К планетарному мышлению

1. Планетарное состояние

Если фило­со­фии был поло­жен конец тех­но­ло­ги­че­ской пла­не­та­ри­за­ци­ей (как это про­воз­гла­сил Хай­дег­гер в своё вре­мя) или более недав­ним  исто­ри­че­ским пово­ро­том, свя­зан­ным с пла­не­тар­ной ком­пью­те­ри­за­ци­ей (как это про­воз­гла­ша­ют вос­тор­жен­ные авто­ры в наше вре­мя), то нашей зада­чей оста­ет­ся рефлек­сия о при­ро­де фило­со­фии и её буду­щем или, гово­ря в тер­ми­нах само­го Хай­дег­ге­ра, о «дру­гом нача­ле» (anderer Anfang)¹. В этом дру­гом нача­ле, кото­рое искал Хай­дег­гер, чело­ве­че­ское при­сут­ствие ² (вот-бытие, Dasein) обре­та­ет новые отно­ше­ния с Быти­ем и ста­но­вит­ся более сво­бод­ным в отно­ше­ни­ях с тех­но­ло­ги­ей. Хай­дег­гер пере­ме­ща­ет мыш­ле­ние воз­вра­ще­ни­ем к гре­кам, что на пер­вый взгляд может пока­зать­ся реак­ци­он­ным: доста­точ­но ли это­го шага назад, что­бы про­ти­во­сто­ять пла­не­тар­ной ситу­а­ции, кото­рую он сам опи­сы­ва­ет? Сомне­ва­юсь. Для Хай­дег­ге­ра, писав­ше­го в 1930‑е, эта пла­не­та­ри­за­ция (planetarization) под­ра­зу­ме­ва­ет утра­ту осмыс­ле­ния (Besinnungslosigkeit), кото­рое не огра­ни­чи­ва­ет­ся Евро­пой, но так­же, напри­мер, при­ме­ни­мо к США и Япо­нии³. Сего­дня это отсут­ствие смыс­ла ста­но­вит­ся ещё более оче­вид­ным. Даже если евро­пей­ская фило­со­фия пол­но­стью пере­осмыс­лит себя, раз­ру­ши­тель­ные тех­но­ло­гии будут про­дол­жать быст­ро рас­про­стра­нять­ся по пла­не­те. Любое пред­ло­же­ние воз­вра­та к Бытию может пока­зать­ся неле­пым, если не смеш­ным⁴. Это не пото­му, что Евро­па опоз­да­ла, а, ско­рее, пото­му, что при­шла слиш­ком рано и боль­ше не кон­тро­ли­ру­ет ситу­а­цию на пла­не­те, кото­рой она дала нача­ло. Дан­ная ситу­а­ция напо­ми­на­ет о том, что ска­зал Хай­дег­гер о дру­гом смыс­ле кон­ца фило­со­фии: «нача­ло осно­вы­ва­ю­щей­ся в запад­но­ев­ро­пей­ском мыш­ле­нии миро­вой циви­ли­за­ции»⁵.

Осмыс­ле­ние (Besinnung) невоз­мож­но вос­ста­но­вить через нега­цию пла­не­та­ри­за­ции. Ско­рее, мыш­ле­ние долж­но пре­одо­леть это состо­я­ние. Это вопрос жиз­ни и смер­ти. Мы можем назвать дан­ный вид мыш­ле­ния, – кото­рый уже при­ни­ма­ет фор­му, но пока ещё не сфор­му­ли­ро­ван, – «пла­не­тар­ным мыш­ле­ни­ем». Для того, что­бы про­ду­мать, как может выгля­деть пла­не­тар­ное мыш­ле­ние, а так­же его связь с тех­но­ло­ги­че­ской пла­не­та­ри­за­ци­ей, мы долж­ны глуб­же понять сущ­ность самой планетаризации.

Преж­де все­го, пла­не­та­ри­за­ция – это тоталь­ная моби­ли­за­ция энер­гии и мате­рии. Она созда­ёт раз­лич­ные кана­лы для всех форм энер­гии (неф­тя­ной, гид­рав­ли­че­ской, элек­три­че­ской, пси­хи­че­ской, сек­су­аль­ной, etc.) над и под зем­лёй. Она в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни вза­и­мо­за­ме­ня­е­ма с тер­ми­ном «гло­ба­ли­за­ция» или с тем, что Бру­но Латур назы­ва­ет «гло­ба­ли­за­ци­ей-минус» (globalization-minus), кото­рая явля­ет­ся не откры­ти­ем, а закры­ти­ем раз­ных пер­спек­тив⁶. Гло­ба­ли­за­ция появи­лась под видом раз­мы­ва­ния гра­ниц, откры­тия их для дру­гих, что­бы сти­му­ли­ро­вать пото­ки мате­ри­а­лов и капи­та­ла. Одна­ко это в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни обу­слов­ле­но эко­но­ми­че­ски­ми сооб­ра­же­ни­я­ми. Заво­е­ва­ние рын­ков при­шло вме­сте с заво­е­ва­ни­ем земель: как пока­зы­ва­ет исто­рия, тор­гов­ля и коло­ни­за­ция все­гда были тес­но свя­за­ны. Когда же зем­ля, море и воз­дух при­сва­и­ва­ют­ся и ого­ра­жи­ва­ют­ся гра­ни­ца­ми, – это инди­ка­тор того, что совре­мен­ные наци­о­наль­ные госу­дар­ства явля­ют­ся един­ствен­ной пост­ко­ло­ни­аль­ной реаль­но­стью, – един­ствен­ной фор­мой, кото­рую может про­дол­жать при­ни­мать коло­ни­за­ция, оста­ет­ся заво­е­ва­ние рын­ков. Совре­мен­ная дипло­ма­тия под­пи­ты­ва­ет этот про­цесс ина­че, неже­ли пря­мым воен­ным втор­же­ни­ем, а имен­но «мяг­кой силой» и «куль­ту­рой».

Заво­е­ва­ние рын­ков озна­ча­ет быст­рую и плав­ную моби­ли­за­цию капи­та­ла и  мате­ри­аль­ных благ, кото­рая неиз­беж­но созда­ет тор­го­вый дефи­цит и про­фи­цит. После окон­ча­ния Холод­ной вой­ны гло­ба­ли­за­ция зна­чи­тель­но уско­ри­ла (accelerated) эту моби­ли­за­цию. Сего­дня циви­ли­за­ция уже боль­ше не может выно­сить это. Пред­ставь­те себе стра­ну, насе­ле­ние кото­рой вырос­ло почти что на 50%, с менее чем одно­го мил­ли­ар­да до 1,4 мил­ли­ар­да чело­век, все­го за сорок лет. Какая сте­пень экс­плу­а­та­ции зем­ли, моря и людей нуж­на была, что­бы при­спо­со­бить­ся к это­му росту потреб­ле­ния и насе­ле­ния? На дру­гой сто­роне зем­но­го шара выруб­ка лесов в Ама­зон­ке уве­ли­чи­лась на 16 про­цен­тов за тот же соро­ка­лет­ний пери­од, но теперь, при Бол­со­на­ро, уско­ри­лась до трёх фут­боль­ных полей в секун­ду. Сколь­ко видов навсе­гда исчез­ло в резуль­та­те? Гло­ба­ли­за­ция озна­ча­ет исто­ще­ние ресур­сов по мере того, как чело­ве­че­ский род дости­га­ет мак­си­маль­ной гло­ба­ли­за­ции. Для под­дер­жа­ния это­го гео­по­ли­ти­че­ско­го поряд­ка, неко­то­рые заин­те­ре­со­ван­ные лица про­дол­жа­ют отри­цать само нали­чие эко­ло­ги­че­ско­го кри­зи­са. Нра­вит­ся ли нам это или нет, но «пла­не­та­ри­за­ция» явля­ет­ся, пожа­луй, самым важ­ным усло­ви­ем фило­соф­ство­ва­ния сего­дня. Дан­ная рефлек­сия исхо­дит не из демо­ни­за­ции совре­мен­ной тех­но­ло­гии или тор­же­ства тех­но­ло­ги­че­ско­го гос­под­ства, а ско­рее из жела­ния открыть воз­мож­но­сти тех­но­ло­гии, кото­рые сего­дня все чаще дик­ту­ют­ся науч­ной фантастикой.

2. Диалектика непризнания

Пол­ная моби­ли­за­ция ста­но­вит­ся воз­мож­ной бла­го­да­ря стре­ми­тель­но­му росту тех­но­ло­ги­че­ской аксе­ле­ра­ции; она так­же тре­бу­ет, что­бы люди и не-люди (nonhuman) адап­ти­ро­ва­лись к посто­ян­но нарас­та­ю­щей тех­но­ло­ги­че­ской эво­лю­ции. Инду­стрия достав­ки еды и её онлайн-плат­фор­мы дают нам нагляд­ный при­мер того, как чело­ве­че­ская плоть исполь­зу­ет­ся для ком­пен­са­ции несо­вер­шен­ства алго­рит­мов. Чело­ве­ко-вело­си­пед­ный кочев­ник при­во­дит­ся в дви­же­ние зака­за­ми, сде­лан­ны­ми через чело­ве­ко-при­ло­же­ния. Всё это ведо­мо пси­хо­гео­гра­фи­ей, про­дик­то­ван­ной жела­ни­ем и голо­дом. Кочев­ник рис­ку­ет погиб­нуть в дорож­но-транс­порт­ном про­ис­ше­ствии, дабы избе­жать нака­за­ния от дан­ных (data). Курьер стра­да­ет боль­ше, когда повре­жда­ет­ся его вело­си­пед, неже­ли когда стра­да­ет его орга­ни­че­ское тело. Боль воз­ни­ка­ет из-за неспо­соб­но­сти выпол­нить кво­ты эффек­тив­но­сти для зака­зов и поста­вок. То, что Маркс опи­сал на фаб­ри­ке, что до сих пор про­ис­хо­дит в Foxconn и дру­гих ком­па­ни­ях, обоб­ща­ет­ся во всех отрас­лях. Дру­ги­ми сло­ва­ми, работ­ни­ки во всех обла­стях авто­ма­ти­че­ски кон­тро­ли­ру­ют­ся и нака­зы­ва­ют­ся дан­ны­ми. Эта прак­ти­ка обе­ща­ет более эффек­тив­ное управ­ле­ние, осно­ван­ное на уни­вер­саль­ной вычис­ля­е­мо­сти, на всех уров­нях: от объ­ек­тов до живых существ, от инди­ви­дов до госу­дар­ства. Она так­же демон­стри­ру­ет то, что Хай­дег­гер назы­ва­ет Gestell, или «постав»: сущ­ность совре­мен­ной тех­но­ло­гии, соглас­но кото­рой каж­дое суще­ство рас­смат­ри­ва­ет­ся как  под­ле­жа­щий исчис­ле­нию посто­ян­ный ресурс или резерв.

Постав (Gestell) выра­жа­ет себя в каче­стве кине­ти­че­ской поли­ти­ки, кото­рую Петер Сло­тер­дайк опи­сы­ва­ет как клю­че­вую харак­те­ри­сти­ку совре­мен­но­сти.  Сло­тер­дайк свя­зы­ва­ет этот кине­ти­цизм с «тоталь­ной моби­ли­за­ци­ей», с тер­ми­ном, кото­рый, как извест­но, Эрнст Юнгер исполь­зо­вал для опи­са­ния кине­ти­ки воен­но­го вре­ме­ни⁷. Тоталь­ная моби­ли­за­ция выра­жа­ет­ся в «нали­чии» и «доступ­но­сти» мате­ри­аль­ных, финан­со­вых и инфор­ма­ци­он­ных благ. Напри­мер, при достав­ке еды тоталь­ная моби­ли­за­ция яко­бы поз­во­ля­ет наи­бо­лее «аутен­тич­ной» еде появить­ся на чьем-либо кухон­ном сто­ле со все­ми обе­щан­ны­ми теп­лом и вку­сом. Тоталь­ная моби­ли­за­ция това­ров явля­ет­ся так­же и цир­ку­ля­ци­ей чело­ве­че­ско­го тру­да, а так­же его двой­ни­ка – отри­ца­ния «при­ро­ды». Эта тоталь­ная моби­ли­за­ция так­же уста­нав­ли­ва­ет гло­баль­ную эпи­сте­му (episteme) и эсте­ти­ку, кото­рые дви­жи­мы необ­хо­ди­мо­стью аксе­ле­ра­ции. Пони­ма­ние мира как все­го зем­но­го шара было непре­рыв­ным мета­фи­зи­че­ским про­ек­том ещё со вре­мён антич­но­сти. Окон­ча­ние это­го про­ек­та с помо­щью совре­мен­ных тех­но­ло­гий не вле­чёт за собой плав­но­го пере­хо­да в пост­ме­та­фи­зи­че­ский мир, сво­бод­ный от самой мета­фи­зи­ки. Напро­тив, дан­ная мета­фи­зи­че­ская сила сохра­ня­ет свою власть над судь­бой человечества.

Оста­ёт­ся посто­ян­ный вопрос: куда дви­жет­ся эта мета­фи­зи­че­ская сила? Или же куда она жела­ет дви­гать­ся?

Я уже где-то утвер­ждал, что гло­ба­ли­за­ция, про­сла­вив­ша­я­ся в каче­стве одно­сто­рон­не­го про­цес­са коло­ни­за­ции, в насто­я­щий момент стал­ки­ва­ет­ся с диа­лек­ти­кой раба и гос­по­ди­на⁸. Отно­ше­ния «гос­по­дин-раб» в конеч­ном ито­ге под­ры­ва­ют­ся чрез­мер­ной зави­си­мо­стью от кон­крет­ной стра­ны, как фаб­ри­ки и рын­ка. «Раб­ское» жела­ние (Begierde) быть при­знан­ным (кото­рое в дан­ном слу­чае наци­о­на­ли­сти­че­ское), реа­ли­зу­е­мое через труд и тех­но­ло­гию, пере­во­ра­чи­ва­ет отно­ше­ния «гос­по­дин-раб». «Гос­по­дин», про­бу­див­шись от это­го неод­но­знач­но­го момен­та, дол­жен вновь уста­но­вить свои гра­ни­цы и умень­шить соб­ствен­ную зави­си­мость, дабы раб стал сно­ва его под­чи­нён­ным и более не мог угро­жать ему. Подоб­ный момент мож­но лег­ко интер­пре­ти­ро­вать как окон­ча­ние гло­ба­ли­за­ции: Запад дол­жен пере­стро­ить­ся и реор­га­ни­зо­вать свои стра­те­гии, лока­ли­зо­вав и изо­ли­ро­вав угро­зы сво­е­му доми­ни­ро­ва­нию. Ско­рее все­го, гло­ба­ли­за­ция подо­шла к сво­е­му кон­цу не из-за устой­чи­во­сти анти­г­ло­ба­лист­ско­го дви­же­ния (кото­рое без­молв­но угас­ло), но пото­му, что в каче­стве исто­ри­че­ско­го эта­па она обна­ру­жи­ва­ет боль­ше недо­стат­ков, неже­ли обе­щан­ных пре­иму­ществ. Этот про­ти­во­ре­чи­вый  и кон­фрон­та­ци­он­ный момент ещё не раз­ре­шён до кон­ца или, луч­ше ска­зать, не при­ми­рён в геге­лев­ском смыс­ле. Немец­кий экви­ва­лент сло­ва при­ми­ре­ние, Versöhnung, кото­рый исполь­зо­вал сам Гегель, пол­но­стью выра­жа­ет дан­ный про­цесс: одна часть урав­не­ния долж­на будет при­знать дру­гую в каче­стве отца и иден­ти­фи­ци­ро­вать себя в роли сына.

Вне зави­си­мо­сти от того, кто игра­ет роль сына в этой дра­ме, при­ро­да кине­ти­че­ской поли­ти­ки не изме­нит­ся. До тех пор, пока сохра­ня­ет­ся преж­няя фор­ма гло­ба­ли­за­ции, стра­ны-рабы будут при­зы­вать к ней и обви­нять стран-гос­под в про­ти­во­дей­ствии гло­ба­ли­за­ции. Когда они отре­за­ют себя от стран-рабов, (быв­шие) стра­ны-гос­по­да так­же стра­да­ют: они теря­ют те пре­иму­ще­ства, кото­ры­ми они поль­зо­ва­лись на про­тя­же­нии послед­не­го сто­ле­тия. Появ­ля­ет­ся и оста­ёт­ся нераз­ре­шён­ным несчаст­ное созна­ние. Мы можем наблю­дать за этой диа­лек­ти­кой изда­ле­ка, одна­ко у нас всё рав­но оста­ют­ся вопро­сы об её при­ро­де и буду­щем. Для нас нет при­чи­ны винить Геге­ля – напро­тив, нам сле­ду­ет про­дол­жать вос­хи­щать­ся его мето­дом под­тал­ки­ва­ния раци­о­наль­но­сти к Абсо­лю­ту – одна­ко мы обя­за­ны про­ана­ли­зи­ро­вать ошиб­ки, допу­щен­ные его после­до­ва­те­ля­ми. Преж­де все­го, диа­лек­ти­че­ское дви­же­ние миро­во­го духа явля­ет­ся все­го лишь исто­ри­че­ской рекон­струк­ци­ей. Подоб­но сове Минер­вы, рас­прав­ля­ю­щей кры­лья толь­ко с наступ­ле­ни­ем суме­рек, – все­гда уже слиш­ком позд­но. И когда это дви­же­ние про­еци­ру­ет­ся на буду­щее, оно может пасть жерт­вой Schwärmerei (непо­мер­но­го чув­ства или энту­зи­аз­ма), как это было в слу­чае с Фрэн­си­сом Фуку­я­мой и его рабо­той «Конец исто­рии и послед­ний чело­век». Во-вто­рых, диа­лек­ти­че­ское дви­же­ние «гос­по­дин-раб» не меня­ет при­ро­ды вла­сти, а меня­ет лишь её кон­фи­гу­ра­цию (ина­че не при­шлось бы упразд­нять бур­жу­аз­ное обще­ство, сме­нив­шее фео­даль­ное). Как и в клас­си­че­ской геге­лев­ско-марк­сист­ской диа­лек­ти­ке, мы видим, что побе­да про­ле­та­ри­а­та не выхо­дит за рам­ки его соб­ствен­но­го гос­под­ства над вла­стью. Подоб­ная диа­лек­ти­ка пред­по­ла­га­ет пре­одо­ле­ние гос­по­ди­на без осо­зна­ния того, что та же сила пере­во­пло­ща­ет­ся в новое чуди­ще. В этом и состо­ит общее сле­пое пят­но для всех марк­си­стов. Жела­ние пре­одо­леть «гос­по­ди­на» может при­ве­сти лишь к «тор­же­ству» рын­ка пото­му, что тогда стра­ны-гос­по­да будут обви­не­ны в анти­ры­ноч­но­сти и анти­г­ло­ба­лиз­ме. Эта сме­на вла­сти явля­ет­ся лишь обе­ща­ни­ем открыть рынок, веду­щим к более интен­сив­ной пла­не­та­ри­за­ции и про­ле­та­ри­за­ции. Мы стал­ки­ва­ем­ся с тупи­ком, кото­рый тре­бу­ет фун­да­мен­таль­ной транс­фор­ма­ции кон­цеп­ций и практик.

3. Императив диверсификации

Раз­мыш­ле­ние о гло­ба­ли­за­ции, кото­рое явля­ет­ся одно­вре­мен­но и нача­лом и кон­цом тупи­ка, не явля­ет­ся пла­не­тар­ным мыш­ле­ни­ем. Гло­баль­ное мыш­ле­ние явля­ет­ся диа­лек­тич­ным мыш­ле­ни­ем, осно­ван­ным на дихо­то­мии меж­ду гло­баль­ным и локаль­ным. Оно име­ет тен­ден­цию к порож­де­нию мон­стров-близ­не­цов: импе­ри­а­лиз­ма с одной сто­ро­ны, фашиз­ма и наци­о­на­лиз­ма – с дру­гой. Пер­вый уни­вер­са­ли­зи­ру­ет свою эти­ку и эпи­сте­мо­ло­гию; вто­рой же завы­ша­ет роль внеш­них угроз и тра­ди­ци­он­ных цен­но­стей. Пан­де­мия коро­на­ви­ру­са уско­ри­ла послед­ний гео­по­ли­ти­че­ский сдвиг. Анон­си­руя конец гло­ба­ли­за­ции, пан­де­мия не даёт обе­ща­ний истин­но­го виде­ния – лишь толь­ко чув­ство, что она зна­ме­ну­ет собой нача­ло эпо­хи ката­стро­фы. Напро­тив, все резо­ни­ру­ю­щие сре­ди элит при­зы­вы к спа­се­нию «ста­ро­го режи­ма» (ancien régime) сво­дят­ся лишь к борь­бе за регрес­сив­ную политику.

Преж­де все­го, пла­не­тар­ное мыш­ле­ние явля­ет­ся импе­ра­ти­вом для раз­но­об­ра­зия. Идея раз­но­об­ра­зия, фасад гло­ба­ли­за­ции, осно­ва­на на раз­де­ле­нии меж­ду тех­ни­че­ски­ми нау­ка­ми и куль­ту­рой. В подоб­ном пони­ма­нии куль­ту­ра сво­дит­ся к «сво­бод­ным от тех­но­ло­гий» риту­а­лам, соци­аль­ным отно­ше­ни­ям, обы­ча­ям, наци­о­наль­ным кух­ням и дру­гим фор­мам сим­во­ли­че­ско­го обме­на. Муль­ти­куль­ту­ра­лизм же осно­ван на совре­мен­ном пред­по­ло­же­нии о раз­дель­но­сти тех­ни­ки и при­ро­ды. Здесь под тех­но­ло­ги­ей пони­ма­ет­ся толь­ко совре­мен­ная тех­но­ло­гия, появив­ша­я­ся после про­мыш­лен­ной рево­лю­ции. В таком слу­чае при­ро­да пони­ма­ет­ся все­го лишь как внеш­няя сре­да, либо же как сово­куп­ность неру­ко­твор­ных (non-man-made) сущ­но­стей. Мы сра­зу же всту­па­ем в диа­лек­ти­ку при­ро­ды, бла­го­да­ря кото­рой послед­няя долж­на «сжечь себя, как феникс, что­бы, омо­ло­див­шись, вый­ти из это­го внеш­не­го бытия в виде духа»⁹. Тако­ва при­ро­да логи­ки, кото­рая пол­но­стью сов­ме­сти­ма с совре­мен­ной нау­кой и тех­ни­кой. Раз­но­об­ра­зие, обе­щан­ное гло­ба­ли­за­ци­ей и обна­ру­жен­ное в при­ро­де муль­ти­куль­ту­ра­лиз­ма, дале­ко от истин­но­го раз­но­об­ра­зия по при­чине того, что оно осно­ва­но на этой бес­связ­ной кон­цеп­ции при­ро­ды и тех­но­ло­гии. Вот поче­му Эду­ар­до Вивей­руш де Каст­ру, иссле­дуя  индей­ский пер­спек­ти­визм, пред­ла­га­ет в про­ти­во­вес муль­ти­куль­ту­ра­лиз­му муль­ти­на­ту­ра­лизм. Соглас­но Вивей­ру­шу де Каст­ру, пер­вая [кон­цеп­ция] постро­е­на на совре­мен­ной идее гомо­ген­ной при­ро­ды, в то вре­мя как вто­рая утвер­жда­ет мно­же­ствен­ность при­род. Без воз­вра­та к вопро­су о при­ро­де и тех­но­ло­гии мы ока­зы­ва­ем­ся в систе­ме, под­дер­жи­ва­е­мой пет­ля­ми пози­тив­ной обрат­ной свя­зи, подоб­но алко­го­ли­кам, кото­рые не могут бро­сить пить в надеж­де одна­жды почув­ство­вать иной вкус алкоголя.

Мы, совре­мен­ные люди, – алко­го­ли­ки. Ско­рее все­го, вер­но, что аксе­ле­ра­ция рас­смат­ри­ва­ет­ся в каче­стве ква­зи-тра­ги­че­ско­го жеста, кото­рый охва­ты­ва­ет то, в чем Жиль Делёз и Феликс Гват­та­ри одна­жды упрек­ну­ли Сами­ра Ами­на: «быть может, пото­ки ещё недо­ста­точ­но дете­ре­ри­то­ри­зи­ро­ва­ны … [сле­ду­ет] уско­рять про­цесс»¹⁰. Пла­не­тар­ное мыш­ле­ние – это не про­сто аксе­ле­ра­ция, а, ско­рее, дивер­си­фи­ка­ция. Она вызы­ва­ет­ся пла­не­та­ри­за­ци­ей и в то же вре­мя при­кла­ды­ва­ет все уси­лия, что­бы вый­ти за её пре­де­лы и пре­об­ра­зо­вать её. Био­раз­но­об­ра­зие (biodiversity), ноораз­но­об­ра­зие (noodiversity) и тех­но­раз­но­об­ра­зие (technodiversity) – вот три смыс­ла раз­но­об­ра­зия, кото­рые состав­ля­ют то, что мы назы­ва­ем пла­не­тар­ным мышлением.

По сути, био­раз­но­об­ра­зие – это вопрос локаль­но­сти. Оно опре­де­ля­ет­ся спе­ци­фич­ной гео­гра­фи­че­ской сре­дой и сохра­ня­ет­ся осо­бен­ны­ми отно­ше­ни­я­ми меж­ду людь­ми и не-людь­ми. Дан­ные отно­ше­ния впи­са­ны и опосредованы(с точ­ки зре­ния риту­а­лов, обы­ча­ев и инстру­мен­тов) тех­ни­че­ски­ми изоб­ре­те­ни­я­ми, кото­рые явля­ют­ся состав­ной частью чело­ве­че­ства. Модер­ни­за­ция и про­из­во­ди­тель­ная мета­фи­зи­ка рас­по­зна­ли эти раз­ли­чия, но сде­ла­ли их услов­ны­ми. Одна­ко, это не зна­чит, что запад­ный пре­мо­дерн или же не-запад­ный не-модерн луч­ше запад­но­го модер­на, ско­рее наобо­рот, [это озна­ча­ет], что не сто­ит слиш­ком быст­ро отка­зы­вать­ся от цен­но­сти любо­го из них. Чело­ве­че­ский род явля­ет­ся частью более круп­ной систе­мы, поэто­му анти­гу­ма­ни­стич­ный жест дале­ко нас не уве­дет. Как уже ска­за­ли мно­гие уче­ные, сего­дня гораз­до более кри­тич­но и акту­аль­но воз­об­нов­ле­ние чело­ве­че­ских и не-чело­ве­че­ских отно­ше­ний. Сре­ди них при­ме­ча­тель­ны антро­по­ло­ги «онто­ло­ги­че­ско­го пово­ро­та», такие как Филипп Деско­ла, и шко­ла «муль­ти­ви­дов» (multispecies), пред­став­ля­е­мая Дон­ной Харау­эй, кото­рые обра­зо­вы­ва­ют два лаге­ря, раз­де­лён­ные куль­ту­ра­лист­ски­ми и нату­ра­лист­ски­ми «пред­по­чте­ни­я­ми».

Око­ло ста лет назад Пьер Тей­яр де Шар­ден пред­ло­жил поня­тие «ноосфе­ра». Изла­гая крат­ко, идея состо­ит в том, что тех­но­ло­ги­че­ская обо­лоч­ка зем­но­го шара после нача­ла гомини­за­ции (hominization) сой­дёт­ся и достиг­нет куль­ми­на­ции в появ­ле­нии «супер­моз­га»¹¹. В нашем слу­чае, эта тех­но­ло­ги­че­ская эво­лю­ция озна­ча­ет вестер­ни­за­цию. Соглас­но Тей­я­ру, Восток явля­ет­ся «анти-вре­ме­нем» и «анти-эво­лю­ци­ей», в то вре­мя как Запад­ный путь – это «путь кон­вер­ген­ции, вклю­ча­ю­щей в себя любовь, про­гресс, син­тез, при­ня­тие вре­ме­ни и эво­лю­ции как реаль­ных, а так­же при­зна­ние мира как орга­ни­че­ско­го цело­го»¹². С рели­ги­оз­ной точ­ки зре­ния, ноосфе­ра Тей­я­ра де Шар­де­на под­ра­зу­ме­ва­ет хри­сто­ге­нез, уни­вер­са­ли­за­цию люб­ви; с тех­ни­че­ской точ­ки зре­ния – уни­вер­са­ли­за­цию набо­ра опре­де­лён­ных миро­воз­зре­ний и эпи­сте­мо­ло­гий. «Супер­мозг», или же «мозг всех моз­гов», явля­ет­ся не про­сто сви­де­те­лем наступ­ле­ния Цар­ства Божье­го на зем­ле, но и три­ум­фа эво­лю­ци­он­ной и про­грес­сив­ной запад­ной мыс­ли. Конеч­но, куль­ми­на­ци­ей ноосфе­ры явля­ет­ся не дивер­си­фи­ка­ция, а ско­рее кон­вер­ген­ция, кото­рую оши­боч­но при­ни­ма­ют за все­лен­скую хри­сти­ан­скую любовь или «Еди­ное». Ноосфе­ра обя­за­на быть фраг­мен­ти­ро­ва­на и дивер­си­фи­ци­ро­ва­на, и подоб­ная фраг­мен­та­ция или дивер­си­фи­ка­ция будет воз­мож­на лишь тогда, когда мы будем даль­ше рас­смат­ри­вать раз­но­об­ра­зие мыш­ле­ния и мыш­ле­ние тех­но­раз­но­об­ра­зия. Через раз­ви­тие тех­но­раз­но­об­ра­зия мы можем пере­на­стро­ить чело­ве­че­ские и не-чело­ве­че­ские отно­ше­ния, а так­же поли­ти­че­скую экономику.

Тех­но­раз­но­об­ра­зие обу­слав­ли­ва­ет как био­раз­но­об­ра­зие, так и ноораз­но­об­ра­зие. Без тех­но­раз­но­об­ра­зия у нас оста­ют­ся толь­ко гомо­ген­ные спо­со­бы вза­и­мо­дей­ствия с не-чело­ве­че­ски­ми аген­та­ми и с самим миром – мож­но поду­мать, что гомо­ген­ное рав­но уни­вер­саль­но­му. Если мы при­мем тех­но­ло­гию как ней­траль­ную и уни­вер­саль­ную, то мы можем повто­рить то, о чем гово­рил Арнольд Тойн­би в про­шлом веке отно­си­тель­но наив­но­го импор­та ази­ат­ски­ми стра­на­ми запад­ных тех­но­ло­гий в девят­на­дца­том веке. А имен­но, он утвер­ждал, что жите­ли Даль­не­го Восто­ка в XVI отвер­га­ли евро­пей­цев, пото­му что послед­ние хоте­ли экс­пор­ти­ро­вать как рели­гию, так и тех­но­ло­гию, в то вре­мя как уже в XIX веке, когда евро­пей­ца­ми экс­пор­ти­ро­ва­лась толь­ко тех­но­ло­гия, даль­не­во­сточ­ные стра­ны рас­смат­ри­ва­ли тех­но­ло­гию в каче­стве ней­траль­ной силы, кото­рую мож­но осво­ить их соб­ствен­ной мыс­лью¹³. Опи­сы­вая как про­мыш­лен­ная рево­лю­ция и тех­ни­че­ский про­гресс при­ве­ли к гос­под­ству мор­ско­го при­сут­ствия (Dasein), Карл Шмитт про­ци­ти­ро­вал тот же отры­вок из [работ] Тойн­би: «Восток обя­зан поз­во­лить нам раз­ви­вать себя»¹⁴.

4. Эпистемологическая дипломатия

«Номос зем­ли» Шмит­та начи­на­ет­ся и закан­чи­ва­ет­ся раз­мыш­ле­ни­я­ми об исто­рии тех­но­ло­гии; после сто­ле­тий сопер­ни­че­ства меж­ду сухо­пут­ны­ми и мор­ски­ми сила­ми мы видим рост воен­но-воз­душ­ных сил в два­дца­том веке: начи­ная от бое­вых само­лё­тов и закан­чи­вая раке­та­ми даль­не­го дей­ствия. В XXI веке власть нахо­дит­ся уже не в пар­ла­мен­те, а в инфра­струк­ту­ре. Неко­то­рые осо­бо вни­ма­тель­ные писа­те­ли заме­ти­ли, что на банк­но­тах Евро­пей­ско­го цен­траль­но­го бан­ка, выпу­щен­ных в 2003 и в 2013 годах, боль­ше не при­сут­ству­ют порт­ре­ты поли­ти­че­ских или исто­ри­че­ских дея­те­лей, одна­ко [на них уже изоб­ра­жа­ет­ся] инфра­струк­ту­ра. Как нико­гда ранее тех­но­ло­ги­че­ская кон­ку­рен­ция явля­ет­ся полем бит­вы на всех уров­нях: от пред­при­я­тия до воен­ной обо­ро­ны и госу­дар­ствен­но­го управ­ле­ния. Инфра­струк­ту­ра явля­ет­ся не толь­ко мате­ри­а­ли­сти­че­ской кон­цеп­ци­ей; в допол­не­ние к сво­им эко­но­ми­че­ским, опе­ра­ци­он­ным и поли­ти­че­ским целям, она так­же вклю­ча­ет в себя и слож­ные набо­ры аксио­ло­ги­че­ских, эпи­сте­мо­ло­ги­че­ских и онто­ло­ги­че­ских пред­по­сы­лок, кото­рые мож­но изна­чаль­но не заме­тить. Вот поче­му явля­ю­ща­я­ся цен­траль­ной для пла­не­тар­но­го мыш­ле­ния идея раз­но­об­ра­зия до сих пор не про­ду­ма­на. Что­бы в даль­ней­шем опи­сать то, как может выгля­деть пла­не­тар­ное мыш­ле­ние, мы можем начать [выпол­не­ние] зада­чи, кото­рую невоз­мож­но окон­ча­тель­но завер­шить здесь, с того, чем оно не явля­ет­ся. В подоб­ном слу­чае, мы можем обри­со­вать кон­тур пла­не­тар­но­го мышления.

Пла­не­тар­ное мыш­ле­ние не явля­ет­ся кон­сер­ва­ци­ей раз­но­об­ра­зия, кото­рое про­ти­во­по­став­ля­ет себя внеш­не­му раз­ру­ше­нию, а явля­ет­ся ско­рее созда­ни­ем раз­но­об­ра­зия. Дан­ная дивер­си­фи­ка­ция осно­вы­ва­ет­ся на при­зна­нии локаль­но­сти  – не толь­ко ради сохра­не­ния её тра­ди­ций (хотя они оста­ют­ся суще­ствен­ны­ми), но и для внед­ре­ния нов­шеств, что­бы слу­жить локаль­но­сти. Мы, как назем­ные суще­ства, все­гда при­зем­ле­ны, но это не озна­ча­ет, что мы зна­ем, где мы; мы дез­ори­ен­ти­ро­ва­ны пла­не­та­ри­за­ци­ей. Подоб­но рас­смот­ре­нию Зем­ли с Луны, мы боль­ше не видим поч­вы под нога­ми¹⁵. Со вре­мен Копер­ни­ка бес­ко­неч­ность про­стран­ства пред­став­ля­ет­ся вели­кой пусто­той. При­су­щей этой пусто­те нена­дёж­но­сти и ниги­ли­сти­че­ской тен­ден­ции про­ти­во­сто­я­ла кар­те­зи­ан­ская субъ­ект­ность, воз­вра­щав­шая все сомне­ния и стра­хи само­му чело­ве­ку. Сего­дня на сме­ну кар­те­зи­ан­ской меди­та­ции при­хо­дит тор­же­ство Антро­по­це­на, воз­вра­ще­ния чело­ве­ка после дли­тель­но­го пери­о­да «ска­ты­ва­ния от цен­тра к Х»¹⁶. Бес­ко­неч­ность про­стран­ства сего­дня озна­ча­ет бес­ко­неч­ные воз­мож­но­сти для экс­плу­а­та­ции ресур­сов. Чело­ве­че­ство уже нача­ло поки­дать зем­ной шар и устрем­лять­ся к тем­ной мате­рии, о кото­рый мы прак­ти­че­ски ниче­го не зна­ем. Явля­ясь импе­ра­ти­вом для пла­не­тар­но­го мыш­ле­ния, дивер­си­фи­ка­ция, в свою оче­редь, тре­бу­ет воз­вра­ще­ния на землю.

Пла­не­тар­ное мыш­ле­ние – это не наци­о­на­ли­сти­че­ское мыш­ле­ние. Наобо­рот, оно долж­но выхо­дить за пре­де­лы, уста­нов­лен­ные кон­цеп­ци­ей наци­о­наль­но­го госу­дар­ства и его дипло­ма­ти­ей. Како­ва конеч­ная цель суще­ство­ва­ния наро­да или нации? Неуже­ли это толь­ко вос­ста­нов­ле­ние соб­ствен­но­го име­ни? Имен­но так дипло­ма­тия и выра­жа­ла себя в про­шлом сто­ле­тии, с той поры, когда наци­о­наль­ное госу­дар­ство ста­ло базо­вой еди­ни­цей гео­по­ли­ти­ки. Дипло­ма­тия была осно­ва­на на силь­ном наци­о­наль­ном инте­ре­се и наци­о­на­ли­сти­че­ских настро­е­ни­ях, что при­ве­ло в ито­ге к отри­ца­нию эко­ло­ги­че­ских кри­зи­сов и гло­баль­но­му рас­про­стра­не­нию пан­де­мий. Поэто­му, как это ни пара­док­саль­но, вне­зап­ное под­твер­жде­ние нынеш­не­го кри­зи­са может быть так­же вызва­но дипло­ма­ти­че­ской необ­хо­ди­мо­стью. Наци­о­на­ли­сти­че­ские настро­е­ния вскарм­ли­ва­ют­ся эко­но­ми­че­ским ростом и воен­ной экс­пан­си­ей, кото­рые рас­смат­ри­ва­ют­ся в каче­стве един­ствен­ных средств защи­ты от внеш­них угроз. Необ­хо­ди­мо появ­ле­ние новой дипло­ма­тии – эпи­сте­мо­ло­ги­че­ской, осно­ван­ной на про­ек­те тех­но­раз­но­об­ра­зия. Ско­рее все­го, эта новая дипло­ма­тия будет ини­ци­и­ро­ва­на про­из­во­ди­те­ля­ми зна­ния и интел­лек­ту­а­ла­ми, неже­ли дипло­ма­та­ми, кото­рые всё чаще ста­но­вят­ся жерт­ва­ми соци­аль­ных сетей и потребления.

Пла­не­тар­ное мыш­ле­ние – это не дзен-про­свет­ле­ние или хри­сти­ан­ское откро­ве­ние. Это при­зна­ние того, что мы оста­ем­ся и будем оста­вать­ся в состо­я­нии ката­стро­фы. Соглас­но Шмит­ту, Бог уже пере­дал свою силу чело­ве­ку, а он, в свою оче­редь, пере­дал её маши­нам¹⁷. Новый номос зем­ли дол­жен быть помыс­лен в соот­вет­ствии с исто­ри­ей тех­ни­ки и её буду­щим — и имен­но к это­му буду­ще­му тех­ни­ки Шмитт нико­гда успеш­но не обра­щал­ся. Оста­ет­ся обсу­дить, как раз­ра­бо­тать новые мето­ды про­ек­ти­ро­ва­ния и систе­мы зна­ний, начи­ная от сель­ско­го хозяй­ства и закан­чи­вая про­мыш­лен­ным про­из­вод­ством, кото­рые не слу­жат про­мыш­лен­но­сти, но при этом спо­соб­ны транс­фор­ми­ро­вать её. Это так­же застав­ля­ет нас поду­мать о роли уни­вер­си­те­тов, высту­па­ю­щих сего­дня в каче­стве фаб­рик талан­тов для тех­но­ло­ги­че­ско­го раз­ру­ше­ния и аксе­ле­ра­ции, а так­же об их про­из­вод­стве зна­ний сего­дня. В XXI веке подоб­ная реструк­ту­ри­за­ция зна­ний и прак­тик явля­ет­ся глав­ной зада­чей пере­осмыс­ле­ния университета.

Био­раз­но­об­ра­зие, ноораз­но­об­ра­зие и тех­но­ра­но­об­ра­зие – это не про­сто отдель­ные, а тес­но пере­пле­тён­ные и вза­и­мо­за­ви­си­мые обла­сти. Совре­мен­ные люди заво­е­ва­ли зем­лю, море и воз­дух с тех­но­ло­ги­че­ской бес­со­зна­тель­но­стью. Они ред­ко вопро­ша­ли об инстру­мен­тах, кото­рые они изоб­ре­та­ли и исполь­зо­ва­ли, пока пер­вый трак­тат по фило­со­фии тех­ни­ки не вышел из лона геге­льян­ства. Офи­ци­аль­но начав­ша­я­ся с Эрн­ста Кап­па и Кар­ла Марк­са, фило­со­фия тех­ни­ки нача­ла обре­тать серьёз­ную силу в ака­де­ми­че­ской фило­со­фии. Одна­ко, доста­точ­но ли подоб­но­го «тех­но­ло­ги­че­ско­го созна­ния», что­бы уве­сти нас в дру­гом направ­ле­нии после окон­ча­ния совре­мен­но­сти?¹⁸ Или же это про­сто дела­ет совре­мен­ный про­ект более важ­ным, напо­до­бие того, как тех­но­ло­гия счи­та­лась основ­ной про­из­во­ди­тель­ной силой в раз­ви­ва­ю­щих­ся стра­нах? Веро­ят­нее все­го, пла­не­та­ри­за­ция про­дол­жит­ся в тече­ние срав­ни­тель­но дли­тель­но­го вре­ме­ни. Навряд ли мы проснём­ся от её необ­ра­ти­мых стра­да­ний, посколь­ку они все­гда могут быть отне­се­ны к само­влюб­лён­но­му жела­нию людей отыг­рать роль тра­ги­че­ско­го героя. Вме­сто это­го нам при­дёт­ся ини­ци­и­ро­вать иные пути при­спо­соб­ле­ния новых форм жиз­ни в пост­ме­та­фи­зи­че­ском мире. Это оста­ет­ся зада­чей пла­не­тар­но­го мышления.

Про­дол­же­ние следует….

Примечания

1. Yuk Hui, “Philosophy and the Planetary”,  Philosophy Today 64, no. 3 (November 2020). ↵
2. (Прим. пер.) При­сут­ствие – в рус­ской тра­ди­ции пере­во­дов Хай­дег­ге­ра тер­мин «Dasein» опци­о­наль­но мож­но пере­во­дить и как «вот-бытие» и как «при­сут­ствие». Послед­ний же вари­ант пере­во­да дан­но­го тер­ми­на свя­зан с дея­тель­ность Вла­ди­ми­ра Вени­а­ми­но­ви­ча Биби­хи­на, кото­рый пере­во­дил его имен­но так (см., напри­мер, при­ме­ча­ния к пере­во­ду «Бытия и вре­ме­ни», С.445 по изда­нию: Бытие и время/Пер. с нем. В. В. Биби­хи­на — 5‑е изд. — М. Ака­де­ми­че­ский про­ект, 2015). ↵
3. Martin Heidegger, GA66 Besinnung (1938/39) (Vittorio Klostermann, 1997), 74. ↵
4. Я подроб­но рас­смот­рю этот вопрос в гря­ду­щей рабо­те «Искус­ство и кос­мо­тех­ни­ка» (University of Minnesota Press, 2021) ↵
5. Хай­дег­гер М. Конец фило­со­фии и зада­ча мыш­ле­ния. С. 3. Пере­вод Д. В. Смир­но­ва цити­ру­ет­ся по: https://vox-journal.org/content/vox5haidegger.pdf ↵
6. Bruno Latour, Down to Earth: Politics in the New Climatic Regime, trans. Catherine Porter (Polity, 2019), 15. ↵
7. Peter Sloterdijk, Infinite Mobilization: Towards a Critique of Political Kinetics, trans. Sandra Berjan (Polity, 2020). ↵
8. Хуэй Ю. О несчаст­ном созна­нии нео­ре­ак­ци­о­не­ров. URL: https://spectate.ru/yuk-hui-unhappy/ ↵
9. Г. В. Ф. Гегель. Фило­со­фия при­ро­ды. С. 548 Пере­вод Б. Г. Столп­не­ра и И. Б. Руме­ра под ред. А. А. Мак­си­мо­ва.  цити­ру­ет­ся по изда­нию: Г. В. Ф. Гегель. Сочи­не­ния — М.: Соц­эк­гиз, 1934. — Т. II. ↵
10. Ж. Делёз, Ф. Гват­та­ри. Анти-Эдип. С. 378. Пере­вод Д. Кра­леч­ки­на под ред. В. Куз­не­цо­ва, цити­ру­ет­ся по изда­нию: Ж. Делёз, Ф. Гват­та­ри. Анти-Эдип: Капи­та­лизм и шизо­фре­ния — Ека­те­рин­бург: У‑Фактория, 2008. ↵
11. П. Тей­яр де Шар­ден, Буду­щее чело­ве­ка: «Пер­вый руди­мен­тар­ный инстру­мент родил­ся в каче­стве при­дат­ка чело­ве­че­ско­го тела, когда Homo faber явил­ся в бытие. Сего­дня же инстру­мент пре­вра­тил­ся в меха­ни­че­скую обо­лоч­ку (внут­ренне коге­рент­ную и чрез­вы­чай­но раз­но­об­раз­ную), при­су­щую все­му чело­ве­че­ству. Из сома­ти­че­ской она пре­вра­ти­лась в «ноосфер­ную»». ↵
12. Joseph Needham, “Preface,” in Ursula King, Teilhard de Chardin and Eastern Religions (Seabury, 1980), xiii. ↵
13. А. Дж. Тойн­би. Мир и Запад. С. 285–288. При­во­дит­ся по изда­нию: А. Дж. Тойн­би. Циви­ли­за­ция перед судом исто­рии. Мир и Запад  — М: Аст: Аст­рель; Вла­ди­мир: ВКТ, 2011. ↵
14. Carl Schmitt, Dialogues on Power and Space (Polity, 2015), 67. ↵
15. Это так­же отли­ча­ет наш под­ход от зем­но­го мыш­ле­ния Бру­но Лату­ра. Зем­ное высту­па­ет общим зна­ме­на­те­лем для все­го: лево­го и пра­во­го, совре­мен­но­го и ста­ро­мод­но­го. Латур срав­ни­ва­ет зем­ное как  с локаль­ным, так и с гло­баль­ным. См. Latour, Down to Earth, 54. ↵
16. Ф. Ниц­ше. Воля к вла­сти. С. 36. Пере­вод с немец­ко­го В. Баку­сев, А. Гара­джа, В. Седель­ник, И. Эба­но­ид­зе цити­ру­ет­ся по изда­нию: Ф. Ниц­ше. Воля к вла­сти. Опыт пере­оцен­ки всех цен­но­стей (чер­но­ви­ки и наброс­ки из насле­дия Фри­дри­ха Ниц­ше 1883–1888 годов в редак­ции Эли­за­бет Фёр­стер-Ниц­ше и Пете­ра­Га­ста). —  М.: Куль­тур­ная рево­лю­ция, 2016. ↵
17. Schmitt, Dialogues, 46. ↵
18. В сво­ей рабо­те «The Question Concerning Technology in China: An Essay in Cosmotechnics» (Urbanomic, 2016) я исполь­зую поня­тие «тех­но­ло­ги­че­ское созна­ние» для харак­те­ри­сти­ки пост­мо­дер­нист­ско­го про­ек­та Жана Фран­с­уа Лио­та­ра. ↵