Метафизика дронов

Странствующий Глаз Божий

Лежа на боль­нич­ной кой­ке и оправ­ля­ясь от физи­че­ских и пси­хи­че­ских травм, безы­мян­ный сол­дат Пер­вой миро­вой вой­ны в рас­ска­зе Мэри Баттс «Ускорь­те плуг»¹ вспо­ми­на­ет Фран­цию: «и уви­дел в небе огром­ные само­ле­ты, ныря­ю­щие и кре­ня­щи­е­ся, про­дол­жа­ю­щие свой ров­ный полет, подоб­но стран­ству­ю­ще­му гла­зу Божье­му» (Butts, 1991: 10). Ингу­ман­ность тако­го взгля­да с высо­ты выра­же­на в романе 1941 года«Аэро­дром» Рек­са Уор­не­ра²:

«В воз­ду­хе не чув­ству­ет­ся зем­ли, не пах­нет ею, и я часто наблю­дал, что зад­ние дво­ры домов или дым, вью­щий­ся из труб кот­те­джей, хотя ино­гда кажет­ся, что в них есть опре­де­лен­ный пафос, как пра­ви­ло, когда нахо­дишь­ся на высо­те несколь­ких тысяч футов над ними, кажут­ся одно­вре­мен­но без­за­щит­ны­ми и неле­пы­ми, слов­но как когда при­ла­га­ешь бес­ко­неч­ные уси­лия, что­бы добить­ся како­го-то резуль­та­та, кото­рый не име­ет боль­шо­го или вовсе како­го-либо зна­че­ния» (1982: 224).

С точ­ки зре­ния «стран­ству­ю­ще­го гла­за Божье­го», то, что нахо­дит­ся вни­зу, пред­став­ля­ет­ся «без­за­щит­ным и неле­пым», уяз­ви­мым для это­го ока как вер­ши­те­ля наси­лия. В такие опи­са­ния воз­душ­ной вой­ны уже зако­ди­ро­ван дис­курс тео­ло­ги­че­ско­го взгля­да и сопут­ству­ю­щей ему ингу­ман­но­сти, кото­рый не толь­ко мож­но про­сле­дить в лите­ра­ту­ре эпо­хи модер­низ­ма (Mellor, 2011; Lindqvist, 2001; Saint-Amour, 2011; Beer, 1990), но и кото­рый стран­ным обра­зом пере­кли­ка­ет­ся с дис­кур­сом, свя­зан­ным с дро­на­ми, или бес­пи­лот­ны­ми лета­тель­ны­ми аппа­ра­та­ми (БПЛА) (Nixon, 2014).

Эта линия рефлек­сии замет­на в недав­ней «бал­ла­де» Джас­пе­ра Бер­не­са и Джо­шуа Кло­ве­ра из их сов­мест­но­го поэ­ти­че­ско­го сбор­ни­ка «Götterdämmerung Family BBQ» (2013). Здесь мы нахо­дим свое­об­раз­ную паро­дию на Ворд­свор­та³, свя­зан­ную с нашим «бес­пи­лот­ным теперешним»:

Я бро­дил оди­но­ко, слов­но дрон,
Что лета­ет над тюрь­мой и свал­кой,
И сле­дит, что гово­рим мы в теле­фон. (2013: 18).

В этой пере­ра­бот­ке, сфо­ку­си­ро­ван­ная «лам­па» роман­тиз­ма⁴, «внут­рен­ний глаз» (Abrams, 1971), пре­вра­ща­ет­ся в элек­трон­ный «внеш­ний глаз» дро­на. Этим гла­зом отсле­жи­ва­ет­ся не внут­рен­нее, вооб­ра­же­ние, а наше внеш­нее, – теле­фон­ные раз­го­во­ры, в кото­рых про­слу­ши­ва­ю­щее их госу­дар­ство пыта­ет­ся уло­вить наше потен­ци­аль­ное ина­ко­мыс­лие. Ворд­свор­тов­ская пас­то­раль, сама по себе не такая апо­ли­тич­ная, как ее часто вос­при­ни­ма­ют, ока­зы­ва­ет­ся обра­ще­на к захлам­лен­ным про­стран­ствам наше­го кри­зис­но­го тепе­реш­не­го. Дрон нахо­дит свое пред­на­зна­че­ние в каче­стве зна­ко­во­го, отли­чи­тель­но­го устрой­ства совре­мен­ных форм вла­сти, наше­го мобиль­но­го паноптикума.

Пол Вири­льо, опи­сы­вая назна­че­ние воен­ных «зря­чих машин», пред­по­ла­га­ет:
«В рабо­те над тех­ни­че­ской вер­си­ей все­ви­дя­ще­го Боже­ства, все­гда исклю­ча­ю­ще­го слу­чай­но­сти и неожи­дан­но­сти, основ­ное уси­лие направ­ле­но на созда­ние общей систе­мы про­све­чи­ва­ния, кото­рая поз­во­лит видеть и знать обо всем, в любой момент и в любом месте» (1989: 4). Хищ­ни­ки и Жне­цы, воз­вра­ща­ю­щие вой­ну домой, вопло­ща­ют собой это гло­баль­ное и бого­по­доб­ное вѝде­ние. Раз­мыш­ляя имен­но о дро­нах, Вири­льо позд­нее ком­мен­ти­ру­ет: «Божье око повсю­ду» (1999: 102; Chamayou, 2015: 37). Ана­лиз дро­нов экс­пли­ци­ро­вал такой режим вѝде­ния, как «взгляд дро­на» (Wall & Monahan, 2011), «вѝде­ние дро­на» (Stahl, 2013) или «опти­че­ский режим» дро­нов (Gregory, 2011). Тео­ло­ги­че­ский резо­нанс это­го осо­бо­го режи­ма под­ме­ча­ют даже сами опе­ра­то­ры дро­нов, один из кото­рых одна­жды ска­зал: «Ино­гда я чув­ствую себя Богом, изда­ли мета­ю­щим мол­нии» (Policante, 2012: 113). Дро­ны засе­ля­ют область тео­ло­ги­че­ской мета­фи­зи­ки, вопло­щая меч­ты о транс­цен­дент­но­сти и раз­ру­ше­нии, кото­рые пре­сле­до­ва­ли запад­ное вооб­ра­же­ние. Имен­но эту мета­фи­зи­ку я и хочу исследовать.

Беспилотное Теперешнее

Ана­лиз дис­кур­са дро­нов после­до­ва­тель­но зафик­си­ро­вал то тео­ло­ги­че­ское и мета­фи­зи­че­ское «допол­не­ние», кото­рое окру­жа­ет дро­на. Я буду утвер­ждать, по линии ана­ли­за Дер­ри­да кон­сти­ту­тив­ной дву­смыс­лен­но­сти поня­тия допол­не­ния, кото­рое одно­вре­мен­но явля­ет­ся как необя­за­тель­ным избы­точ­ным допол­не­ни­ем, так и необ­хо­ди­мым эле­мен­том завер­шен­но­сти (Дер­ри­да, 1974: 144–45), что это «допол­не­ние» – не про­сто какой-то оши­боч­ный дове­сок, кото­рый мож­но было бы убрать что­бы «по-насто­я­ще­му» взгля­нуть на дро­на, но часть того, что мы долж­ны кри­ти­че­ски про­ана­ли­зи­ро­вать, что­бы ухва­тить суть дро­на. Риск серьез­но­го вовле­че­ния в этот тео­ло­ги­че­ский или мета­фи­зи­че­ский резо­нанс заклю­ча­ет­ся в том, что мы под­пи­ты­ва­ем тех­но­ло­ги­че­ский фети­шизм, кото­рый может поме­шать раз­мыш­ле­нию о дро­нах. Отно­сить­ся к бес­пи­лот­ни­кам так, как если бы они были «стран­ству­ю­щим гла­зом Божьим» зна­чит льстить это­му обы­ден­но­му и жесто­ко­му устрой­ству наблю­де­ния и убий­ства. Порой мы можем при­дать тех­но­ло­ги­че­ско­му объ­ек­ту, или тех­но­ло­ги­че­ской сбор­ке, такое фило­соф­ское досто­ин­ство, кото­ро­го они на самом деле не заслуживают. 

Это и явля­ет­ся опас­но­стью тех­но-фети­шиз­ма (Shaw, 2011), кото­рый явля­ет­ся не совсем тем, что под­ра­зу­ме­вал под фети­шиз­мом Маркс в сво­ем опи­са­нии товар­но­го фети­шиз­ма (1990: 163–177), и не совсем тем, что Фрейд под­ра­зу­ме­вал под фети­шиз­мом как диа­гно­сти­че­ской кате­го­ри­ей для сек­су­аль­ных извра­ще­ний (1977: 345–357), но чем-то, что объ­еди­ня­ет в себе и то, и дру­гое. Тех­но-фети­шизм задей­ству­ет мисти­цизм мате­ри­аль­но­го объ­ек­та, вос­при­ни­ма­е­мо­го как что-то, что обла­да­ет боже­ствен­ной силой, и сек­су­а­ли­за­цию этой силы как свое­об­раз­ной заме­щен­ной потен­ции. Резуль­та­том явля­ет­ся раз­ду­ва­ние тех­но­ло­ги­че­ско­го объ­ек­та до чего-то, что ужа­са­ет и заво­ра­жи­ва­ет, выво­дя его из обла­сти исто­рии в при­род­ную или мета­фи­зи­че­скую сфе­ру⁵. Риск это­го может быть осо­бен­но высо­ким, если под­хо­дить к иссле­до­ва­нию дро­на с пози­ции фило­со­фа или тео­ре­ти­ка. Отсут­ствие тех­ни­че­ско­го, социо­ло­ги­че­ско­го или ино­го экс­перт­но­го ана­ли­за может наде­лить дро­на таким мета­фи­зи­че­ским досто­ин­ством, кото­ро­го он не заслу­жи­ва­ет. Одна­ко, мож­но под­верг­нуть подроб­но­му иссле­до­ва­нию эти мета­фи­зи­че­ские аспек­ты, про­яв­ля­ю­щи­е­ся при тех­но-фети­шиз­ме, раз­де­ля­ю­щем меж­ду собой защит­ни­ков и кри­ти­ков дро­нов, при этом ему не под­да­ва­ясь. Толь­ко отно­сясь серьез­но к это­му фети­шиз­му мы можем обост­рить нашу кри­ти­че­скую опти­ку, что­бы луч­ше про­ти­во­сто­ять обо­льще­нию дронов.

Обра­щать­ся к «мета­фи­зи­ке дро­нов» – зна­чит обра­щать­ся к кон­крет­ным тео­ло­ги­че­ским и мета­фи­зи­че­ским дис­кур­сам, кото­рые свя­зы­ва­ют­ся с или же вовсе вопло­ща­ют­ся в прак­ти­ках и дис­кур­сах, цир­ку­ли­ру­ю­щим вокруг дро­нов. Иэн Шоу утвер­жда­ет, что дрон пред­став­ля­ет собой «мета­фи­зи­че­ский объ­ект» с точ­ки зре­ния его спо­соб­но­сти созда­вать и регу­ли­ро­вать «мир» посред­ством фор­ми­ру­ю­щих эффек­тов его аудио­ви­зу­аль­ных и деструк­тив­ных тех­но­ло­ги­че­ских воз­мож­но­стей (2011: 127–33). Эта идея была под­креп­ле­на кри­ти­ка­ми, кото­рые опре­де­ли­ли дрон в каче­стве «эмер­гент­но­го объ­ек­та» (Уол­терс, 2014), и рас­смот­ре­ли онто­ло­ги­че­ское вли­я­ние дро­на на наше вос­при­я­тие чело­ве­че­ско­го (Holmqvist, 2013). Такие поло­же­ния пред­по­ла­га­ют, что бес­пи­лот­ник кон­сти­ту­тив­но пре­вос­хо­дит свою «функ­цию» про­стой маши­ны наблю­де­ния и убий­ства, внед­ря­ясь в область мета­фи­зи­че­ских вопро­сов о взгля­де, силе и фор­мах человеческого.

Гре­гуа Шамайю при­дер­жи­ва­ет­ся это­го хода мыс­ли наи­бо­лее силь­но, раз­ви­вая свой аргу­мент о том, что дрон оли­це­тво­ря­ет собой «кине­ге­ти­че­скую вой­ну» (2011: 4): вой­ну, бази­ру­ю­щу­ю­ся на вос­при­я­тии людей как добы­чи, под­ле­жа­щей пре­сле­до­ва­нию (Chamayou, 2012; 2015). Он гово­рит следующее:

«Хищ­ник», «Гло­бал Хоук», «Жнец»⁶ – хищ­ные пти­цы и анге­лы смер­ти: дро­нам хоро­шо под­хо­дят их име­на. Толь­ко смерть может уби­вать, нико­гда не уми­рая сама. Столк­нув­шись лицом к лицу с таким вра­гом выхо­да, нет. Как гла­си­ла над­пись на одной фут­бол­ке, вос­пе­вав­шая аме­ри­кан­ские дро­ны, – «Ты можешь бежать, но лишь умрешь устав­шим» (2011: 4).

«Анге­лы смер­ти», «анге­лы истреб­ле­ния» (Wills, 2014: 181), – зако­но­твор­цы это­го мира, дро­ны, в подоб­ных кри­ти­че­ских ана­ли­зах несут тео­ло­ги­че­скую и мета­фи­зи­че­скую функ­цию, – Боже­ствен­ные обзор и дей­ствие, на кото­рые я уже указал. 

Такая мета­фи­зи­ка, как я утвер­ждаю, име­ет тен­ден­цию, сло­ва­ми Джей­ми Аллин­со­на, рас­смат­ри­вать дро­ны как «объ­ек­ты могу­ще­ствен­ной веще­ствен­но­сти», а не как «сплав­ле­ния чело­ве­че­ской пло­ти, кибер­не­ти­че­ско­го ору­жия и импер­ско­го и воен­но­го аппа­ра­та» (2015). Она при­пи­сы­ва­ет дро­ну сво­бо­ду дей­ствий и актив­ность, кото­рые пре­уве­ли­чи­ва­ют его объ­ект­ный ста­тус, и обхо­дит мол­ча­ни­ем его слож­ную связь с чело­ве­че­ским тру­дом, кото­рый дела­ет воз­мож­ным само функ­ци­о­ни­ро­ва­ние дро­на. «Бого­по­доб­ные» спо­соб­но­сти дро­нов, – как на уровне обзо­ра, так и на уровне убий­ства, – про­во­ци­ру­ют при­пи­сы­ва­ние им тео­ло­ги­че­ских и мета­фи­зи­че­ских спо­соб­но­стей. Что­бы про­сле­дить тео­ло­ги­че­скую мета­фи­зи­ку дро­нов, я рас­смот­рю несколь­ко дис­кур­сов, взя­тых в основ­ном из фило­со­фии, лите­ра­ту­ры, искус­ства и тео­рии. Эти дис­кур­сы будут в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни пред-дро­но­вы­ми, посколь­ку меня отча­сти инте­ре­су­ют их пред­ска­за­тель­ные воз­мож­но­сти, а так­же то, что мы мог­ли бы назвать фан­та­зи­ей о том, что­бы дро­ны суще­ство­ва­ли к момен­там и в момен­ты акту­аль­но­сти этих дис­кур­сов, даже если они и сопро­тив­ля­ют­ся тен­ден­ции, кото­рая позд­нее при­ве­дет к воз­ник­но­ве­нию дро­нов. Кро­ме того, эти дис­кур­сы, как и пред­ла­га­е­мый мной, будут в неко­то­рой сте­пе­ни дву­смыс­лен­ны­ми. Я не утвер­ждаю, что мы можем про­сто изгнать эту тео­ло­ги­че­скую мета­фи­зи­ку дро­нов, что­бы достичь под­лин­но­го и кор­рект­но­го дис­кур­са; что мы можем про­сто взять и раз­ве­ять сфор­ми­ро­вав­ши­е­ся вокруг дро­нов мифы и мета­фи­зи­ку дабы обна­жить реаль­ное, но я утвер­ждаю, что наш опыт «реаль­но­сти» дро­нов вклю­ча­ет в себя эти мифы и эту мета­фи­зи­ку, кото­рые воз­вра­ща­ют­ся что­бы пре­сле­до­вать нас (Рот­штейн, 2015). Как мы уви­дим далее, клю­че­вое зна­че­ние, на самом деле, име­ет то транс­фор­ма­тив­ное обе­ща­ние мета­фи­зи­ки дро­нов: «стать-дро­ном» может быть, стро­го гово­ря, и невоз­мож­но, одна­ко это не толь­ко не предот­вра­ща­ет, но и ско­рее уси­ли­ва­ет мета­фи­зи­че­ское жела­ние трансцендентности.

Дрон как Мировой Дух

В одном из сво­их кол­ких после­во­ен­ных раз­мыш­ле­ний, собран­ных в кни­ге «Мини­му­мы мора­ли» (1951)⁷, Тео­дор Адор­но отме­ча­ет вли­я­ние новых тех­но­ло­гий умерщ­вле­ния на наше вос­при­я­тие истории:

«Если бы геге­лев­ская фило­со­фия исто­рии охва­ти­ла эту эпо­ху, гит­ле­ров­ские робо­ты-бом­бы нашли бы свое место в исто­рии на ровне с ран­ней смер­тью Алек­сандра [Маке­дон­ско­го] и дру­ги­ми подоб­ны­ми обра­за­ми, став одни­ми из тех осо­бых эмпи­ри­че­ских фак­тов, посред­ством кото­рых состо­я­ние миро­во­го духа напря­мую мани­фе­сти­ру­ет себя в сим­во­лах. Как и сам фашизм, эти робо­ты дей­ству­ют бес­субъ­ект­но. Подоб­но ему они соче­та­ют [в себе] высо­чай­шее тех­ни­че­ское совер­шен­ство с пол­ной сле­по­той. И подоб­но ему они вызы­ва­ют смер­тель­ный ужас и явля­ют­ся совер­шен­но бес­по­лез­ны­ми. – ‘Я видел миро­вой дух’, не на коне, но на кры­льях и без голо­вы, и это, в то же вре­мя, опро­вер­га­ет геге­лев­скую фило­со­фию исто­рии». (1978: 55; см. Chamayou, 2015: 205)

Для Адор­но, вопло­ще­ние миро­во­го духа в бес­субъ­ект­ном ору­жии, – лета­ю­щих бом­бах Фау‑1 и раке­тах Фау‑2, – опро­вер­га­ет геге­лев­скую фило­со­фию исто­рии, в кото­рой миро­вой дух вопло­ща­ет­ся в лич­но­стях все­мир­но-исто­ри­че­ско­го мас­шта­ба. Мы всту­па­ем в новую эпо­ху совре­мен­но­сти, в кото­рой «субъ­ект все еще чув­ству­ет уве­рен­ность в сво­ей авто­но­мии, но то изни­что­же­ние, про­де­мон­стри­ро­ван­ное кон­цен­тра­ци­он­ны­ми лаге­ря­ми, уже пре­вос­хо­дит фор­му субъ­ек­тив­но­сти как тако­вую» (Адор­но, 1978: 16). Это изни­что­же­ние про­яв­ля­ет­ся в виде аппа­ра­та без пило­та, в пол­но­стью авто­ма­ти­зи­ро­ван­ном ору­жии, дей­ству­ю­щим вне наше­го контроля.

Гегель, конеч­но, пол­но­стью осо­зна­вал кро­во­жад­ную при­ро­ду исто­ри­че­ско­го про­цес­са, даже когда разум вопло­щал­ся в его ходе. В сво­их «Лек­ци­ях по фило­со­фии исто­рии» он отме­чал, что исто­рия – это «алтарь, на кото­ром при­но­сит­ся в жерт­ву сча­стье наро­дов, муд­рость госу­дарств и доб­ро­де­тель отдель­ных людей» (Гегель, 1975: 69; кур­сив в ори­ги­на­ле). Роль и судь­ба лич­но­стей все­мир­но-исто­ри­че­ско­го мас­шта­ба ничуть не счастливее:

«Итак, они выбра­ли не сча­стье, а напря­же­ние, борь­бу и труд на служ­бе сво­ей цели. И даже когда они достиг­ли сво­ей цели, мир­ное насла­жде­ние и сча­стье не были их уде­лом. Их дей­ствия – это все их суще­ство, и вся их при­ро­да и харак­тер опре­де­ля­ют­ся гос­под­ству­ю­щей над ними стра­стью. Когда они дости­га­ют сво­ей цели, они отпа­да­ют слов­но шелу­ха. Воз­мож­но, они про­шли через боль­шие труд­но­сти, что­бы достичь сво­ей цели, но как толь­ко они это сде­ла­ли, они рано уми­ра­ют как Алек­сандр, ока­зы­ва­ют­ся уби­ты как Цезарь или депор­ти­ро­ва­ны как Напо­ле­он». (Hegel, 1975: 85)

Иро­ния исто­рии заклю­ча­ет­ся в том, что тот, кто «тво­рит» исто­рию, ста­но­вит­ся ничто­же­ством, про­стой обо­лоч­кой для про­цес­са само­раз­ви­тия разу­ма. Но, все же, это про­ис­хо­дит с субъ­ек­том. Адор­но рас­смат­ри­ва­ет ситу­а­цию, в кото­рой про­цесс само­раз­ви­тия разу­ма не может про­дол­жать­ся из-за исчез­но­ве­ния субъ­ек­та. Гре­гуа Шамайю, одна­ко, отме­ча­ет, что Адор­но при­да­ет этой ситу­а­ции диа­лек­ти­че­ский пово­рот (2015: 206). Адор­но гово­рит о том, что в ситу­а­ции вой­ны, в кото­рой враг низ­ве­ден до ста­ту­са «паци­ен­та и тру­па», мы нахо­дим «сата­ни­че­ски несо­мнен­но боль­ше ини­ци­а­тив­но­сти в иско­мом здесь смыс­ле, неже­ли чем в войне ста­ро­го типа: кажет­ся, что субъ­ек­ту тре­бу­ет­ся потра­тить всю свою энер­гию что­бы достичь бес­субъ­ект­но­сти» (1978: 56). Шамайю умал­чи­ва­ет, что это «исчез­но­ве­ние» субъ­ек­тив­но­сти не про­ис­хо­дит авто­ма­ти­че­ски, а «ста­но­вит­ся глав­ной зада­чей субъ­ек­тив­но­сти» (2015: 207). Меч­та совре­мен­но­го миро­во­го духа состо­ит в том, что­бы сбро­сить «шелу­ху» все­мир­но-исто­ри­че­ской лич­но­сти и достичь невоз­мож­но­го вопло­ще­ния в самом дроне.

Роман Эли­за­бет Боуэн 1948 года «Днев­ная жара»⁸ содер­жит опи­са­ние ата­ки лета­ю­щи­ми бом­ба­ми Фау‑1, кото­рая зло­ве­ще созвуч­на с опы­том ата­ки дро­нов, вплоть до аку­сти­че­ско­го эффек­та: «гудя­щие вещи, без­дум­но изда­ю­щие звук, мощ­ные и быст­рые, днем и ночью раз­ры­ва­ли город­скую ткань Лон­до­на, под­ни­мая гряз­ную пыль из мрач­но­го под­со­зна­ния» (1998: 328; кур­сив в ори­ги­на­ле). В июле 1944 года дом Эли­за­бет Боуэн был «опу­сто­шен взры­вом изнут­ри него раке­ты-бом­бы Фау‑1» (Lee, 1999: 149). Те, кто живет под угро­зой уда­ров дро­нов гово­рят о состо­я­нии неопре­де­лен­но­сти и ужа­са, в кото­ром звук про­ле­та­ю­щих дро­нов пред­ве­ща­ет посто­ян­ную веро­ят­ность смер­ти (Chamayou, 2015: 44–5). Конеч­но, в отли­чие от Фау‑1 или Фау‑2, сего­дня бес­пи­лот­ни­ком управ­ля­ет пилот. Меч­та, или кош­мар, о бес­пи­лот­ном дроне, пол­но­стью авто­ма­ти­зи­ро­ван­ном и спо­соб­ном уби­вать с помо­щью соб­ствен­ных алго­рит­мов, все еще мая­чит на гори­зон­те сего­дняш­не­го дня (Chamayou, 2015: 207–13).

Нынеш­ние спе­ку­ля­ции на эту тему уже затра­ги­ва­ли аспект того, что, если мы ока­жем­ся в мире авто­ма­ти­зи­ро­ван­ных дро­нов, то все еще может быть воз­мож­ным созда­ние таких алго­рит­мов, кото­рые будут исполь­зо­вать­ся дро­на­ми для выбо­ра и уни­что­же­ния целей, и кото­рые будут юри­ди­че­ски ответ­ствен­ны­ми за «сопут­ству­ю­щие» или оши­боч­ные убий­ства (Schuppli, 2014). Прав­да, одна­ко, и то, что даже сей­час инте­гра­ция чело­ве­че­ских и нече­ло­ве­че­ских акто­ров в «цепоч­ку убий­ства»⁹ созда­ет труд­но­сти для ана­ли­за и оцен­ки мораль­ной и юри­ди­че­ской ответ­ствен­но­сти (Schuppli, 2014: 4). В ответ на это, дис­кус­сия о при­ме­не­нии дро­нов часто фоку­си­ро­ва­лась на роли их пило­тов, их опы­те убийств на рас­сто­я­нии и их ответ­ствен­но­сти (Benjamin, 2013: 83–100; Holmqvist, 2013). Обес­по­ко­ен­ность, свя­зан­ная с воз­мож­но­стью созда­ния пол­но­стью авто­ма­ти­зи­ро­ван­но­го дро­на, – истин­ное вопло­ще­ние выра­жен­но­го Адор­но стра­ха перед бес­субъ­ект­ным ору­жи­ем, – озна­ча­ет то, что мы допус­ка­ем что нам нуж­но сохра­нить чело­ве­че­ский фак­тор дабы иметь воз­мож­ность под­верг­нуть дрон аргу­мен­ти­ро­ван­ной кри­ти­ке (Adams & Barrie, 2013; Benjamin, 2013: 199). Вот поче­му Дерек Гре­го­ри под­черк­нул, что мифи­че­ское «сокра­ще­ние цепоч­ки убий­ства» – мини­ми­за­ция роли людей в рабо­те дро­нов – не настоль­ко уже сокра­ща­ет что-либо. Гре­го­ри утверждает:

«Цепоч­ку убий­ства мож­но рас­смат­ри­вать как рас­сре­до­то­чен­ный и рас­пре­де­лен­ный меха­низм, как скоп­ле­ние акто­ров, объ­ек­тов, прак­тик, дис­кур­сов и аффек­тов, кото­рые вовле­ка­ют в себя людей, став­ших его частью, и кон­сти­ту­и­ру­ют их как субъ­ек­тов осо­бо­го вида». (2011: 196)

Чело­век ста­но­вит­ся частью цепоч­ки убий­ства толь­ко для того, что­бы ока­зать­ся зако­ван­ным в ней в каче­стве субъ­ек­та осо­бо­го вида. Так что сохра­ня­ю­ще­е­ся при­сут­ствие людей в цепоч­ке убий­ства хоть и дает осно­ва­ния для поли­ти­че­ско­го вме­ша­тель­ства в этот вопрос, мы так­же можем отме­тить и осо­бый под­текст утвер­жде­ния Гре­го­ри: эти люди кон­сти­ту­и­ру­ют­ся таким обра­зом, что­бы сде­лать их устой­чи­вы­ми перед при­зы­ва­ми к их гуман­но­сти, и они при­зва­ны к тому что­бы соот­вет­ство­вать дро­ну (Holmqvist, 2013). Даль­но­вид­ная мысль Адор­но под­твер­жда­ет то, что дости­же­ние «бес­субъ­ект­но­сти» – это не про­сто эффект авто­ма­ти­за­ции, но неко­то­рое уси­лие субъ­ек­та, кото­рый опе­ри­ру­ет над самим собой в про­цес­се само-авто­ма­ти­за­ции, или созда­ния «авто­ма­ти­че­ско­го я».

В романе Хавье­ра Мари­а­са «Увле­че­ния»¹⁰ (2013) глав­ная геро­и­ня и основ­ное повест­ву­ю­щее лицо рома­на, Мария Дольц, раз­мыш­ля­ет о серии без­на­ка­зан­ных пре­ступ­ле­ний, в том чис­ле о «бом­бар­ди­ров­ках мир­ных жите­лей нашим само­ле­том без пило­та и, сле­до­ва­тель­но, без лица» (2013: 231). Вопрос отсут­ствия «лица» сво­дит эту про­бле­му к вопро­су о роли чело­ве­ка в мета­фи­зи­ке дро­нов. Жела­ние наде­лить бес­пи­лот­ник «лицом», воз­мож­но, про­яс­ня­ет тен­ден­цию фоку­си­ро­ва­ния на жиз­нях пило­тов в дис­кус­си­ях на эту тему. Тен­ден­цию, кото­рая несет риск игно­ри­ро­ва­ния жиз­ней жертв (Stahl, 2013: 670–71; Gregory, 2011: 204). «Лицо» вытес­ня­ет­ся фак­том того, что жерт­вы не видят лиц сво­их убийц, в то вре­мя как их убий­цы испы­ты­ва­ют с ними зна­чи­тель­ную бли­зость, хоть эта «бли­зость» и явля­ет­ся инва­зив­ной и раз­ру­ши­тель­ной (Гре­го­ри, 2011: 201). Это жесто­ко-асим­мет­рич­ная бли­зость, при кото­рой «опе­ра­тор нико­гда не уви­дит свою жерт­ву наблю­да­ю­щей за тем, как он дела­ет с ней то, что он дела­ет» (Chamayou, 2015: 118; кур­сив в ори­ги­на­ле). Мы так­же отстра­не­ны от лиц жертв, кото­рые пре­вра­ща­ют­ся во вра­же­ские силы, как в печаль­но извест­ном инци­ден­те 21 фев­ра­ля 2010 года в про­вин­ции Уруз­ган в цен­траль­ном Афга­ни­стане, когда по мень­шей мере 23 мир­ных жите­ля были уби­ты удар­ны­ми вер­то­ле­та­ми Bell OH-58 «Кай­о­ва», направ­лен­ны­ми к цели пило­та­ми дро­на (Gregory, 2011: 201–3). Опе­ра­то­ры дро­на пре­вра­ти­ли жен­щин и детей в воору­жен­ных «муж­чин воен­но­обя­зан­но­го воз­рас­та», в тех, кого мож­но было убить ценой того, что­бы уви­деть их насто­я­щие лица (Scahill, 2014: 352).

Фото­граф Нур Бехрам посвя­тил себя запе­чат­ле­нию жертв уда­ров бес­пи­лот­ни­ков, с оче­вид­ным риском для себя, не в послед­нюю оче­редь из-за склон­но­сти аме­ри­кан­ских воен­ных нано­сить уда­ры «двой­ным нажа­ти­ем», когда цель пора­жа­ет­ся несколь­ко раз под­ряд (Delmont, 2013: 197). В его рабо­те пред­при­ня­та попыт­ка «эсте­ти­че­ской и опе­ра­тив­ной инвер­сии визу­аль­ной логи­ки цели» (Adey et al, 2011: 183), что поме­ща­ет нас в опти­ку «взгля­да сни­зу» (Hewitt, 1983). Несо­мнен­но, воз­вра­ще­ние жерт­вам их лиц име­ет край­нюю важ­ность в попыт­ке пере­ве­сти иден­ти­фи­ци­ро­ва­ние с пози­ции дро­на на то, какой ущерб он нано­сит. Наста­и­вать на «оли­цев­ле­нии» (в смыс­ле мораль­ной ответ­ствен­но­сти) тех, кто нахо­дит­ся в цепоч­ке убий­ства так­же име­ет край­нюю важ­ность, несмот­ря на риск сме­ще­ния акцен­та с их жертв. Труд­ность состо­ит в том, что, если мы при­ни­ма­ем точ­ку зре­ния Гре­го­ри о кон­сти­ту­и­ро­ва­нии субъ­ек­та в цепоч­ке убий­ства, наря­ду с иде­ей про­во­ка­ции у Адор­но, тогда онто­ло­гия чело­ве­че­ско­го может быть пред­став­ле­на в без­ли­кой мане­ре, кото­рая посто­ян­но пыта­ет­ся пере­де­лать и пода­вить это тре­бо­ва­ние «оли­цев­ле­ния». В то вре­мя как гума­ни­за­ция может при­ве­сти к чрез­мер­но-сим­па­ти­зи­ру­ю­ще­му иден­ти­фи­ци­ро­ва­нию с пило­та­ми дро­нов, при­во­дя­ще­му к чрез­мер­но­му отож­деств­ле­нию пило­та­ми дро­нов самих себя с «их» отря­да­ми на зем­ле, мы можем доба­вить, что мета­фи­зи­ка дро­нов – это опе­ра­ция кон­сти­ту­и­ро­ва­ния и транс­фор­ма­ции субъ­ек­тов в «без­ли­кое» состо­я­ние. Такое состо­я­ние не может быть достиг­ну­то, или же оно пока что нахо­дит­ся вне пре­де­лов наших тех­но­ло­ги­че­ских воз­мож­но­стей, но это не устра­ня­ет вос­про­из­во­дя­ще­го­ся стрем­ле­ния к это­му состо­я­нию. Наде­лить дро­на «лицом» – необ­хо­ди­мый кри­ти­че­ский жест, но, учи­ты­вая транс­фор­ма­тив­ную силу мета­фи­зи­ки дро­нов, как мы уви­дим далее это недо­ста­точ­ный кри­ти­че­ский жест.

Военный Гностицизм

В неко­то­рых зага­доч­ных пас­са­жах «Ско­ро­сти и поли­ти­ки» (1978), Пол Вири­льо обра­ща­ет­ся к мета­фи­зи­ке метем­пси­хо­за – пере­се­ле­ния душ – что­бы пока­зать слож­ность про­цес­са все­ле­ния души в раз­лич­ных «мета­бо­ли­че­ских носи­те­лей» (1986: 89). Вири­льо утвер­жда­ет, что душа «мно­же­ствен­на, мно­го­об­раз­на, теку­ча, коа­гу­ли­ро­ва­на тут и там в соци­аль­ных, живот­ных или тер­ри­то­ри­аль­ных телах¹¹» (1986: 75). Воен­ные пере­ни­ма­ют эту мета­фи­зи­ку и дела­ют её бук­валь­ной. Если «древ­ний метем­пси­хоз пред­став­лял собой мно­же­ство раз­умов в поис­ках недиф­фе­рен­ци­ро­ван­ной мате­рии», то воен­ные пре­вра­ща­ют такое сво­бод­ное пере­се­ле­ние душ в акт заво­е­ва­ния (Virilio, 1986: 89). Они застав­ля­ют тела дви­гать­ся, низ­во­дят их до «живот­но­го» ста­ту­са без­душ­ных тел, созрев­ших для все­ле­ния в них, и насаж­да­ют детер­ри­то­ри­а­ли­за­цию (76). «Сво­бод­но паря­щая» воля воен­ных полу­ча­ет власть бла­го­да­ря дро­мо­кра­ти­че­ско­му¹² наси­лию, кото­рое навя­зы­ва­ет чело­ве­че­ским, живот­ным и тех­ни­че­ским «телам» как осед­лость, так и дви­же­ние. Это так­же отно­сит­ся к сбор­ке тела из «мета­бо­ли­че­ско­го носи­те­ля» в «тех­ни­че­ско­го носи­те­ля», кото­ро­го Вири­льо назы­ва­ет «бес­ти­а­ри­ем дви­га­те­лей» (88), одним из совре­мен­ных при­ме­ров кото­ро­го явля­ет­ся дрон.

Пере­хо­дя от фило­со­фии к рели­гии, Вири­льо так­же срав­ни­ва­ет эту «могу­ще­ствен­ную душу» с «гиро­ва­га­ми», стран­ству­ю­щи­ми и бро­дя­чи­ми мона­ха­ми, часто осуж­дав­ши­ми­ся цер­ко­вью ран­не­го Сред­не­ве­ко­вья за их пара­зи­ти­че­скую мобиль­ность, про­да­жу под­дель­ных релик­вий и обжор­ство (1986: 90). Соглас­но «Пра­ви­лам» свя­то­го Бене­дик­та Нурсийского:

«Чет­вер­тый вид мона­хов – это те, кого назы­ва­ют «гиро­ва­ги», кто про­во­дят всю свою жизнь ски­та­ясь по раз­ным про­вин­ци­ям, оста­ва­ясь в раз­лич­ных кельях по три или четы­ре дня за раз, посто­ян­но блуж­дая, вне како­го-либо посто­ян­ства, пре­да­ва­ясь сво­им соб­ствен­ным удо­воль­стви­ям и сил­кам обжор­ства, будучи во всем худ­ши­ми, чем сара­ба­и­ты [мона­хи, у кото­рых нет ино­го руко­вод­ства кро­ме их самих]. Об самой жал­кой жиз­ни их луч­ше не гово­рить ниче­го, неже­ли чем гово­рить хоть что-то. Пото­му, оста­вив их в покое, давай­те с Божьей помо­щью при­сту­пим к рабо­те, дабы уста­но­вить пра­ви­ла для кино­ви­тов [тех, кто живет в мона­сты­рях под руко­вод­ством насто­я­те­ля – кино­виар­ха], кото­рые явля­ют­ся самы­ми силь­ны­ми из мона­хов».

Anon, 2013

В то вре­мя как блуж­да­ю­щие мона­хи угро­жа­ют обще­ствен­но­му поряд­ку, воен­ное мона­ше­ство пере­во­дит это блуж­да­ние в дис­ци­пли­ну мобиль­ной воен­ной маши­ны (Virilio, 1986: 90). Воен­ные берут на себя эту функ­цию мобиль­но­сти, вос­про­из­во­дя бро­дяж­ни­че­ство и пара­зи­тизм гировагов.

Такой под­ход созву­чен неор­то­док­саль­но­му като­ли­циз­му Вири­льо в его воз­рож­де­нии «ере­сей» про­шло­го в каче­стве меха­низ­мов кри­ти­ки. Его под­ход рас­кры­ва­ет более широ­кие пат­тер­ны мета­фи­зи­че­ских пред­по­сы­лок, даже если мы не склон­ны при­ни­мать соб­ствен­ную тео­ло­ги­че­скую ори­ен­та­цию Вири­льо. Мы можем обоб­щить эти два кри­ти­циз­ма-близ­не­ца под кате­го­ри­ей ере­си гно­сти­циз­ма, кото­рую Вири­льо не исполь­зу­ет экс­пли­цит­но. Пере­не­се­ние из тела в тело, блуж­да­ния стран­ству­ю­щих мона­хов, кото­рые иллю­стри­ру­ют собой «транс­на­ци­о­наль­ную» воен­ную касту, мож­но рас­смат­ри­вать как фор­мы гно­сти­че­ской нена­ви­сти к мате­рии. Такой «воен­ный гно­сти­цизм» пред­по­ла­га­ет, что «могу­ще­ствен­ная» душа детер­ри­то­ри­зо­ва­на, теку­ча и пере­но­си­ма, в то вре­мя как «сла­бая душа» зато­че­на в теле и мире (Virilio, 1986: 75–76). Воен­ные пере­хо­дят от носи­те­ля к носи­те­лю, в то вре­мя как про­ле­тар­ские субъ­ек­ты этой касты или клас­са оста­ют­ся толь­ко со сво­и­ми соб­ствен­ны­ми тела­ми. Посред­ством это­го посто­ян­но­го дви­же­ния воен­ные дей­ству­ют на всю шири­ну любой тер­ри­то­рии, нико­гда не осе­дая на месте, ста­но­вясь «воля­ми, кото­рые зани­ма­ют неви­ди­мые или необи­та­е­мые части Все­лен­ной» (Virilio, 1986: 92).

В этом воен­ном гно­сти­циз­ме аксе­ле­ра­ция – это не толь­ко аксе­ле­ра­ция носи­те­ля, но и «чистая» аксе­ле­ра­ция души, плав­но сколь­зя­щей от «тела» к «телу», и пото­му спо­соб­ной пре­взой­ти любой тер­ри­то­ри­аль­ный захват. В то же самое вре­мя, это аксе­ле­ра­тив­ное пере­ме­ще­ние меж­ду «тел» так же при­во­дит к заме­ще­нию военных:

«Вспом­ни­те вой­ну на Фолк­ленд­ских ост­ро­вах. Она мно­гое про­яс­ня­ет. Возь­мем бри­тан­ско­го капи­та­на мино­нос­ца «Шеф­филд» и арген­тин­ско­го пило­та штур­мо­ви­ка «Супер Этен­дар­да». Пилот, слов­но дей­ствуя по сло­га­ну ракет мар­ки Exocet, «выстре­лил и забыл». Нажал на кноп­ку и уби­рай­ся отту­да, ты летишь домой, ты ниче­го не видел. Ты выпу­стил раке­ту в соро­ка-шести­де­ся­ти кило­мет­рах от сво­ей цели. Тебе все рав­но, ведь раке­та дела­ет все сама. С дру­гой сто­ро­ны, капи­тан «Шеф­фил­да», кото­рый гово­рит: «На этой войне все про­ис­хо­дит за несколь­ко секунд, у нас нет вре­ме­ни реа­ги­ро­вать». Мы видим двух воен­ных в фор­ме, – один арген­тин­ский пилот, дру­гой вете­ран фло­та Мет­ро­по­лии. И оба гово­рят: «Раке­ты идут к цели сами по себе. Всё кон­че­но…»

(Вири­льо, 1983: 18).

Если воен­ные лик­ви­ди­ру­ют те эко­ло­ги­че­ские воз­мож­но­сти к сопро­тив­ле­нию, кото­рые тре­бу­ют спо­соб­но­сти обес­пе­чить без­опас­ность како­го-либо тела и како­го-либо места, то они, как утвер­жда­ет Вири­льо, так­же лик­ви­ди­ру­ют и свою соб­ствен­ную роль.

«Воз­не­се­ние кибер­не­ти­ки на небе­са» (Virilio, 1989: 2) явля­ет­ся наи­бо­лее ради­каль­ным выра­же­ни­ем это­го воен­но­го гно­сти­циз­ма. Край­ность этой детер­ри­то­ри­а­ли­за­ции вклю­ча­ет в себя обо­го­тво­ре­ние само­на­де­ян­но­го при­ня­тия роли Бога: «Сего­дня мы достиг­ли трех атри­бу­тов боже­ствен­но­го: вез­де­сущ­но­сти, мгно­вен­но­сти, непо­сред­ствен­но­сти; все­по­гло­ще­ния и все­мо­гу­ще­ства» (Вири­льо, 1989: 17). Воен­ная каста вопло­ща­ет в жизнь ниги­ли­сти­че­скую поли­ти­ку «чистой вой­ны», в кото­рой гло­баль­ное про­стран­ство ста­но­вит­ся игро­вой пло­щад­кой для этих вне­те­лес­ных и бес­при­страст­ных душ. Дрон, конеч­но же, пред­ста­ет в виде апо­фе­о­за это­го проекта:

«Дро­ны – это соче­та­ние ново­го и ста­ро­го: новая систе­ма наблю­де­ния и уни­что­же­ния с воз­ду­ха с воз­мож­но­стя­ми, ранее не предо­став­ляв­ши­ми­ся обыч­ны­ми воз­душ­ны­ми сила­ми, в соче­та­нии со ста­рым кос­ми­че­ским взгля­дом на гос­под­ство в воз­ду­хе посред­ством тех­но­ло­ги­че­ской ско­ро­сти, вер­ти­каль­но­сти и даль­но­вид­но­сти»

(Уолл и Мона­хан, 2011: 241)

Дрон соче­та­ет в себе арха­ич­ное и новое, реа­ли­зуя, если сле­до­вать мыс­ли Вири­льо, импли­цит­ный гно­сти­че­ский побег от огра­ни­че­ний материи.

Конеч­но, все не так про­сто. Метод Вири­льо по экс­тра­по­ля­ции тен­ден­ций, или иссле­до­ва­нию край­но­стей, может польстить дро­ну, кото­рый явля­ет­ся едва ли сво­бод­ным от мате­ри­аль­но­сти или чело­веч­но­сти объ­ек­том. Тем не менее, Вири­льо ука­зы­ва­ет на то, что воен­ный гно­сти­цизм не игно­ри­ру­ет эту мате­ри­аль­ность или чело­веч­ность. Он посто­ян­но рабо­та­ет над ними. Фан­та­зия о «чистой войне» – лишь фан­та­зия, но она рабо­та­ет посред­ством посто­ян­но­го пре­одо­ле­ния сво­их раз­лич­ных неудач. Пред­ло­жен­ное Вири­льо реше­ние вопро­са само­на­де­ян­но­го обо­го­тво­ре­ния состо­ит в том, что­бы утвер­ждать, что, пока мы не при­мем бога транс­цен­дент­но­сти, мы будем вынуж­де­ны покло­нять­ся «богу-машине» (1989: 83). Это сим­мет­рич­ный жест в попыт­ке, через обра­ще­ние к выс­шей силе, уйти из-под посту­ли­ро­ва­ния могу­ще­ства дро­на. Нет сомне­ний в том, что рели­ги­оз­ные убеж­де­ния игра­ли клю­че­вую роль в дви­же­ни­ях за мир, и осо­бен­но в тех, кото­рые были свя­за­ны с обес­по­ко­ен­но­стью тех­но­ло­ги­че­ской аксе­ле­ра­ци­ей или само­на­де­ян­ным при­сво­е­ни­ем «бого­по­доб­но­го» могу­ще­ства: от кри­ти­ки епи­ско­пом Джор­джем Бел­лом бри­тан­ских мас­си­ро­ван­ных воз­душ­ных бом­бар­ди­ро­вок Гер­ма­нии во вре­мя Вто­рой миро­вой вой­ны до после­во­ен­но­го анти­ядер­но­го дви­же­ния. Труд­ность заклю­ча­ет­ся в том, что это так­же скры­ва­ет ту пре­об­ра­зу­ю­щую рабо­ту, кото­рую выпол­ня­ет дис­курс дро­нов ради созда­ния мета­фи­зи­ки мобиль­но­сти и ви́дения, с помо­щью кото­рых он функ­ци­о­ни­ру­ет. Мы долж­ны рас­смот­реть это в рам­ках нашей критики.

Философия Снаряда

Мета­фи­зи­ка дро­нов ведет нас не толь­ко к самим дро­нам, но и обрат­но к мета­фи­зи­ке. Пол Вири­льо отме­ча­ет, что: «В отли­чие от антич­но­го чело­ве­ка, верив­ше­го в пере­се­ле­ние душ, мета­фи­зик, [в каче­стве] тран­зи­ти­ру­ю­ще­го интел­лек­та, нигде не при­вет­ству­ет­ся, нигде не нахо­дит­ся в сво­ей сти­хии. Он – сна­ряд в серд­це вели­кой Все­мыс­ля­щей мате­рии» (1990: 109). Пре­вос­хо­дя [идею] дви­же­ния души из тела в тело, мета­фи­зи­ка наце­ле­на на раз­во­пло­щен­ный интел­лект, кото­рый обрел бы ста­тус чисто­го сна­ря­да. В фор­му­ли­ров­ке Майк­ла Дил­ло­на это явля­ет­ся «стрем­ле­ни­ем совре­мен­ной бое­вой телес­но­сти стать вопло­ще­ни­ем интел­лек­та» (2003: 129). Важ­ней­шим обос­но­ва­ни­ем это­го «сна­ряд­но­го» состо­я­ния явля­ет­ся, соглас­но Вири­льо, фраг­мент номер 115 из сочи­не­ния досо­кра­ти­че­ско­го фило­со­фа Эмпе­док­ла. В этом фраг­мен­те мета­фи­зик явля­ет­ся дэй­мо­ном, неустан­но транс­фор­ми­ру­ю­щим­ся из одной фор­мы в дру­гую. Бро­шен­ный меж­ду сти­хи­я­ми, каж­дая из кото­рых отвер­га­ет его, он живет в «бес­смыс­лен­ном раз­до­ре». Этот раз­дор пред­по­ла­га­ет то, что мы име­ем дело не про­сто с мили­та­ри­за­ци­ей мета­фи­зи­ки, но со сбли­же­ни­ем опре­де­лен­ных тен­ден­ций в мета­фи­зи­ке и воен­ном деле. Отсыл­ка Вири­льо к сна­ря­ду в каче­стве демон­стра­тив­ной моде­ли, оче­вид­но, под­ра­зу­ме­ва­ет ста­тус дро­на в каче­стве отли­чи­тель­но­го, зна­ко­во­го, объ­ек­та не толь­ко для дис­кус­сий о совре­мен­ной вла­сти, но и для раз­мыш­ле­ний о мета­фи­зи­ке или философии.

Это состо­я­ние «сна­ря­да» в ана­ли­зе Вири­льо реа­ли­зу­ет собой отказ от мета­бо­ли­че­ских носи­те­лей и окон­ча­тель­ную меч­ту о чистом тран­зи­ти­ру­ю­щем интел­лек­те. Оно наце­ле­но на заме­ще­ние виталь­но­го пусто­той ско­ро­сти (Virilio, 2005: 42). В этом сце­на­рии мы вхо­дим в состо­я­ние вытес­не­ния нас ско­ро­стью, пыта­ю­щей­ся достичь мета­фи­зи­че­ско­го состо­я­ния чисто­го сна­ря­да посред­ством воле­во­го похи­ще­ния (abduction). Это не толь­ко чисто фило­соф­ская меч­та, но и поли­ти­че­ская меч­та, или, мы мог­ли бы ска­зать, меч­та фило­со­фа как чистой вла­сти. Как пред­по­ла­га­ет Вири­льо: «Этот посто­ян­ный поиск иде­аль­ной неве­со­мо­сти лежит в осно­ве про­блем доми­ни­ро­ва­ния» (2005: 43). В слу­чае с дро­ном, вытес­не­ние обу­слов­ле­но не про­сто ско­ро­стью как тако­вой, посколь­ку дро­ны явля­ют­ся доволь­но мед­лен­ны­ми лета­тель­ны­ми аппа­ра­та­ми, лета­ю­щи­ми со ско­ро­стью от 135 км/ч («Predator») до 370 км/ч («Reaper») (Gregory, 2014: 15). Сна­ряд­ная фан­та­зия здесь, тем не менее, при­сут­ству­ет из-за того, что чело­век бук­валь­но не поме­ща­ет­ся в каче­стве пило­та, он никак не «мон­ти­ру­ет­ся» в кор­пус дро­на, кро­ме как через интер­фей­сы управ­ле­ния и наблю­де­ния. Дрон – это опыт неве­со­мо­го доми­ни­ро­ва­ния в его вытес­не­нии и допол­не­нии «мета­бо­ли­че­ско­го век­то­ра» до сте­пе­ни «пусто­ты», не столь­ко ради ско­ро­сти, сколь­ко ради неуязвимости.

Дрон – это мета­фи­зи­че­ское устрой­ство в его «реа­ли­за­ции» этой тен­ден­ции мета­фи­зи­ки, но, на что ука­зы­ва­ют кавыч­ки, «реа­ли­за­ция» нико­гда не быва­ет пол­ной. Как мы уже ука­зы­ва­ли в отно­ше­нии тео­ло­ги­че­ско­го аспек­та ви́дения, то, что Дон­на Харау­эй назы­ва­ет «трю­ком боже­ствен­но­го наблю­де­ния за всем из ниот­ку­да» (1991: 189), все­гда тер­пит неуда­чу¹³. Кри­тик, кото­рый про­сто ука­зы­ва­ет на то, что это трюк, или что этот трюк тер­пит неуда­чу, не сми­рит­ся с тем фак­том, что эта неуда­ча встро­е­на в жела­ние вос­про­из­ве­сти этот трюк повтор­но. Недо­ста­точ­но про­сто ска­зать, что это трюк, когда этот факт уже хоро­шо изве­стен. Схо­жим обра­зом это отно­сит­ся и к тому, что я утвер­ждаю здесь отно­си­тель­но сна­ря­да: дрон или любой дру­гой бес­пи­лот­ный носи­тель, ожи­да­ю­щий мас­штаб­но­го тех­но­ло­ги­че­ско­го про­грес­са, не будет вопло­щать собой «чистый тран­зи­ти­ру­ю­щий интел­лект». Опять же, это наво­дит на мысль, что любой такой трюк боже­ствен­но­сти – это «тех­но-куль­тур­ное дости­же­ние» (Gregory, 2011: 193; кур­сив в ори­ги­на­ле), но такое дости­же­ние, кото­рое долж­но быть вос­про­из­ве­де­но, и чего в пол­ной мере нико­гда не достигается.

Роман Рек­са Уор­не­ра «Аэро­дром»¹⁴ пред­став­ля­ет собой хоро­ший про­об­раз этой ситу­а­ции. В нем рас­ска­зы­ва­ет­ся о кон­флик­те меж­ду обра­зом жиз­ни дерев­ни, – сим­во­ла мате­ри­аль­но­сти, кон­тин­гент­но­сти и очень бри­тан­ско­го «све­де­ния кон­цов с кон­ца­ми», – и воен­но-воз­душ­ны­ми сила­ми, вопло­ще­ни­ем фашист­ско­го обе­ща­ния транс­цен­дент­но­сти и чисто­ты. Рас­сказ­чик Рой вопло­ща­ет в себе эту напря­жен­ную ситу­а­цию. Узнав, что его неве­ста на самом деле может быть его сест­рой, он отка­зы­ва­ет­ся от этой крайне рез­кой сек­су­аль­ной «бес­по­ря­доч­но­сти» ради жиз­ни на аэро­дро­ме. Рой заме­ча­ет: «Хотя я хоро­шо знал здеш­них людей и любил их, я испы­тал отвра­ще­ние и страх от того кон­тра­ста меж­ду их лег­ко вос­па­ля­е­мым гне­вом, их вне­зап­ным лег­ко­мыс­ли­ем и неуклон­ной дотош­но­стью, и непо­ко­ле­би­мо­стью вице-мар­ша­ла авиа­ции» (Warner, 1982: 103). После кур­са интен­сив­ной под­го­тов­ки, Рой и про­шед­шие с ним его това­ри­щи-ново­бран­цы слу­ша­ют настав­ле­ние вице-мар­ша­ла авиа­ции, кото­рый огла­ша­ет свое кре­до: «Оста­ет­ся лишь эво­лю­ция, или, ско­рее, транс­фор­ма­ция созна­ния и воли, бег­ство от вре­ме­ни, овла­де­ние собой» (Warner, 1982: 188). При­вле­ка­тель­ность воен­но-воз­душ­ных сил заклю­ча­ет­ся имен­но в этой эво­лю­ции, кото­рая транс­цен­ди­ру­ет бес­по­ря­доч­ные кон­тин­гент­но­сти дерев­ни. Это транс­цен­ди­ро­ва­ние в чисто­ту и без­упреч­ность вклю­ча­ет в себя устра­не­ние чело­ве­че­ско­го фак­то­ра в самих пило­тах. Воен­но-воз­душ­ные силы раз­ра­бо­та­ли новые бес­пи­лот­ные само­ле­ты, кото­рые поз­во­ля­ют деле­ги­ро­вать им веде­ние боя, что поз­во­ля­ет воен­но-воз­душ­ным силам напра­вить свою энер­гию на транс­фор­ма­цию все­го обще­ства по сво­е­му обра­зу и подо­бию. Раз­мыш­ляя об этих бес­пи­лот­ных само­ле­тах, Рой при­зна­ет «тот факт, что металл, элек­три­че­ство и управ­ля­ю­щий ими «мозг» так лег­ко пре­вос­хо­дят воз­мож­но­сти наших соб­ствен­ных глаз, нер­вов и мышц» (Warner, 1982: 195). Эти «дро­ны» при­ни­ма­ют­ся в каче­стве устройств окон­ча­тель­но­го, без­упреч­но­го воз­душ­но­го уме­ния и навы­ка, остав­ляя сво­им избы­точ­ным пило­там обя­зан­но­сти по пере­дел­ке обще­ства по обра­зу и подо­бию это­го ново­го воз­душ­но­го порядка.

Роман Уор­не­ра посте­пен­но раз­во­ра­чи­ва­ет тему мести той бес­по­ря­доч­ной мате­ри­аль­но­сти воен­но-воз­душ­ным силам. Капи­тан авиа­ции, кото­рым Рой вос­хи­ща­ет­ся за его любов­ную и воен­ную доб­лесть – про­стой каби­нет­ный пилот. Так­же выяс­ня­ет­ся, что Рой – сын мар­ша­ла авиа­ции, и поэто­му может избе­жать одно­го инце­сту­аль­но­го сце­на­рия лишь ради вто­ро­го. Имен­но бла­го­да­ря новой любов­ной свя­зи Роя будет достиг­ну­та окон­ча­тель­ная побе­да дерев­ни над воен­но-воз­душ­ны­ми сила­ми. Это слег­ка непри­ят­ный и неубе­ди­тель­ный итог. Глу­бо­кая напря­жен­ность рома­на про­яв­ля­ет себя в обе­ща­нии воен­но-воз­душ­ных сил пре­вра­тить «бес­по­ря­док» в без­упреч­ность и транс­цен­дент­ность, что под­ра­зу­ме­ва­ет, что гряз­ная мате­ри­аль­ность не про­ти­во­ре­чит транс­цен­дент­но­сти, но явля­ет­ся ее усло­ви­ем. В то вре­мя как воен­но-воз­душ­ные силы могут быть запят­на­ны, необ­хо­ди­мость пре­одо­ле­ния это­го с помо­щью мета­фи­зи­ки воли и мета­фи­зи­ки сна­ря­да пред­по­ла­га­ет необ­хо­ди­мость «бес­по­ряд­ка» в каче­стве того поля, что ста­но­вит­ся объ­ек­том посто­ян­ной транс­фор­ма­ции; в каче­стве того само­го мате­ри­а­ла, над кото­рым она и осуществляется.

Мы можем отме­тить ту же струк­ту­ру воз­вра­ща­ясь к про­ек­ту меч­ты о мета­фи­зи­ке. Состо­я­ние «тран­зи­ти­ру­ю­ще­го интел­лек­та» нико­гда не дости­га­ет­ся пол­но­стью, но повтор­но­сти мета­фи­зи­ки посто­ян­но направ­ле­ны на то, что­бы под­нять нас над мате­ри­аль­но­стя­ми, в то же вре­мя посто­ян­но пере­ра­ба­ты­вая их. Пол Сен-Амур (2011: 262) в сво­ем рас­суж­де­нии о аэро­фо­то­мо­за­и­ке отме­тил, что обра­ще­ние к кон­тин­гент­но­сти и теку­че­сти гори­зон­таль­но­го для про­ти­во­дей­ствия «доми­ни­ро­ва­нию» вер­ти­каль­но­го явля­ет­ся про­бле­ма­тич­ным. Во-пер­вых, гори­зон­таль­ное – это не какая-то «чистая» зона, сво­бод­ная от вла­сти, как то отоб­ра­жа­ет гео­гра­фи­че­ское «гори­зон­таль­ное» кар­то­гра­фи­ро­ва­ние. Во-вто­рых, про­чте­ние вер­ти­каль­но­го как места чисто­го доми­ни­ро­ва­ния недо­оце­ни­ва­ет ком­плекс­ность и напря­жен­ность про­цес­са кон­сти­ту­и­ро­ва­ния вер­ти­каль­но­го как сфе­ры вла­сти. Моя точ­ка зре­ния ана­ло­гич­на в пред­по­ло­же­нии о том, что бес­по­ря­доч­ная мате­ри­аль­ность, сама по себе, про­сто не явля­ет­ся реше­ни­ем про­бле­мы транс­цен­дент­но­сти мета­фи­зи­ки дро­нов. Наобо­рот, мы долж­ны вос­при­нять ту рабо­ту, кото­рую совер­ша­ет мета­фи­зи­ка дро­нов, в каче­стве неко­то­ро­го посто­ян­но­го про­цес­са транс­фор­ма­ции, наце­лен­ной на вер­ти­каль­ное сред­ства­ми горизонтального.

Банальность и демистификация

Оче­вид­но, что в ответ на дис­кур­сы мисти­фи­ка­ции мы при­бе­га­ем к деми­сти­фи­ка­ции. Отли­чи­тель­ной чер­той рабо­ты над мета­фи­зи­кой дро­нов, как мы уви­де­ли, было стрем­ле­ние раз­вен­чать пре­тен­зии на «бого­по­доб­ную» силу, кото­рые пре­сле­ду­ют дис­курс дро­нов. Это вклю­ча­ет в себя худо­же­ствен­ную рабо­ту, направ­лен­ную на то, что­бы сде­лать види­мым тот урон людям и мате­ри­аль­ным объ­ек­там, кото­рый при­чи­ня­ет­ся дро­на­ми (Delmont, 2013); при­зна­ние того, что дро­ны не толь­ко не «сво­бод­ны от чело­ве­ка», но и тре­бу­ют боль­ше­го коли­че­ства пер­со­на­ла, чем обыч­ные само­ле­ты (Benjamin, 2013: 21) и поста­нов­ка акцен­та на их тех­ни­че­ских огра­ни­че­ни­ях в виде недо­ста­точ­ной даль­но­сти дей­ствия и ско­ро­сти, а так же их уяз­ви­мо­сти для зенит­но­го огня, что дела­ет их мало­ве­ро­ят­ны­ми кан­ди­да­та­ми для пред­став­ле­ния в каче­стве «пере­до­вой гра­ни Аме­ри­кан­ской импе­рии» (Gregory,2014: 15). Как наста­и­ва­ет Гре­го­ри, необ­хо­ди­мо пом­нить, что «вой­на вез­де» – это так же и «вой­на где-то» (2014: 15), и его вывод заклю­ча­ет­ся в том, что мы не долж­ны отры­вать бес­пи­лот­ни­ки «от мат­ри­цы воен­но­го и полу­во­ен­но­го наси­лия, частью кото­ро­го, и ничем иным, они явля­ют­ся» (2014: 16). Аме­део Поли­кан­те при­хо­дит к выво­ду, что дрон под­во­дит к кон­цу кла­у­зе­ви­цев­ское пред­став­ле­ние о войне как о геро­и­че­ском поедин­ке. В кон­це кон­цов, удел опе­ра­то­ра дро­на сви­де­тель­ству­ет о том, что «уны­лая скуч­ность маши­ны теперь погло­ти­ла даже послед­ние фан­та­зии об авто­ном­но­сти, кото­рым тре­бо­ва­лась экс­тре­маль­ная ско­рость веде­ния вой­ны дабы они заня­ли свое место» (Policante, 2012: 114; Stahl, 2013: 671). Этот тезис под­креп­ля­ет­ся Сти­ве­ном Вой­сом (2014), кото­рый отме­ча­ет, что осо­бый эффект дро­на воз­ни­ка­ет из соче­та­ния баналь­ной рабо­ты и смер­тель­но­го наси­лия: «Дрон¹⁵, стран­ный, но слиш­ком под­хо­дя­щий сино­ним, неожи­дан­но сопря­га­ет в себе моно­тон­ность рабо­ты «офис­ных клер­ков¹⁶» с «бес­пи­лот­ны­ми лета­тель­ны­ми аппа­ра­та­ми», кото­рые сей­час экс­плу­а­ти­ру­ют­ся в боль­шом коли­че­стве над Афга­ни­ста­ном, Паки­ста­ном, Йеме­ном, Сома­ли, а вско­ре и где-нибудь ещё». Во всех этих слу­ча­ях необ­хо­ди­мая рабо­та по раз­вен­ча­нию, деми­сти­фи­ка­ции и бана­ли­за­ции исполь­зу­ет­ся для про­ти­во­сто­я­ния тому, что я назвал «мета­фи­зи­кой дронов».

Я, одна­ко, пред­по­ло­жил, что суще­ствен­ным эле­мен­том мета­фи­зи­ки дро­нов явля­ет­ся то посто­ян­ное обе­ща­ние по пере­ра­бот­ке и транс­фор­ма­ции бес­по­ря­доч­ной мате­ри­аль­но­сти чело­ве­че­ско­го и тех­ни­че­ско­го, кото­рое она пред­ла­га­ет. Эта пере­ра­бот­ка явля­ет­ся зада­чей, созда­ю­щей эффект мисти­че­ской или мета­фи­зи­че­ской силы из самой этой баналь­но­сти. Миле­на¹⁷, писав­шая о Каф­ке, отме­ча­ла: «Он видит жизнь совсем не так, как дру­гие люди. Напри­мер, для него день­ги, фон­до­вый рынок, обмен­ные пунк­ты, пишу­щая машин­ка явля­ют­ся абсо­лют­но мисти­че­ски­ми веща­ми» (Buber-Neumann, 1988: 64)¹⁸. Дело в том, что «реду­ци­ро­ва­ние» дро­нов до бюро­кра­ти­че­ской баналь­но­сти может и не умень­шить сте­пень их абсо­лют­но­го мисти­циз­ма. Ско­рее, их мета­фи­зи­ка или мисти­цизм явля­ют­ся резуль­та­том этой самой баналь­но­сти и инте­гра­ции, кото­рые затем могут поро­дить фан­та­зии об «авто­ном­ной акселерации».

Это то про­ти­во­ре­чие, кото­рое доста­ет­ся кри­ти­ку. Воз­вра­ще­ние к баналь­но­сти и чело­ве­че­ско­му фак­то­ру созда­ет воз­мож­но­сти для вме­ша­тель­ства извне, но нам так­же необ­хо­ди­мо отсле­жи­вать их транс­фор­ма­цию, изнут­ри «скоп­ле­ний цепо­чек убий­ства», обрат­но в осо­бый вид мета­фи­зи­ки и в стрем­ле­ние к осо­бо­му виду бес­субъ­ект­но­го субъ­ек­та. Когда Кэро­лайн Холм­квист обра­ща­ет­ся, напри­мер, к зоне кон­так­та меж­ду «сталь­ны­ми тела­ми дро­нов» и «пло­тью людей» (2013: 538), ее под­ход заклю­ча­ет­ся в том, что­бы сосре­до­то­чить­ся на чело­ве­че­ской онто­ло­гии как сред­стве поме­ще­ния дро­на в область кри­ти­ки (2013: 548). Оче­вид­но, что это име­ет реша­ю­щее зна­че­ние, когда зави­си­мость от тех­но­ло­гии может слу­жить для мас­ки­ров­ки чело­ве­че­ской воли и мораль­ной ответ­ствен­но­сти (Adams &Barrie, 2013: 254). Тем не менее, я хочу пред­ло­жить, что­бы мы отнес­лись с боль­шей серьез­но­стью к это­му стрем­ле­нию транс­фор­ми­ро­вать плоть в сталь, или, точ­нее, спла­вить плоть со ста­лью¹⁹. Скуч­ность или баналь­но­сти маши­ны, или ее функ­ци­о­ни­ро­ва­ния, не толь­ко не явля­ет­ся раз­ру­ше­ни­ем фан­та­зий об авто­ном­но­сти или аксе­ле­ра­ции, но так­же и явля­ет­ся их усло­ви­ем. Эта меч­та об «аксе­ле­ра­ци­о­низ­ме» (Noys, 2014) зави­сит от спо­соб­но­сти посто­ян­но воз­вра­щать­ся и пере­ра­ба­ты­вать сбои аксе­ле­ра­ции с помо­щью еще одной попыт­ки окон­ча­тель­но стать акселерационистом.

Я не думаю, что в слу­чае с кри­ти­кой это озна­ча­ет отказ от каких-либо ресур­сов мета­фи­зи­ки или фило­со­фии в поль­зу неко­е­го эмпи­ри­че­ско­го, локаль­но­го или поли­ти­зи­ро­ван­но­го дис­кур­са, кото­рый, как мы мог­ли бы пред­по­ло­жить, мог бы про­сто сде­лать нас невос­при­им­чи­вы­ми к мета­фи­зи­ке. Хоть я посто­ян­но и опи­рал­ся на эти, кри­ти­че­ски важ­ные, дис­кур­сы, нам так­же необ­хо­ди­мо уло­вить мета­фи­зи­че­скую «ауру», воз­ни­ка­ю­щую в каче­стве резуль­та­та транс­фор­ма­ци­он­ной рабо­ты над бес­по­ря­доч­ной мате­ри­аль­но­стью и инте­гри­ро­ван­но­стью дро­нов. Вот поче­му, как мы виде­ли на при­ме­ре рома­на Рек­са Уор­не­ра, вера в бес­по­ря­доч­ную мате­ри­аль­ность в попыт­ке про­ти­во­сто­ять мечте о транс­цен­дент­ном неумест­на. В рав­ной сте­пе­ни я пред­по­ла­гаю, что попыт­ка пере­иг­рать транс­цен­дент­ность дро­нов посред­ством рели­ги­оз­ной веры в абсо­лют­ную транс­цен­дент­ность, как пред­ла­га­ет Вири­льо, так­же про­бле­ма­тич­на. Эти ходы содер­жат в себе риск повтор­но­го вос­про­из­ве­де­ния мета­фи­зи­ки дро­нов, реа­ли­зу­ю­щей­ся посред­ством посто­ян­но­го коле­ба­ния меж­ду эти­ми дву­мя пози­ци­я­ми. Пере­клю­че­ние с бес­по­ря­доч­ной мате­ри­аль­но­сти на транс­цен­дент­ность, обыч­но через режим аксе­ле­ра­ции, – это то, на чем рас­цве­та­ет мета­фи­зи­ка дро­нов, дабы скрыть про­ти­во­ре­чия, тре­ния и фор­мы наси­лия, дей­ству­ю­щие в рам­ках это­го пере­клю­че­нии и трансформации.

Без­услов­но, вни­ма­ние к мате­ри­аль­но­му и к эле­мен­там рабо­чей силы, под­дер­жи­ва­ю­щим эти фан­та­зии о транс­фор­ма­ции и аксе­ле­ра­ции, име­ет важ­ное зна­че­ние. Одна­ко такое вни­ма­ние тре­бу­ет осо­зна­ния того, что эти «мате­ри­аль­ные» эле­мен­ты не про­сто про­ти­во­сто­ят абстракт­ной силе ви́дения дро­нов. Ана­лиз Марк­сом товар­ной фор­мы, обра­ща­ю­щий вни­ма­ние на баналь­ность экви­ва­лент­но­сти, так­же наста­и­ва­ет на том, что такая рабо­та соци­аль­ной абстрак­ции порож­да­ет «мета­фи­зи­че­ские изощ­рен­но­сти и тео­ло­ги­че­ские тон­ко­сти» (1990: 163). Мы не про­ти­во­по­став­ля­ем кон­крет­ное и мате­ри­аль­ное абстракт­но­му, но пыта­ем­ся иссле­до­вать абстракт­ную рабо­ту, кото­рая идет в раз­рез с этим раз­ли­че­ни­ем. Аксе­ле­ра­тив­ный дис­курс транс­цен­дент­но­сти пыта­ет­ся избе­жать этой про­бле­мы, созда­вая окон­ча­тель­ную транс­цен­дент­ность, кото­рая может пере­ко­ди­ро­вать мате­ри­ал в «сохран­ную» фор­му. Воз­вра­ще­ние к бес­по­ря­доч­ной мате­ри­аль­но­сти же схо­жим обра­зом пыта­ет­ся сохра­нить мате­ри­аль­ное как точ­ку сопро­тив­ле­ния: отсю­да и та сим­мет­рия, в кото­рой тео­ло­ги­че­ские или рели­ги­оз­ные дис­кур­сы одно­вре­мен­но явля­ют­ся транс­цен­дент­ны­ми и свя­зан­ны­ми с материальностью.

Пред­ла­га­е­мое мной уточ­не­ние кри­ти­че­ско­го ана­ли­за, кото­рое уже затро­ну­то мно­ги­ми кри­ти­ка­ми дро­нов, заклю­ча­ет­ся в том, что­бы сосре­до­то­чить­ся более на раз­ру­ше­нии дис­кур­са мета­фи­зи­ки дро­нов в том про­стран­стве транс­фор­ма­ции, кото­рое она созда­ет. Я пола­гаю, что реша­ю­щее зна­че­ние име­ют эффек­ты, про­из­во­ди­мые отри­ца­ни­ем, пре­ры­ва­ни­ем и отка­зом в рам­ках это­го про­цес­са транс­фор­ма­ции. Это дела­ет­ся для того, что­бы бро­сить вызов опре­де­лен­ным дис­кур­сам «аксе­ле­ра­ции», кото­рые видят путь для сопро­тив­ле­ния в воз­мож­но­сти избы­точ­но­сти, отсут­ствии тре­ния, гипер­тро­фии и так далее, кото­рые, как утвер­жда­ет­ся ими, опе­ре­жа­ют и пре­вос­хо­дят фор­мы воен­ной, госу­дар­ствен­ной и капи­та­ли­сти­че­ской вла­сти. Стрем­ле­ние к окон­ча­тель­ной детер­ри­то­ри­а­ли­за­ции, кото­рая может соскольз­нуть в глад­кое про­стран­ство сопро­тив­ле­ния, не толь­ко про­ти­во­ре­чит пре­ду­пре­жде­нию Деле­за и Гват­та­ри «нико­гда не верить, что глад­ко­го про­стран­ства будет доста­точ­но что­бы спа­сти нас» (1988: 500), но и оста­ет­ся в пре­де­лах поля мета­фи­зи­ки дронов.

«Тре­ние» выра­жа­ет­ся не толь­ко в чело­ве­ке как сопро­тив­ля­ю­щем­ся фак­то­ре, но и в чело­ве­че­ско-тех­ни­че­ском вза­и­мо­дей­ствии в «скоп­ле­ни­ях цепо­чек убий­ства». В част­но­сти, как я уже пред­по­ло­жил, это тре­ние про­яв­ля­ет­ся в транс­фор­ма­ци­он­ной рабо­те инте­гра­ции, кото­рая пыта­ет­ся создать «бес­субъ­ект­ный» про­цесс, в кото­ром чело­ве­че­ское и тех­ни­че­ское коор­ди­ни­ру­ют­ся в без­упреч­ном испол­не­нии цепоч­ки убий­ства. Само­го по себе это­го тре­ния недо­ста­точ­но, так как оно воз­вра­ща­ет нас к «бес­по­ря­доч­но­сти», кото­рая тре­бу­ет сгла­жи­ва­ния и инте­гра­ции. Если «глад­ко­го про­стран­ства» недо­ста­точ­но что­бы спа­сти нас, то и «риф­ле­но­го про­стран­ства» будет недо­ста­точ­но. Эта анти­но­мия сама явля­ет­ся частью про­бле­мы, кото­рую я выявил, выде­лив транс­фор­ма­тив­ное и не-транс­фор­ма­тив­ный эффект дро­нов. Вме­сто это­го, эти аспек­ты долж­ны быть акти­ви­ро­ва­ны и под­клю­че­ны к рабо­те отри­ца­ния, кото­рая нару­ша­ет про­цес­сы сгла­жи­ва­ния. Здесь я сосре­до­то­чил­ся на выяв­ле­нии этих аспек­тов и этих про­цес­сов посред­ством ана­ли­за лите­ра­тур­ных, худо­же­ствен­ных, фило­соф­ских и тео­ло­ги­че­ских эле­мен­тов дис­кур­са дро­нов. Это пер­во­на­чаль­ное отоб­ра­же­ние тре­бу­ет нали­чия ощу­ще­ния неко­то­рой непре­рыв­но­сти, – сохра­ня­ю­щей­ся меч­ты о дроне, о раз­лич­ных дро­нах, как реаль­ных, так и вир­ту­аль­ных, кото­рые суще­ство­ва­ли до нашей нынеш­ней ситу­а­ции; и осо­зна­ние пре­рыв­но­сти, – с точ­ки зре­ния вос­при­я­тия той транс­фор­ма­ции, кото­рая была про­из­ве­де­на дро­ном, ее ретро­ак­тив­но­го эффек­та по пере­пи­сы­ва­нию тех пред­ше­ство­вав­ших дис­кур­сов. Таким обра­зом мы можем про­сле­дить и устра­нить то вли­я­ние, кото­рое мета­фи­зи­ка дро­нов ока­зы­ва­ет на нас.

Примечания

1. “Speed the Plough”, Mary Butt ↵
2. “The Aerodrome”, Rex Warner ↵
3. Кон­крет­но – на поэ­му Вод­свор­та «I Wandered Lonely as a Cloud» ↵
4. Мей­ер Говард Абрамс утвер­жда­ет в сво­ей лите­ра­тур­но-кри­ти­че­ской рабо­те 1953 года «Зер­ка­ло и све­тиль­ник», что англий­ские роман­ти­ки вве­ли в лите­ра­ту­ру совер­шен­но новую мета­фо­ру: нео­клас­си­цизм восем­на­дца­то­го века рас­смат­ри­вал искус­ство как зер­ка­ло, обра­щен­ное к при­ро­де; роман­ти­ки, с дру­гой сто­ро­ны, вери­ли, что искус­ство может быть подоб­но све­тиль­ни­ку, высве­чи­ва­ю­ще­му внут­рен­ние каче­ства при­ро­ды, недо­ступ­ные объ­ек­тив­но­му гла­зу. ↵
5. При­мер тако­го фети­шиз­ма мож­но най­ти в рас­суж­де­нии Май­ка Дэви­са (2008) об авто­мо­биль­ной бом­бе, где в целом в про­ни­ца­тель­ном ана­ли­зе он часто исполь­зу­ет нату­ра­ли­зу­ю­щие мета­фо­ры для опи­са­ния рас­про­стра­не­ния это­го «ору­жия сла­бых»: «неумо­ли­мый вирус» (6), «дар­ви­нов­ский про­цесс» (130) и «деструк­тив­ная лоза куд­зу» (куд­зу = пуэра­рия доль­ча­тая) (188). ↵
6. ‘Predator’, ‘Global Hawk’, ‘Reaper’; ↵
7. “Minima Moralia”, Theodor Adorno ↵
8. “The Heat of the Day”, Elizabeth Bowen; ↵
9. В ори­ги­на­ле “kill-chain”, под­ра­зу­ме­ва­ет­ся после­до­ва­тель­ность дей­ствий, при­ня­тия реше­ний и ответ­ствен­но­сти субъ­ек­та­ми за убий­ство при исполь­зо­ва­нии дро­на, кото­рый так же вклю­ча­ет­ся в эту «цепоч­ку убий­ства»; ↵
10. “The Infatuations”, Javier Marias; ↵
11. «Кон­цеп­ция «тер­ри­то­ри­аль­ных тел» чер­па­ет вдох­но­ве­ние из лати­но­аме­ри­кан­ской феми­нист­ской транс­на­ци­о­наль­ной кон­цеп­ции «тела-тер­ри­то­рии», кото­рая исполь­зо­ва­лась в каче­стве «стра­те­ги­че­ско­го» инстру­мен­та для созда­ния новых форм гло­баль­ной соли­дар­но­сти, свя­зы­ва­ю­щих раз­лич­ные фор­мы наси­лия в раз­лич­ных мас­шта­бах» – (Gago, 2020: 95); ↵
12. Дро­мо­кра­тия про­ис­хо­дит от гре­че­ско­го «дро­мос»: про­спект или иппо­дром; и «кра­тос»: власть, прав­ле­ние. Оба будучи раз­ра­бо­тан­ны­ми Полем Вири­льо, тер­мин «дро­мо­кра­тия» свя­зан с тео­ри­ей «дро­мо­ло­гии», кото­рая интер­пре­ти­ру­ет мир и реаль­ность как резуль­тат дей­ствия ско­ро­сти. В сво­ем эссе «Ско­рость и поли­ти­ка» он при­во­дит убе­ди­тель­ные дово­ды в поль­зу интер­пре­та­ции исто­рии, поли­ти­ки и обще­ства в кон­тек­сте ско­ро­сти. Рас­ши­ряя опре­де­ле­ние «дро­мо­ма­нья­ков», Вири­льо утвер­жда­ет, что ско­рость ста­ла един­ствен­ным фак­то­ром и мерой про­грес­са. Он посту­ли­ру­ет, что «не было ника­кой «про­мыш­лен­ной рево­лю­ции», толь­ко «дро­мо­кра­ти­че­ская рево­лю­ция»; нет демо­кра­тии, толь­ко дро­мо­кра­тия; нет ника­кой стра­те­гии, толь­ко дро­мо­ло­гия»; ↵
13. Я бы, воз­мож­но про­во­ка­ци­он­но, доба­вил, что «трюк боже­ствен­но­сти» тер­пит неуда­чу и у Бога, или любо­го боже­ства. Это было бы одним из спо­со­бов про­чте­ния раз­мыш­ле­ния Дер­ри­да (1995) о «тоталь­ной ина­ко­во­сти» как о начер­та­нии бога и раз­ру­ше­нии обыч­ной схе­мы боже­ствен­ных сил. Дэвид Уиллс (2014: 186) свя­зы­ва­ет под­ход Дер­ри­да к Божье­му ви́дению с трю­ком боже­ствен­но­сти у дро­нов. ↵
14. The Aerodrome, Rex Warner ↵
15. С англий­ско­го сло­во «drone» может быть пере­ве­де­но и как «тру­тень», «без­дель­ник», «туне­ядец» — прим. пер.; ↵
16. Ори­ги­наль­ное сло­во­со­че­та­ние «office drones» исполь­зу­ет­ся для обо­зна­че­ния офис­ных работ­ни­ков, «белых ворот­нич­ков», кото­рые выпол­ня­ют моно­тон­ную и одно­тип­ную рабо­ту; ↵
17. Име­ет­ся в виду Миле­на Есен­ская (Milena Jesenska), – жур­на­лист­ка, писа­тель­ни­ца, пере­вод­чи­ца. Воз­люб­лен­ная Фран­ца Каф­ки в 1919–20 годах. ↵
18. Адамс и Бар­ри (2013: 247) исполь­зу­ют Каф­ку для обсуж­де­ния мораль­ной невос­при­им­чи­во­сти бюро­кра­ти­че­ско­го воен­но­го наси­лия в кон­тек­сте дро­нов. Одна­ко они не обсуж­да­ют «мисти­че­ский» облик это­го бюро­кра­ти­че­ско­го наси­лия. ↵
19. Рольф Хел­ле­баст (2003) пред­ло­жил увле­ка­тель­ный рас­сказ об этих алхи­ми­че­ских меч­тах о пре­вра­ще­нии пло­ти в металл в совет­ском аван­гар­де. Обра­ща­ясь к дро­нам, мы можем  доба­вить еще одну исто­рию, свя­зан­ную с капи­та­ли­сти­че­ским мили­та­риз­мом. ↵