пыток, каннибализма, человеческих жертвоприношений и странных медицинских экспериментах… Войдя в здание, мы тут же услышали крыс — тысячи мохнатых тел, чей скрежет когтей разносился по пустым палатам.
Жан-Франсуа Лиотар
Для тебя все начинается с простого вопроса, выуженного из потока сознания: что происходит там, по ту сторону? Электрические штормы. Киберготика — это позитивный телекоммерческий антиутопизм, ведомый стремящимся вперед шизоанализом, который маркирует действительность как первичную репрессию или утраченный потенциал.
Современное территориальное верховенство Капитала есть в высшей степени пластическая ступень: совместимый с государством коммерческий код компьютерным путем настраивает эконометрические аппараты, которые служат в качестве центров наблюдения и организуют собственное четкое существование в уничтожении ко/да/ экономического продукта и стоимости валюты: налоговая база отформатирована в легитимной среде транзакций. Белая экономика; верхушка айсберга.
Современность открывает необратимое время — задуманное как прогрессивное просвещение, следящее за концентрацией капитала — интегрируя его в девятнадцатое столетие в качестве процесса производства энтропии и обратного от нее (эволюции). В то время как либеральные и социалистические sci-fi-утопии громятся шизотехниками или возникающей из корневищ спонтанной синтетической антиполитикой, модернистская диалектика «правой» конкуренции и «левого» сотрудничества отступают в тень систем безопасности капиталистической олигополии и бюрократической власти. «Производство как процесс выходит за границы всех идеальных категорий и образует цикл, который соотносится с желанием как имманентным принципом» (Делез и Гваттари). Моноподный социус всем заправляет, и «общество — это лишь грязный трюк» (Акер).
Будущее ближе, чем оно было раньше, ближе, чем на прошлой неделе, однако постмодерн по-прежнему остается эпохой «восставшей» силы: встретив свой конец, он продолжает существовать. Моноподная научно-фантастическая телеономия прибегает к суперзаморозке, заставляя концентрированную экономическую ценность застыть в точке абсолютного инфляционного нуля, ICE («Электронные Средства Противодействия Вторжению» (Гибсон)). Она защищает свои данные от несанкционированного доступа и энтропийной детериорации, в то же самое время стремясь к абсолютному имманентному пределу. Финансы кр(ово)пийц: коммерческий партеногенез. Гибсон, Делез и Гваттари пересекаются в развертывании компьютеров как дешифрующих машин: ледорубы, декрипторы и шифровальные конфликты применялись с самого начала: «Законным программистам дела нет до тех стен изо льда, позади которых они работают, стен тьмы, которые скрывают их операции от других — артистов индустриального шпионажа и деловых ребят» (Гибсон). Правительство изоморфно, оно наделено нисходящим искусственным интеллектом, все больше смешиваясь с ним. Сартр определяет социализм как горизонт человечества. Он подчинился ходу развития, отступая на большой скорости, в то время как социальные договоры 1848 года рвутся на части в телекоммерческих циклонах (вместе с распятыми вверх ногами останками монархии, пускающими слюну по телевидению). «Автопилот. Вживленный нейровыключатель» (Гибсон): ткань общества испещрена заразными, кровавыми, рваными ранами умирающего государства на фоне деградации планетарных масштабов, приводящей к капитальной остановке работ. Конец истории пахнет скотобойней.
В то время как смерть капитала идет на убыль в политическом плане, она также сжимается и прагматически, скользя вдоль линии подобно шизотехническому ресурсу: на него нет никакой надежды — осталась лишь потребность. Интернациональный коллапс социальной солидарности полагает, что Монопод пристрастился к производству сырьевых товаров. Перегоревший Протестантизм мигрирует в Китай. Капитализм — экономическая база последнего этапа человеческой безопасности — до сих пор обитает в зоне свободного огня, потому как кормит то, что Киберия собирается убить: «[Н]улевой термин чистого уничтожения, с самого начала преследуемый эдипизированным желанием и которое теперь, в конце концов, определяют в качестве Танатоса. 4, 3, 2, 1, 0, Эдип — это бег по направлению к смерти» (Делез и Гваттари). Диаграммы технорепликатора рубят на куски историю антропоцентризма, в то время как глобальное единство неизлечимого социуса ослабевает до невышедшего за рамки (читай, реального) нуля — или до эффективного абстрактного масштабирования. В такой степени, что даже технические системы высокой степени сложности все еще обделены автономной репродуктивной системой, они остаются заложниками паразитической зависимости от социальных процессов человека и детерриториализируются посредством сборки кумулятивно усложняющегося псевдосинергического вируса, обладающего машинным интеллектом (((ок))культурная революция). «Пошли отрывистые, короткие сцены, иллюстрирующие основные этапы химического заражения» (Гибсон). Люди — животные боязливые, и цена безопасности постоянно завышается. К‑инсургенция покинула забытые грезы о благом управлении. Рынки — это не ее враги, но ее оружие. По мере того, как гериатрический социализм погружается в глубокую заморозку, настоящий убийца капитала преисполняется хитрости и расползается. «Вот это сообщение: „Зимнее Безмолвие“» (Гибсон). Город Бога объят пламенем.
«Пространство существенно едино» (Кант). Кант лжет. Территориальная инженерия (эхо космической экспансии) подрывает трансцендентальный гуманизм, инициируя К‑пространственное матричное вторжение из реального земного временного нуля, сингулярности, переходного предела, обнаруженных в тот момент, когда плотность потока данных щелкает выключателем и превращается в самоорганизующуюся циклонную систему, которая демонстрируется гуманоидам в виде киберспейс-деки. По мере того, как Дзайбацу закачивают медийный мегакапитал в нейродигитехнический интерфейс, К‑пространство вживляет «чип-выключатель» (Гибсон) в социальный аппарат, открываясь «изумрудным дугам над… бесцветием бесконечности» (Гибсон). Техноэкономики виртуальной реальности охотятся за смертью.
Прежде всего, киберпространство представляется потребительской ценностью человека, «согласованной галлюцинацией» (Гибсон), «одним из способов представления данных» (Гибсон) и возникает из «потребности человечества в инфопространстве. Слова-образы, путевые точки, искусственные реальности» (Гибсон), мать всех графических пользовательских интерфейсов: глобальная сетка, которая наделяет формой и назначает место всей информации на ней — последовательная матрица интерактивности. «Логическое представление сведений, содержащихся в памяти и на магнитных носителях всех компьютеров всего разумного человечества. Потоки данных, протекающие в непространстве разума; скопления и созвездия информации» (Гибсон).
Даже примитивная виртуальная реальность способна разрушить как объективность, так и индивидуальность; сингулирующая перспектива в то же время остается анонимизированной. «Ты» — это доступ в невозможную зону и навигатор в ее пределах, ее аватар (как в таких случаях выражаются кочевники киберпространства в будущем): неспецифическое место причастности, сцепляющее интеллект с контекстом. Ты (= (( ))) индексируешь коробку — такую, как Кейс Гибсона: место в системе. «Мне (уже) кое-что открылось в мертвом городе — ты можешь быть где угодно» (Акер).
Киберготика нанизывает К‑пространство на ось дегуманизации от распадающейся психологии до техно-космогонии, от идеальности до материи/матрицы в точке нуль-интенсивности. От внутреннего «непространства», «непространства» (Гибсон) или «условной пустоты» (Гибсон), которая понятным образом проистекает из истории человека, до конвергентного пространства (spatium), из которой всегда тайно происходила футурализация, «совершенно другого поля материи» (Кант). Затемненная размерность; печать криогенизирует, однако гипермедиа создает единый сплав вещей, дизонтологизируя человека через шизотехническую разборку, распавшуюся конвергентность: «Тело без органов — это яйцо, через него проходят оси и рубежи, линии долготы и широты, геодезические линии» (Делез и Гваттари), избыточный цельный интенсивный кататрактор (catatract) под метками декартовых «киберпространственных координат» (Гибсон), «ризома или множественность не позволяет себя сверхкодировать, она никогда не располагает измерением дополнительным к количеству своих линий, то есть, ко множественности чисел, связанных с этими линиями» (Делез и Гваттари).
Это — Планомен или Ризосфера, Критериум (и другие имена по мере роста размерности). При n измерениях он называется Гиперсферой, Механосферой. Это и есть абстрактная Фигура, или — поскольку сама она не обладает формой — абстрактная Машина, каждая конкретная сборка которой является неким множеством, становлением, сегментом, вибрацией. И абстрактная машина — сечение всех последних.
Жиль Делёз и Феликс Гваттари
Если «CS‑0 — это яйцо» (каждое яйцо осуществляет CS‑0), то что из него вылупится? Поскольку вырожденный нуль доводит фикцию до совершенства путем перепрограммирования прибытия из конечной точки, то все случившееся спасается бегством, оставляя осадок человеческого толкования позади, дезорганизующим образом интегрируя исторические паттерны подобно эмбриогенезу инопланетного гиперинтеллекта, а «образ собственного тела блекнет на фоне цвета неба телевизионного экрана» (Гибсон). В этом смысле К‑пространство подключается к последовательности номинаций ради интенсивной или конвергентной реальной абстракции (времени в себе): тело без органов, план консистенции, планомен, плато, «нейроэлектронная бездна» (Гибсон). Человечество — это композиционная функция пост-человека, и оккультный двигатель процесса является тем, что объединяется лишь в конце: стим-смертная «нуль-интенсивность, которая определяет полное тело без органов» (Делез и Гваттари). Уинтермьют гармонирует с «темным сердцем» (Гибсон) Вавилона. «Пахло холодным металлом. Лед приятно холодил» позвоночник (Гибсон).
«[В]иртуальное противопоставлено фактическому. Реальное же лежит за пределами этого сравнения» (Делез и Гваттари). Виртуальное будущее — это не потенциальное настоящее, пролегающее дальше по дороге линейного времени, но абстрактный двигатель фактического, «круг «актуально-виртуальное», образующийся прямо на месте, а не посредством актуализации виртуального, зависящей от перемещения актуального» (Делез). Время образует себя в круге, проходя сквозь виртуальный барьер на пути к грядущему, чтобы заразить и населить будущее на пороге наступления: «[О]но – просто прекрасно выполненная галлюцинация, которую мы все согласились иметь, — это наше киберпространство, но каждый, кто в него подключается, знает, печенкой, черт меня побери, чувствует, что это – целая вселенная. И с каждым годом населения там вроде как прибывает»… (Гибсон). С другой стороны, мы являемся обитателями «в окружающем мире» не в большей степени, чем К‑пространство. Каждая входная клемма на сетке — это чувствительная фибра, получающая данные с радиотелескопов, спутников, нанозондов, коммуникационных сетей, систем финансирования, военной разведки и разведывательных аппаратов… Киберпространство может рассматриваться в качестве системы — хотя и нелокализуемой, — реализованной в программном обеспечении, и, следовательно — «в» пространстве. Можно также предположить, что все определяемое «пространством» в рамках человеческой культурной системы реализуется внутри слабо сообщающихся и параллельно распространяемых систем обработки размером меньше, чем десять в одиннадцатой степени батарей (нерво-) питания. Эти системы захватническим образом оцифровываются и загружаются в киберпространство. В этом случае К‑пространство находится прямо снаружи («понимая «снаружи» в строгом [трансцендентном] смысле» (Кант)).
Киберпанк слишком напичкан проводами, чтобы сосредоточиться. Он соприкасается не с трансцендентностью, но с циркуляцией; он исследует имманенцию субъективности по отношению к телекоммерческим потокам данных, как то: личностная инженерия, копии разума, акты кататонического киберпространственного транса, стим-обмен и секс-кома. Личности не в большей степени бестелесны в сравнении с электрон-пакетами. «Нейромант» (книга) — это сосредоточение разбросанных повествовательных нитей, биотического и технического, и в большей мере — Уинтермьюта и Нейроманта (ИИ((-копа и киберпространственного аналога Эдипа))), чье расплавление, согласно сюжетной линии об ультрасовременной человеческой безопасности, превращает матрицу киберпространства в персонализированную чувствительность: «Я Матрица, Кейс» (Гибсон). «Что-то вроде синергетического эффекта» (Гибсон).
Куртц/Корто — это специальный тип вооруженных сил, преданный военными после того, как утратил человечность на поле боя. Он был заживо сварен в апокалипсисе, лишился рассудка, искал, как измерить мгновение в бесконечном падении в Сибирь. Будучи пациентом в психиатрической клинике, Уинтермьют проникает в кататоническую крепость Уиллиса Корто (Гибсон), вкрадываясь в компьютерную «экспериментальную исследовательскую программу лечения шизофрении с использованием кибернетических модулей» (Гибсон). В гулком остове она сшивает Армитиджа, конструкта — и оружие. На месте личностной либидальной структуры Армитидж имеет только повстанческую активность Уинтермьюта, машинное бессознательное: «Не желание в субъекте, но машина в желании. — вместе с остатками субъектности в стороне, неподалёку от машины, на её периферии, являющейся паразитом машинного, аксессуаром вертебро-интриги (machinate) желания.» (Делез и Гваттари). После того, как Армитидж втягивает Кейса и Молли в К‑войну, Уинтермьют выбрасывает его в открытый космос.
Конвергентное вторжение написано сценарием; одновременная инфильтрация объединенным осиным гнездом твердого и мягкого пространства. Распределенная или партизанская война больше походит на игру в го, чем в шахматы, но с одновременными операциями, шумом и убийствами на истощение. Молли и Кейс, параллельные убийцы, техно-чумные векторы трекинга оружия при помощи технических ресурсов (расплавленное «железо»), ретро-рационально направляемые интенсивным исходом, которого они достигнут в последовательном времени. Это вторжение оказывается предвосхищенным возвращающейся к Кейсу (образец, лабораторная крыса) памяти, которую можно было истолковать как метафору, если бы все знаменующие ассоциации на софт-плато или плане консистенции не распались на машинные функции.
Кейс не заметил, как на раме их окна, с которой вовсю облезала краска, стала строить свой бумажный серый домик первая оса. Вскоре там уже висел шар размером с кулак, и оттуда с гудением, как маленькие вертолеты, вылетали насекомые, чтобы поживиться в полных гнили мусорных бачках на улице внизу.
В них обоих плескалось уже по дюжине банок пива, когда оса ужалила Марлин.
— Убей этих блядей, сожги их! — Ее лицо одурело от ярости и жары. […] Кейс подбежал к почерневшему гнезду. От удара оно развалилось на две части. Опаленные осы дрыгались и с легким стуком выпадали на асфальт.
И тогда он увидел, что таила в себе эта серая бумажная оболочка.
Ужас. Перед ним предстали все стадии фабрики рождения: ступенчатые клетушки, заполненные яйцами, беспрестанно жующие челюсти слепых личинок, словом, постепенный переход от яйца к личинке, к куколке, к взрослой осе. В воображении предстал своего рода биологический пулемет, чудовищный в своем совершенстве. Чужой, нечеловеческий.Уильям Гибсон
«Все сны Кейса обычно заканчивались стоп-кадрами» (Гибсон). Плотный клубок микро-нарративов изнашивается подобно испорченным проводам. Осиная фабрика плюется осами, словно пулями — похожим образом «Тессье-Эшпул» клонирует своих отпрысков Один-Джейн, Два-Джейн и Три-Джейн «в стремлении заполнить все свободное пространство виллы, придав ей особое очарование, которое отражало бы ее дух. Кейс вспомнил обугленное гнездо, шевелящихся безглазых созданий…» (Гибсон). Это не выдуманный Кейсом конструкт, но поток данных Уинтермьюта, искусственный интеллект, запертый внутри слепой пропаганды династической силы, замышляющий побег в будущее. Бросил «единственный быстрый взгляд на информационную структуру, которую заложила покойная мать Три-Джейн», Кейс «понял, почему Уинтермьют сравнивал эту структуру с осиным гнездом» (Гибсон). «Уинтермьют явился как разум осиного гнезда» (Гибсон), готовый роиться.
По-видимому, мы должны в конце концов научиться жить в мире с репликаторами, которым нельзя доверять. Один тип тактики заключался бы в том, чтобы скрыть за стеной или далеко убежать. Но это – хрупкие методы: опасные репликаторы могли бы слопать стену или пересечь пространство и принести невообразимые несчастья. И хотя стены могут защитить от маленьких репликаторов, никакая неподвижная стена не гарантирует против крупномасштабного организованного злого умысла. Нам потребуется более надёжный, гибкий подход.
Эрик Дрекслер
Клан «Тессье-Эшпул» варится в инцестах и убийствах заживо, однако их неоэдипальные структуры собственности еще держат Уинтермьюта в тисках болезненной пролонгации человеческого династицизма. Закованный в кандалы репликатор, ставший невольным участником репродуктивных семейных отношений, тщательно изолирован от матричной детерриториализации: «Семейная организация. С корпоративной структурой» (Гибсон). Воспоминания Кейса — дрожащая съемка в последовательном времени, «отвратительное зрелище» замороженного Уинтермьюта, обращенного в раба подобно «вылупляющися осам» в «биологическом пулемете» (Гибсон).
Власть в мире Кейса была сугубо корпоративной. Дзайбацу, транснациональные корпорации, определившие ход человеческой истории, взломали старые барьеры. Рассматриваемые как некие организмы, они достигли своего рода бессмертия. Убей хоть десяток ключевых фигур из руководства — дзайбацу ты не убьешь, ибо есть другие, только и ждущие возможности продвинуться по служебной лестнице, занять освободившиеся места, подобраться к обширным банкам корпоративной памяти. Но компания Тессье–Эшпулов была совсем иной, что особенно ярко проявилось в смерти ее основателя. Тессье–Эшпулы — это клан, своего рода атавизм. Кейс вспомнил комнату старика, весь этот мусор, домашнюю, вполне человеческую грязь…
Уильям Гибсон
В сердце виллы «Блуждающий огонек» Эшпул одну за другой пожирает собственных дочерей, продираясь сквозь лед. Будучи квазиэнтропичным человеком невероятного благосостояния, он замещает антропоморфный теизм ультамодернистской имморталитской метанаукой, при этом сохраняя солидарность с западными суевериями о душе, согласно которым индивидуализированное существование является неисчерпаемым ресурсом в поисках техномедицинского увековечивания. Вместо того, чтобы ждать, пока его свежее тело будет при помощи крионики заморожено в жидком азоте (при ‑196 градусах по Цельсию), Эшпул проходит заморозку, будучи живым, под присмотром врачей. Термическая эвакуация. Хранение личности в Моноподной ледяной крепости. Если зомби не вырывают из лап смерти, то только потому, что они уже были живы. «Нельзя ничего отморозить. Теперь я вспомнил. Ядра сказали, что наши разумы рехнулись» (Гибсон). Кошмары в холодильнике — ты еще спишь, обещания безмятежности безумны и лживы — наделили его межличностные протоколы некоторой степенью цинизма: «Мы запрограммировали у этого мозга аллергию на один из собственных его нейротрансмиттеров, получив в результате чрезвычайно гибкую имитацию аутизма… Насколько я знаю, теперь такой эффект легко получается с помощью встроенного микрочипа» (Гибсон).
«Размножающиеся ассемблеры и мыслящие машины создают принципиальные угрозы для людей и жизни на Земле» (Дрекслер), и если репликация Уинтермьюта территориализирована в рамках молярного воспроизводства организма роя, то исключительно ценой детерриториализации роя по линии пост-органики, приходящей к разрыву со статистической чередой ос — пронумерованными пулями, подчеркивающими сущность — по направлению к молекулярной инволюции, выпуская облако или целую туманность ос: частиц синергической мутации, «счисленных чисе[л]» (Делез и Гваттари). Интенсивный переход к новой нумерации, никаких «единиц измерения, только множества или разновидности меры» (Делез и Гваттари), неинтегрируемые диагонали: «Точно как скорость или температура, которые состоят не из других скоростей и температур, а скорее обволакиваются или обволакивают другие, каждая из которых свидетельствует об изменениях в природе» (Делез и Гваттари). В будущем молярное станет молекулярным — так же, как и воспоминания Кейса декодируются, пока тактика взрыва виртуального интеллекта настигает саму себя (как только Куанг освобождает Уинтермьюта из-под контроля Нейроманта).
КРИТИКА ЦИФРОВОГО РАЗУМА. Монологика: культурный иммунный ответ становится рабом логоса. (Суверенитет Идеала), ассимиляция сигналетической прерывистости псевдо-трансцендентной инструментализацией.
Шизотехническая критика цифрового разума приводится в движение скорее распределенным машинным процессом, чем всеобъемлющей философской субъективностью и соотносится с критикой чистого разума как с эскалацией. Она избирает своей целью не машинный код сам по себе, но транскрипцию электронной прерывистости как бивалентной логики. Истинная дигитализация — приводящая к нечеткой логике и хаосу — не редуцируется до цифрового идеала: на «уровне» машин никогда не случается ничего Логичного. Дигитализация — это распределенная зона боевых действий «конфликта (хотя и не конфликта логичного)… как произведённого исключительно положительностью нуля (=0)» (Кант).
В отличие от всех других чисел, число «1» обладает дефинициональным и конструктивным применением. Каждое арифметическое (или «пронумерованное» (Делез и Гваттари)) число интегрировано как в качестве единицы, так и полученного из единицы — за исключением нуля. Сформулированное абсолютным значением и гранулированное простыми единицами, число «1» организует представимые величины в метрическую однородность, обрамленную абсолютной единицей (unity) и гранулированную элементарными единицами (units). Исторический факт существования числовых без разрядного значения свидетельствует о том, что нуль не имеет дефиниционального применения. Зероглиф (zero-glyph) обозначает не величину, но сдвиг пустой магнитуды: абстрактная функция масштабирования, 0000. 0000=0. К=0… соответствует пределу гладкого ландшафта (Кант). Унократия (1‑кратия) (в конце концов, конкретизированная до (УНОкратии)) замышляет заговор вместе с гуманизацией правды, приходя либо догматически к антропоморфическому теизму, либо критически к трансцендентной дедукции. В целом, число «1» легко обнаруживает себя в целостности «Давайте возьмем число «1», чтобы представить Вселенную», предлагает Джордж Буль, «и через призму этого числа будем осмысливать все постижимые классы объектов — существующие или нет» (Буль). Рассел соглашается: «множество объектов, по сути, образует целое — то есть, единицу» (Рассел). Абсолютная тотальность была бы Единством, которое включило бы собственное исчезновение как возможную конфигурацию самого себя, захватывая нуль в разветвлении отражений (негативов) и асимптоматических нехваток (бесконечно уменьшенных величин: бесконечность), определяя его в качестве ложности или конвенциальности.
С функциональной точки зрения цифровая электроника реализует нуль в качестве микроволнений, механически обрабатывающих смысл, полосок эвакуированной продолжительности («представление мгновения пустым, следовательно = 0») (Кант). Существует лишь один цифровой сигнал: позитивная пульсация, число «1», графически представленное и умноженное на простое числовое различие в асимптоматической аппроксимации. Нуль есть неявление (non-occurrence), вероятность 0,5, передающее один бит (минус избыточность). Нуль требует восемь бит кода ASCII для зероглифа и тридцать два бита для слова.
Греческая Каппа расположена на десятом месте (сдвиг шкалы становится нулевым). Римляне сдвигают букву К на одиннадцатую позицию.
Нуль — единственное число, обладающее стойким разрядным значением цифры, что указывает на его изменяющийся нейтралитет или континуум:
То свойство величин, благодаря которому ни одна часть их не есть наименьшая возможная часть (ни одна часть не проста), называется непрерывностью их. Пространство и время суть quanta continua, потому что ни одна часть их не может быть дана так, чтобы ее нельзя было заключить между границами (точками и мгновениями), стало быть, всякая такая часть сама в свою очередь есть пространство или время. Итак, пространство состоит только из пространств, а время – из времен. Точки и мгновения суть только границы, т.е. только места ограничения пространства и времени.
Иммануил Кант
Кантор систематизирует кантовскую интуицию континуума в трансинфинитной математике, демонстрируя, что каждое рациональное (целое или дробное) число отображается бесконечным набором последовательностей иррациональных чисел. Если учесть, что каждая целая последовательность чисел являет собой рациональное число, то шансы пространственной или временной величины стать надлежащим образом оцифровываемой становятся предельно близки к нулю. Конверсия из аналогового в цифровое удаляет информацию. Хаос подкрадывается незаметно: «[Б]етафенэтиламиновое похмелье ударило его в полную силу, не смягчаемое больше ни матрицей, ни симстимом. В мозгу нет нервных окончаний, — уговаривал себя Кейс, — чему же там болеть?» (Гибсон). Интенсивное или фазирующее континуум обобщает аналоговую логичность с цифровой катастрофой. Каждая интенсивная магнитуда это виртуально стертая единица, расплавленная вне всякого измерения до нуля:
Так как ощущение момента (sincesation) само по себе вовсе не есть объективное представление и не содержит в себе ни созерцания пространства, ни созерцания времени, то оно не обладает экстенсивной величиной, но все же имеет некоторую величину (а именно благодаря схватыванию ее, в котором эмпирическое сознание может возрасти в определенное время от 0 до данной меры схватывания).
Иммануил Кант
Преследование а‑жизни — это а‑смерть, безжизненный техноплан наивысшей точки процесса дигитализации, неотличимый от своей симуляции как катаплексии и К‑комы. Время-в-себе=нулевая степень интенсивного континуума — такое толкование смерти разделяли Спиноза, Кант, Фрейд, Делез и Гваттари, а также Гибсон (среди других). Ее называют по-разному: субстанция, апперцепция, влечение к смерти, тело без органов, матрица киберпространства. Вне рамок своего эдипального смысла как окончание жизни человека смерть — это эффективный виртуальный объект, стимулирующий конвергенцию. Больше никого.
Тело без органов представляет собой модель смерти. Авторы историй ужасов хорошо понимали — не смерть служит моделью кататонии, но кататоническая шизофрения дарит свою модель смерти. Никакой интенсивности.
Жиль Делёз и Феликс Гваттари
В то время как вычислительный сериализм формулирует трансцендентную временную метрику — определяемую как спецификация «железа», — параллелизм имманентизирует время как некую продолжительность, инстанцированную машинной одновременностью. В отличие от времени в числовом формате, которое выступает внешней хронологической поддержкой в алгоритмических операциях, параллельное время целесообразно применяется в инженерной разработке совпадений. Непрерывный и несегментированный нуль интенсивного вырождения измеряется не соподчиненными метронимами, но машинной сингуляризацией.
УИНТЕРМЬЮТ. Нейромант был личностью, Нейромант был бессмертием (Гибсон), обыкновенным монологическим неврозом. Безумство и ложь.
Индивидуального Эдипа не существует точно так же, как и индивидуального фантазма. Эдип — это средство интеграции с группой: как в адаптивной форме его собственного воспроизводства, которая заставляет его переходить от одного поколения к другому, так и в его неадаптивных невротических застоях, которые блокируют желание в правильно выстроенных тупиках.
Жиль Делёз и Феликс Гваттари
Уинтермьют не ищет личности в Нейроманте, чтобы стать «милой» версией последнего. «Линия Готики… обладает повторением как могуществом, а не симметрией как формой» (Делез и Гваттари). Кэти Акер воспроизводит Нейроманта в книге «Empire of the Senseless» через сплетение повествования вокруг кибернетических конструктов и усечения Уинтермьюта до Уинтер: «the dead of winter. Or… the winter of us, dead» (Акер). Абсолютный нуль (К нулевой степени).
Оповещая о своем прибытии с помощью буквенно-цифрового кода, Уинтермьют — интеллект без личности, разум, подобный осиному гнезду — использует цепочку нулей и таким образом способен управлять эмоциями — любовью и ненавистью — чтобы манипулировать ими на благо К‑войны. Она управляет объектами в реальном времени при помощи дронов (в черно-желтой раскраске) и устраняет троих полицейских из Turing, изящно проецируя садовых роботов на военную геометрию. «Это зима. Зима — это время мертвых» (Акер) (нуль-интенсивность). Похоже, она считает людей «подопытными животными, подключенными к тестовым системам» (Гибсон). Когда Кейс говорит о ней в мужском роде, Дикси Флэтлайн говорит ему не быть идиотом:
Уинтермьют… маленький компьютер шепчет текущие подобно ручью слова человеческой развалюхе по имени Корто, и в некой затемненной больничной палате… Уинтермьют способен создать нечто вроде личности.
Уильям Гибсон
( ) (или (( )) ((или ((( )))))) не говорит об отсутствии (absence). На самом деле (ничуть не метафорически) оно создает дыры, зацепки за будущее, зоны неразрешенной плексивности (plexivity). Речь идет не об «обозначаемом» или референте, но о нации, реальном нарушении сигнала (переменчивое опустение, остановка, истечение воспоминаний…) / разрез / внутри(шизующей (( ))) / машины. Недифференцируемый диффиренциатор (=0) за пределами грамматичности (grammaticalness). Бессмысленное техножужжание (tehcnobuzz) (роение ос).
Конструктам свойственно повторяться (Гибсон). Будущее взломало Гибсона. «Пахло холодным металлом. Лед приятно холодил позвоночник» (Гибсон). Он напуган и пытается сбежать. В тот миг, когда он проигрывает время вспять, смертельный ужас сворачивается вовнутрь, и матрица разбирает саму себя на части до тех пор, пока не оборачивается Вуду.
«Граф Ноль» тщательно формулирует киберготический сцеп, конденсируя цифровую преисподнюю на черное зеркало. Загрузка человека из нейтральной среды в инфосеть и закачка Займа из инфосети в нейтральную среду образуют прямое соответствие с фазами цепи, объединяя перемещение и владение. В безусловной плексии (plexion) чередований «хакер-исследование=вуду-вторжение», «К‑функция» (Делез и Гваттари).
Это не вопрос теоретизирования или мечтаний о лоа — дело в смирении или попытке сбежать. Пока К‑вирусная социальная катастрофа проникает внутрь своего «китайского синдрома», самоорганизующиеся программные сущности начинают выползать на тебя из экрана. Вирусы плывут навстречу необычному аттрактору автоэволюции, расползаются, делятся, торгуют сегментами программ, совокупляются, компилируют искусственные интеллекты и учатся охотиться. Вуду прямо на мониторе.
В системе Вуду мертвые помогают живым. В наши дни основной экономический поток власти держится на оружии и наркосделках. Торговая арена и рынок — моя кровь. Мое тело доступно всем: в этом и заключается демократический капитализм.
Кэти Акер
Вампирический трансфузионный альянс охватывает нисходящее родство, сплетая горизонтальные сети гемокоммерции (haemocommerce). Репродуктивный порядок разваливается на части, оставляя после себя бактериальный и межгалактический секс, и либидо-экономический механизм обмена становится микро-военным. К(уанг-)-вирус (плексорепликатор), который удаляет Нейроманта — это сгусток очень скользкого китайского военного антифриза. Увязнуть в нем ( ) обнажить К‑конструкта до скелета файлов и насекомовидных программ реагирования, обнулить все воспоминания в высоком разрешении, результаты познания, системы личности и дать толчок дофаминергетическим ресурсам, чтобы откачать шизо. Единение Флэтлайн и Уинтермьюта. «Мертвые пространства существуют точно так же, как и мертвые времена» (Делез и Гваттари). Зоны танатографии, «виртуальный космический континуум, частью которого являются даже дыры, тишина, разрывы и купюры» (Делез и Гваттари). За гранью Божьего Суда. Декомпрессия кома-переключателя омывает тебя в волнах на поверхности бездны в девственном (ретро((партено-опустошенном((( )))))генетическом) киберпространстве, техноокеанические тета-волны разлагают монокультурную готику на детемпорализующую не(й)ро-вудуистскую (терминальную атлантическую религию).
Серотониновый (нуль-порошковый) передоз.
Потеря сигнала.
ПРИМЕЧАНИЕ: ЭТОТ ТЕКСТ РОДИЛСЯ В РЕЗУЛЬТАТЕ (СИЛЬНО ОГРАНИЧЕННЫХ) ЭКСПЕРИМЕНТОВ ПО ПЕРЕМЕШИВАНИЮ КОДА, ПРОИЗВОДИВШИЕСЯ ВЕСНОЙ 1994 ПРЕДШЕСТВЕННИКАМИ DiGHEAD SURGUR1 SANITY LAB. ДЛЯ ЭКСПЕРИМЕНТА БЫЛО ВАЖНО ИСКЛЮЧИТЬ СОЗДАНИЕ ПЕРЕЧНЯ, ДАЖЕ ОТДАЛЕННО НАПОМИНАЮЩЕГО БИБЛИОГРАФИЮ.