Акселерация Колокольного Звона

Спекулятивный_реализм_и_русская_философия

«Солн­це заго­ре­лось рань­ше христианства»

В. В. Роза­нов, Апо­ка­лип­сис наше­го вре­ме­ни. 1913.

Ах, да… Рус­ская фило­со­фия… Что ж, вы при­шли куда нуж­но. Здесь про­во­дят­ся кро­во­слу­же­ния. Вам нуж­но лишь раз­га­дать их тай­ну. Но с чего начать посто­рон­не­му вро­де вас? Конеч­но, пере­лить себе немно­го здеш­ней кро­ви… Но спер­ва вам пона­до­бит­ся контракт…

Дан­ное эссе иссле­ду­ет тему рус­ской фило­со­фии. Что за чрез­мер­ная тема… В каком имен­но смыс­ле я наме­рен исполь­зо­вать это сло­во­со­че­та­ние? Какая надоб­ность в её иссле­до­ва­нии? Я затро­ну этим вопро­сы в своё вре­мя. Сна­ча­ла нуж­но ска­зать об устрой­стве текста.

Эссе состо­ит из четы­рёх над­стро­ен­ных друг над дру­гом раз­де­лов, поэто­му про­пус­кать пер­вые его части не реко­мен­ду­ет­ся нико­му. Пер­вый раз­дел, Блеск и нище­та «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма», посвя­щён озна­ком­ле­нию с т. н. «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом»: клю­че­вые пер­со­на­лии, кор­не­ви­ща идей, осо­бен­но­сти институционализации/гальванизации обо­зна­чен­но­го cadaver от фило­со­фии. Поче­му имен­но «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм»? Крат­кий ответ сле­ду­ю­щий: пото­му что имен­но со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» свя­зан, на мой взгляд, ренес­санс инте­ре­са к фило­со­фии в России.

Вто­рой и тре­тий раз­де­лы, Джи­перс Кри­перс 40 000: Dark Crusade и Ико­но­стас син­гу­ляр­но­сти соот­вет­ствен­но, посвя­ще­ны сюже­там, кото­рые свя­за­ны со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» и/или рус­ской фило­со­фи­ей. Во–первых, это опре­де­лён­ные, пре­иму­ще­ствен­но эсте­ти­че­ские, сто­ро­ны фило­соф­ско­го твор­че­ства Ника Лан­да. В силу того, что Ланд – это исход­ный код мно­гих интел­лек­ту­аль­ных про­ек­тов, рас­смат­ри­ва­е­мых в пер­вом раз­де­ле, маги­страль­ные линии его сочи­не­ний так или ина­че отра­жа­ют основ­ной мас­сив тео­ре­ти­че­ских пре­фе­рен­ций «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма». Если НЛ–1000 вер­нул­ся из буду­ще­го, что­бы при­бли­зить наступ­ле­ние тех­но­ло­ги­че­ской син­гу­ляр­но­сти, то небес­по­лез­но будет за–arche–вировать его сте­на­ния в евкли­до­вом лаби­рин­те: наедине с мино­тав­ром Спра­вед­ли­во­сти. Как извест­но, имен­но Дикэ вскор­ми­ла Зев­са в пеще­ре ноч­ной тем­но­ты, что в конеч­ном ито­ге при­ве­ло к оскоп­ле­нию Хро­но­са и рож­де­нию из семе­ни послед­не­го боги­ни Кра­со­ты… Anyway. Во–вторых, это дея­тель­ность Hyle Press – изда­тель­ства, кото­рое в Рос­сии извест­но в каче­стве основ­но­го попу­ля­ри­за­то­ра про­из­ве­де­ний фило­со­фов, свя­зан­ных со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» (в част­но­сти, уси­ли­я­ми Hyle на рус­ском язы­ке были пред­став­ле­ны неко­то­рые про­из­ве­де­ния из «собра­ния сочи­не­ний» Лан­да), и в то же вре­мя явля­ет собой при­ме­ча­тель­ный фено­мен выше­упо­мя­ну­то­го ренес­сан­са. Нако­нец, в–третьих, это опре­де­лён­ная пред­ва­ри­тель­ная дис­по­зи­ция фило­соф­ских арте­фак­тов, кото­рые, сплав­ля­ясь с мате­ри­а­лом двух пер­вых раз­де­лов, послу­жат коор­ди­нат­ной сет­кой для экс­про­при­и­ру­ю­щей спе­ку­ля­ции чет­вёр­то­го раздела.

Хро­но­ло­гия скач­ков обрат­но­го сле­до­ва­ния при­зва­на обо­га­тить мысль для пере­брос­ки в иную плос­кость с целью бес­пре­пят­ствен­но­го pillage все­го, что потре­бу­ет­ся во имя рус­ской философии.

Слав­но. Кон­тракт под­пи­сан и скреп­лён печа­тью. А теперь нач­нём пере­ли­ва­ние. О, не вол­нуй­тесь. Что бы ни слу­чи­лось… Может стать­ся, что вы реши­те, буд­то всё это – про­сто дур­ной сон…

LVL_1

БЛЕСК_И_НИЩЕТА_«_СПЕКУЛЯТИВНОГО_РЕАЛИЗМА_»

normal

«Реаль­ность — оде­я­ние из нерв­ной тка­ни, мы сбра­сы­ва­ем его под стё­га­ным оде­я­лом быст­ро рас­са­сы­ва­ю­ще­го­ся све­та дня; вве­рив­шись же сво­ей сози­да­тель­ной амне­зии, мы можем про­жить тыся­чу лет, как насе­ко­мое или боже­ство, в любую из испол­нен­ных ино­ска­за­ния миллисекунд»

Дж. Хэвок, Мяс­ная лав­ка в раю. 2000.

Льви­ная доля содер­жа­ния дан­но­го раз­де­ла состав­ле­на из све­де­ний, кото­рые навер­ня­ка извест­ны мно­гим из тех, кто уже стал­ки­вал­ся со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом». Одна­ко моё эссе пред­на­зна­че­но не толь­ко для них.

«Спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» назы­ва­ют тече­ние, кото­рое мно­ги­ми при­зна­ёт­ся одним из самых вли­я­тель­ных в совре­мен­ной фило­со­фии т. н. «кон­ти­нен­таль­ной тра­ди­ции». Вли­я­ние – что это? Если назвать логи­че­ский пози­ти­визм одним из самых вли­я­тель­ных тече­ний в англо­языч­ной фило­со­фии пер­вой поло­ви­ны два­дца­то­го века, а фено­ме­но­ло­гию и экзи­стен­ци­а­лизм обо­зна­чить как поту­сто­рон­ний полюс при­тя­же­ния на тер­ри­то­рии ряда евро­пей­ских стран, тогда с этим мож­но согла­сить­ся. Но не сле­ду­ет пере­оце­ни­вать «вли­я­ние» того или ино­го «тече­ния», пото­му как подоб­ные оцен­ки име­ют огра­ни­чен­ную цен­ность в какой–либо обя­зы­ва­ю­щей фор­ме фило­соф­ство­ва­ния. Я пред­ла­гаю рас­смот­реть «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» корот­ко, но вни­ма­тель­но и после­до­ва­тель­но, в фор­ма­те ввод­ных допро­сов. Это облег­чит раз­го­вор об оцен­ках и общ­но­сти, кото­рая обес­пе­чи­ва­ет под­ра­зу­ме­ва­е­мое единство.

К чис­лу «спе­ку­ля­тив­ных реа­ли­стов» сле­ду­ет отне­сти сле­ду­ю­щих фило­со­фов: Р. Бра­сье, Б. Вудар­да, П. Вуль­фен­дей­ла, И. Г. Гран­та, Н. Мас­ки­ан­да­ро, К. Мей­я­су, Т. Мор­то­на, Р. Нега­ре­ста­ни, Ю. Таке­ра, Д. Триг­га, Г. Хар­ма­на. Любой пере­чень субъ­ек­ти­вен и дис­кус­си­о­нен, одна­ко, клю­че­вые фигу­ры, без кото­рых гово­рить о «спе­ку­ля­тив­ном реа­лиз­ме» было бы мало смыс­ла, здесь ука­за­ны. В любом слу­чае, спи­сок доста­точ­но вну­ши­тель­ный. Ска­жем несколь­ко слов об интел­лек­ту­аль­ной био­гра­фии каждого.

Рэй Бра­сье (Raymond Brassier, 1965– ) полу­чил пер­вич­ное обра­зо­ва­ние в Лон­доне (B. A. в 1995), про­дол­жил обу­че­ние в Уорик­ском уни­вер­си­те­те (M. A. в 1997). Там же в 2001 году защи­тил дис­сер­та­цию Alien theory: the decline of materialism on the name of matter. Бра­сье начи­нал как пере­вод­чик работ Але­на Бадью с фран­цуз­ско­го на англий­ский (2003–4, часть из них гото­ви­лась сов­мест­но с Аль­бер­то Тос­ка­но, кото­рый несколь­ко лет спу­стя будет веду­щим орга­ни­за­то­ром пер­вой кон­фе­рен­ции о «спе­ку­ля­тив­ном реа­лиз­ме»), а в 2008 году он пере­вёл на англий­ский язык кни­гу Квен­ти­на Мей­я­су После конеч­но­сти. В 2011 году Бра­сье высту­пил соре­дак­то­ром Fanged Noumena, собра­ния работ Ника Лан­да. Сей­час Бра­сье рабо­та­ет над вто­рой кни­гой, кото­рая будет посвя­ще­на «Марк­су, сво­бо­де и судьбе».

Бра­сье – автор десят­ков ста­тей по цело­му спек­тру тем. Сре­ди его фило­соф­ских инте­ре­сов: Берг­сон и Бадью, Гегель и Маркс, Делёз и Лио­тар, Куайн и Сел­ларс. Сле­ду­ет отдель­но под­черк­нуть вни­ма­ние Бра­сье к тру­дам совре­мен­но­го фран­цуз­ско­го фило­со­фа Фран­с­уа Ларю­э­ля, иде­ям кото­ро­го Бра­сье посвя­тил свою дис­сер­та­цию. Соб­ствен­ная фило­со­фия Бра­сье пред­став­ле­на в его един­ствен­ной на дан­ный момент кни­ге, Nihil Unbound: Enlightenment and extinction (2007). За его иде­я­ми закре­пи­лось назва­ние «транс­цен­ден­таль­ный ниги­лизм». В чрез­вы­чай­но сжа­том виде, его суть заклю­ча­ет­ся в сле­ду­ю­щем: фило­со­фия долж­на обра­тить­ся к вопро­су о выми­ра­нии чело­ве­че­ства (ниги­лизм), посколь­ку имен­но из такой пер­спек­ти­вы мож­но наде­ять­ся полу­чить адек­ват­ную кар­ти­ну реаль­но­сти (транс­цен­ден­таль­ность ниги­лиз­ма). Выми­ра­ние чело­ве­че­ства ста­но­вит­ся наи­бо­лее solid statement/belief, кото­рое нахо­дит аргу­мен­ты в свою поль­зу сре­ди есте­ствен­ных наук. Авто­ри­тет есте­ствен­но­на­уч­но­го зна­ния вку­пе с глу­бин­ным пес­си­миз­мом Бра­сье про­ти­во­по­став­ля­ет гума­ни­сти­че­ско­му пафо­су и экзи­стен­ци­а­лист­ской рито­ри­ке фило­со­фии, при­су­щей чело­ве­че­ско­му субъ­ек­ту. Нату­ра­лизм и раци­о­на­лизм, под­пи­ты­ва­е­мые дости­же­ни­я­ми наук, раз­вен­чи­ва­ют пред­рас­суд­ки антро­по­цен­триз­ма. А пес­си­ми­сти­че­ский вер­дикт, насле­ду­ю­щий Леви­на­су, Лио­та­ру, Шопен­гау­э­ру и Фрей­ду, обра­зу­ет коор­ди­на­ты, в кото­рых выстра­и­ва­ет­ся про­ект фило­со­фии Бра­сье как «орга­но­на вымирания».

В рус­ско­языч­ной сре­де на сего­дняш­ний день зна­ком­ство с фило­со­фи­ей Бра­сье огра­ни­чи­ва­ет­ся несколь­ки­ми пере­во­да­ми ста­тей и скром­ным чис­лом пуб­ли­ка­ций. Отча­сти при­чи­ной тому – высо­кий порог вхож­де­ния в рабо­ты Бра­сье. Сре­ди работ Бра­сье мож­но выде­лить следующие:

Nihil unbound: Enlightenment and extinction (2007).
Axiomatic heresy: the non–philosophy of Francois Laruelle (2003).
The view from nowhere (2011).
Concepts and objects (2011).
Prometheanism and its critics (2014).
Nominalism, naturalism, materialism: Sellars’s critical ontology (2014).
Dialectics between suspicion and trust (2016).
Concrete–in–thought, concrete–in–act: Marx, materialism, and the exchange abstraction (2018).

Бен Вудард (Benjamin Graham Woodard, ???) полу­чил сте­пень бака­лав­ра в Ари­зон­ском уни­вер­си­те­те (англи­сти­ка и sexuality studies), сте­пень маги­стра – в Евро­пей­ской выс­шей шко­ле (фило­со­фия медиа). В 2015 году защи­тил дис­сер­та­цию Schelling’s naturalism: motion, space, and the volition of thought в Уни­вер­си­те­те Запад­но­го Онта­рио, Кана­да. В 2017–20 годах рабо­тал в Лёй­фан­ском уни­вер­си­те­те, Гер­ма­ния над иссле­до­ва­ни­ем по фило­со­фии Фрэн­си­са Брэд­ли. В каче­стве пере­вод­чи­ка Вудард высту­пил со сбор­ни­ком работ Жиля Шат­ле. Брал фило­соф­ские интер­вью у Але­на Бадью и Сла­воя Жиже­ка. В 2008–18 годах вёл фило­соф­ский блог: https://speculativeheresy.wordpress.com/.

Вудард – автор четы­рёх книг и несколь­ких десят­ков ста­тей, а его цен­траль­ный фило­соф­ский инте­рес – фило­со­фия Шел­лин­га – нахо­дит отра­же­ние в текстах о «спе­ку­ля­тив­ном реа­лиз­ме» и мате­ри­а­лиз­ме, ниги­лиз­ме и пес­си­миз­ме в совре­мен­ном искус­стве, меж­дис­ци­пли­нар­ных иссле­до­ва­ни­ях на сты­ке био­ло­гии, эко­ло­гии и эстетики.

На рус­ский язык пере­ве­де­на одна из его книг, а так­же несколь­ко ста­тей. Рус­ско­языч­ные иссле­до­ва­ния, в кото­рых вре­мя от вре­ме­ни обра­ща­ют вни­ма­ние на рабо­ты Вудар­да, сле­ду­ет отне­сти ско­рее к культурологии/филологии, неже­ли к фило­со­фии. Более пол­ное пред­став­ле­ние о его фило­соф­ском про­ек­те мож­но соста­вить на осно­ве ниже­сле­ду­ю­ще­го спис­ка неко­то­рых из его работ:

Slime dynamics: generation, mutation, and the creep of life (2012).
On an ungrounded Earth: towards a new geophilosophy (2013).
Schelling’s naturalism: motion, space, and the volition of thought (2019).
The patchwork absolute: F .H. Bradley and the divisions of philosophy (habilitation thesis, 2020).
Thinking against nature: Nature, ideation, and realism between Lovecraft and Schelling (2010).
The untimely (and unshapely) decomposition of onto–epistemological solidity: Negarestani’s Cyclonopedia as metaphysics, in Leper creativity (2012).
Oceanic accelerationism (2013).
Speculative materialism, in The Meillassoux dictionary (2014).
L’echelle de la nature: mesurer la conceptualisation entre Brassier et Grant (2018).

Питер Вуль­фен­дейл (Peter Wolfendale, ???) закон­чил бака­лаври­ат (фило­со­фия), маги­стра­ту­ру (кон­ти­нен­таль­ная фило­со­фия) и под­го­то­вил свою дис­сер­та­цию The question of being: Heidegger and beyond в Уорик­ском уни­вер­си­те­те (2003–6, 2006–7 и 2007-11 соот­вет­ствен­но). В 2014 году опуб­ли­ко­вал свою первую кни­гу, Object–oriented ontology: the noumenon’s new clothes, и недав­но закон­чил рабо­ту над вто­рым тру­дом, The revenge of reason, кото­рый вый­дет с пре­ди­сло­ви­ем Бра­сье и Негарестани.

Фило­соф­ские инте­ре­сы Вуль­фен­дей­ла пред­став­ля­ют­ся не менее обшир­ны­ми, чем инте­ре­сы Вудар­да. Одна­ко в дан­ном слу­чае речь идёт о более узко фило­соф­ских ком­пе­тен­ци­ях в обла­сти (мета–)метафизики, эпи­сте­мо­ло­гии, эсте­ти­ки и исто­рии запад­ной фило­со­фии (в осо­бен­но­сти Гегель, Делёз, Кант и Хай­дег­гер). Глав­ные ори­ен­ти­ры сво­их иссле­до­ва­ний Вуль­фен­дейл опре­де­ля­ет так: «раз­ра­бот­ка мето­до­ло­ги­че­ско­го интер­фей­са, соеди­ня­ю­ще­го фило­соф­ский ана­лиз раци­о­наль­но­сти и метафизику».

Рус­ско­языч­ная ака­де­ми­че­ская сре­да толь­ко начи­на­ет зна­ком­ство с его фило­со­фи­ей, появ­ля­ют­ся пер­вые ста­тьи. Как и в слу­чае с Бра­сье, отча­сти это объ­яс­ня­ет­ся тем фак­том, что его рабо­ты пред­по­ла­га­ют обла­да­ние спе­ци­фи­че­ским переч­нем ком­пе­тен­ций. Крат­кая выбор­ка работ Вульфендейла:

Object–oriented ontology: the noumenon’s new clothes (2014).
Essay on transcendental realism (2010).
The greatest mistake: a case for the failure of Hegel’s idealism (2011).
The parting of the ways: political agency between rational subjectivity and phenomenal selfhood (2012).
Ariadne’s thread: temporality, modality, and individuation in Deleuze’s metaphysics (2013).
Is there a TV in my head? Content, functional mapping, and the myth of the given (2014).
Ray Brassier; Necessity of contingency, in The Meillassoux dictionary (2014).
The reformatting of homo sapiens (2019).

Иан Гамиль­тон Грант (Iain Hamilton Grant, 1963–) обу­чал­ся по про­грам­ме изящ­ных искусств в Рединг­ском уни­вер­си­те­те, а фило­соф­ское обра­зо­ва­ние полу­чил в Уори­ке. Там же защи­тил дис­сер­та­цию по фило­со­фии Кан­та и Лио­та­ра. Заявил о себе спер­ва в каче­стве пере­вод­чи­ка работ Бодрий­я­ра и Лио­та­ра с фран­цуз­ско­го на англий­ский язык (1993), а первую круп­ную рабо­ту, Philosophies of nature after Schelling, опуб­ли­ко­вал в 2006 году. В насто­я­щее вре­мя рабо­та­ет над её про­дол­же­ни­ем, кото­рое будет посвя­ще­но фило­со­фии при­ро­ды и иде­а­лиз­му. В 2016 году опуб­ли­ко­вал собра­ние соб­ствен­ных ком­мен­ти­ро­ван­ных пере­во­дов натур­фи­ло­соф­ских работ Шеллинга.

Основ­ные идеи Гран­та заклю­ча­ют­ся в сле­ду­ю­щем. Совре­мен­ная фило­со­фия заслу­жи­ва­ет кри­ти­ки по двум направ­ле­ни­ям: во–пер­вых, она тяго­те­ет к эти­ко–гума­ни­сти­че­ским иссле­до­ва­ни­ям, что лишь усу­губ­ля­ет и без того при­ви­ле­ги­ро­ван­ный ста­тус чело­ве­ка; во–вто­рых, она слиш­ком серьёз­но вос­при­ни­ма­ет угро­зу пла­то­низ­ма, вме­сто того, что­бы как сле­ду­ет осмыс­лить послед­ствия кан­ти­ан­ства: Ари­сто­тель, а вслед за ним и Кант реду­ци­ро­ва­ли реаль­ность до кон­цеп­та, выра­зи­мо­го в чело­ве­че­ском дис­кур­се. Отсю­да про­ект Гран­та по иссле­до­ва­нию при­ро­ды с помо­щью опти­ки Шел­лин­га и Делё­за. Идея, кото­рая поз­во­лит осмыс­лить реаль­ность, про­сти­ра­ю­щу­ю­ся за пре­де­лы чело­ве­че­ско­го мира и эти­ки гума­низ­ма, – это идея При­ро­ды. Эта При­ро­да – иде­аль­на, одна­ко, Грант свое­об­раз­но трак­ту­ет тер­мин «иде­а­лизм», изы­мая его из клас­си­че­ской тра­ди­ции так, что выхо­дит, слов­но лишь иде­а­лизм и явля­ет­ся наи­бо­лее адек­ват­ной кон­цеп­ту­аль­ной рам­кой для совре­мен­ной науки.

Вни­ма­ние рус­ско­языч­ной ака­де­мии к фило­со­фии Гран­та, кото­рое выра­жа­ет­ся в иссле­до­ва­ни­ях и пере­во­дах его работ, на сего­дняш­ний день про­яв­ля­ет­ся сла­бо. Сре­ди его работ мож­но выде­лить следующие:

Philosophies of Nature after Schelling (2006).
Idealism: the history of a philosophy (2011).
The universe in the universe: German idealism and the natural history of the mind (2013).
How nature came to be thought: Schelling’s paradox and the problem of location (2013).
The three dogmas of transcendentalism (2014).
Suprematist ontology and the ultra deep field problem: operations of the concept (2015).
Everything is primal germ or nothing is: the deep field logic of nature (2015).

Нико­лу Мас­ки­ан­да­ро (Nicola Masciandaro, 1969–) неча­сто вклю­ча­ют в еди­ный со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» кон­текст. На мой взгляд, уде­лить ему вни­ма­ние в этом эссе есть все осно­ва­ния. Мас­ки­ан­да­ро полу­чил сте­пень бака­лав­ра и маги­стра по англий­ской лите­ра­ту­ре в уни­вер­си­те­те Вашинг­то­на и Кон­нек­ти­ку­та соот­вет­ствен­но (1992, 1996). Спе­ци­а­ли­зи­ро­вал­ся на лите­ра­ту­ре Сред­не­ве­ко­вья и Вели­ко­бри­та­нии XIX–XX веков. Затем, в 1998 году, полу­чил сте­пень маги­стра в Йеле (medieval studies), где с отли­чи­ем защи­тил рабо­ту по сле­ду­ю­щим бло­кам тем: сред­не­ве­ко­вая палео­гра­фия и кни­го­пе­ча­та­ние, исто­рия Англии 1307–1422. Там же Мас­ки­ан­да­ро защи­тил свою дис­сер­та­цию, The voice of the hammer: work in Medieval English literature (2002). Явля­ет­ся соос­но­ва­те­лем жур­на­ла Glossator: practice and theory of the commentary. Автор ряда книг и несколь­ких десят­ков ста­тей, а так­же руко­во­ди­тель иссле­до­ва­ний по тео­ре­ти­ко–лите­ра­тур­ной ком­па­ра­ти­ви­сти­ке, сре­ди кото­рых сле­ду­ет отме­тить Weird mysticism: philosophical horror and the logic of negation in Thomas Ligotti, Georges Bataille, and E. M. Chioran Брэ­да Баум­гарт­не­ра (2015). Ведёт блог: http://thewhim.blogspot.com/.

Глав­ный иссле­до­ва­тель­ский инте­рес Мас­ки­ан­да­ро – лите­ра­ту­ра Сред­не­ве­ко­вья. Наи­бо­лее лако­нич­но его дея­тель­ность мож­но оха­рак­те­ри­зо­вать сло­во­со­че­та­ни­ем «спе­ку­ля­тив­ный меди­е­ви­лизм» (medieval – сред­не­ве­ко­вый): это пре­лом­ле­ние раз­лич­ных аспек­тов насле­дия Дан­те, Мел­вил­ла, Чосе­ра и дру­гих авто­ров в кон­тек­сте про­блем, кото­рые харак­тер­ны для совре­мен­ной спе­ку­ля­тив­ной мыс­ли. Сред­не­ве­ко­вье было вре­ме­нем рас­цве­та мисти­че­ской тра­ди­ции, с кото­рой рас­смат­ри­ва­е­мых в дан­ном эссе фило­со­фов объ­еди­ня­ет нема­ло общих черт: аске­тизм (пес­си­мизм) как эти­че­ское кре­до, брен­ность конеч­но­го (чело­ве­че­ско­го) субъ­ек­та, непо­зна­ва­е­мость Бога (вещи самой по себе) как муль­ти­мо­даль­ный вызов. Ины­ми сло­ва­ми, «спе­ку­ля­тив­но­му реа­лиз­му» есть чем вдох­нов­лять­ся в соот­вет­ству­ю­щих смыс­ло­вых оази­сах, напри­мер, в гно­сти­циз­ме. В кон­тек­сте «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» сле­ду­ет обра­тить вни­ма­ние на сотруд­ни­че­ство Мас­ки­ан­да­ро с Таке­ром в ряде сов­мест­ных пуб­ли­ка­ций (2012, 2014).

Для рус­ско­языч­ной ауди­то­рии Мас­ки­ан­да­ро сего­дня ещё прак­ти­че­ски неиз­ве­стен. Крат­кая выбор­ка из его работ помо­жет понять, поче­му я при­чис­ляю его к это­му спис­ку «спе­ку­ля­тив­ных реалистов»:

Hideous gnosis: black metal theory symposium I (editor, 2010).
True detection (editor, 2014).
Floating tomb: black metal theory (2015).
On the darkness of the will (2018).
Individuation: this stupidity (2010).
Secret: no light have ever seen the black universe (2013).
Paradisical pessimism: on the crucifixion darkness and the cosmic materiality of sorrow (2014).
Never born, never die: individuation, mutation, and mystical birth (2015).
Nietzsche’s amor fati: wishing and willing in a cybernetic circuit (2016).
To become purposeless: a failure (2016).

Квен­тин Мей­я­су (Quentin Meillassoux, 1967–) окон­чил Выс­шую нор­маль­ную шко­лу (1988–91) и про­шёл кон­курс на полу­че­ние т. н. agregation. В 1997 году под руко­вод­ством Бер­на­ра Бур­жуа, спе­ци­а­ли­ста по фило­со­фии Кан­та и Геге­ля, защи­тил дис­сер­та­цию L’inexistence divine (отрыв­ки дан­ной зна­ко­вой для «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» рабо­ты при­во­дят­ся в Philosophy in the making Хар­ма­на, а так­же пере­ве­де­ны в 2016 году Ней­та­ном Бра­у­ном для parrhesia journal). В dark corners of the earth пого­ва­ри­ва­ют, что Мей­я­су рабо­та­ет над её пере­ра­бот­кой до авто­ри­зо­ван­ной моно­гра­фии, кото­рая ста­нет отве­том на кри­ти­ку в адрес дебют­ной После конеч­но­сти: эссе о необ­хо­ди­мо­сти кон­тин­гент­но­сти, во мно­гом опре­де­лив­шей изна­чаль­ный век­тор раз­ви­тия «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» и сфор­ми­ро­вав­шей пер­вич­ную меж­ду­на­род­ную рецеп­цию соот­вет­ству­ю­щих идей (отсю­да инте­рес пуб­ли­ки к его дис­сер­та­ции, резю­ме кото­рой гла­сит: «мы даём новое опре­де­ле­ние поня­ти­ям кон­тин­гент­но­сти и необ­хо­ди­мо­сти посред­ством демон­стра­ции того, что толь­ко кон­тин­гент­ность бытия не может быть кон­тин­гент­ной»). Сов­мест­но с Бадью участ­во­вал в созда­нии Меж­ду­на­род­но­го цен­тра изу­че­ния совре­мен­ной фран­цуз­ской фило­со­фии (CIEPFC). Выше­упо­мя­ну­тая кни­га Мей­я­су вышла в 2006 году (пре­ди­сло­вие, кото­рое в рус­ском пере­во­де не пред­став­ле­но, к ней напи­сал всё тот же Бадью). Сле­ду­ю­щей и послед­ней на сего­дня круп­ной рабо­той Мей­я­су ста­ло иссле­до­ва­ние поэ­мы Мал­лар­ме, Чис­ло и сире­на (2011).

По всей види­мо­сти, мате­ри­ал дис­сер­та­ции тре­бу­ет тща­тель­ной пере­ра­бот­ки, что­бы стать реле­вант­ным фило­соф­ским выска­зы­ва­ни­ем на фоне После конеч­но­сти. Впро­чем, в неко­то­рых текстах малой фор­мы он уже внёс уточ­не­ния в свою фило­соф­скую кон­цеп­цию. Хотя Мей­я­су – одна из пер­во­сте­пен­ных фигур в кон­тек­сте «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма», подроб­но оста­нав­ли­вать­ся на его фило­со­фии здесь не место. В первую оче­редь важ­но уви­деть Мей­я­су в анту­ра­же соот­вет­ству­ю­ще­го mode of thought. Его кни­га (наря­ду со Спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм: вве­де­ние Хар­ма­на) может высту­пить в роли вве­де­ния в спе­ци­фи­ку фило­со­фии прак­ти­че­ски всех авто­ров, рас­смат­ри­ва­е­мых в дан­ной части эссе (впро­чем, вос­при­ни­мать её в таком каче­стве сле­ду­ет, пусть и по дру­гим при­чи­нам, но так­же с осто­рож­но­стью, как и кни­гу Хар­ма­на). Сло­во­со­че­та­ние «спе­ку­ля­тив­ный мате­ри­а­лизм», кото­рое затем с пода­чи Бра­сье транс­фор­ми­ро­ва­лось в кон­вен­ци­о­наль­ное наиме­но­ва­ние все­го «тече­ния», в целом адек­ват­но обо­зна­ча­ет фило­со­фию Мей­я­су. Клю­че­вые момен­ты кни­ги Мей­я­су заклю­ча­ют­ся в следующем.

Запад­ная фило­со­фия раз­ви­ва­ет­ся в тени кор­ре­ля­ци­о­низ­ма, а все попыт­ки вый­ти из неё обо­ра­чи­ва­ют­ся реи­те­ра­ци­ей т. н. «кор­ре­ля­ци­о­нист­ско­го кру­га». Кор­ре­ля­ци­о­низм часто назы­ва­ют ядром, еди­ня­щим раз­роз­нен­ные про­ек­ты ассо­ци­и­ру­е­мых со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» фило­со­фов. Сам Мей­я­су этим тер­ми­ном обо­зна­чил фило­соф­ский импе­ра­тив спа­ян­но­сти дис­кур­са о реаль­но­сти с субъ­ек­том это­го дис­кур­са. Ины­ми сло­ва­ми, доступ к бытию и суще­му неиз­беж­но свя­зан с чело­ве­че­ским субъ­ек­том, кото­рый пара­зи­ти­ру­ет на Истине. Абсо­лю­ти­зи­руя кор­ре­ля­цию (в После конеч­но­сти выде­ля­ют­ся раз­но­вид­но­сти кор­ре­ля­ци­о­низ­ма, но сей­час это несу­ще­ствен­но), Мей­я­су авто­ма­ти­че­ски опре­де­ля­ет её пре­одо­ле­ние как спе­ку­ля­тив­ный про­ект. Поэто­му в неко­то­ром смыс­ле каж­дый спе­ку­ля­тив­ный реа­лист стре­мит­ся раз­ра­бо­тать самый адек­ват­ный build фило­соф­ско­го пла­це­бо. В част­но­сти, Мей­я­су за осно­ву наи­бо­лее бла­го­род­ной фор­мой cogitare берёт язык чисел, но об этом ниже.

Спе­ку­ля­тив­ность «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» заклю­ча­ет­ся в том, что гово­ря о реаль­но­сти (разыс­ки­вая выход из лаби­рин­та кор­ре­ля­ции), фило­соф иссле­ду­ет вещи не таки­ми, какие они есть, и не таки­ми, какие они не есть, а вещи таки­ми, каки­ми они мог­ли бы быть или не быть. В кон­тек­сте мыс­ли Мей­я­су абсо­лю­ти­за­ция кор­ре­ля­ции вле­чёт за собой след­ствие о том, что ничто не явля­ет­ся невоз­мож­ным, не гово­ря уже о том, что­бы быть необ­хо­ди­мым. Абсо­лют­но воз­мож­на толь­ко кон­тин­гент­ность, а пред­ме­том рас­смот­ре­ния в фило­со­фии Мей­я­су высту­па­ет пер­спек­ти­ва транс­фор­ма­ции воз­мож­но­сти кон­тин­гент­но­сти в её необходимость.

Поми­мо кру­га кор­ре­ля­ции, с кото­рым, по мне­нию Мей­я­су, фило­со­фия не долж­на мирить­ся, кор­ре­ля­ци­о­низм как совре­мен­ная фор­ма фило­соф­ство­ва­ния омра­чён ещё одним пре­пят­стви­ем. Будучи неиз­вле­ка­е­мой из кор­ре­ля­ции, мысль импли­цит­но содер­жит антро­по­цен­трич­ную пред­по­сыл­ку при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го досту­па. В каче­стве пред­по­ло­жи­тель­но един­ствен­ной моде­ли субъ­ек­тив­но­сти, спо­соб­ной к осмыс­ле­нию реаль­но­сти, чело­век не может не под­ста­вить вто­рую ладонь там, где моде­ли­ру­ет хло­пок одной ладо­ни. Ины­ми сло­ва­ми, фило­со­фия не при­бли­зит­ся к истине, если не вый­дет из дур­ной бес­ко­неч­но­сти само­ре­фе­рен­ции и не пре­одо­ле­ет рам­ки антро­по­морф­ной кри­ти­ки мыш­ле­ния. Имен­но по этой при­чине Мей­я­су соот­но­сит кор­ре­ля­ци­о­низм в первую оче­редь с фило­со­фи­ей Кан­та, что при­ве­ло к закреп­ле­нию за послед­ним обра­за Аза­зе­ля «спе­ку­ля­тив­но­го реализма».

В пер­вом при­бли­же­нии эти два вызо­ва, вызов кор­ре­ля­ци­о­низ­ма и вызов антро­по­цен­триз­ма, опре­де­ля­ют фило­со­фию Мей­я­су, а вме­сте с ней – и весь «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм». (Вер­нее было бы назвать их не «вызо­ва­ми», а «огра­ни­че­ни­я­ми», за рам­ки кото­рых стре­мит­ся вый­ти совре­мен­ная спе­ку­ля­тив­ная мысль. Для это­го упо­мя­ну­тые здесь и мно­гие дру­гие авто­ры обра­ща­ют­ся не толь­ко к фило­со­фи­ям, кото­рые часто оста­ют­ся на зад­нем плане исто­ри­че­ско­го mainstream, подоб­но тому, как в своё вре­мя это делал Делёз с Лейб­ни­цем и Спи­но­зой, но и к смеж­ным дис­кур­сам. Сюже­ты, при­ме­ры и идеи из лите­ра­ту­ры, кине­ма­то­гра­фа, видео­игр, выра­зи­тель­ные сред­ства дру­гих меди­у­мов часто при­вле­ка­ют вни­ма­ние спе­ку­ля­тив­ных реа­ли­стов, что поз­во­ля­ет уви­деть ещё один аспект спекулятивности).

Если со спе­ку­ля­тив­но­стью фило­со­фии Мей­я­су всё более–менее понят­но, то на вопрос о том, в каком имен­но смыс­ле сле­ду­ет пони­мать реа­лизм «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма», дать одно­знач­ный ответ затруд­ни­тель­но. Если в общем виде реа­лиз­мом в фило­со­фии назы­ва­ют все пози­ции, кото­рые при­зна­ют неза­ви­си­мое от чело­ве­че­ско­го субъ­ек­та суще­ство­ва­ние реаль­но­сти, то вопрос о соот­но­ше­нии «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» с тем же кри­ти­че­ским реа­лиз­мом Кан­та или мно­же­ством совре­мен­ных мута­ций мате­ри­а­лиз­ма, нату­ра­лиз­ма и раци­о­на­лиз­ма будет по–раз­но­му решать­ся в слу­чае каж­дой отдель­ной кон­цеп­ции. Здесь впер­вые отчёт­ли­во про­сту­па­ет раз­ли­чие фило­соф­ских про­ек­тов рас­смат­ри­ва­е­мых фило­со­фов, к кото­ро­му я вер­нусь позд­нее. Мате­ри­а­лизм, как его пони­ма­ет Мей­я­су, мож­но про­яс­нить с помо­щью ещё одно­го кон­цеп­ту­аль­но­го хода из его книги.

Архи­ис­ко­па­е­мое – так Мей­я­су назы­ва­ет сви­де­тель­ства, кото­рые пред­став­ля­ют собой опо­ру для мыш­ле­ния о реаль­но­сти в мас­шта­бах, выхо­дя­щих за рам­ки чело­ве­че­ской мыс­ли. Релик­то­вое излу­че­ние и дру­гие кос­ми­че­ские арте­фак­ты, кото­рые реги­стри­ру­ют­ся совре­мен­ной иссле­до­ва­тель­ской аппа­ра­ту­рой, пред­став­ля­ют собой если не в пол­ной мере адек­ват­ное эмпи­ри­че­ское, то по край­ней мере мате­ма­ти­зи­ро­ван­ное (не сле­ду­ет забы­вать о том, что учи­те­лем Мей­я­су был Бадью) сви­де­тель­ство, с опо­рой на кото­рое мож­но выстра­и­вать новый спе­ку­ля­тив­ный дис­курс о модерне. Дан­ные, кото­рые чело­век полу­ча­ет в ходе науч­но­го disenchantment все­лен­ной, явля­ют­ся фак­та­ми, демон­стри­ру­ю­щи­ми обос­но­ван­ность попы­ток пре­одо­ле­ния антро­по­цен­триз­ма. Более того, они согла­су­ют­ся с раци­о­на­лиз­мом и нату­ра­лиз­мом как веду­щи­ми фор­ма­ми совре­мен­ной тео­рии, помно­жен­ным на есте­ствен­но­на­уч­ный стан­дарт позна­ния, несколь­ко изме­нён­ный вслед­ствие пре­бы­ва­ния в вар­пе кри­зи­са совре­мен­но­сти. Таким обра­зом, «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» отсы­ла­ет к науч­но­му в широ­ком смыс­ле реа­лиз­му. С дру­гой сто­ро­ны, его спе­ку­ля­тив­ность отсы­ла­ет к пие­те­ту перед разу­мом, свой­ствен­но­му эпо­хе Про­све­ще­ния. По всей види­мо­сти, вся иско­мая дета­ли­за­ция сопро­тив­ля­ет­ся пер­вич­ной арти­ку­ля­ции из–за иска­же­ний, кото­рые вызы­ва­ют­ся аккре­ци­он­ным дис­ком про­бле­ма­тич­но­сти само­го разу­ма, пре­бы­ва­ю­ще­го в этом новом, «тём­ном», Про­све­ще­нии, за гори­зон­том собы­тий кото­ро­го уга­ды­ва­ют­ся чер­ты флук­ту­а­ций разу­ма, поня­то­го по-геге­лев­ски. Reset.

Архи­ис­ко­па­е­мое Мей­я­су, бытие кото­ро­го пред­став­ля­ет­ся преж­де все­го «мате­ма­ти­че­ским», выстра­и­ва­ет­ся через пере­про­чте­ние фило­со­фии Юма и пред­ла­га­ет­ся в каче­стве спе­ку­ля­тив­но­го про­ти­во­ядия как от скеп­ти­циз­ма, так и от «дог­ма­ти­че­ско­го сна», кото­рый попы­тал­ся рас­се­ять сво­им оней­ро­ман­ти­че­ским трак­та­том Мей­я­су. В этом све­те умест­но взгля­нуть на кни­гу Мей­я­су о Мал­лар­ме (цен­траль­ная идея кото­рой заклю­ча­ет­ся в том, что­бы иссле­до­вать пред­по­ло­же­ние о том, что Мал­лар­ме в сво­ём про­из­ве­де­нии оста­вил посла­ние, зашиф­ро­ван­ное в чис­лах) в новом клю­че, как на theory–fiction, где иссле­ду­ет­ся тот же вопрос о досту­пе к абсо­лют­но­му (срав­ни­мо­му с бес­ко­неч­но­стью ряда нату­раль­ных чисел). Чис­ло как сим­вол нау­ки и сире­на как сим­вол нече­ло­ве­че­ско­го субъ­ек­та тогда пред­ста­ют ёмки­ми мета­фо­ри­че­ски­ми обо­зна­че­ни­я­ми для сути «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма», на фор­ми­ро­ва­ние кото­ро­го Мей­я­су ока­зал опре­де­ля­ю­щее значение.

Сре­ди всех пред­ста­ви­те­лей «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» Мей­я­су уда­лось обре­сти весо­мый сим­во­ли­че­ский капи­тал в рам­ках true ака­де­мии. В 2014 году вышла кни­га “The Meillassoux dictionary”, его идеи обсуж­да­ют­ся не толь­ко во Фран­ции (Garcia 2011, Fradet 2017, Bitbol 2019), но и в англо­фон­ном мире (Watkin 2011, Ennis 2011, Gironi 2018, см. так­же архив жур­на­ла Cosmos and History), где зача­стую не спе­шат с рецеп­ци­ей фран­цуз­ской фило­со­фии, тес­но свя­зан­ной ещё со вре­мён Мон­те­ня с эссе­и­сти­кой, про­хо­дя­щей ско­рее по руб­ри­ке literature studies (впро­чем, суще­ству­ет и авто­ри­тет­ная кри­ти­ка идей Мей­я­су, в част­но­сти, Maintenant la finitude Мише­ля Бит­бо­ля). Одна­ко, важ­но под­черк­нуть, что иссле­до­ва­ния фило­со­фии Мей­я­су не озна­ча­ют иссле­до­ва­ний «спе­ку­ля­тив­но­го реализма».

На рус­ском язы­ке пред­став­ле­ны все основ­ные рабо­ты Мей­я­су, а пер­вые иссле­до­ва­ния ста­ли появ­лять­ся ещё до пере­во­да После конеч­но­сти на рус­ский язык. Посколь­ку назвать его очень пло­до­ви­тым авто­ром нель­зя, ниже при­во­дит­ся прак­ти­че­ски пол­ный спи­сок фило­соф­ских выска­зы­ва­ний Мей­я­су на сего­дняш­ний день:

Après la finitude: essai sur la nécessité de la contigence (2006).
Le Nombre et la Sirène: un déchiffrage du Coup de dés de Mallarmé (2011).
Métaphysique et fiction des mondes hors–science (2013).
Time without becoming (2014).
Deuil à venir, Dieu à venir (2006).
Potentialité et virtualité (2006).
Destination des corps subjectivables (2006).
Correlation and factuality (2007).
Question canonique et facticité (2007).
Spéculation et contingence (2007).
Temps et surgissement ex nihilo (2007).
Soustraction et contraction, à propos d’une remarque de Deleuze sur Matière et mémoire (2007).
La finalité aujourd’hui (2008).
Métaphysique, spéculation, corrélation (2010).
Répétition, itération, réitération: une analyse spéculative du signe dépourvu de sens (2011).
Badiou et Mallarmé: l’événement et le peut–être (2011).
L’inexistence divine: projet d’introduction d’un livre à venir (2014).

Тимо­ти Мор­тон (Timothy Morton, 1968–) полу­чил сте­пень бака­лав­ра и маги­стра по лите­ра­ту­ре в Окс­фор­де (1986–89), а в 1992 году защи­тил дис­сер­та­цию, посвя­щён­ную рекон­струк­ции и интер­пре­та­ции поэ­ти­ки пита­ния и погло­ще­ния в рабо­тах П. Б. Шел­ли (в 2005 году дис­сер­та­ция вышла в виде моно­гра­фии под назва­ни­ем Shelley and the revolution in taste: the body and the natural world). Пре­по­да­вал в уни­вер­си­те­тах США, в 2012 году полу­чил про­фес­сор­скую став­ку в Уни­вер­си­те­те Рай­са. Ведёт блог: http://ecologywithoutnature.blogspot.com/.

К фило­со­фии Мор­тон при­шёл через лите­ра­ту­ро­вед­че­ские иссле­до­ва­ния бри­тан­ско­го роман­тиз­ма, кото­рый, по его мне­нию, зало­жил чер­ты совре­мен­ной кар­ти­ны мира. Послед­нюю сле­ду­ет кри­ти­че­ски пере­смот­реть на пред­мет антро­по­цен­трич­ной пред­взя­то­сти. Соглас­но Мор­то­ну, мы вли­я­ем на при­ро­ду, кото­рую неспо­соб­ны адек­ват­но осмыс­лить в силу несо­из­ме­ри­мо­сти наших когни­тив­ных ресур­сов и мас­шта­бов совре­мен­ных ком­плекс­ных систем, т. н. гипе­р­объ­ек­тов. В этом кон­тек­сте его инте­ре­су­ет преж­де все­го эти­ко–эко­ло­ги­че­ская про­бле­ма­ти­ка. Игно­ри­ро­ва­ние «тём­ной эко­ло­гии» избы­точ­ной и стран­ной при­ро­ды чре­ва­то риском экс­тра­по­ля­ции соот­вет­ству­ю­щих иллю­зий и на нас самих, наше позна­ние, и в конеч­ном ито­ге на то, каким обра­зом мы кон­стру­и­ру­ем нашу поли­ти­ку, соци­ум, эко­но­ми­ку и буду­щее в целом.

На рус­ском язы­ке пред­став­ле­ны неко­то­рые из наи­бо­лее зна­чи­мых работ Мор­то­на, а сре­ди всех рас­смат­ри­ва­е­мых в дан­ной части эссе фило­со­фов он в чис­ле тех, кто при­вле­ка­ет наи­боль­шее вни­ма­ние рус­ско­языч­ных иссле­до­ва­те­лей. Мор­тон – автор более полу­то­ра десят­ков работ об эко­ло­гии, объ­ект­но–ори­ен­ти­ро­ван­ной фило­со­фии, пост­гу­ма­низ­ме. Вот неко­то­рые из них:

Mary Shelley’s Frankenstein: a Routledge study guide and sourcebook (2002).
The Cambridge companion to Shelley (2006).
Ecology without nature: rethinking environmental aesthetics (2007).
The ecological thought (2010).
Hyperobjects: philosophy and ecology after the end of the world (2013).
Dark ecology: for a logic of future coexistence (2016).
Humankind: solidarity with non–human people (2017).
Spacecraft (2021).

Реза Нега­ре­ста­ни (Reza Negarestani, 1977–) фило­соф родом из Ира­на с background в сфе­ре систем­ной инже­не­рии, уче­ник Ника Лан­да. Наи­бо­лее изве­стен как автор Цик­ло­но­пе­дии (2008), кото­рую часто назы­ва­ют пер­вым образ­цом theory–fiction. В 2011 году состо­я­лась кон­фе­рен­ция, посвя­щён­ная обсуж­де­нию этой кни­ги. Её резуль­та­том ста­ло изда­ние сбор­ни­ка мате­ри­а­лов по ито­гам встре­чи, Leper creativity: Cyclonopedia symposium. Пуб­ли­ко­вал­ся в Angelaki, Collapse, Ctheory и дру­гих изда­ни­ях, свя­зан­ных со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом». В 2021 году вышло в свет собра­ние избран­ных тек­стов Нега­ре­ста­ни, а так­же Хро­но­зис, «пер­вый фило­соф­ский комикс», напи­сан­ный им в соав­тор­стве с глав­ным редак­то­ром Urbanomic Роби­ном Мак­ке­ем. Гото­вит­ся к изда­нию собра­ние работ Нега­ре­ста­ни 2003–2018 Abducting the Outside. В 2018 году при­ни­мал уча­стие в веде­нии бло­га: https://toyphilosophy.com/.

В насто­я­щий момент Нега­ре­ста­ни явля­ет­ся кура­то­ром Про­грам­мы кри­ти­че­ской фило­со­фии Ново­го цен­тра иссле­до­ва­ний и прак­ти­ки (The New Centre for Research & Practice). «Необ­хо­ди­мость транс­фор­ма­ции пред­став­ле­ний о разу­ме, мыш­ле­нии и интел­лек­те в кон­тек­сте ИИ и авто­ма­ти­за­ции, осмыс­ле­ния вза­и­мо­свя­зей меж­ду ката­стро­фи­че­ским потен­ци­а­лом антро­по­це­на и дости­же­ни­я­ми совре­мен­ной физи­ки, ней­ро­на­ук и био­ло­гии, а так­же совре­мен­ных эко­но­ми­че­ских, медий­ных и армей­ских систем с выхо­дом к вопро­сам эти­ки и поли­ти­ки», – всё это, соглас­но анно­та­ции Про­грам­мы, игра­ет клю­че­вую роль в «раз­ра­бот­ке фило­со­фии, адек­ват­ной про­бле­мам и вопро­сам XXI века».

Цик­ло­но­пе­дия – это opus «гео­фи­ло­соф­ско­го реа­лиз­ма», соче­та­ю­щий в себе чер­ты фило­со­фии и спе­ку­ля­тив­но­го дис­кур­са на сты­ке тео­ло­гии, гео­ло­гии и энто­гра­фи­че­ской интер­пре­та­ции ланд­шаф­та, оккульт­но­го гри­му­а­ра и лите­ра­тур­но­го вымыс­ла, алхи­мии и горь­кой поли­ти­че­ской эпидейк­ти­ки. Резю­ми­ро­вать посыл дебют­ной рабо­ты Нега­ре­ста­ни мож­но сле­ду­ю­щим обра­зом: суще­ство­ва­ние нашей пла­не­ты опре­де­ля­ет­ся рит­мом серд­це­би­е­ния тём­ной, неф­тя­но–лему­рий­ской сущ­но­сти. Пуль­си­ру­ю­щие пото­ки пред­веч­но­го веще­ства про­ни­зы­ва­ют семан­ти­ку и праг­ма­ти­ку чело­ве­че­ско­го суще­ство­ва­ния. Попыт­ки чело­ве­че­ско­го разу­ма спе­ку­ля­тив­но опре­де­лить эту без­дну чре­ва­ты хто­ни­че­ским забве­ни­ем. Fhtagn.

Сле­ду­ю­щая круп­ная рабо­та Нега­ре­ста­ни, – это Intelligence and spirit (2018), кото­рую мож­но оха­рак­те­ри­зо­вать как отход от лан­ди­ан­ско­го сти­ля фило­соф­ство­ва­ния и обра­ще­ние к эври­сти­че­ским ресур­сам инже­не­рии в кон­тек­сте про­блем совре­мен­ной фило­со­фии в обла­сти созна­ния, раци­о­на­лиз­ма и эпи­сте­мо­ло­гии. Инже­нер­ное кон­стру­и­ро­ва­ние как мето­до­ло­ги­че­ский ори­ен­тир поз­во­ля­ет Нега­ре­ста­ни пере­опре­де­лить чело­ве­че­ско­го субъ­ек­та и его дея­тель­ность через сме­ще­ние вни­ма­ния от созна­ния, кото­рое пред­став­ля­ет­ся изна­чаль­но фено­ме­но­ло­ги­че­ски ори­ен­ти­ро­ван­ным на чело­ве­ка, к интел­лек­ту, кото­рый опи­сы­ва­ет­ся как кон­стру­и­ру­е­мый соци­аль­ны­ми в широ­ком смыс­ле прак­ти­ка­ми кон­цепт. Такая пере­ори­ен­та­ция и рас­ши­ре­ние, кото­рые ино­гда обо­зна­ча­ют раци­о­на­ли­сти­че­ским уни­вер­са­лиз­мом, вно­сят свои поправ­ки в целый спектр фило­соф­ских доме­нов на пере­се­че­ни­ях онто­ло­гии, мето­до­ло­гии, эпи­сте­мо­ло­гии и аксио­ло­гии. Реше­ние фило­соф­ских задач как реи­те­ра­ция сбор­ки, сно­са и пере­строй­ки кон­цеп­ту­аль­ных схем поз­во­ля­ет тех­но­ло­ги­зи­ро­вать про­це­ду­ры мыш­ле­ния, вслед­ствие чего моде­ли реаль­но­сти извле­ка­ют­ся из пере­гру­жен­но­го антро­по­цен­трич­ной транс­цен­ден­таль­но­стью тео­ре­ти­зи­ро­ва­ния и поме­ща­ют­ся в плос­кость более пла­стич­но­го тео­ре­ти­че­ско­го конструирования.

Поми­мо Цик­ло­но­пе­дии и Хро­но­зи­са, на рус­ский язык пере­ве­де­ны неко­то­рые ста­тьи Нега­ре­ста­ни. Рус­ско­языч­ные иссле­до­ва­ния, свя­зан­ные с его рабо­та­ми, тяго­те­ют к изу­че­нию Нега­ре­ста­ни–1 вре­мён Цик­ло­но­пе­дии, обра­зу, кото­рый лишь закре­пил­ся пере­во­дом Хро­но­зи­са. Ниже при­во­дит­ся спи­сок неко­то­рых клю­че­вых работ Негарестани:

Cyclonopedia: complicity with anonymous materials (2008).
Intelligence and Spirit (2018).
Abducting the Outside: collected writings 2003–2020 (2021).
Chronosis (2021).
The corpse bride: thinking with nigredo (2008).
A vertiginous Enlightenment: on James Webb Telescope (2012).
The labour of the inhuman (2014).
Synechistic critique of aesthetic judgement (2015).
Three nightmares of the inductive mind (2017).

Юджин Такер (Eugene Thacker, ???) полу­чил гума­ни­тар­ное обра­зо­ва­ние в уни­вер­си­те­те Вашинг­то­на и Рат­гер­са, а в 2001 году защи­тил дис­сер­та­цию (612 стра­ниц, oh my) Bioinformatic bodies: biopolitics, boitech, and the discourse of the posthuman по направ­ле­нию срав­ни­тель­но­го лите­ра­ту­ро­ве­де­ния. В насто­я­щий момент зани­ма­ет долж­ность про­фес­со­ра media studies в Новой шко­ле Нью–Йор­ка. Офи­ци­аль­ный сайт Таке­ра: https://eugenethacker.com/.

Иссле­до­ва­тель­ские инте­ре­сы Таке­ра мож­но раз­де­лить на две груп­пы. К пер­вой сле­ду­ет отне­сти рабо­ты, кото­рые посвя­ще­ны пере­се­че­ни­ям тех­но­ло­гий и медиа в кон­тек­сте био­ло­гии и инфор­ма­ти­ки. Совре­мен­ные сред­ства ком­му­ни­ка­ции, обра­бот­ки инфор­ма­ции и раз­лич­ных отрас­лей про­из­вод­ства тре­бу­ют осмыс­ле­ния в соот­вет­ству­ю­щих при­клад­ных кон­текстах самых раз­лич­ных поня­тий, начи­ная био­ло­ги­ей (жизнь, смерть, эти­ка и юрис­пру­ден­ция вра­чеб­но­го вме­ша­тель­ства в соот­но­ше­нии со сво­бо­дой воли паци­ен­та) и закан­чи­вая при­клад­ной когни­ти­ви­сти­кой (инфор­ма­ци­он­ные про­цес­сы в кон­тек­сте про­блем соиз­ме­ри­мо­сти мас­си­вов дан­ных и ком­му­ни­ка­тив­ной агент­но­сти чело­ве­че­ско­го субъ­ек­та). Сум­ми­руя, мож­но назвать дан­ный пласт работ Таке­ра наце­лен­ным на ана­лиз опре­де­лён­ных кри­зис­ных аспек­тов антропоцена.

Ко вто­рой груп­пе отно­сят­ся по пре­иму­ще­ству более позд­ние рабо­ты Таке­ра. В них он чаще все­го обра­ща­ет­ся к куль­тур­но–фило­соф­ской кон­тек­сту­а­ли­за­ции пес­си­миз­ма и ниги­лиз­ма (глав­ным обра­зом идей Шопен­гау­э­ра и т. н. киот­ской шко­лы) в усло­ви­ях совре­мен­ной циви­ли­за­ции. В опре­де­лён­ной сте­пе­ни, пер­вая груп­па работ Таке­ра посвя­ще­на выбо­роч­ной дета­ли­за­ции про­бле­ма­ти­ки, а вто­рая – поис­кам кон­цеп­ту­аль­ных ресур­сов для рабо­ты с ней. В част­но­сти, в три­ло­гии Ужас фило­со­фии Такер обра­ща­ет­ся к при­ме­рам из восточ­но­го и сред­не­ве­ко­во­го мисти­циз­ма, кине­ма­то­гра­фа и лите­ра­ту­ры в поис­ках латент­ных «духов­ных» ресур­сов. Осо­бен­ность под­хо­да Таке­ра (для неко­то­рых чита­те­лей – глав­ный минус его работ) – в ком­би­ни­ро­ва­нии раз­но­об­раз­ных меди­у­мов и моду­сов рефлек­сии, сре­ди кото­рых сам автор дела­ет упор на фило­со­фию и искус­ство в жан­ре хор­рор, неред­ко пози­ци­о­ни­ру­е­мые в тера­пев­ти­че­ской спай­ке. Отсю­да «кос­ми­че­ский пес­си­мизм» Таке­ра как миро­воз­зрен­че­ская тера­пия для совре­мен­но­го человека.

Ни одна из работ Таке­ра, кото­рые в очер­ке отне­се­ны к пер­вой груп­пе, не пред­став­ле­на на рус­ском язы­ке, в то вре­мя как три­ло­гия и неко­то­рые созвуч­ные ей ста­тьи пере­ве­де­ны. Вме­сте с Мор­то­ном и Хар­ма­ном, Такер – сре­ди наи­бо­лее актив­но осва­и­ва­е­мых рус­ско­языч­ны­ми иссле­до­ва­те­ля­ми пред­ста­ви­те­лей «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма». Из обще­го переч­ня работ Таке­ра мож­но выде­лить следующие:

Biomedia (2004).
The global genome: biotechnology, politics, and culture (2005).
After life (2010).
In the dust of this planet (2011).
Starry speculative corpse (2015).
Tentacles longer than night (2015).
Infinite resignation (2018).
Data made flesh: biotechnology and the discourse of the posthuman (2003)
Wayless abyss: mysticism, mediation, and divine nothingness (2012).
How Algernon Blackwood turned nature into sublime horror (2021).

Дилан Тригг (Dylan Trygg, 1978–) полу­чил сте­пень бака­лав­ра фило­со­фии и маги­стра эсте­ти­ки (2004–5) в уни­вер­си­те­тах Лон­до­на и Сас­сек­са соот­вет­ствен­но. В 2009 году защи­тил дис­сер­та­цию Memory and place: a phenomenological study. В 2013 году рабо­тал с архи­ва­ми Гус­сер­ля в Выс­шей нор­маль­ной шко­ле, в насто­я­щий момент рабо­та­ет в Вен­ском уни­вер­си­те­те, Австрия.

Тригг рабо­та­ет в фено­ме­но­ло­ги­че­ской тра­ди­ции. Её акту­а­ли­за­ция и обнов­ле­ние, а так­же телес­ность и эсте­ти­ка очер­чи­ва­ют его глав­ные иссле­до­ва­тель­ские инте­ре­сы. Пере­про­чте­ние клас­си­че­ских пред­ста­ви­те­лей тече­ния (преж­де все­го Гус­сер­ля и Мер­ло–Пон­ти) в совре­мен­ных кон­текстах, по мне­нию Триг­га, поз­во­ля­ет акту­а­ли­зи­ро­вать фено­ме­но­ло­гию для отве­та на про­бле­му кор­ре­ля­ци­о­низ­ма, постав­лен­ную Мей­я­су. Глав­ный кон­цеп­ту­аль­ный ресурс дан­ной акту­а­ли­за­ции – это иссле­до­ва­ние спе­ку­ля­тив­но­го ужа­са совре­мен­но­го суще­ство­ва­ния с целью вос­пол­не­ния фено­ме­но­ло­ги­че­ско­го дис­кур­са за счёт вклю­че­ния в него фено­ме­но­ло­гии ничто, кото­рое не ничто­же­ству­ет нечеловеческого.

На рус­ском язы­ке пред­став­ле­на толь­ко одна рабо­та Триг­га. В целом его фило­со­фия в рус­ско­языч­ной сре­де на дан­ный момент оста­ёт­ся прак­ти­че­ски неосво­ен­ной. Наи­бо­лее при­ме­ча­тель­ные рабо­ты Триг­га включают:

The aesthetics of decay: nothingness, nostalgia and the absence of reason (2006).
The memory of place: a phenomenology of the uncanny (2012).
The thing: a phenomenology of horror (2014).
Topophobia: a phenomenology of anxiety (2017).
Schopenhauer and the sublime pleasure of tragedy (2004).
The return of the new flesh: body memory in David Cronenberg’s The Fly (2011).
The flesh of the forest: wild being in Merleau–Ponty and Werner Herzog (2012).
The horror of darkness: toward an unhuman phenomenology (2013).
The role of the Earth in Merleau–Ponty’s Archaeological phenomenology (2015).
At the limit of one’s own body (2019).

Грэм Хар­ман (Graham Harman, 1968–) замы­ка­ет этот пере­чень очер­ков. Он полу­чил гума­ни­тар­ное и фило­соф­ское обра­зо­ва­ние в уни­вер­си­те­тах США (1990–1), защи­тил дис­сер­та­цию Tool–being: elements in a theory of objects в 1999 году. Затем полу­чил долж­ность в Каир­ском уни­вер­си­те­те, Еги­пет, где и про­дол­жа­ет рабо­тать по сей день, с 2011 года – на долж­но­сти про­фес­со­ра. Хар­ман при­мы­ка­ет к чис­лу наи­бо­лее извест­ных пред­ста­ви­те­лей «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» (см. The Graham Harman reader под ред. Jon Cogburn & Niki Young), высту­пая по сов­ме­сти­тель­ству глав­ным попу­ля­ри­за­то­ром послед­не­го, в сво­ём спе­ци­фи­че­ском его ответв­ле­нии, кото­рое назы­ва­ет объ­ект­но–ори­ен­ти­ро­ван­ной онто­ло­ги­ей. Так­же Хар­ман – редак­тор серии Speculative realism в Edinburgh university press, где выхо­дят рабо­ты авто­ров, под­хва­тив­ших спе­ку­ля­тив­ный тренд.

Фило­соф­ский про­ект Хар­ма­на осно­ван на пере­про­чте­нии фило­со­фии инстру­мен­таль­но­сти Хай­дег­ге­ра с явны­ми реми­нис­цен­ци­я­ми в адрес актор­но–сете­вой тео­рии Лату­ра и с поправ­кой на тра­ди­ци­он­ные для «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» ори­ен­ти­ры на кри­ти­ку антро­по­цен­триз­ма и осмыс­ле­ние огра­ни­че­ний кор­ре­ля­ци­о­низ­ма. В целом, фило­со­фия Хар­ма­на пред­став­ля­ет собой выстра­и­ва­ние и при­ме­не­ние к раз­лич­ным тео­ре­ти­че­ским про­бле­ма­ти­кам мето­до­ло­гии, кото­рая осно­вы­ва­ет­ся на допу­ще­нии о прин­ци­пи­аль­ной онто­ло­ги­че­ской гомо­ген­но­сти всех родов и видов объ­ек­тов, вклю­чая, конеч­но, и чело­ве­ка. Прин­ци­пи­аль­ную зна­чи­мость в объ­ект­но–ори­ен­ти­ро­ван­ной онто­ло­гии Хар­ма­на при­об­ре­та­ет эсте­ти­ка как наи­бо­лее близ­кий к ситу­а­ции вза­и­мо­дей­ствия вещей самих по себе про­то­тип фило­соф­ско­го вза­и­мо­дей­ствия. Все без исклю­че­ния объ­ек­ты име­ют столь же рав­но­прав­ный онто­ло­ги­че­ский ста­тус, сколь пред­ста­ют сущ­ност­но стран­ны­ми (weird) в силу сво­ей недо­ступ­но­сти для исчер­па­ния чело­ве­че­ским инстру­мен­та­ри­ем. Отсю­да тра­ди­ци­он­ный для «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» инте­рес Хар­ма­на к семан­ти­че­ским мощ­но­стям жан­ра хор­рор, в осо­бен­но­сти к Лавкрафту.

На рус­ском язы­ке рабо­ты Хар­ма­на пред­став­ле­ны, пожа­луй, наи­бо­лее пол­но сре­ди всех рас­смот­рен­ных в дан­ных очер­ках авто­ров. Впро­чем, неко­то­рых клю­че­вых для пони­ма­ния его фило­со­фии книг сре­ди них нет. Осво­е­ние работ Хар­ма­на в рус­ско­языч­ной сре­де, как и в слу­че Мей­я­су, нача­лось доста­точ­но рано, прак­ти­че­ски на заре зна­ком­ства со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» в нашей стране. Сре­ди несколь­ких десят­ков работ Хар­ма­на, мож­но выде­лить следующие:

Guerilla metaphysics: phenomenology and the carpentry of things (2005).
Prince of networks: Bruno Latour and metaphysics (2009).
Quentin Meillassoux: philosophy in the making (2011).
The quadruple object (2011).
Weird realism: Lovecraft and philosophy (2012).
Object–oriented ontology: a new theory of everything (2018).
Speculative realism: an introduction (2018).
On vicarious causation (2007).
Realism without materialism (2011).
Heidegger and the birth of continental realism (2013).

Что поз­во­ля­ют уви­деть все эти досье?

Во–пер­вых, «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» – это назва­ние целой пле­я­ды фило­со­фов, кото­рые так или ина­че свя­за­ны с ожив­лён­ным пери­о­дом в совре­мен­ной запад­ной фило­со­фии. Если под этой ожив­лён­но­стью пони­мать не толь­ко ака­де­ми­че­скую актив­ность раз­лич­но­го рода, свя­зан­ную со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» вооб­ще, а гово­рить преж­де все­го о фило­соф­ской новизне рас­смат­ри­ва­е­мых фило­соф­ских собы­тий, то с этим, пожа­луй, сле­ду­ет согла­сить­ся. Без­услов­но, в рам­ках более спе­ци­аль­ных фило­соф­ских дис­ци­плин вре­мя от вре­ме­ни появ­ля­ют­ся новые име­на. Каж­дый из рас­смот­рен­ных в очер­ках фило­со­фов рабо­та­ет в соб­ствен­ном клю­че, в силу чего его рабо­ты наце­ле­ны и при­вле­ка­ют вни­ма­ние пред­ста­ви­те­лей той или иной фило­соф­ской дис­ци­пли­ны. Но что дела­ет «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» имен­но обнов­ле­ни­ем фило­со­фии, так это тот факт, что имен­но с ним свя­за­но появ­ле­ние мно­же­ства иссле­до­ва­ний, кото­рые гово­рят не столь­ко об иде­ях, напри­мер, Бра­сье или Таке­ра, сколь­ко о «спе­ку­ля­тив­ном реализм»е как неко­то­ром цель­ном феномене.

Что­бы не быть голо­слов­ным в этом вопро­се, взгля­нем на дале­ко не пол­ный пере­чень моно­гра­фий и сбор­ни­ков ста­тей, кото­рые либо напря­мую посвя­ще­ны «спе­ку­ля­тив­но­му реа­лиз­му», либо отво­дят ему одно из пер­вых мест в кон­тек­сте рас­смат­ри­ва­е­мых авто­ра­ми тем:

Jussi Parikka, Insectmedia. An archaeology of animals and technology (2010).
Paul J. Ennis, Post–continental voices: selected interviews (2011).
Christopher Watkin, Difficult atheism. Post-theological thought in Alain Badiou, Jean–Luc Nancy and Quentin Meillassoux (2011).
Rick Dolphjin, Iris van der Tuin, New materialism: interviews & cartographies (2012).
Adrian Johnston, Prolegomena to any future materialism. Volume I (2013).
Steven Shaviro, The universe of things: on speculative realism (2014).
Peter Gratton, Speculative realism. Problems and prospects (2014).
Mario Teodoro Ramirez, El nuevo realismo la filosofia del siglo XXI (2016).
Leon Niemoczynski, Speculative realism: an epitome (2017).
Tiziano Cancelli, How to accelerate. Introduzione all’accelerazionismo (2019).

В таком све­те, вер­нее было бы опре­де­лить под­ра­зу­ме­ва­е­мую фило­соф­скую новиз­ну как «спе­ку­ля­тив­ный пово­рот», кото­рый охва­ты­ва­ет не толь­ко кон­цеп­ции реализма/материализма, но и мно­гие дру­гие обла­сти тео­ре­ти­зи­ро­ва­ния, не обя­за­тель­но сугу­бо фило­соф­ско­го. Например,

Jeffrey Jerome Cohen, Stone. An ecology of the inhuman (2015).
Evan Gottlieb, Romantic realities: speculative realism and British romanticism (2016).
Brian Willems, Speculative realism and science fiction (2017).
Didier Debaise, Speculative empiricism: revisiting Whitehead (2018).
Jacob Graham, Tom Sparrow, True detective and philosophy. A deeper kind of darkness (2018).
Jonas Andreasen Lysgaard, Stefan Bengtsson, Martin Hauberg-Lund Laugesen, Dark pedagogy. Eductaion, horror and the anthropocene (2019).
Deborah Goldgaber, Speculative grammatology: deconstruction and the new materialism (2020).
Chelsea Birks, Limit cinema. Transgression and the nonhuman in contemporary global film (2021).
Monika Kaup, New ecological realisms: post–apocalyptic fiction and contemporary theory (2021).
Timothy S. Murphy, William Hope Hodgson and the rise of the weird (2023).

Поми­мо это­го, пери­од рас­цве­та «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» сов­пал с появ­ле­ни­ем ряда харак­тер­ных изда­тель­ских ини­ци­а­тив, сре­ди кото­рых: BlazeVOX (2005–), Punctum books (2011–, соос­но­ва­тель кото­ро­го, кста­ти, Мас­ки­ан­да­ро) c его жур­на­лом Speculations, Schism press (2014–), где, напри­мер, опуб­ли­ко­ва­на кни­га Сира­то­ри Necrology с после­сло­ви­ем Нега­ре­ста­ни, voidfrontpress (2014–), Open Philosophy (2017–, с Хар­ма­ном в крес­ле главре­да) и другие.

Во–вторых, пик ука­зан­ной фило­соф­ской новиз­ны «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма», по–видимому, при­шёл­ся на 2010–е годы. Тек­сты, кото­рые счи­та­ют­ся самы­ми репре­зен­та­тив­ны­ми в дан­ном кон­тек­сте, появи­лись имен­но в этот про­ме­жу­ток: титуль­ные рабо­ты Бра­сье, Гран­та, Мей­я­су, Мор­то­на и Нега­ре­ста­ни, кни­ги и ста­тьи Вудар­да и Хар­ма­на и дру­гих. Нача­лом отсчё­та суще­ство­ва­ния «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» при­ня­то счи­тать кон­фе­рен­цию Speculative realism: a one–day workshop 2007 года в Гол­дсмит­се, на кото­рой высту­пи­ли Бра­сье, Грант, Мей­я­су и Хар­ман (два года спу­стя состо­я­лась вто­рая встре­ча, на кото­рой место Мей­я­су занял Аль­бер­то Тос­ка­но). Одна­ко, как это обыч­но и быва­ет, ни один из фило­со­фов, рас­смот­рен­ных в очер­ках, не счи­та­ет себя пред­ста­ви­те­лем «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» (по край­ней мере, в сколько–нибудь обя­зы­ва­ю­щем фило­соф­ском смыс­ле), за исклю­че­ни­ем Хар­ма­на, кото­рый под­хва­тил про­б­лес­нув­шее зна­мя и при­спо­со­бил его для попу­ля­ри­за­ции соб­ствен­ной философии.

В 2011 году Бра­сье в интер­вью выска­зал­ся про­тив суще­ство­ва­ния «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» как еди­но­го фило­соф­ско­го про­ек­та. Бег­ло­го взгля­да на рабо­ты рас­смат­ри­ва­е­мых фило­со­фов доста­точ­но, что­бы с ним согла­сить­ся: «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» не заду­мы­вал­ся участ­ни­ка­ми гол­дсмит­ской кон­фе­рен­ции в каче­стве обще­го про­ек­та, и не стал тако­вым в после­ду­ю­щие годы, даже с появ­ле­ни­ем опре­де­лён­ной фило­соф­ской моды на соот­вет­ству­ю­щие сюже­ты. Я при­хо­жу к выво­ду о том, что «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» как цель­но­го фило­соф­ско­го про­ек­та не суще­ству­ет. Вме­сто это­го, более обос­но­ван­но обо­зна­че­ние соот­вет­ству­ю­щих идей и их авто­ров «спе­ку­ля­тив­ным пово­ро­том» в фило­со­фии. Одна­ко, и такое реше­ние пред­став­ля­ет­ся спор­ным. Далее я поста­ра­юсь про­де­мон­стри­ро­вать, поче­му это так. Для это­го сле­ду­ет про­дол­жить нисхождение.

В–третьих, рефе­рент­ные в кон­тек­сте «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» фило­со­фы – это не толь­ко чет­ве­ро участ­ни­ков кон­фе­рен­ции 2007 года, но так­же мно­же­ство дру­гих пер­со­на­лий, из кото­рых я рас­смот­рел едва ли поло­ви­ну: К. Анселл–Пирсон, К. Аль­ван­сон, Д. Бена­тар, Дж. Бен­нет, Й. Богост, Н. Бостром, Л. Брай­ант, Р. Брай­дот­ти, Э. Вивей­руш де Каст­ру, Э. Гросс, П. Грэт­тон, М. Делан­да, Ф. Джи­ро­ни, Э. Джон­стон, Л. Ири­га­рей, Г. Катрен, С. Кричли, Н. Ланд, Ф. Ларю­эль, Т. Лигот­ти, А. Лон­го, Р. Мак­кай, К. Мала­бу, М. Мар­дер, А. Мол, Т. Мет­цин­гер, Б. Нойс, Ф. Сала­меа, Н. Срни­чек, А. Тос­ка­но, Ф. Фер­ран­до, М. Фишер, С. Шави­ро и мно­гие дру­гие. Нема­лая часть этих иссле­до­ва­те­лей нача­ла рабо­тать над смеж­ны­ми со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» тема­ми задол­го до кри­стал­ли­за­ции «тече­ния», но сего­дня их идеи неред­ко с ним соот­но­сят­ся. Вку­пе с про­яс­не­ни­я­ми, дан­ны­ми выше, это дела­ет «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» клас­си­че­ским историко–философским ярлы­ком, кото­рый срав­ни­тель­но без­оби­ден, но в то же вре­мя прак­ти­че­ски бес­по­ле­зен. В опре­де­лён­ном смыс­ле, «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» – лак­му­со­вая бумаж­ка для алчу­щих новей­шей, чаще все­го слож­ной и пото­му эли­тар­ной куль­ту­ры мыш­ле­ния, – подо­бен, если угод­но, пост­мо­дер­низ­му. О роли «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» в попу­ля­ри­за­ции фило­со­фии в Рос­сии ещё пой­дёт речь в дру­гом раз­де­ле. Вер­нём­ся к вопро­су о его сущ­но­сти и един­стве, что­бы выявить одну очень важ­ную в кон­тек­сте дан­но­го эссе чер­ту «спе­ку­ля­тив­но­го реализма».

Если обра­тить­ся к дета­лям интел­лек­ту­аль­ных био­гра­фий фило­со­фов, кото­рые так или ина­че свя­за­ны со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом», то выяс­ня­ет­ся, что мно­гие из них обра­зу­ют круг сотруд­ни­ча­ю­щих друг с дру­гом лиц. Напри­мер, Бра­сье был чле­ном комис­сии по защи­те дис­сер­та­ции Вуль­фен­дей­ла, а так­же экза­ми­на­то­ром габи­ли­та­ции Вудар­да. В свою оче­редь, Вуль­фен­дейл писал о фило­со­фии Бра­сье, а Вудард – о кни­гах Гран­та, Мей­я­су, Нега­ре­ста­ни. Мас­ки­ан­да­ро неод­но­крат­но сотруд­ни­чал с Таке­ром, а так­же с Вудар­дом и писал о Бра­сье и Нега­ре­ста­ни. Нега­ре­ста­ни, Такер и дру­гие писа­ли в одни и те же жур­на­лы, такие как Collapse и Ctheory. Пере­чис­ле­ние мож­но было бы про­дол­жить, но, пола­гаю, что смысл пер­во­го рода сви­де­тельств ясен: нали­цо раз­вёр­ты­ва­ние спе­ци­фи­че­ской кар­ти­ны форм фило­соф­ской прак­ти­ки, един­ство кото­рых про­яв­ля­ет­ся в соуча­стии одних и тех же лиц, за кото­ры­ми сто­ят одни и те же сюже­ты «спе­ку­ля­тив­но­го поворота».

Но это не всё, что сто­ит под­черк­нуть в этих, завер­ша­ю­щих первую часть эссе, пунк­тах. «Спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» вклю­ча­ет в себя фило­со­фов двух услов­но раз­ных поко­ле­ний. Пред­ста­ви­те­ли стар­ше­го – участ­ни­ки гол­дсмит­ской кон­фе­рен­ции и ини­ци­а­то­ры «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та». В рабо­тах пред­ста­ви­те­лей млад­ше­го поко­ле­ния, таких как Вудард, Вуль­фен­дейл и Тригг, фигу­ри­ру­ют уже не толь­ко, услов­но гово­ря, Кант и Сел­ларс, но и Бра­сье, Мей­я­су, Хар­ман, – их стар­шие кол­ле­ги и учи­те­ля. Хотя меж­ду «стар­шим» и «млад­шим» поко­ле­ни­ем раз­ни­ца все­го при­бли­зи­тель­но в дека­ду, в неко­то­рых аспек­тах она игра­ет суще­ствен­ную роль. Наи­бо­лее важ­ным из кото­рых здесь явля­ет­ся тот факт, что услов­но еди­ное «тече­ние» на повер­ку ока­зы­ва­ет­ся набо­ром спе­ци­фи­че­ских фило­соф­ских пре­фе­рен­ций, кото­рые свой­ствен­ны не толь­ко «пер­во­му» поко­ле­нию «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма», их моло­дым кол­ле­гам и после­до­ва­те­лям, но так­же доста­точ­но авто­ном­ным от «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та» фило­со­фам. Ины­ми сло­ва­ми, что с одной точ­ки зре­ния пред­став­ля­ет­ся сви­де­тель­ством в поль­зу един­ства «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма», с дру­гой точ­ки зре­ния игра­ет про­тив него.

И, нако­нец, в–четвёртых, обра­тим отдель­ное вни­ма­ние на состо­я­ние рус­ско­языч­но­го вос­при­я­тия «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма». Как уже было отме­че­но в очер­ках, на рус­ском язы­ке фило­со­фия «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та» пред­став­ле­на доста­точ­но сла­бо. Ели сде­лать поправ­ку на то, что «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» заро­дил­ся все­го пол­то­ра деся­ти­ле­тия назад, то чис­ло пере­во­дов на рус­ский язык пока­жет­ся, напро­тив, доста­точ­но впе­чат­ля­ю­щим. Бес­спор­но, рус­ско­языч­ный чита­тель име­ет воз­мож­ность озна­ко­мить­ся с иде­я­ми неко­то­рых из рас­смот­рен­ных в очер­ках фило­со­фов в доста­точ­но пол­ной мере. Но важ­но здесь дру­гое. На рус­ский язык пере­во­дят Мор­то­на, Таке­ра, Хар­ма­на. Пере­ве­де­на одна кни­га Вудар­да, одна кни­га Триг­га, прак­ти­че­ски все суще­ствен­ные тек­сты Мей­я­су (кото­рый, напом­ню, пишет не так уж мно­го). В то же вре­мя, из работ Бра­сье или Вуль­фен­дей­ла на рус­ском язы­ке пред­став­ле­ны счи­тан­ные еди­ни­цы. Пере­ве­де­ны Цик­ло­но­пе­дия и Хро­но­зис, но не Intelligence and Spirit Нега­ре­ста­ни. Из работ Хар­ма­на пере­ве­де­ны, напри­мер, вве­де­ние в «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» и кни­га о Лав­краф­те, но не пере­ве­де­ны рабо­ты о Лату­ре, Мей­я­су и Хай­дег­ге­ре. При­мер Таке­ра осо­бен­но пока­за­те­лен: пере­вод трёх книг Ужа­са фило­со­фии стал одним из самых ярких кей­сов в порт­фе­ле Hyle Press, в то же вре­мя его рабо­ты ино­го рода, Biomedia или After life, не переводятся.

Выхо­дит, что для сред­не­ста­ти­сти­че­ско­го чита­те­ля «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» = объектно–ориентированная онто­ло­гия Хар­ма­на + ужас фило­со­фии Таке­ра + тём­ная эко­ло­гия Мор­то­на + что–нибудь ещё. Это «что–нибудь ещё» здесь не суще­ствен­но, пото­му что все три круп­ных сла­га­е­мых сум­мы (кото­рые важ­но рас­смат­ри­вать здесь на осно­ва­нии той части работ этих авто­ров, кото­рые доступ­ны на рус­ском язы­ке) – это, стро­го гово­ря, не совсем фило­со­фия. Вер­нее, это фило­со­фия, но не та её часть, кото­рая дела­ет «спе­ку­ля­тив­ный пово­рот» столь важ­ным собы­ти­ем в кон­тек­сте не толь­ко гума­ни­тар­но­го зна­ния в широ­ком смыс­ле, но и в кон­тек­сте исто­рии раз­ви­тия запад­ной фило­со­фии. Вот, что я имею здесь в виду. Рабо­ты Бра­сье, Вуль­фен­дей­ла и неко­то­рых дру­гих авто­ров, кото­рые на рус­ском язы­ке не пред­став­ле­ны, мож­но сгруп­пи­ро­вать вме­сте под назва­ни­ем «новый раци­о­на­лизм»». Дан­ное обо­зна­че­ние так­же суще­ству­ет в фило­соф­ском дис­кур­се уже неко­то­рое вре­мя, при­том дать ему более или менее стро­гое опре­де­ле­ние не так про­сто, как в слу­чае со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом». Отча­сти это так пото­му, что «раци­о­на­лизм» мож­но пони­мать в самых раз­ных смыс­лах. Отча­сти – пото­му, что при упо­ми­на­нии «ново­го раци­о­на­лиз­ма» в рус­ско­языч­ной сре­де пер­вым на ум при­хо­дит, по–видимому, Г. Баш­ляр, а вслед за ним пре­иму­ще­ствен­но фило­со­фы т. н. french epistemologie: Л. Аль­тюс­сер, Ж. Кан­ги­лем, А. Кой­ре, М. Фуко и др. А отча­сти пото­му, что у мате­ри­а­лиз­ма в рус­ской фило­со­фии свой путь, отме­чен­ный стиг­ма­та­ми диамата.

В кон­тек­сте фило­со­фии «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» неора­ци­о­на­лиз­мом часто назы­ва­ют идеи Бра­сье, Вуль­фен­дей­ла и Нега­ре­ста­ни. Здесь будет умест­но про­ци­ти­ро­вать опре­де­ле­ние неора­ци­о­на­лиз­ма, кото­рое при­во­дит в сво­ём бло­ге Вуль­фен­дейл: «Отри­ца­ние вся­кой раци­о­наль­ной инту­и­ции во имя разу­ма, утвер­жде­ние, что нет не толь­ко какой бы то ни было инту­и­тив­ной спо­соб­но­сти раци­о­наль­но­го позна­ния, но и инту­и­тив­но­го спо­со­ба обре­те­ния струк­ту­ры, воз­мож­но­стей и пре­де­лов гра­ниц само­го разу­ма. Разум – это не то, что вы о нём дума­е­те. Разум не есть раци­о­на­ли­за­ция. Разум нера­зу­мен». В самом общем виде, речь идёт о про­дол­же­нии той раци­о­на­ли­сти­че­ской тра­ди­ции, кото­рая шла бок о бок с эмпи­риз­мом, вылив­шим­ся в бес­пер­спек­тив­ный для нау­ки скеп­ти­цизм Юма. В таком све­те обра­ще­ние «спе­ку­ля­тив­ных реа­ли­стов» к фило­со­фии Кан­та как к вопло­ще­нию того, что необ­хо­ди­мо под­верг­нуть кри­ти­ке, обре­та­ет новое, более тон­кое зна­че­ние. Одна­ко уви­деть эту сто­ро­ну обсуж­да­е­мой здесь фило­со­фии толь­ко лишь из рас­смот­ре­ния «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» даже как обо­зна­че­ния спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та, доста­точ­но затруд­ни­тель­но. Неора­ци­о­на­лизм – это про­дол­же­ние клас­си­че­ско­го раци­о­на­лиз­ма Декар­та, Лейб­ни­ца, Спи­но­зы с учё­том вычис­ли­тель­но­го пово­ро­та XX века. Это под­ра­зу­ме­ва­ет близ­кую к нему тра­ди­цию философов–позитивистов, а ста­ло быть, и ана­ли­ти­че­скую тра­ди­цию, кото­рая сего­дня в наи­боль­шей сте­пе­ни акту­а­ли­зи­ро­ва­на в пере­се­че­ни­ях эпи­сте­мо­ло­гии и мета–метафизики. И сно­ва: всё это пол­но­стью усколь­за­ет в озна­ча­ю­щих «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» и «спе­ку­ля­тив­ный пово­рот». А зна­чит, усколь­за­ет и от рус­ско­языч­но­го реципиента.

Преж­де, чем перей­ти ко вто­рой части эссе, резю­ми­ру­ем всё ска­зан­ное выше.

1.«Спекулятивный реа­лизм» – это сло­во­со­че­та­ние, кото­рым при­ня­то назы­вать опре­де­лён­ную сово­куп­ность фило­соф­ских идей и сто­я­щих за ними авто­ров. В чис­ло «спе­ку­ля­тив­ных реа­ли­стов» так или ина­че вхо­дят более дюжи­ны пре­иму­ще­ствен­но англий­ских и аме­ри­кан­ских фило­со­фов, но име­на ещё несколь­ких десят­ков совре­мен­ных тео­ре­ти­ков раз­лич­ных направ­ле­ний так­же часто зву­чат в ана­ло­гич­ном кон­тек­сте. Пери­од рас­цве­та «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма», по–видимому, при­шёл­ся на 2000–2010–е годы. При этом, важ­но пом­нить, что дан­ное сло­во­со­че­та­ние сквер­но пере­да­ёт спе­ци­фи­ку обо­зна­ча­е­мой им фило­со­фии, поэто­му, если это необ­хо­ди­мо, пред­по­чти­тель­нее было бы гово­рить вме­сто «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» о «спе­ку­ля­тив­ном пово­ро­те» в совре­мен­ной философии.

2.Некоторое един­ство «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» всё–таки сле­ду­ет засви­де­тель­ство­вать, одна­ко, реаль­ной поль­зы в этом при­бли­зи­тель­но столь­ко же, сколь­ко поль­зы в име­но­ва­нии Делё­за, Дер­ри­да и Фуко философами–постмодернистами. Пред­ста­ви­те­лей «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» мож­но услов­но раз­де­лить на два поко­ле­ния: стар­шее, глав­ным лица­ми кото­ро­го явля­ют­ся Бра­сье и Мей­я­су, и млад­шее, кото­рое в неко­то­рой сте­пе­ни явля­ет­ся поколением–преемником стар­ше­го, несмот­ря на доста­точ­но сим­во­ли­че­скую раз­ни­цу в воз­расте меж­ду ними.

3.В рус­ско­языч­ной сре­де зна­ком­ство со «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» огра­ни­чи­ва­ет­ся спе­ци­фи­че­ски­ми пере­вод­че­ски­ми стра­те­ги­я­ми и толь­ко зарож­да­ю­щей­ся тра­ди­ци­ей вос­при­я­тия соот­вет­ству­ю­щих идей. Про­яв­ля­ет­ся это в том чис­ле в отсут­ствии пони­ма­ния соот­но­ше­ний меж­ду «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом», «спе­ку­ля­тив­ным пово­ро­том» и неора­ци­о­на­лиз­мом. Отсю­да впе­чат­ле­ние о том, что «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» как буд­то бы иссяк, оста­вив после себя лишь кни­гу Мей­я­су и с деся­ток око­ло­фи­ло­соф­ских спе­ку­ля­ций на темы чуже­род­но­го, ужас­но­го и стран­но­го: к фило­со­фии как тако­вой «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» име­ет мало отно­ше­ния, ско­рее, это пред­мет инте­ре­са для куль­ту­ро­ло­гов, фило­ло­гов, сло­вом, тех, кто в США изощ­ря­ет­ся в меди­та­ци­ях на Деррида.

4.«Спекулятивный реа­лизм» – это, с одной сто­ро­ны, один из наи­бо­лее ожив­лён­ных сюже­тов в исто­рии совре­мен­ной запад­ной фило­со­фии. С дру­гой сто­ро­ны, раз­го­вор о «спе­ку­ля­тив­ном реа­лиз­ме» как тако­вом лишён содер­жа­ния и игра­ет роль куль­ту­ро­ло­ги­че­ско­го триг­ге­ра в дис­кус­си­ях, раз­во­ра­чи­ва­ю­щих­ся за пре­де­ла­ми либо на пери­фе­рии ака­де­ми­че­ской сре­ды. Накла­ды­ва­ясь на изна­чаль­но иска­жа­ю­щую опти­ку рус­ско­языч­но­го окна вос­при­я­тия, «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» харак­те­ри­зу­ет­ся пре­ва­ли­ро­ва­ни­ем «нище­ты» над «блес­ком» сво­е­го содержания.

LVL_2

ДЖИПЕРС_КРИПЕРC_40_000:_DARK_CRUSADE

nightmare

«<…>[Д]ля мура­вья мура­вей­ник – Бог»

Д. С. Мереж­ков­ский, Серд­це чело­ве­че­ское и серд­це зве­ри­ное. 1906.

В пер­вом раз­де­ле я обри­со­вал кар­ти­ну «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» как окуль­ту­рен­но­го всплес­ка сме­лой мыс­ли. Одна­ко, под­лин­ные кор­ни дан­но­го фено­ме­на невоз­мож­но обна­ру­жить без про­дви­же­ния вглубь под­зе­ме­лья, где собран­ные на поверх­но­сти 75% сопро­тив­ле­ний сре­за­ет nightmare penalty. В про­тив­ном слу­чае есть риск упу­стить самый цен­ный аттри­бут «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та», состав­ля­ю­щий суть его фило­соф­ской новиз­ны (посколь­ку сов­мест­ное закли­ки­ва­ние Кан­та – это несе­рьёз­но). В дан­ном раз­де­ле речь пой­дёт о Нике Лан­де, пото­му что имен­но он пред­ло­жил стро­ить фило­соф­ские бил­ды с упо­ром на под­рыв ста­ту­са ВСПС (вещь сама по себе), жест, кото­рый Мей­я­су пере­фор­му­ли­ро­вал в кор­ре­ля­ци­о­низм. А так­же о CCRU, что поз­во­лит уви­деть ещё одну, более тём­ную плос­кость «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма». Как и в пер­вом раз­де­ле, наша глав­ная цель здесь – задать доста­точ­но обшир­ную сеть рефе­рен­ций и дета­лей для того, что ожи­да­ет нас в endgame. Поэто­му я обо­зна­чу толь­ко самое глав­ное с акцен­том на эсте­ти­ке, смысл кото­ро­го ста­нет ясен позд­нее. Ник Ланд – по пра­ву тём­ный при­марх совре­мен­ной фило­со­фии, «отец аксе­ле­ра­ци­о­низ­ма» и один из лиде­ров груп­пы CCRU.

CCRU, Cybernetic culture research unit (Груп­па Иссле­до­ва­ния Кибер­не­ти­че­ской Куль­ту­ры, ГИКК) была осно­ва­на в 1995 году на базе Уорик­ско­го уни­вер­си­те­та и в раз­ное вре­мя объ­еди­ня­ла пред­ста­ви­те­лей раз­лич­ных, часто пере­се­ка­ю­щих­ся и экс­пе­ри­мен­таль­ных куль­тур­ных сред, вклю­чая не толь­ко ака­де­ми­че­ских фило­со­фов, но так­же писа­те­лей и музы­кан­тов. Посто­ян­ны­ми лиде­ра­ми груп­пы наря­ду с Лан­дом чаще все­го назы­ва­ют М. Фише­ра и С.  Плант. Груп­па заяви­ла о себе сери­ей пер­фор­ман­сов и меро­при­я­тий в 1995–7 годах. В 1998 насту­пи­ла куль­ми­на­ция интен­сив­но­сти жиз­ни объ­еди­не­ния. Ресурс толе­рант­но­сти со сто­ро­ны уни­вер­си­те­та и сим­па­ти­зи­ро­вав­ших фигур ака­де­мии посте­пен­но сокра­щал­ся, сме­ня­ясь кри­ти­че­ским дистан­ци­ро­ва­ни­ем по отно­ше­нию к Лан­ду как глав­но­му вдох­но­ви­те­лю груп­пы, кото­рый ста­но­вил­ся всё более некон­вен­ци­о­наль­ным для выхо­ло­щен­ной обра­зо­ва­тель­ной сре­ды. В 2003 году груп­па пере­ста­ла суще­ство­вать, Ланд ушёл из уни­вер­си­те­та, а все осталь­ные участ­ни­ки посте­пен­но пере­клю­чи­лись либо на менее транс­грес­сив­ные прак­ти­ки, либо пред­по­чли дру­гие виды деятельности.

Соглас­но ком­мю­ни­ке от 1998 года, CCRU зани­ма­лась «имма­нент­ным опре­де­ле­ни­ем кибер­не­ти­че­ской куль­ту­ры как спо­со­ба рас­про­стра­не­ния, свой­ствен­но­го плос­ким про­из­во­ди­тель­ным сооб­ще­ствам». Есть соблазн про­ве­сти рас­шиф­ров­ку содер­жи­мо­го через исполь­зо­ва­ние тер­ми­нов, упо­треб­лён­ных в опре­де­ле­нии. Напри­мер, имманентность/плоскость отсы­ла­ют к фило­со­фии Делё­за, а спо­со­бы рас­про­стра­не­ния и сооб­ще­ства про­из­вод­ства – к архи­вам франк­фурт­ской шко­лы. Отча­сти, это адек­ват­ные под­сказ­ки, но такой под­ход пред­став­ля­ет­ся черес­чур наив­ным и пря­мо­ли­ней­ным. Про­дук­ция CCRU настоль­ко муль­ти­кон­тек­сту­аль­на, что для лица, незна­ко­мо­го с рабо­та­ми Лан­да это­го пери­о­да (или двух­том­ни­ком Делёза–Гваттари), самым щадя­щим режи­мом вхож­де­ния будет, пожа­луй, озна­ком­ле­ние с глос­са­ри­ем. Обра­тим­ся к опре­де­ле­нию CCRU, кото­рое в нём при­во­дит­ся: «таин­ствен­ная гипер­ве­ри­че­ская сущ­ность с явны­ми неоле­му­рий­ски­ми тен­ден­ци­я­ми, вовле­чён­ная в напи­са­ние сце­нар­ных скрип­тов мик­ро­куль­тур­ных транс­му­та­ций», где под гипер­ве­ри­ем пони­ма­ет­ся «эле­мент дей­ству­ю­щей куль­ту­ры, кото­рый реа­ли­зу­ет себя посред­ством вымыш­лен­ных вели­чин, функ­ци­о­ни­ру­ю­щих в каче­стве потен­ци­аль­но­стей, путе­ше­ству­ю­щих во вре­ме­ни, и дей­ству­ю­щий как интен­си­фи­ка­тор сов­па­де­ний, при­бли­жа­ю­щих при­зыв Стар­цев», Лему­рия опре­де­ля­ет­ся как «гипер­гео­гра­фи­че­ский зем­ной поря­док рас­по­ло­же­ния, сосре­до­то­чен­ный в юго–запад­ной части Тихо­го оке­а­на при­бли­зи­тель­но в 66 мил­ли­о­нах лет до нашей эры, в насто­я­щее вре­мя функ­ци­о­ни­ру­ю­щий как экзо­хрон­ный и экс­тра­тер­ри­то­ри­аль­ный кон­ти­ну­ум интен­сив­ной мас­со­вой аги­та­ции про­тив совре­мен­но­го пла­не­тар­но­го поряд­ка», а Стар­цы, соот­вет­ствен­но, – это «ктул­ху­по­доб­ные кол­лек­тив­ные агент­но­сти про­ка­ри­о­ти­че­ско­го вос­ста­ния и мито­хон­дри­аль­ной ксе­но­му­та­ции, кото­рые воз­вра­ща­ют­ся для пере­рас­пре­де­ле­ния зем­ли спу­стя более чем пол­мил­ли­ар­да лет после ката­стро­фы мик­роб­ной ток­си­ге­ни­за­ции». Оче­вид­но, что Делё­за с Марк­сом здесь будет недостаточно.

Оце­нить CCRU по досто­ин­ству доста­точ­но труд­но, если вы не «в теме» соот­вет­ству­ю­щих Y2K–сюжетов cyberpunk, underground и geek куль­ту­ры. В самом общем виде перед нами пер­вые образ­цы theory–fiction, где нача­ли сли­вать­ся про­дук­ты фило­соф­ской мыс­ли и совре­мен­ной транс­грес­сив­ной куль­ту­ры. Нечто подоб­ное мож­но най­ти, к при­ме­ру, в текстах Сти­ва Айлет­та (преж­де все­го см. Shamanspace) и в три­ло­гии Уилья­ма Бер­ро­уза 1961–4 годов (The soft machine, The ticket that exploded, Nova express). Имен­но Лан­ду вре­мён CCRU впер­вые при­шла в голо­ву мысль про­де­мон­стри­ро­вать огра­ни­чен­ность кан­тов­ской линии фило­соф­ство­ва­ния с помо­щью мифо­ло­гии Лав­краф­та, а кри­ти­ку капи­та­лиз­ма и пост­мо­дер­на интен­си­фи­ци­ро­вать через кон­тек­сты вычис­ли­тель­но­го пово­ро­та и апо­ка­лип­ти­че­ских, оккульт­ных, шизо­ид­ных мыс­ли­тель­ных рей­дов таким обра­зом, что­бы, в духе ниц­ше­ан­ской каб­ба­лы реаль­ность нача­ла рас­сла­и­вать­ся, отсчи­ты­вая мгно­ве­ния до син­гу­ляр­но­сти. Куль­тур­ный жест Лан­да содер­жит в себе жест ещё и фило­соф­ский, кото­рый, воз­мож­но, име­ет боль­ший удель­ный вес в про­из­ве­дён­ной им дето­на­ции озна­ча­ю­щих. Если капи­та­лизм так плох, если чело­век так ужас­но отчуж­дён, а фило­со­фия настоль­ко недее­спо­соб­на, что­бы осмыс­лить это хотя бы на уровне тера­пии духа, тогда в каче­стве под­лин­но­го жеста оста­ёт­ся толь­ко отказ от тще­душ­но­го сопро­тив­ле­ния, пры­жок навстре­чу рас­щеп­ле­нию циф­ро­вым капи­та­лом, погру­же­ние в эзо­те­ри­че­скую без­дну, кото­рая дрем­лет внут­ри схо­ла­сти­че­ской фило­со­фии, чей выхо­ло­щен­ный дис­курс – это пти­чий язык «немец­кой клас­си­че­ской фило­со­фии», кото­рый утра­тил фер­тиль­ность и нуж­да­ет­ся в при­вив­ке новых мутагенов.

Всё это мож­но (и нуж­но) опи­сать ина­че (более осно­ва­тель­но), сле­дуя ины­ми нора­ми, при­ме­няя иные куль­тур­ные имплан­ты (пре­сле­дуя иные цели), но, в конеч­ном ито­ге, луч­ше­го сове­та, чем “stay awhile, and listen”, кото­рый за гори­зон­том собы­тий ста­нет “get over here”, пожа­луй, дать невоз­мож­но. Как вари­ант: открыть ори­ги­нал The thirst for annihilation и попы­тать­ся прой­ти сквозь текст, а свер­ху «добить» internet–сеансом по ccru.net под акком­па­не­мент ран­них тре­ков Kode9. Есть и дру­гой, щадя­щий путь: изу­чить «млад­шие» тек­сты Лан­да из Fanged noumena в пере­во­де на рус­ский, про­честь раз­лич­ные «вве­де­ния в аксе­ле­ра­ци­о­низм», упо­мя­ну­тые выше посо­бия по «спе­ку­ля­тив­но­му реа­лиз­му», лите­ра­ту­ру о кибер­не­ти­че­ской куль­ту­ре (вро­де Ско­ро­сти убе­га­ния М. Дери и Тех­но­гно­зи­са Э. Дэви­са), рома­ны У. Гиб­со­на, тек­сты Ниц­ше, что­бы про­ник­нуть­ся соот­вет­ству­ю­щим флё­ром… Но такой рафи­ни­ро­ван­ный путь, по мне­нию само­го Лан­да, – это заве­до­мая дез­ин­фек­ция и седа­ция, кото­рые све­дут на нет тём­ное причащение.

На мой взгляд, в моно­гра­фии Лан­да о Батае – квинт­эс­сен­ция историко–философской отра­вы, кото­рая разъ­ела бле­стя­щий кор­пус при­зра­ка в доспе­хах Кан­та, и в конеч­ном ито­ге дала доро­гу неора­ци­о­на­лиз­му. Во–пер­вых, мате­ри­а­ла, кото­рый под­ры­ва­ет дове­рие к адек­ват­но­сти и осмыс­лен­но­сти культурно–философских опе­ра­ций Лан­да в ней мень­ше, чем во мно­гих дру­гих его рабо­тах. Поэто­му, во–вто­рых, из этой кни­ги спод­руч­нее извле­кать сугу­бо фило­соф­ский арсе­нал клы­ка­сто­го кор­пу­са Лан­да: одно дело пока­зать, что Cthulhu–jungle–core – это заар­хи­ви­ро­ван­ная кри­ти­ка две­на­дца­ти­ка­те­го­ри­че­ско­го рас­суд­ка, и совсем дру­гое – изло­жен­ные на доступ­ном ака­де­ми­че­ско­му фило­со­фу (то есть, винье­ти­ро­ван­ные соот­вет­ству­ю­щи­ми references и name dropping) жар­гоне тези­сы о либи­ди­наль­ном мате­ри­а­лиз­ме. Так, с дистан­ции от соот­вет­ству­ю­щей эсте­ти­ки, мож­но уви­деть, что Ланд гово­рит о Внеш­нем, кото­рое вновь доступ­но мета­фи­зи­че­ским море­пла­ва­те­лям, посколь­ку порт, кото­рый был моно­по­ли­зи­ро­ван для при­бреж­ных про­гу­лок, захва­ти­ли the deep ones из Иннс­му­та, и самое важ­ное – уви­деть, как имен­но Ланд зада­ёт ори­ен­ти­ры фило­соф­ской кон­цеп­ту­а­ли­за­ции это­го откры­тия мор­ских путей. Нако­нец, в–тре­тьих, The thirst for annihilation – это рабо­та, напи­сан­ная в духе интим­но­го соуча­стия Батая/с Бата­ем, кото­рая поз­во­лит раз­вер­нуть эмпа­ти­че­ские буфер­ные зоны меж­ду вами и автором.

Под­ве­дём про­ме­жу­точ­ный итог: CCRU – это груп­па иссле­до­ва­те­лей, в кото­рой веду­щую роль играл Ник Ланд (несмот­ря на то, что пер­вич­ный про­ект объ­еди­не­ния иссле­до­ва­те­лей созда­ла С. Плант), во вре­мя суще­ство­ва­ния кото­рой он про­из­вёл плот­ную мас­су культурно–философских жестов, так или ина­че вос­при­ня­тых неко­то­ры­ми дру­ги­ми участ­ни­ка­ми груп­пы (Бра­сье, Грант, Нега­ре­ста­ни), в силу чего их сле­ду­ет рас­смат­ри­вать в каче­стве одно­го из глав­ных идей­ных исто­ков «спе­ку­ля­тив­но­го поворота».

«Вся­кая фило­со­фия, при­хо­дит­ся ска­зать это, по необ­хо­ди­мо­сти заклю­че­на в роко­вом кру­ге без исхо­да. В обла­сти нрав­ствен­но­сти она сна­ча­ла пред­пи­сы­ва­ет сама себе закон, а затем начи­на­ет ему под­чи­нять­ся, неиз­вест­но, ни как, ни поче­му; в обла­сти мета­фи­зи­ки она все­гда пред­ва­ри­тель­но уста­нав­ли­ва­ет какое–то нача­ло, из кото­ро­го затем по её воле выте­ка­ет целый мир вещей, ею же создан­ных. Это – веч­ное petitio principii, и при этом оно неиз­беж­но: ина­че всё уча­стие разу­ма в этом деле све­лось бы, оче­вид­но, к нулю»

П. Я. Чаа­да­ев, Фило­со­фи­че­ские пись­ма. 1836.

В этом све­те фигу­ра Мей­я­су ста­но­вит­ся при­ме­ча­тель­ной ещё в одном аспек­те: будучи выход­цем из фран­цуз­ской ака­де­ми­че­ской сре­ды, Мей­я­су, оче­вид­но, не вза­и­мо­дей­ство­вал с Лан­дом, но имен­но ему при­над­ле­жит заслу­га фор­му­ли­ро­ва­ния вол­шеб­ной для «спе­ку­ля­тив­ных реа­ли­стов» про­бле­мы кор­ре­ля­ции. Тем самым, в кон­тек­сте ста­нов­ле­ния «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та» сле­ду­ет гово­рить как мини­мум о двух в рав­ной сте­пе­ни пер­во­оче­ред­ных фак­то­рах: «под­го­то­ви­тель­ный» пласт идей Лан­да вре­мён CCRU и кон­цеп­ту­а­ли­за­ция кор­ре­ля­ци­о­низ­ма уси­ли­я­ми Мей­я­су, осу­ществ­лён­ная сугу­бо фило­соф­ским спо­со­бом. Ланд и CCRU тоже име­ли пря­мое отно­ше­ние к ака­де­ми­че­ской фило­со­фии, одна­ко, их дея­тель­ность была слиш­ком «кон­тр­куль­тур­ной», что­бы быть вос­при­ня­той сооб­ще­ством: было не вполне ясно, что имен­но мож­но вос­при­ни­мать. В то вре­мя как После конеч­но­сти Мей­я­су – это рабо­та, наце­лен­ная имен­но на ака­де­ми­че­скую сре­ду, пол­но­стью выстро­ен­ная в соот­вет­ствии с соот­вет­ству­ю­щи­ми риту­а­ла­ми (глав­ным обра­зом – инкор­по­ри­ро­ван­ная в тра­ди­цию: от Декар­та, Кан­та, Лейб­ни­ца, Лок­ка, Юма и до Бадью, Вит­ген­штей­на, Гус­сер­ля, Кой­ре, Леви­на­са, Поппе­ра, Хай­дег­ге­ра). Конеч­но, Ланд – тоже ака­де­ми­че­ский фило­соф. Свою дис­сер­та­цию он защи­тил по теме Heidegger’s „Die Sprache im Gedicht” and the cultivation of the grapheme в 1987 году (для обще­го пред­став­ле­ния см. Язык поэ­мы: истол­ко­ва­ние (поиск мест­но­сти) поэ­зии Геор­га Трак­ля Хай­дег­ге­ра, а так­же ста­тью Narcissism and dispersion in Heidegger’s 1953 Trakl interpretation в соста­ве Fanged noumena). Про­бле­ма­ти­ка языка/кода про­сле­жи­ва­ет­ся и в после­ду­ю­щих его рабо­тах, напри­мер, Hypervirus, Non–standard numeracies: nomad cultures, Introduction to qwernomics, Tic–talk, и, само собой, A zIIgothIc–==X=coDA==–(CookIng–IobsteRs–wlth–jAke–AnD–DInos). В этой свя­зи сто­ит под­черк­нуть, что Ланд, как отме­чал Евге­ний Сычёв, «пре­крас­ный фило­лог». Его тек­сты напи­са­ны автор­ски отто­чен­ным мини­ма­ли­стич­ным сти­лем, кото­рый в англий­ском ори­ги­на­ле более орга­нич­но риф­му­ет­ся с дис­кур­сом про­грам­ми­ро­ва­ния (кото­рый на рубе­же веков нёс в себе отчёт­ли­вый футу­ро­ло­ги­че­ский при­вкус). Отсю­да нетри­ви­аль­ность вызо­ва по пере­во­ду его тек­стов на рус­ский, и без того более гро­мозд­кий, язык (что более или менее успеш­но осу­ществ­ля­ет­ся в «собра­нии сочи­не­ний», кото­рое нача­ли изда­вать Hyle Press). К это­му, а так­же к фило­ло­гии и эсте­ти­ке Лан­да я ещё вер­нусь, когда будем гово­рить о его abstract horror (theory) fiction.

Сей­час настал черёд ещё одно­го важ­но­го аспек­та фило­со­фии Лан­да: к вопро­су об ака­де­ми­че­ском вос­при­я­тии его идей. Про­смотр работ «спе­ку­ля­тив­ных реа­ли­стов», зна­ком­ство с кото­ры­ми состо­я­лось в пер­вой части эссе, пока­зы­ва­ет сле­ду­ю­щую кар­ти­ну. Ник Ланд прак­ти­че­ски не фигу­ри­ру­ет в фило­соф­ской про­дук­ции рас­смат­ри­ва­е­мо­го нами поко­ле­ния фило­со­фов. О нём нет ни сло­ва в клю­че­вых рабо­тах Бра­сье, Гран­та, Мей­я­су или Хар­ма­на. В то же вре­мя, Nihil unbound Бра­сье под­ра­зу­ме­ва­ет кри­ти­ку лан­дов­ско­го про­чте­ния реаль­но­сти: рас­тво­ре­нию в циф­ро­вом капи­та­лиз­ме Лан­да Бра­сье про­ти­во­по­став­ля­ет нау­ко­цен­трич­ное выми­ра­ние чело­ве­ка как носи­те­ля раци­о­наль­но­сти, спо­соб­ной дать нам эпи­сте­мо­ло­ги­че­ское уте­ше­ние. В той же мере, в кото­рой Ланд воз­вра­ща­ет­ся к Кан­ту, что­бы сде­лать рас­суд­ку виру­лент­ную инъ­ек­цию, Бра­сье воз­вра­ща­ет­ся не столь­ко к само­му Кан­ту, сколь­ко к пафо­су кан­тов­ской фило­со­фии, что­бы про­из­ве­сти ана­ло­гич­ную опе­ра­цию, но сред­ства­ми не шизо–оккультных, а есте­ствен­но­на­уч­ных ава­та­ров совре­мен­но­го фило­соф­ско­го пантеона.

В жур­на­ле Collapse опуб­ли­ко­ва­ны две ста­тьи Лан­да (см. vol. I, VIII, но его место в исто­рии «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» не реги­стри­ру­ет­ся, так что он высту­па­ет наравне со все­ми осталь­ны­ми авто­ра­ми, чьи ста­тьи опуб­ли­ко­ва­ны в номе­рах жур­на­ла). В неко­то­рых рабо­тах участ­ни­ков «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та» есть отдель­ные упо­ми­на­ния и обра­ще­ния к иде­ям Лан­да: в ста­тье Шави­ро об аксе­ле­ра­ци­о­низ­ме; во ввод­ной ста­тье из The speculative turn под редак­ци­ей Брай­ан­та, Срни­че­ка и Хар­ма­на, в кото­рой как раз упо­ми­на­ет­ся заоч­ная поле­ми­ка Бра­сье с Лан­дом; в After life Таке­ра; в ста­тье Вудар­да о weirding фило­со­фии; в ста­тье Срни­че­ка и Уильям­са в вось­мом номе­ре Collapse… Всё это – лишь част­ные и мало­зна­чи­мые эпи­зо­ды, а не пред­мет рас­смот­ре­ния авто­ров соот­вет­ству­ю­щих тек­стов, неза­ин­те­ре­со­ван­ный в дан­ном вопро­се чита­тель вряд ли ста­нет при­да­вать им боль­шое значение.

Из всех этих блёк­лых отме­тин выде­ля­ют­ся два при­ме­ра: On an ungrounded earth Вудар­да и осо­бен­но – рабо­ты Нега­ре­ста­ни. Вудард в сво­ей кни­ге исполь­зу­ет лан­дов­ское про­чте­ние Батая для постро­е­ния соб­ствен­но­го кон­цеп­та зем­ли, опре­де­ля­ю­щей чер­той кото­ро­го явля­ет­ся не фено­ме­но­ло­ги­че­ская колы­бель созна­ния (Untergrund или Die Ur–Arche Erde Гус­сер­ля), не про­цес­су­аль­ность про­стран­ства раз­во­ра­чи­ва­ния чело­ве­че­ской мыс­ли (sol/terre в гео­фи­ло­со­фии Делё­за), а некая неза­ин­те­ре­со­ван­ная субъ­ект­ность, сви­де­тель­ству­ю­щая о про­блем­но­сти доста­точ­но­го осно­ва­ния. Но толь­ко у Нега­ре­ста­ни мож­но наблю­дать более или менее посто­ян­ное la communauté inavouable с Лан­дом, напри­мер, в ста­тьях для Collapse (I, VI), в Цик­ло­но­пе­дии и Intelligence and spirit и в ста­тье для The speculative turn.

Про­смотр всех этих мате­ри­а­лов пока­зы­ва­ет, что в кон­тек­сте «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» Ланд фигу­ри­ру­ет либо как «фило­соф аксе­ле­ра­ци­о­низ­ма», либо как автор кни­ги о Батае, вре­мя от вре­ме­ни упо­ми­на­ет­ся Ланд вре­мён CCRU. То важ­ное, что упус­ка­ют эти при­ме­ры, поз­во­ля­ет про­де­мон­стри­ро­вать ввод­ная ста­тья Бра­сье и Мак­кая к Fanged noumena (пере­ве­де­на на рус­ский язык в соста­ве пер­во­го «тома» сочи­не­ний Лан­да). А имен­но: в раз­но­об­раз­ных по тема­ти­ке и сти­ли­сти­ке рабо­тах Лан­да мож­но про­честь не толь­ко кон­цеп­цию аксе­ле­ра­ци­о­низ­ма и мате­ри­а­ли­сти­че­скую апро­при­а­цию Батая, но так­же воз­вра­ще­ние к про­бле­ме ВСПС фило­со­фии Кан­та, кото­рую Ланд пере­фор­му­ли­ру­ет пре­иму­ще­ствен­но через кон­цеп­ты Делё­за (см. Анти–Эдип и Лек­ции о Спи­но­зе) и, конеч­но, Ниц­ше, кото­рый у Лан­да игра­ет так­же важ­ную роль в ана­ли­зе фило­со­фии Батая в The thirst for annihilation. Это лиш­ний раз гово­рит о том, что эта рабо­та Лан­да заслу­жи­ва­ет не мень­ше­го вни­ма­ния, чем его клы­ка­стый corpus, если мы заин­те­ре­со­ва­ны в рекон­струк­ции тех сюже­тов, кото­рые сто­ят за сери­ей транс­фор­ма­ций от CCRU до «шан­хай­ско­го пери­о­да» (в хро­но­ло­ги­че­ском отрез­ке меж­ду кото­ры­ми уло­жи­лась исто­рия рас­цве­та «спе­ку­ля­тив­но­го реализма).

Фило­соф­ские герои Лан­да – это аут­сай­де­ры, кото­рые наме­рен­но или нет обре­та­ют­ся вне академико–университетских сооб­ща­ю­щих­ся сосу­дов. В опре­де­лён­ной сте­пе­ни, внеш­няя пози­ция Лан­да – это пря­мое след­ствие его соб­ствен­но­руч­но скон­стру­и­ро­ван­ной тра­ек­то­рии. Нали­чие «про­све­та» меж­ду «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» и Лан­дом частич­но объ­яс­ня­ет­ся гипо­те­зой о неглас­ном соуча­стии в под­держ­ке этой внеш­ней пози­ции. Я вовсе не хочу ска­зать, что отсут­ствие пие­те­та перед Лан­дом, в кото­ром он сам, веро­ят­но, не нуж­да­ет­ся, – это упу­ще­ние или даже про­бле­ма. Но если цель заклю­ча­ет­ся в про­яс­не­нию исто­рии «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та» как фило­соф­ско­го собы­тия, этот про­свет необ­хо­ди­мо дер­жать в фоку­се вни­ма­ния. В резуль­та­те, воз­мож­но, ока­жет­ся вер­ным сле­ду­ю­щее допу­ще­ние: что мате­ри­а­лизм Батая в про­чте­нии Лан­да – это важ­ный ключ не толь­ко к «спе­ку­ля­тив­но­му реа­лиз­му», но и к неора­ци­о­на­лиз­му. Я ещё вер­нусь к это­му моменту.

«<…> [Н]аши при­вле­ка­тель­ней­шие, бла­го­род­ней­шие устрем­ле­ния запе­чат­ле­ны жаж­дой само­раз­ру­ше­ния, слов­но мы тай­но обре­че­ны необо­ри­мым чарам свое­об­раз­но­го Дио­ни­са, тво­ря­ще­го само­рас­то­че­ние вдох­но­ви­тель­ней­шим из упо­е­ний, слов­но дру­гие наро­ды мертвенно–скупы, мы же, народ само­со­жи­га­те­лей, пред­став­ля­ем в исто­рии то живое, что, по сло­ву Гёте, как бабочка–Психея, тос­ку­ет по огнен­ной смерти»

В. И. Ива­нов, По звёз­дам. Опы­ты фило­соф­ские, эсте­ти­че­ские и кри­ти­че­ские. 1909.

Пере­хо­дим к эсте­ти­ке фило­соф­ско­го про­ек­та Лан­да, рас­смот­реть кото­рую необ­хо­ди­мо для выхо­да к про­стран­ству рус­ско­языч­ной рецеп­ции фило­со­фии «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма». Как уже было ска­за­но, Ланд пре­крас­но вла­де­ет сло­вом и выра­бо­тал соб­ствен­ный стиль: соче­та­ние лако­нич­но­сти (тек­сты 2010–х годов, издан­ные в Urbanatomy Electronic, а так­же послед­нюю на дан­ный момент круп­ную фило­соф­скую рабо­ту Лан­да, Crypto–Current, объ­еди­ня­ет тезис­ная струк­ту­ра, кото­рая напо­ми­на­ет ЛФТ Вит­ген­штей­на) и тон­ко­го обра­ще­ния с семан­ти­че­ски­ми и грам­ма­ти­че­ски­ми инстру­мен­та­ми англий­ско­го язы­ка (редук­ция кон­струк­ций, ком­плекс­ные ряды суще­стви­тель­ных, тер­ми­но­ло­ги­че­ские нов­ше­ства и т. д.), что поз­во­ля­ет сде­лать текст плот­ным и мно­го­мер­ным. В резуль­та­те тек­сты Лан­да, вклю­чая и худо­же­ствен­ные, воз­на­граж­да­ют вдум­чи­вое чтение.

После ухо­да из ака­де­ми­че­ской сре­ды Ланд писал пре­иму­ще­ствен­но для сете­вых пло­ща­док. В этой серии пуб­ли­ка­ций осо­бо­го вни­ма­ния заслу­жи­ва­ют два изда­ния: Phyl–Undhu и Chasm (2014, 2015). Это сбор­ни­ки, в кото­рых худо­же­ствен­ные тек­сты Лан­да допол­не­ны эссе о т. н. abstract horror и abstract literature. Клю­че­вая мысль эссе из обо­их изда­ний заклю­ча­ет­ся в сле­ду­ю­щем: меж­ду фило­соф­ство­ва­ни­ем, как его пред­ла­га­ет пони­мать Ланд, и про­из­ве­де­ни­я­ми в жан­ре хор­рор есть нечто общее, что поз­во­ля­ет соеди­нить два этих реги­стра в син­те­ти­че­ский меди­ум. Назо­вём его для удоб­ства abstract horror (theory) fiction (AH(T)F).

Пер­вы­ми при­хо­дят на ум Цик­ло­но­пе­дия Нега­ре­ста­ни и Ужас фило­со­фии Таке­ра. Пер­вая ана­ло­гия доста­точ­но точ­на, а вто­рая хоро­шо под­хо­дит для рас­смот­ре­ния осо­бен­но­стей AH(T)F, поэто­му перей­дём сра­зу к ней. В отли­чие от Таке­ра, Ланд гово­рит не о семан­ти­че­ском или идей­ном обо­га­ще­нии фило­соф­ско­го дис­кур­са с помо­щью тео­ре­ти­ко–рефлек­сив­ных ресур­сов из дру­гих доме­нов. Phyl–Undhu и Chasm – это имен­но худо­же­ствен­ные тек­сты, в кото­рых, в отли­чие от фило­соф­ских работ, сюжет зани­ма­ет не послед­нее место. В то же вре­мя, смыс­ло­вая нагруз­ка этих тек­стов под­ра­зу­ме­ва­ет про­чте­ние их в каче­стве про­дол­же­ния фило­соф­ско­го про­ек­та Лан­да. Речь не о вклю­че­нии хор­ро­ра в уже сфор­ми­ро­ван­ный фило­соф­ский прак­сис, а о том, что­бы пре­об­ра­зо­вать послед­ний через вос­при­я­тие опре­де­лён­ных кон­цеп­ту­аль­ных ходов хор­рор–про­дук­ции, кото­рые, впро­чем, перед этим нуж­но всё–таки счи­тать, рекон­стру­и­ро­вать и имплан­ти­ро­вать В этом смыс­ле дан­ные дуб­ле­ты работ Лан­да мож­но про­чи­ты­вать как отчёт­ные моде­ли функ­ци­о­ни­ро­ва­ния AH(T)F, кото­рые рекон­стру­и­ру­ют «при­чуд­ли­вую двой­ствен­ность эмпи­ри­че­ско­го и транс­цен­ден­таль­но­го» зано­во (в оче­ред­ной раз высту­пая «про­тив Кан­та»). На пер­вый взгляд, это – мало­уте­ши­тель­ный резуль­тат, хоть и более кон­цен­три­ро­ван­ный, чем Сло­ва и вещи Фуко. Посмот­рим более при­сталь­но на узло­вую связ­ку идей, кото­рые состав­ля­ют кон­цеп­ту­аль­ный кар­кас этих дуб­ле­тов: абстрак­ция, вре­мя, число.

Когда Ланд гово­рит об (абстракт­ном) хор­ро­ре, он акцен­ти­ру­ет вни­ма­ние на опре­де­лён­ных авто­рах: Дж. Кейдж, Д. Кро­нен­берг, Дж. Кэме­рон, Г. Ф. Лав­крафт и (отча­сти) Ч. Мье­вилль. Род­ство хор­ро­ра и фило­со­фии зада­ёт­ся через опе­ра­цию абстра­ги­ро­ва­ния. Обос­но­ван­ность это­го род­ства и её дета­ли­за­ция опре­де­ля­ют­ся тем, как имен­но пони­ма­ет­ся фило­со­фия. Для Лан­да, фило­со­фия, по край­ней мере, в рам­ках этих тек­стов, – это дея­тель­ность чело­ве­че­ско­го субъ­ек­та по извле­че­нию объ­ек­тов из реаль­но­сти с целью их осмыс­ле­ния вне вре­ме­ни. Кон­цепт вре­ме­ни явля­ет­ся одно­вре­мен­но и пре­дель­ным фило­соф­ским поня­ти­ем, и едва ли не самым попу­ляр­ным сюже­том худо­же­ствен­но­го дис­кур­са. Вре­мя – это без­дна, то, что озна­ча­ет хруп­кость чело­ве­ка (одно­вре­мен­но и в вуль­гар­но–экзи­стен­ци­аль­ном смыс­ле, и в эпи­сте­мо­ло­ги­че­ском), то, что явствен­нее все­го реги­стри­ру­ет кос­ми­че­скую тре­во­гу перед лицом Того, Что Старше.

В сущ­но­сти, это про­дол­же­ние изна­чаль­но­го жеста Лан­да о выхо­де за пре­де­лы антро­по­цен­трич­ной эпи­сте­мо­ло­гии Кан­та, поко­я­щей­ся на скром­ном чело­ве­че­ском рас­суд­ке, в область бес­пре­дель­но­го Вре­ме­ни. Вре­мя – это вовсе не кате­го­рия на служ­бе бла­го­ра­зум­но­го позна­ния, это эпи­фе­но­ме­наль­ное при­сут­ствие Внеш­не­го. В опре­де­лён­ной сте­пе­ни, жест AH(T)F Лан­да созву­чен ман­тре Хар­ма­на о том, что эсте­ти­ка есть пер­вая фило­со­фия. Но отли­чие идеи Лан­да заклю­ча­ет­ся в том, что если и умест­но гово­рить в обри­со­вы­ва­е­мой Лан­дом кар­тине об эсте­ти­ке, она име­ет кар­ди­наль­но мало обще­го с чело­ве­че­ски­ми кате­го­ри­я­ми. Меж­ду строк тек­стов Лан­да про­чи­ты­ва­ет­ся делё­зо­в­ская уста­нов­ка на свое­об­раз­ное раз­мы­ка­ние пет­ли мыш­ле­ния. За счёт это­го хор­рор и фило­со­фия обре­та­ют новую грань род­ства: обо­га­щён­ная инту­и­ци­я­ми хор­ро­ра, фило­со­фия откры­ва­ет себя как чело­ве­че­скую актив­ность, кото­рая дви­жи­ма не удив­ле­ни­ем или любо­вью к муд­ро­сти, а тре­пе­том перед откры­ва­ю­щи­ми­ся пер­спек­ти­ва­ми и ужа­сом перед при­зра­ка­ми, кото­рые навод­ня­ют рас­су­док, сто­ит лишь дать ему немно­го, выра­жа­ясь язы­ком Дебо­ра, пофла­ни­ро­вать (derive) по окру­ге. «Логи­ка смыс­ла» AH(T)F напо­ми­на­ет три­ни­тар­ную лен­ту Мёби­уса (абстрак­ция–чис­ло–вре­мя), так фило­со­фия вновь дистан­ци­ру­ет­ся Лан­дом от стран­гу­ля­ции в рам­ках соци­аль­но–ака­де­ми­че­ской институции.

Вре­мя в спай­ке с про­стран­ством – это фор­мат архи­ва суще­ство­ва­ния чело­ве­ка, кото­рый кон­цеп­ту­а­ли­зи­ро­ван и выне­сен вовне через абстра­ги­ру­ю­щий инстру­мен­та­рий. Так­же вре­мя – это нико­гда до кон­ца не вер­ба­ли­зу­е­мое про­стран­ство субъ­ек­тив­но­го пси­хи­че­ско­го суще­ство­ва­ния. Отсчёт вре­ме­ни амби­ва­лен­тен: его отме­ря­ют цифер­бла­ты и его пере­жи­ва­ют как субъ­ек­тив­ную duree. Но боль­ше все­го Лан­да инте­ре­су­ет тре­тье вре­мя, вре­мя как обрат­ный отсчёт рас­пы­ле­ния и анни­ги­ля­ции, един­ствен­ная фор­ма вре­ме­ни, кото­рая не схва­ты­ва­ет­ся рас­су­доч­ным сим­во­лиз­мом. И всё же, несмот­ря на высо­кие мощ­но­сти гер­ме­нев­ти­че­ских опе­ра­ций вокруг столь насы­щен­ной темы, на пер­вый взгляд AH(T)F Лан­да не вле­чёт ниче­го, кро­ме гума­ни­тар­ной спе­ку­ля­ции в новых декорациях.

Вер­нём­ся к выде­лен­ным Лан­дом пред­ста­ви­те­лям абстракт­но­го и хор­рор–искус­ства для пояс­не­ния абстрак­ции в рам­ках AH(T)F. В све­те выше­при­ве­дён­ных рас­суж­де­ний при­сут­ствие сре­ди них Лав­краф­та в пояс­не­нии не нуж­да­ет­ся: это один из основ­ных источ­ни­ков кон­цеп­ту­аль­ных спе­ку­ля­ций совре­мен­ной фило­со­фии. Ланд обра­ща­ет вни­ма­ние на тот факт, что Лав­крафт – это не про­сто мно­го­слов­ный сноб с при­чуд­ли­вой фан­та­зи­ей. За каж­дым реше­ни­ем его про­зы сто­ят науч­ные догад­ки соот­вет­ству­ю­щей эпо­хи. Что­бы в этом убе­дить­ся, доста­точ­но обра­тить­ся к тре­тье­му тому собра­ний эссе Лав­краф­та, кото­рый пред­став­ля­ет собой 350 стра­ниц аст­ро­но­ми­че­ских рас­суж­де­ний о пла­не­тах сол­неч­ной систе­мы, асте­ро­и­дах, коме­тах, метео­рах, звёз­дах и телескопах.

В кон­тек­сте худо­же­ствен­ной дея­тель­но­сти абстрак­ция как неотъ­ем­ле­мая часть есте­ствен­но­на­уч­но­го мето­да позна­ния высту­па­ет инстру­мен­том, кото­рый поз­во­ля­ет уви­деть ана­ли­ти­че­скую решёт­ку, состав­ля­ю­щую осно­ва­ние эсте­ти­че­ско­го пере­жи­ва­ния. В фило­со­фии регу­ляр­но дис­ку­ти­ру­ют по пово­ду её места сре­ди видов чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти. Не послед­нюю роль в аргу­мен­та­ции в поль­зу того, что фило­со­фия – это не вто­ро­сте­пен­ное гер­ме­нев­ти­че­ское блуж­да­ние, взра­щён­ное на схо­ла­сти­ке, игра­ет логи­ка. В этом отно­ше­нии Ланд гово­рит не столь­ко о ряде нату­раль­ных чисел клас­си­че­ской мате­ма­ти­ки, с кото­рым ассо­ци­и­ру­ют­ся базо­вые акси­о­мы сил­ло­ги­сти­ки, сколь­ко о нуле.

AH(T)F Лан­да скла­ды­ва­ет­ся из допу­ще­ния, о том, что фило­со­фия, хор­рор и мате­ма обра­зу­ют ком­пле­мен­тар­ное соче­та­ние, кото­рое при­зва­но стать осно­ва­ни­ем для рекон­струк­ции и обнов­ле­ния дис­кур­са о пред­став­ле­ни­ях каса­тель­но позна­ю­ще­го разу­ма. Но серии лите­ра­тур­ных новелл недо­ста­точ­но для пере­опре­де­ле­ния эсте­ти­ко–позна­ва­тель­ной дея­тель­но­сти чело­ве­ка. Одна­жды гид­ра уже реге­не­ри­ро­ва­ла после столк­но­ве­ния с кон­цеп­та­ми, кото­рые не согла­су­ют­ся с посту­ла­та­ми Начал Евкли­да, в резуль­та­те «кан­ти­ан­ство» мути­ро­ва­ло и дис­кур­сив­но асси­ми­ли­ро­ва­ло новую гео­мет­рию. Нет осно­ва­ний пред­по­ла­гать, что это­го не про­изой­дёт сно­ва. AH(T)F Лан­да доста­точ­но орто­док­са­лен, что­бы встро­ить­ся в сло­жив­шу­ю­ся тра­ди­цию Das Erhabene, подоб­но тому, как weird «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» сего­дня замы­ка­ет собой линию, кото­рую мож­но про­сле­дить по мно­го­чис­лен­ным обсуж­де­ни­ям (Das Heilige, Das Unheimliche, остра­не­ние, the V–effect, differance, bukimi no tani и т. д.).

Неор­то­док­саль­ность AH(T)F Лан­да заклю­ча­ет­ся в утвер­жде­нии о том, что анти­но­мич­ность воз­вы­шен­но­го раз­мы­ка­ет­ся посред­ством пре­дель­ной аффек­ти­ро­ван­ной фор­ма­ли­за­ции на том осно­ва­нии, что соот­вет­ству­ю­щие семан­ти­че­ские узлы (абстрак­ция, вре­мя и чис­ло) пози­ци­о­ни­ру­ют­ся в каче­стве вза­им­ных ката­ли­за­то­ров виру­лент­но­сти: дуб­лет, при­бли­жа­ясь к полы­ха­ю­щей спе­ку­ля­тив­ной син­гу­ляр­но­сти, рас­сы­па­ет­ся в рас­че­ло­ве­чен­ный рой пеп­ла. Фор­маль­но, вопрос заклю­ча­ет­ся в при­ня­тии реше­ния о пере­хо­де коли­че­ства в каче­ство, одна­ко Ланд обры­ва­ет эту напра­ши­ва­ю­щу­ю­ся линию рас­суж­де­ния меди­та­ци­ей на нуль. Если дол­го всмат­ри­вать­ся в обра­зу­е­мый им кон­тур сол­неч­но­го дис­ка, мож­но услы­шать, как скре­же­щут ман­ди­бу­лы насе­ко­мых, напо­ми­ная эро­ти­че­ский сме­шок фран­цуз­ско­го библиотекаря.

Эсте­ти­че­ская фор­му­ла про­ек­та Лан­да скла­ды­ва­ет­ся из боль­шо­го мас­си­ва сюже­тов, пер­со­на­лий и рефе­ренс–обра­бо­ток, но в первую оче­редь волей–нево­лей в каче­стве ассо­ци­а­ции всплы­ва­ет Лав­крафт. Мне­ния на счёт лав­краф­тов­ско­го сти­ля рас­хо­дят­ся. Для кого–то его вик­то­ри­ан­ская скром­ность не соче­та­ет­ся с основ­ны­ми зада­ча­ми хор­рор–тек­ста: вызвать страх, тре­во­гу, сопе­ре­жи­ва­ние геро­ям, столк­нув­шим­ся с ужас­ным. При жиз­ни Лав­крафт пуб­ли­ко­вал­ся в мас­со­вых изда­ни­ях, едва ли мож­но назвать такую писа­тель­скую карье­ру успеш­ной. Его тек­сты труд­но назвать раз­но­об­раз­ны­ми. Повест­во­ва­ние пере­гру­же­но кон­струк­ци­я­ми, кото­рые ста­ра­тель­но пыта­ют­ся убе­дить чита­те­ля в ненор­маль­но­сти собы­тий, кото­рые, как пра­ви­ло, пыш­но анон­си­ру­ют­ся, а затем пода­ют­ся через ретро­спек­цию при­клю­че­ний неко­то­рых любо­пыт­ству­ю­щих джентль­ме­нов, кото­рые слиш­ком погру­же­ны в свет­скую обы­ден­ность, что­бы пере­жить столк­но­ве­ние с тра­ди­ци­он­но неопи­су­е­мы­ми кош­ма­ра­ми без пагуб­ных послед­ствий для пси­хи­ки. В луч­шем слу­чае, пере­жи­ва­ния кон­фрон­та­ции с пре­дель­но бес­че­ло­веч­ным при­во­дят к раз­ру­ше­нию всех кон­вен­ций миро­вос­при­я­тия героя, остав­ляя его в мучи­тель­ном катар­си­се. Пер­со­на­жи Лав­краф­та – это аут­сай­де­ры, чьи пере­жи­ва­ния слиш­ком отли­ча­ют­ся от любых ужа­сов чело­ве­че­ской циви­ли­за­ции и поэто­му поме­ща­ют их вовне любо­го сооб­ще­ства. Это ини­ци­а­ция оди­но­че­ством. Худо­же­ствен­ные тек­сты Лав­краф­та транс­ли­ру­ют предо­сте­ре­же­ние, кото­рое сего­дня с пода­чи «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» мож­но опи­сать так: «дер­зость поста­нов­ки кан­ти­ан­ской пара­диг­мы под вопрос чре­ва­та неуте­ши­тель­ны­ми послед­стви­я­ми, кото­рые навсе­гда раз­ве­ют при­выч­ные и уют­ные чары пози­ти­виз­ма».

Толь­ко в сере­дине XX века к Лав­краф­ту посте­пен­но нача­ло при­хо­дить при­зна­ние, важ­ную роль в кри­стал­ли­за­ции кото­ро­го сыг­ра­ла пио­нер­ская в этом смыс­ле ста­тья Ф. Ляй­бе­ра 1944 года в The Acolyte. Сле­ду­ю­щий рывок к ста­нов­ле­нию Лав­краф­та в каче­стве созда­те­ля цело­го под­жан­ра хор­ро­ра свя­зан с рабо­та­ми 1970–80–х годов, сре­ди кото­рых как иссле­до­ва­те­ли, так и писа­те­ли, кото­рые один за дру­гим нача­ли обна­ру­жи­вать его вли­я­ние (Carter 1972; Schweitzer 1976, 2001; Cannon 1998), из чис­ла кото­рых нуж­но осо­бо выде­лить небес­спор­ные, но по-сво­е­му удач­ные рабо­ты С. Т. Джо­ши (1980, 1996, 2004). По всей види­мо­сти, имен­но Ланд впер­вые ввёл Лав­краф­та в око­ло­фи­ло­соф­ский дис­курс, а «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» вывел авто­ра Ктул­ху на перед­ний план рефлек­сив­ной куль­ту­ры послед­них лет. Некро­но­ми­кон – несу­ще­ству­ю­щий оккульт­ный гри­му­ар, кото­ро­му в кор­пу­се сочи­не­ний Лав­краф­та отво­дит­ся осо­бен­ная роль, сим­во­ли­зи­ру­ет архе­ти­пи­че­ский при­мер фило­соф­ской эсте­ти­ки theory fiction «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та». Цик­ло­но­пе­дия Нега­ре­ста­ни – это совре­мен­ная ите­ра­ция зло­ве­ще­го сочи­не­ния, содер­жа­ще­го в себе запрет­ные зна­ния о нече­ло­ве­че­ской реаль­но­сти. Сего­дня Лав­крафт окон­ча­тель­но капи­та­ли­зи­ро­ван, начи­ная от кол­ла­бо­ра­ций с дав­но почив­шим авто­ром в виде энцик­ло­пе­дий «миров Ктул­ху», сбор­ни­ков мимик­ри­ру­ю­щей про­зы, ком­пью­тер­ных игр и ман­ги (здесь мож­но выде­лить рабо­ты Ф. Баран­же, Г. Тана­бэ, Call of Cthulhu: dark corners of the Earth 2005 года) и закан­чи­вая асси­ми­ля­ци­ей лав­краф­ти­ан­ской образ­но­сти в мас­со­вом кине­ма­то­гра­фе и лите­ра­ту­ре, а так­же выде­ле­ни­ем отдель­ной вет­ви иссле­до­ва­ний Lovecraft studies и спе­ци­аль­но­го жур­на­ла Lovercaft annual под редак­ци­ей Джо­ши. Вслед за Лав­краф­том новый виток почи­та­ния рас­про­стра­ня­ет­ся на дру­гих авто­ров, как свя­зан­ных с ним, так и ассо­ци­и­ру­ю­щих­ся с его твор­че­ством (А. Дер­лет, А. Мэкен, У. Х. Ходж­сон и др.).

Лав­краф­ти­ан­ский хор­рор повест­ву­ет не о клас­си­че­ских вам­пи­рах, обо­рот­нях и при­ви­де­ни­ях. Глав­ный источ­ник ужа­са для Лав­краф­та свя­зан не со вме­ша­тель­ством злых сущ­но­стей в поря­док вещей чело­ве­ка, а име­ет ско­рее обрат­ную направ­лен­ность: непо­зна­ва­е­мые древ­ние боги и расы суще­ству­ют во все­лен­ной, пре­крас­но обхо­дясь без того, что­бы вре­мя от вре­ме­ни пугать нерв­ных людей бря­ца­ньем цепей. Кон­фрон­та­цию ини­ци­и­ру­ет чело­век, кото­рый сту­па­ет на тер­ри­то­рии, кото­рые не по зубам его рас­суд­ку. Неупо­ко­ен­ный дух, кото­рый мстит наслед­ни­ку захо­луст­но­го поме­стья, не идёт ни в какое срав­не­ние с мас­шта­бом сущ­но­стей, кото­рые обре­та­ют­ся во Внеш­нем и если и обра­ща­ют вни­ма­ние на чело­ве­ка с его паро­хо­да­ми, теп­ло­во­за­ми и элек­три­че­ством, то лишь по слу­чаю и без малей­шей воз­мож­но­сти кон­стру­и­ро­ва­ния эти­че­ско­го соот­вет­ствия дей­ствий Иных с наши­ми жиз­нен­ны­ми коор­ди­на­та­ми. Ужас Лав­краф­та – это не ужас смерти/трансформации от уку­са обо­рот­ня, а  осмыс­лен­ное чув­ство насту­па­ю­ще­го безу­мия, при­чи­на кото­ро­го кро­ет­ся в неспо­соб­но­сти вме­стить то, что без­звуч­но пуль­си­ру­ет чуже­род­ны­ми рит­ма­ми форм жиз­ни (и в этом отно­ше­нии идеи Лан­да отлич­ны от попы­ток построй­ки «нече­ло­ве­че­ско­го» дис­кур­са, чаще все­го с опо­рой на фено­ме­но­ло­гию, кото­рую Ланд, конеч­но же, не приемлет).

Эффект уси­ли­ва­ет­ся за счёт того, что все опи­сы­ва­е­мые Лав­краф­том фан­та­зии пози­ци­о­ни­ру­ют­ся в каче­стве абсо­лют­но есте­ствен­ных. Ужас­ные мон­стры клас­си­че­ско­го хор­ро­ра так или ина­че пред­став­ля­ют собой вари­а­ции на извеч­ный биб­лей­ский сюжет о гре­хо­па­де­нии и борь­бе све­та и тьмы: каж­дый зом­би, при­зрак и ске­лет, явля­ясь, вос­ста­ёт про­тив зако­нов миро­зда­ния. Явле­ние существ Лав­краф­та свя­за­но с функ­ци­о­ни­ро­ва­ни­ем неве­до­мых чело­ве­че­ству сил, кото­рые древ­нее нас, нашей нау­ки и наших богов, и кото­рые оста­нут­ся после. Если Б. Сто­кер гово­рит о тре­во­ге перед тем­но­той, кото­рую не может раз­ве­ять све­ча или лучи­на, то Лав­крафт рас­про­стра­ня­ет эту тре­во­гу далее, утвер­ждая, что даже самые яркие тех­но­ло­ги­че­ские вспыш­ки наших устрем­ле­ний не загля­нут (или луч­ше бы им это­го не делать) в пучи­ны кос­мо­са, в кото­рых для нас про­сто нет места. Остать­ся невре­ди­мым после сопри­кос­но­ве­ния с опи­сы­ва­е­мы­ми Лав­краф­том чуже­род­ны­ми созда­ни­я­ми невоз­мож­но, так же как нель­зя всту­пить в инфор­ма­ци­он­ное вза­и­мо­дей­ствие с гори­зон­том чёр­ной дыры и вый­ти из него, ничем не рас­пла­тив­шись. Про­тив бесов спа­са­ют молит­вы, но от шогго­та мож­но толь­ко бежать без огляд­ки и наде­ять­ся на уда­чу (la chance). Сло­вом, ужас Лав­краф­та – это ужас перед энтро­пи­ей, все­общ­ность кото­рой срав­ни­ма лишь с её абстракт­ной неумо­ли­мо­стью, кото­рую мож­но лишь фор­ма­ли­зо­вать, подоб­но тому, как един­ствен­ный спо­соб для нас соста­вить пред­став­ле­ние о гипер­струк­ту­рах все­лен­ной – это «без­молв­ный» язык чисел. Шуб–Ниг­гу­рат – это аффек­ти­ро­ван­ный спо­соб выра­зить неиз­беж­ность рас­тво­ре­ния в без­жиз­нен­ном и холод­ном мра­ке. А чело­ве­че­ский род – это слизь, ско­пив­ша­я­ся в угол­ке цик­ло­пи­че­ско­го гла­за штор­ма, мед­лен­но пере­ма­лы­ва­ю­ще­го реаль­ность без явной при­чи­ны. Соот­вет­ствен­но, чело­век осо­зна­ёт, что его кар­ти­на мира име­ет бре­ши, глав­ная из кото­рых, если выра­жать­ся язы­ком «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» – это отсут­ствие доста­точ­но­го основания.

Как раз это счи­ты­ва­ет­ся в AH(T)F Лан­да и пре­об­ра­зу­ет­ся с упо­ром на акту­а­ли­за­цию сто­я­ще­го за лав­краф­ти­ан­ским ужа­сом аффек­та. Услов­но гово­ря, Лав­крафт исхо­дит из сле­ду­ю­щей гипо­те­зы: мы зна­ем навер­ня­ка, что в при­ро­де суще­ству­ют фор­мы жиз­ни, кото­рые функ­ци­о­ни­ру­ют в ней спо­со­ба­ми, весь­ма отлич­ны­ми от чело­ве­че­ских: чер­ви, лету­чие мыши, насе­ко­мые. Мно­гие мик­ро­ор­га­низ­мы демон­стри­ру­ют неве­ро­ят­ные при­спо­соб­лен­че­ские харак­те­ри­сти­ки. Отча­сти отсю­да убе­ди­тель­ность нау­ко­об­раз­ной лав­краф­ти­ан­ской рито­ри­ки: реаль­ность слиш­ком стран­ная, что­бы быть задан­ной в соот­вет­ствии с антроп­ным прин­ци­пом; чело­век на самом деле не венец тво­ре­ния, а слу­чай­ный казус эво­лю­ции; мы от при­ро­ды не при­спо­соб­ле­ны к вос­при­я­тию под­лин­но­го зна­ния о реаль­но­сти и т. д. Всё это счи­ты­ва­ет­ся сквозь спе­ку­ля­тив­ную опти­ку, в то вре­мя как Ланд в сво­их текстах дви­жет­ся несколь­ко иным путём.

«Теперь уже ничей взор не изме­рит этой глу­би­ны: она ока­за­лась без­дон­ной. Мол­ча обхо­дят её зря­чие, сле­пые в неё мол­ча падают»

Д. С. Мереж­ков­ский, Гря­ду­щий хам. 1906.

В мифо­ло­гии Лан­да чело­век при­от­кры­ва­ет заве­су миро­зда­ния при помо­щи тех­но­ло­ги­че­ски–куль­тур­ных прак­тик, вклю­ча­ю­щих в себя, как и у Лав­краф­та, не толь­ко при­ми­тив­ные и дис­ква­ли­фи­ци­ро­ван­ные нау­кой дис­кур­сы вме­сте с пере­до­вы­ми дости­же­ни­я­ми совре­мен­ной чело­ве­че­ской циви­ли­за­ции, но так­же инстру­мен­ты и зна­ния, кото­рые сего­дня и, воз­мож­но, навсе­гда отно­сят­ся к веде­нию фан­та­сти­ки. Цен­траль­ная грё­за, пита­ю­щая вымы­сел Лав­краф­та: мы не оди­но­ки во все­лен­ной, при­чём не оди­но­ки имен­но тре­вож­ным обра­зом. В слу­чае Лан­да рас­шиф­ров­ка The html–-scrolls CCRU не укла­ды­ва­ет­ся в еди­ное и одно­знач­ное про­чте­ние, но лейт­мо­тив доста­точ­но ясен. Интер­нет – это вир­ту­аль­ное изме­ре­ние, амби­ва­лент­ный онто­ло­ги­че­ский отпе­ча­ток кото­ро­го поз­во­ля­ет Лан­ду с лёг­ко­стью асси­ми­ли­ро­вать любые дис­кур­сив­ные нара­бот­ки про­шло­го в α–меди­ум буду­ще­го. Выше уже шла речь о кон­цеп­ту­аль­ном ходе сли­я­ния абстрак­ции, чис­ла и вре­ме­ни в лен­ту в духе Делё­за. Эта лен­та акту­а­ли­зу­ет­ся в смыс­ле Берг­со­на в сети как в «про­стран­стве», кото­рое, вслед за вре­ме­нем, мыс­лит­ся Лан­дом как нели­ней­ный ризо­ма­ти­че­ский алго­ритм раз­вёр­ты­ва­ния опе­ра­ции, имен­но пере­ста­ю­щий быть чело­ве­че­ским (а не арти­ку­ли­ро­ван­ный в таком каче­стве с само­го нача­ла, как у Лав­краф­та). Ужас в про­зе Лан­да кон­цен­три­ру­ет­ся в арте­фак­тах, кото­рые свя­за­ны с нече­ло­ве­че­ской агент­но­стью, кото­рая явля­ет себя геро­ям его тек­стов глав­ным обра­зом через посред­ни­ков инфор­ма­ци­он­ных и ком­пью­тер­ных тех­но­ло­гий. Они обслу­жи­ва­ют наши антро­по­цен­трич­ные моти­вы, мы  экс­плу­а­ти­ру­ем их функ­ци­о­наль­ные осо­бен­но­сти, не вполне созна­вая экс­плу­а­та­тор­ские воз­мож­но­сти этих «фан­то­мов» меж­ду реаль­но­стью для–нас, и реаль­но­стью, в кото­рой гоэ­ти­че­ский спектр существ и сил вер­шит под­лин­ную исто­рию все­лен­ной, по срав­не­нию с осу­ществ­ле­ни­ем кото­рой мы пред­ста­ём плён­кой бел­ко­во­го руди­мен­та на поверх­но­сти глу­бин­ных варп–бурь.

Поэто­му толь­ко реп­тиль­ная сущ­ность, кото­рая вер­ну­лась из буду­ще­го (а не «уве­рен­ный поль­зо­ва­тель» рас­суд­ка) может высту­пить в роли про­ро­ка для транс­ля­ции лан­дов­ско­го откро­ве­ния. Как раз этот фак­тор вновь дела­ет эсте­ти­ку AH(T)F про­бле­ма­тич­ной. С одной сто­ро­ны, пред­ла­га­е­мый им хор­рор дол­жен быть доста­точ­но адап­ти­ро­ван­ным к циф­ро­вой совре­мен­но­сти, что­бы пред­став­лять собой аван­гард­ный дис­курс. С дру­гой сто­ро­ны, хор­рор бази­ру­ет­ся на доста­точ­но арха­ич­ной эко­но­ми­ке суще­ство­ва­ния имен­но чело­ве­че­ских существ. Ланд соеди­ня­ет кон­цы в пет­лю оккульт­ной кибер­не­ти­ки, в кото­рой для нас нет заце­пок для рефе­рен­ции. Син­гу­ляр­ность аксе­ле­ра­ци­о­низ­ма, кото­рую Ланд задал ещё во вре­мя CCRU, и кото­рая транс­фор­ми­ро­ван­ным обра­зом до сих пор состав­ля­ет одну из опор кон­цеп­ции AH(T)F, по боль­шо­му счё­ту неубе­ди­тель­на – с фено­ме­но­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния (и здесь усмат­ри­ва­ет­ся осно­ва­ние «бун­та» Лан­да с опо­рой на Делё­за про­тив кан­ти­ан­ской опти­ки). Отпрыс­ки ушед­ших на дно чле­нов куль­та Ктул­ху Лав­краф­та всё ещё доста­точ­но антро­по­морф­ны, что­бы раз­ме­стить их в функ­ци­о­наль­ной сет­ке озна­ча­ю­щих нашей куль­ту­ры. Харак­тер­ные чер­ты обли­ка этих существ, как и мно­гих дру­гих созда­ний из мифо­ло­гии Лав­краф­та так­же в доста­точ­ной мере физио­ло­гич­ны: пре­сло­ву­тая слизь, аморф­ные сгуст­ки пло­ти, химе­ри­че­ская ком­би­на­то­ри­ка, кото­рая осно­ва­на на хоро­шо извест­ной нам дар­ви­нист­ской опти­ке и отсы­ла­ю­щая ещё к антич­но­сти с её гар­пи­я­ми и лами­я­ми (в этом клю­че и раз­ра­ба­ты­ва­ют свои хор­рор–сюже­ты услов­ные Вудар­ды и Харау­эи). В то вре­мя как хор­рор–ростер Лан­да пред­став­ля­ет собой нега­тив чело­ве­че­ской физио­ло­гии: в серд­це­вине чис­ло­вых флук­ту­а­ций моно­тон­но при­сут­ству­ет Внеш­нее, кото­рое лише­но как тела, так и созна­ния, как интен­ци­о­наль­но­сти, так и телес­но­сти, – двух глав­ных рыча­гов про­кру­сто­вых прак­тик нашей фило­соф­ской куль­ту­ры. В рам­ках AH(T)F Лан­да спектр доступ­ных нам для соот­не­се­ния триг­ге­ров слиш­ком огра­ни­чен, пото­му что лан­ди­ан­ский при­ём­ник ведёт веща­ние сра­зу на двух вол­нах: одна транс­ли­ру­ет аудио­се­анс нераз­бор­чи­вых бор­мо­та­ний и закли­на­ний о пере­осмыс­ле­нии дихо­то­мии, а дру­гая – пере­кры­ва­ет его виру­лент­ным сиг­на­лом, кото­рый повре­жда­ет отправ­ля­е­мые паке­ты. В опре­де­лён­ном смыс­ле, это озна­ча­ет, что Лан­ду уда­лось осу­ще­ствить абстрак­цию ужа­са. Но в то же вре­мя плот­ность атмо­сфе­ры, кото­рая тес­но спле­те­на с телес­но­стью, в циф­ро­вом аду неуло­ви­ма для выстра­и­ва­ния сколь­ко–нибудь надёж­ных сеан­сов кон­фрон­та­ции. Даже ради­а­ция, кото­рую улав­ли­ва­ет не чело­век, но лишь спе­ци­аль­ный аппа­рат, даёт о себе знать в отло­жен­ных транс­фор­ма­ци­ях. При­зра­ки тек­стов Лан­да абсо­лют­но гете­ро­ген­ны, весь мас­сив аффек­тов, кото­рые воз­ни­ка­ют в резуль­та­те эпи­зо­дов сопри­кос­но­ве­ния меж­ду ними и нами, – это по боль­шей части эпи­фе­но­ме­ны, в под­лин­но­сти и осно­ва­ни­ях кото­рых мы не спо­соб­ны удо­сто­ве­рить­ся (но в соот­вет­ствии с пафо­сом про­ек­та Лан­да удо­сто­ве­рим­ся в отло­жен­ном, насту­па­ю­щем будущем).

Когда Ланд пред­ла­га­ет нам при­нять актив­ное уча­стие в при­бли­же­нии син­гу­ляр­но­сти, он опи­ра­ет­ся на бата­ев­ский жест рас­тра­ты: энер­гий­ная исти­на наше­го суще­ство­ва­ния про­дик­то­ва­на импе­ра­ти­вом сол­неч­ной актив­но­сти, поэто­му даже невин­ный жест опро­ки­ды­ва­ния ста­ка­на наце­лен на деста­би­ли­за­цию гибель­ных тен­ден­ций функ­ци­о­ни­ро­ва­ния чело­ве­че­ских капи­та­лов. Рас­че­ло­ве­чи­ва­ние, кото­рое вво­дит в эту схе­му Ланд, отра­жа­ет ту же про­бле­ма­ти­ку, что и эсте­ти­че­ский срез, обри­со­ван­ный выше. В конеч­ном счё­те, фено­ме­но­ло­гия – это тра­ди­ция мыс­ли, бази­ру­ю­ща­я­ся на вве­дён­ном Декар­том раз­де­ле­нии все­го, что есть, на две неза­ви­си­мые и не сооб­ща­ю­щи­е­ся фор­мы мате­рии (оста­вим Бога за скоб­ка­ми). Ухо­дя кор­ня­ми к схо­ла­сти­че­ской и даже более ран­ней мыс­ли, фило­со­фия сего­дня напо­ми­на­ет нам вновь, что всё это – толь­ко упраж­не­ние в уми­ра­нии. Если иные авто­ры, такие как Тригг и Такер, рабо­та­ют на вос­пол­не­ние фило­со­фии сред­ства­ми нече­ло­ве­че­ско­го ужа­са, то Ланд неот­ступ­но сле­ду­ет стра­те­гии редук­ции. Но для это­го он опи­ра­ет­ся на семан­ти­ку, кото­рая дела­ет весь про­ект внут­ренне неко­ге­рент­ным, посколь­ку чис­ло – а Лан­ду наи­бо­лее импо­ни­ру­ет нуль – это сле­пое пят­но фено­ме­но­ло­ги­че­ской, а вме­сте с ней, как мы зна­ем бла­го­да­ря Хай­дег­ге­ру (и как хоро­шо извест­но само­му Лан­ду), и кон­вен­ци­о­наль­ной в широ­ком смыс­ле речи. Собы­тие син­гу­ляр­но­сти сопо­ста­ви­мо с ана­ло­гич­ны­ми немыс­ли­мы­ми сюже­та­ми, кото­рые немыс­ли­мы в силу того, что они, экс­плу­а­ти­руя энтро­пий­ный ассо­ци­а­тив­ный ряд, сво­им осу­ществ­ле­ни­ем сим­во­ли­зи­ру­ют выпа­де­ние из систе­мы, её пре­тер­пе­ва­ю­щей. Под­черк­нём вновь, что в опре­де­лён­ном смыс­ле, это дела­ет AH(T)F Лан­да пре­дель­но ост­рым выска­зы­ва­ни­ем каса­тель­но связ­ки субъ­ек­та и ничто (и если пом­нить при этом, что в фило­со­фии Кан­та вре­мя игра­ет важ­ную роль в кон­стру­и­ро­ва­нии опы­та субъ­ек­та, реше­ние Лан­да встать на сто­ро­ну нуля обре­та­ет ещё один фило­соф­ский регистр). Но, по–види­мо­му, «про­кля­тая часть» фило­со­фии заклю­ча­ет­ся имен­но в этом неиз­беж­ном раз­ли­чии, и эсте­ти­че­ская сто­ро­на про­ек­та Лан­да здесь слу­жит глав­ным сигналом.

Пер­со­на­жи тек­стов Лан­да – это дво­ич­ные авто­ма­то­ны, кото­рые жерт­ву­ют глу­би­ной роман(т)ической тра­ди­ции ради того, что­бы высечь чёр­ную искру пони­ма­ния. При про­чте­нии его про­из­ве­де­ний эту искру мож­но про­чув­ство­вать, но точ­но так­же она, воз­мож­но, посе­тит вас и при чте­нии иных тек­стов и авто­ров. Посколь­ку чело­век – это резуль­тат эво­лю­ци­он­ных про­цес­сов, ему свой­ствен­но игно­ри­ро­вать нере­ле­вант­ные угро­зы и кон­цен­три­ро­вать­ся на том, что транс­ли­ру­ет более весо­мый сиг­нал. Про­бле­му эсте­ти­ки AH(T)F Лан­да поэто­му мож­но сфор­му­ли­ро­вать так: бази­ру­ясь на осно­ва­ни­ях, кото­рые друг дру­га вза­и­мо­ис­клю­ча­ют, про­ект Лан­да усту­па­ет в фено­ме­но­ло­ги­че­ской убе­ди­тель­но­сти дру­гим про­ек­там, и пред­став­ля­ет собой дилем­му: это the phantom menace фило­со­фии, с кото­рой необ­хо­ди­мо счи­тать­ся, одна­ко, ресур­сы для это­го мы можем запро­сить толь­ко из буду­ще­го. Экран мони­то­ра демон­стри­ру­ет заколь­цо­ван­ный видео­ряд: сдер­жан­но улы­ба­ю­щий­ся Кант рядом с Анти­но­ми­ей машет, гля­дя наблю­да­те­лю в лицо; вни­ма­тель­ный зри­тель улав­ли­ва­ет белый шум рыда­ю­ще­го в отда­ле­нии Ацефала.

LVL_3

ИКОНОСТАС_СИНГУЛЯРНОСТИ

hell

«Если истин­ный гума­низм – это вера в Хри­ста как Бого­че­ло­ве­ка, то истин­ный нату­ра­лизм, соглас­но Соло­вьё­ву, – это вера в бога–материю»

А. Ф. Лосев, Рус­ская фило­со­фия. 1918.

В пер­вых двух раз­де­лах я в общих чер­тах опи­сал фило­со­фию «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» и неко­то­рые дета­ли зна­ко­во­го для его ста­нов­ле­ния сюже­та под назва­ни­ем «Ник Ланд и CCRU». Ины­ми сло­ва­ми, я дал пред­ва­ри­тель­ные отве­ты в фор­ма­те рас­суж­де­ний на сле­ду­ю­щие вопро­сы: что такое «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм»? И кто такой Ник Ланд? В тре­тьей части речь пой­дёт о рус­ско­языч­ном вос­при­я­тии фило­со­фии «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та». То есть, я перей­ду к вопро­су о том, каким обра­зом начи­на­лось и про­дол­жа­ет­ся осво­е­ние идей его представителей.

На рус­ский язык кни­га Мей­я­су была пере­ве­де­на в 2015 году, одна­ко, пер­вые пуб­ли­ка­ции, реги­стри­ру­ю­щие зна­ком­ство с иде­я­ми, кото­рые ассо­ци­и­ру­ют­ся с воз­вра­том к спе­ку­ля­тив­ной мета­фи­зи­ке после Кан­та, появ­ля­лись и рань­ше. Вот каков пунк­тир этих обсуж­де­ний: рецен­зия Д. Кра­леч­ки­на на После конеч­но­сти (2009), всплес­ки актив­но­сти на Живом Жур­на­ле (2011–13), спе­ци­аль­ные номе­ра Логоса о «спе­ку­ля­тив­ном реа­лиз­ме», новых онто­ло­ги­ях и двух­том­ный Тём­ный Логос (2013, 2017, 2019), люби­тель­ские пере­во­ды ста­тей Бра­сье, Лан­да, Таке­ра, Хар­ма­на и др. (см, напри­мер, архи­вы sygma 2015–20), напол­не­ние изда­тель­ских порт­фе­лей кни­га­ми соот­вет­ству­ю­щих авто­ров (Hyle Press, НЛО, Носо­рог), нако­нец, ака­де­ми­че­ские и куль­тур­ные меро­при­я­тия с при­гла­шён­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» (Зим­няя фило­соф­ская шко­ла 2015, неко­то­рые собы­тия ВИН­ЗА­ВО­Да 2015–19, Garage 2017, 2019, Иллю­ми­на­ции 2018 и др.), а так­же рас­цвет око­ло­фи­ло­соф­ской интер­нет–дея­тель­но­сти раз­лич­но­го тол­ка. В этом кон­тек­сте Hyle Press заслу­жи­ва­ет несколь­ко боль­ше­го вни­ма­ния в каче­стве живо­пис­но­го примера.

В фев­ра­ле 2015 года в Пер­ми про­шла Зим­няя фило­соф­ская шко­ла, «посвя­щён­ная новей­шим тен­ден­ци­ям в совре­мен­ной фило­со­фии». В каче­стве при­гла­шён­ных участ­ни­ков в ней при­ня­ли уча­стие неко­то­рые из рас­смот­рен­ных в пер­вом раз­де­ле фило­со­фов: Вуль­фен­дейл, Нега­ре­ста­ни, Тригг, Хар­ман. Тогда же было анон­си­ро­ва­но изда­ние рус­ско­го пере­во­да Чет­ве­ро­я­ко­го объ­ек­та Хар­ма­на, кото­рое и ста­ло пер­вым про­дук­том Hyle Press. Вслед за доста­точ­но силь­ным стар­том насту­пи­ла пау­за дли­ной в год. В 2016 году Hyle выпу­сти­ли почти одно­вре­мен­но ещё три неболь­ших изда­ния. Это рабо­та фран­цуз­ско­го социо­ло­га Г. Тар­да Мона­до­ло­гия и социо­ло­гия (впер­вые уви­дев­шая свет в кон­це XIX века, но сего­дня обрёт­шая неко­то­рую попу­ляр­ность в свя­зи с иде­я­ми Делё­за и Лату­ра, кото­рые при­зна­ва­ли вли­я­ние Тар­да), рабо­та Й. Реге­ва по «коин­си­ден­то­ло­гии» и Дина­ми­ка сли­зи Вударда.

Все­го на сего­дня Hyle изда­ли поряд­ка 30 тек­стов, кото­рые крайне услов­но при­вя­за­ны к опре­де­лён­ным сери­ям, но послед­ние помо­га­ют соста­вить пони­ма­ние того, как свою зада­чу и про­ект видят сами Hyle: «экс­пе­ри­мен­таль­ный мате­ри­а­лизм», «нео­мо­на­до­ло­гия», «объектно–ориентированная мысль», «иссле­до­ва­ние ужа­са», «вари­а­ции», «кос­мо­по­ли­ти­ка», «сочи­не­ния Ника Лан­да» и «айсте­тон». Сре­ди них есть как бес­спор­ные побе­ды (напри­мер, кни­ги А. Мол и Вудар­да), так и тек­сты, кото­рые кажут­ся про­ход­ны­ми (напри­мер, послед­няя к дан­но­му момен­ту в изда­тель­ском порт­фе­ле Hyle кни­га М. Розе­на). В целом, про­дук­ция Hyle – это адек­ват­ные пере­во­ды (хотя быва­ют и исклю­че­ния, как в слу­чае с неко­то­ры­ми тек­ста­ми Лан­да) и сопро­во­ди­тель­ные ста­тьи пре­иму­ще­ствен­но фило­соф­ских книг, часть из кото­рых рус­ско­языч­ный чита­тель встре­тил вос­тор­жен­но и опре­де­лён­но ждал, а дру­гую часть – с рито­ри­че­ским недо­уме­ни­ем. Все кни­ги Hyle пред­став­ле­ны в мяг­кой облож­ке, а в плане каче­ства изда­ния не вызы­ва­ют ни наре­ка­ний, ни вос­тор­га. Они – не един­ствен­ное из «новых» изда­тельств в Рос­сии, кото­рые сле­ду­ют такой поли­ти­ке, но в срав­не­нии с про­ек­та­ми, напри­мер, Носо­ро­га, Jaromir Hladik или No kidding press, изда­ния Hyle, на мой взгляд, усту­па­ют в сово­куп­ной эсте­ти­ке изда­ний. Вопло­щая собой ком­про­мисс меж­ду каче­ством и ценой, издан­ные Hyle кни­ги сви­де­тель­ству­ют о том, что их цель, конеч­но, совсем не ком­мер­че­ская, а сугу­бо про­све­ти­тель­ская, и само по себе это нуж­но толь­ко поощ­рять и под­дер­жи­вать. Но в то же вре­мя, кажет­ся, что изда­вать выбор­ки тек­стов Лан­да в фор­ма­те тема­ти­че­ско­го «собра­ния сочи­не­ний» – не самая удач­ная идея, и с мате­ри­а­лом тако­го фор­ма­та целе­со­об­раз­нее рабо­тать с большим раз­ма­хом и отда­чей, посколь­ку даже дей­стви­тель­но доро­го­сто­я­щие изда­ния все­гда най­дут сво­е­го поку­па­те­ля (при­ме­ром чему могут послу­жить регу­ляр­ные допе­чат­ки Кино Делё­за, трёх­том­ни­ка Батая или про­дол­жа­ю­щий­ся про­ект изда­ния сочи­не­ний Хай­дег­ге­ра от изда­тель­ства Вла­ди­мир Даль).

Мож­но ска­зать, что Hyle Press – про­ект успеш­ный и в рос­сий­ских реа­ли­ях доста­точ­но необыч­ный, хотя и со сво­и­ми осо­бен­но­стя­ми, кото­рые не поз­во­ля­ют поме­стить его в спи­сок наи­бо­лее фило­соф­ски зна­чи­мых изда­тельств Рос­сии. Мол­ча­ние про­ек­та длит­ся уже доста­точ­но дол­го, но заяв­ле­ния о закры­тии не пред­ви­дит­ся. Соглас­но послед­ним све­де­ни­ям, сей­час Hyle пере­рас­пре­де­ля­ют свои скром­ные воз­мож­но­сти (сле­ду­ет напом­нить, что изда­тель­ство явля­ет­ся, по сути, неза­ви­си­мым начи­на­ни­ем двух чело­век, пусть их дея­тель­ность и полу­ча­ет спон­сор­ские поощ­ре­ния) и пла­ни­ру­ет издать эссе­и­сти­ку Лав­краф­та и при­смот­реть­ся к рос­сий­ским фило­со­фам (в порт­фе­ле Hyle – толь­ко одна кни­га рус­ско­го фило­со­фа, если не счи­тать тако­вым Реге­ва). Нако­нец, отме­тим, что hyle в назва­нии отсы­ла­ет к фило­соф­ски нагру­жен­но­му гре­че­ско­му сло­ву hyle, кото­рое озна­ча­ет мате­ри­ал (изна­чаль­но – дре­ве­си­ну, стро­и­тель­ный лес), рав­но как веще­ство, (пер­во–)мате­рию и ассо­ци­и­ру­ет­ся с гиле­мор­физ­мом Ари­сто­те­ля и фено­ме­но­ло­ги­ей Гус­сер­ля, то есть одно­вре­мен­но с клас­си­че­ской мета­фи­зи­кой и с про­бле­ма­ти­кой субъ­ект­но­сти фило­со­фии XX века. Но сами изда­те­ли пред­по­чи­та­ют пози­ци­о­ни­ро­ва­ние через про­цес­су­аль­ность в духе Делё­за: hyle как непре­рыв­ный поток материального.

В кон­тек­сте «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» наи­бо­лее важ­ны­ми из издан­ных Hyle книг пред­став­ля­ют­ся Ужас фило­со­фии Таке­ра и неудач­ли­во повис­шее в воз­ду­хе «собра­ние сочи­не­ний» Лан­да. Несмот­ря на то, что они же впер­вые изда­ли на рус­ском Хар­ма­на, в послед­ствии его кни­ги нача­ли печа­тать­ся в дру­гих местах, такая же ситу­а­ция с Мор­то­ном, а исто­рия изда­ния кни­ги Мей­я­су – это отдель­ный дра­ма­ти­че­ский сюжет. В све­те все­го ска­зан­но­го, не будет пре­уве­ли­че­ни­ем ска­зать, что вос­при­я­тие «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» в Рос­сии – это сколь­зя­щий и не очень удоб­ный вопрос. С одной сто­ро­ны, если обра­тить­ся к агре­га­то­рам рус­ско­языч­ных науч­ных пуб­ли­ка­ций, то мож­но решить, что неко­то­рая пози­тив­ная дина­ми­ка при­сут­ству­ет. С дру­гой сто­ро­ны, в срав­не­нии с уко­ре­нив­шим­ся в совет­скую эпо­ху спо­со­бом функ­ци­о­ни­ро­ва­ния фило­соф­ских инсти­ту­ций в Рос­сии это дуно­ве­ние совре­мен­ной фило­соф­ской мыс­ли весь­ма лег­ко не заме­тить. Подоб­но тому как лег­ко прой­ти мимо мини­а­тюр­ных изда­ний Hyle на фоне моно­лит­ных томов «Фило­соф­ско­го насле­дия», офи­ци­аль­ная ака­де­ми­че­ская сре­да отре­а­ги­ро­ва­ла на Мей­я­су и его кор­ре­ля­ци­о­нист­ский кре­сто­вый поход очень сдер­жан­но. Напри­мер, сре­ди заяв­лен­ных тем дис­сер­та­ций аспи­ран­тов МГУ 2020–2025 лет обу­че­ния нет ни одной, свя­зан­ной со «спе­ку­ля­тив­ным пово­ро­том» (хотя едва ли не боль­шая их часть напря­мую свя­за­на с ана­ли­ти­че­ской тра­ди­ци­ей, что с учё­том ска­зан­но­го в пер­вой части эссе о неора­ци­о­на­лиз­ме мож­но счесть даже более бла­гим зна­ме­ни­ем, чем мож­но было бы ожи­дать). Пуб­ли­ка­ции, посвя­щён­ные инфор­ми­ро­ва­нию и зна­ком­ству с фило­со­фи­ей Меяй­су, Хар­ма­на и дру­гих – это чаще все­го интернет–посты нише­вых пло­ща­док. Боль­шин­ство этих тек­стов напи­са­ны не ака­де­ми­че­ски­ми спе­ци­а­ли­ста­ми и име­ют соот­вет­ству­ю­щий уро­вень, спо­соб­ны решить соот­вет­ству­ю­щие зада­чи и при­вле­кут соот­вет­ству­ю­щую аудиторию.

«<…> [Е]сли бы я “при­мыс­лил” себя, как наблю­да­те­ля, то я мог бы наблю­дать “ад”»

В. И Ленин, Мате­ри­а­лизм и эмпи­рио­кри­ти­цизм. 1909.

Выше в тек­сте уже гово­ри­лось об услов­ном пред­став­ле­нии фило­со­фии «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» в каче­стве двух пере­те­ка­ю­щих друг в дру­га сюже­тов: вслед за «спе­ку­ля­тив­ным пово­ро­том», ини­ци­и­ро­ван­ным Мей­я­су и дру­ги­ми, насту­пил пери­од выпа­де­ния осад­ка осу­ществ­лён­ной опе­ра­ции обнов­ле­ния фило­со­фии. Он явил себя дво­я­ким обра­зом: в окон­ча­тель­ном закреп­ле­нии за «спе­ку­ля­тив­ным реа­лиз­мом» смыс­ла коммерчески–массового сло­во­со­че­та­ния, кото­рое не вызы­ва­ет осо­бо­го ажи­о­та­жа в ака­де­ми­че­ской фило­со­фии; и в раз­ви­тии того, что я здесь для удоб­ства назы­ваю «неора­ци­о­на­лиз­мом», под кото­рым под­ра­зу­ме­ваю неко­то­рые рабо­ты Бра­сье, Вуль­фен­дей­ла, Нега­ре­ста­ни и дру­гих. Да, конеч­но, пред­ста­ви­те­лей «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та» объ­еди­ня­ет кри­ти­ка кор­ре­ля­ции, но в неко­то­рой сте­пе­ни эта кри­ти­ка была зада­на ещё до гол­дсмит­ской кон­фе­рен­ции в рабо­тах дру­гих фило­со­фов: Ф. Китт­лер, Н. Луман, М. Маклю­эн, А. Н. Уайт­хед, Д. Харау­эй и мно­гие дру­гие. Так или ина­че, идеи этих авто­ров посте­пен­но вхо­ди­ли в рус­ско­языч­ную ака­де­ми­че­скую сре­ду и куль­ту­ру в целом. Сам про­воз­гла­шён­ный в 2007 году «пово­рот» заяв­лял о себе ранее, напри­мер, рабо­та М. Делан­да о войне в эпо­ху разум­ных машин вышла в свет в 1991 году. Тако­го рода наблю­де­ния и дела­ют всю леген­ду «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» лад­ным сюже­том для пере­ска­зов во «вве­де­ни­ях». В конеч­ном счё­те, нель­зя не вспом­нить о том, что имен­но в рус­ско­языч­ном вос­при­я­тии «фило­соф­ский скан­дал», раз­вя­зан­ный Мей­я­су, вызвал недо­уме­ние вслед­ствие того, что ходы мыс­ли и даже неко­то­рая лек­си­ка После конеч­но­сти вызы­ва­ет в памя­ти при­зра­ков вели­ко­го и ужас­но­го Мате­ри­а­лиз­ма и эмпи­рио­кри­ти­циз­ма В. И. Лени­на 1909 года.

«Но спе­ку­ля­ция, нахо­дя­ща­я­ся в про­ти­во­ре­чии с жиз­нью, дела­ю­щая точ­кой зре­ния исти­ны точ­ку зре­ния смер­ти, души, отде­лён­ной от тела, – такая спе­ку­ля­ция есть мёрт­вая, фаль­ши­вая спе­ку­ля­ция, фило­со­фия, кото­рую чело­век осуж­да­ет на смерть уже пер­вым сво­им вздо­хом, пер­вым кри­ком вне чре­ва мате­ри. Ибо тем же самым кри­ком, с помо­щью кото­ро­го он заяв­ля­ет о сво­ём суще­ство­ва­нии, чело­век заяв­ля­ет одно­вре­мен­но, хотя бы и бес­со­зна­тель­но, о суще­ство­ва­нии отлич­но­го от него мира. Каким обра­зом может чело­век вооб­ще обна­ру­жить свои ощу­ще­ния, если нет ниче­го вне его; как может он объ­ек­ти­ви­ро­вать что–либо, если не суще­ству­ет вооб­ще ниче­го дру­го­го, ниче­го объ­ек­тив­но­го? Если бы ощу­ще­ние было замкну­той в себе, кар­те­зи­ан­ской, гно­сти­че­ской, буд­дий­ской, ниги­ли­сти­че­ской сущ­но­стью, то, конеч­но, было бы невоз­мож­но и даже бес­смыс­лен­но желать най­ти пере­ход от него к объ­ек­ту, к чему–либо вне его; но ощу­ще­ние явля­ет­ся пря­мой про­ти­во­по­лож­но­стью аске­ти­че­ской фило­со­фии; оно вне себя от бла­жен­ства или от боли, оно общи­тель­но и сло­во­охот­ли­во, жад­но до жиз­ни и насла­жде­ния, т. е. жад­но до объ­ек­та, ибо без объ­ек­та нет наслаждения»

Л. А. Фей­ер­бах, О спи­ри­ту­а­лиз­ме и мате­ри­а­лиз­ме, в осо­бен­но­сти в их отно­ше­нии к сво­бо­де воли. 1866.

Кон­крет­но речь идёт о гла­ве «Прин­ци­пи­аль­ная коор­ди­на­ция и наив­ный реа­лизм» (частич­но так­же и о сле­ду­ю­щей за ней гла­ве «Суще­ство­ва­ла ли при­ро­да чело­ве­ка?») тру­да Лени­на, в кото­ром он более или менее подроб­но рас­смат­ри­ва­ет фило­соф­ские взгля­ды неко­то­рых т. н. эмпи­рио­кри­ти­ци­стов, сре­ди кото­рых нас здесь осо­бен­но инте­ре­су­ет Р. Аве­на­ри­ус. В его рабо­тах мож­но уви­деть пер­вые фор­му­ли­ров­ки «кор­ре­ля­ци­о­низ­ма» – «нераз­рыв­ную коор­ди­на­цию», суть кото­рой в том, что мы «все­гда нахо­дим вме­сте» наше я и сре­ду вокруг нас (в фор­му­ли­ров­ке цити­ру­е­мо­го Лени­ным Н. В Вален­ти­но­ва, наход­ка фило­со­фии Мей­я­су зву­чит так: «кор­ре­ля­ти­вист­ская тео­рия отно­си­тель­ной дан­но­сти субъ­ек­та и объ­ек­та»); а в опи­са­нии «потен­ци­аль­но­го цен­траль­но­го чле­на коор­ди­на­ции» у Аве­на­ри­уса мож­но уви­деть харак­те­ри­сти­ки боже­ствен­но­го суще­ство­ва­ния из дис­сер­та­ции Мей­я­су. У Аве­на­ри­уса мы нахо­дим так­же рас­суж­де­ния в духе кон­цеп­та архи­ис­ко­па­е­мо­го Мей­я­су, об «опи­са­нии зем­ли в такие вре­ме­на, когда ни одно­го чело­ве­че­ско­го суще­ства на ней не было», вни­ма­ние к «вопро­су о суще­ство­ва­нии зем­ли до чело­ве­ка, до вся­ко­го ощу­ща­ю­ще­го суще­ства», кото­рый «ведёт нас к тому, что не толь­ко нико­гда не было испы­та­но, но к тому, что нико­гда, нико­им обра­зом не может быть испы­та­но суще­ства­ми подоб­ны­ми нам», и мно­гое дру­гое. Всё это не так уж уди­ви­тель­но, если вспом­нить, что Мей­я­су «вырос» в атмо­сфе­ре мате­ри­а­ли­сти­че­ской диа­лек­ти­ки Альтюссера–Бадью, от кото­рой совсем уже близ­ко до ленин­ских писа­ний вокруг раз­ре­ше­ния анта­го­низ­ма меж­ду эмпи­ри­ка­ми и раци­о­на­ли­ста­ми, что Мей­я­су и дела­ет через воз­врат к ним же: Декар­ту, Лок­ку и Юму.

Мало­ве­ро­ят­но, что сего­дня кни­га Лени­на спо­соб­на вызы­вать широ­кий фило­соф­ский инте­рес. Поэто­му при­ве­ду ещё несколь­ко осо­бен­но кра­соч­ных цитат из неё, что­бы воз­мож­ность про­чув­ство­вать ту же сте­пень узна­ва­ния была и у тех, кому не дове­лось с ней ознакомиться:

«Мы можем, конеч­но, мыс­лить себе такую мест­ность, где не сту­па­ла ещё нога чело­ве­че­ская, но для того, что­бы мож­но было мыс­лить подоб­ную сре­ду, для это­го необ­хо­ди­мо то, что мы обо­зна­ча­ем Я, чьей мыс­лью эта мысль является»

«Если мы “при­мыс­лим” себя, то наше при­сут­ствие будет вооб­ра­жа­е­мое, а суще­ство­ва­ние зем­ли до чело­ве­ка есть действительное»

«Мы все­гда при­мыс­лим самих себя, как разум, стре­мя­щий­ся познать эту вещь»

«Если мож­но мыс­лить потен­ци­аль­ный цен­траль­ный член по отно­ше­нию к буду­щей сре­де, то поче­му не мыс­лить его по отно­ше­нию к про­шлой сре­де, т. е. после смер­ти человека?»

«Гно­сео­ло­ги­че­ски важ­ный вопрос состо­ит, одна­ко, совсем не в том, можем ли мы вооб­ще мыс­лить подоб­ную мест­ность, а в том, име­ем ли мы пра­во мыс­лить её суще­ству­ю­щей или суще­ство­вав­шей неза­ви­си­мо от како­го бы то ни было инди­ви­ду­аль­но­го мышления»

«Зем­ля суще­ство­ва­ла, ибо суще­ство­ва­ние её до чело­ве­ка при­чин­но свя­за­но с тепе­реш­ним суще­ство­ва­ни­ем зем­ли. Во–первых, отку­да взя­лась при­чин­ность? <…> Во–вторых, раз­ве при­чин­но­стью не свя­за­ны так­же пред­став­ле­ния об аде, леших и “про­мыс­лах” Луначарского?»

«Мы наблю­да­ем стран­ное про­ти­во­ре­чие: с одной сто­ро­ны, устра­не­ние интро­ек­ции и вос­ста­нов­ле­ние есте­ствен­но­го поня­тия о мире долж­но вер­нуть миру харак­тер живой реаль­но­сти; с дру­гой сто­ро­ны, посред­ством прин­ци­пи­аль­ной коор­ди­на­ции эмпи­рио­кри­ти­цизм ведёт к чисто иде­а­ли­сти­че­ской тео­рии абсо­лют­ной соот­но­си­тель­но­сти про­ти­вочле­на и цен­траль­но­го чле­на. Аве­на­ри­ус вер­тит­ся, таким обра­зом, в кругу»

Совсем ско­ро, в сле­ду­ю­щем и заклю­чи­тель­ном раз­де­ле, я вер­нусь к вопро­су об асси­ми­ля­ции «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та» в рус­ско­языч­ной фило­со­фии. Сей­час же сле­ду­ет закон­чить рас­смот­ре­ние вопро­са о его вос­при­я­тии в России.

Нет ниче­го уди­ви­тель­но­го, что пафос кни­ги Мей­я­су не вызвал тако­го ярко­го откли­ка у пуб­ли­ки, кото­рая часто была вынуж­де­на читать Лени­на. Мате­ри­а­лизм и эмпи­рио­кри­ти­цизм – это кни­га, кото­рая пред­на­зна­че­на не для фило­со­фов, в отли­чие от После конеч­но­сти Мей­я­су. Целью Лени­на было нане­се­ние поли­ти­че­ско­го уро­на, а не про­ду­мы­ва­ние кон­цеп­ций и аргу­мен­тов. Кро­ме двух глав, кото­рые затро­ну­ты выше, весь осталь­ной объ­ём его кни­ги в раз­го­во­ре о «спе­ку­ля­тив­ном реа­лиз­ме» фак­ти­че­ски бес­по­ле­зен. Частич­ная вто­рич­ность и пре­сы­щен­ность диа­ма­том объ­яс­ня­ют ситу­а­цию толь­ко отча­сти, пото­му что тек­сты, изда­ва­е­мые Hyle, наце­ле­ны не столь­ко на стар­шее поко­ле­ние, сколь­ко на тех, кто о Ленине, ско­рее все­го, слы­шал толь­ко что–то про тео­рию отра­же­ния. Конеч­но, мож­но ска­зать, что инсти­тут фило­со­фии в Рос­сии кон­сер­ва­ти­вен и скло­нен к стаг­на­ции. Одно­го Hyle явно не доста­точ­но, что­бы здесь весть о «спе­ку­ля­тив­ном пово­ро­те» вызва­ла сопо­ста­ви­мый с зару­беж­ным эффект. Веро­ят­но, подоб­ная фан­та­зия вооб­ще нере­а­ли­стич­на и, как мне кажет­ся, бес­смыс­лен­на. Но в опре­де­лён­ной сте­пе­ни те же Hyle ответ­ствен­ны за то, что «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» в Рос­сии воз­ник в каче­стве моды, кото­рая едва успе­ла проявиться.

Ещё раз взгля­нем на издан­ных на рус­ском язы­ке его пред­ста­ви­те­лей. Фило­соф­ский ужас Таке­ра – это не столь­ко фило­со­фия, сколь­ко лите­ра­ту­ро­ве­де­ние и кри­ти­ка куль­ту­ры, более «серьёз­ные» и ака­де­ми­че­ские его рабо­ты не пере­ве­де­ны. Хар­ман пред­став­лен на рус­ском пол­нее всех про­чих, но и здесь пред­по­чте­ние отда­ёт­ся рабо­там более лег­ко­вес­ным и раз­вле­ка­тель­ным, в резуль­та­те чего объектно–ориентированная онто­ло­гия как «новая тео­рия все­го» вос­при­ни­ма­ет­ся со снис­хо­ди­тель­ной улыб­кой без даль­ней­ших раз­би­ра­тельств. Пере­ве­де­но кое–что из Вудар­да, Нега­ре­ста­ни, и т. д. Но каж­дый раз речь идёт о рабо­тах не фило­соф­ско­го аван­гар­да, а о рабо­тах ком­пле­мен­тар­ных к ним. «Спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» в Рос­сии, по боль­шо­му счё­ту, остал­ся неяс­ным и вычур­ным курьё­зом, вслед­ствие чего линии пре­ем­ствен­но­сти меж­ду ним, Лан­дом и неора­ци­о­на­лиз­мом так­же выпа­да­ют из цепи. Эзо­те­ри­че­ски высо­кий порог вхож­де­ния в тек­сты Лан­да вку­пе с хро­мой пода­чей сде­лал из него чуд­но­го после­до­ва­те­ля Фей­е­ра­бен­да с поправ­кой на анти­гу­ма­низм. И всё это удоб­но сва­лить в один котёл неких наслед­ни­ков дада­из­ма, кото­рые вполне бла­го­по­луч­но рас­пу­сти­ли своё ново­со­здан­ное тече­ние соб­ствен­ны­ми сила­ми. А раз ника­ких уче­ни­ков и после­до­ва­те­лей, ника­ко­го тече­ния или шко­лы нет, то и гово­рить не о чём. Всё это пошло от Лан­да, а посмотрите–ка, где сей­час этот ваш Ланд? «Насто­я­щая» фило­со­фия, кото­рая зани­ма­ет­ся сего­дня в основ­ном эпи­сте­мо­ло­ги­ей и фило­со­фи­ей созна­ния, в след­ствие все­го это­го так­же оста­ёт­ся неин­фор­ми­ро­ван­ной о том, какие мон­стру­оз­ные нара­бот­ки содер­жат­ся, напри­мер, в Nihil unbound или в The revenge of reason. Вме­сто After life или Intelligence and spirit на рус­ском появ­ля­ют­ся Три тек­ста о зара­же­нии, Хро­но­зис и мало­лит­раж­ные зари­сов­ки Бён-Чхоль Хана, а не под­лин­ные deadspace–обелиски. Конеч­но, пере­ве­сти кни­гу Бра­сье во всех смыс­лах труд­нее, чем Имма­те­ри­а­лизм Хар­ма­на, но подоб­ные уси­лия – это, в конеч­ном счё­те, необ­хо­ди­мость для ком­форт­но­го эндгейма.

Было бы неспра­вед­ли­во делать из Hyle глав­ный объ­ект кри­ти­ки, но имен­но они на дан­ный момент сыг­ра­ли веду­щую роль в зна­ком­стве Рос­сии с «совре­мен­ной фило­со­фи­ей» и сво­и­ми изда­ни­я­ми зада­ли тон вос­при­я­тия этой фило­со­фии через «онто­ло­гию видео­игр», «плос­кие онто­ло­гии», «при­тя­же­ние нече­ло­ве­че­ско­го» и про­чие тэги, кото­рые более при­вле­ка­тель­ны для кура­то­ра арт–инсталляций, чем для ака­де­ми­че­ско­го фило­со­фа. «Спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм», каким он изве­стен в Рос­сии, опе­ри­ру­ет обра­за­ми из игр, комик­сов и науч­ной фан­та­сти­ки. Он под­ку­па­ет ярки­ми жеста­ми, кото­рые ни к чему не обя­зы­ва­ют. Фило­со­фия обре­та­ет часть сво­ей состо­я­тель­но­сти в ауре эли­тар­но­сти, а Hyle пред­ста­ви­ла «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» как фило­со­фию, в кото­рой с лёг­ко­стью раз­бе­рёт­ся каж­дый под­ро­сток, про­чи­тав­ший несколь­ко хоррор–романов и впи­тав­ший десяток–другой видео– и аудио–лекций в сети. Я оста­нов­люсь на этом момен­те попо­дроб­нее, что­бы избе­жать недопонимания.

Всё это име­ет место быть в фило­со­фии, новая онто­ло­гия и эсте­ти­ка – часть новой фило­со­фии, о кото­рой здесь идёт речь и кото­рую пред­став­ля­ют рус­ско­му чита­те­лю Hyle в том чис­ле. Но на сме­ну новой онто­ло­гии и эсте­ти­ке при­дёт новей­шая, а пред­став­ле­ние о необя­за­тель­но­сти и фри­воль­но­сти фило­соф­ско­го зна­ния оста­нет­ся. В этом смыс­ле ответ­ствен­ность Hyle Press пред­став­ля­ет­ся мне наи­бо­лее зна­чи­тель­ной. Про­чув­ство­вать аутен­тич­ный пафос фило­со­фии мож­но толь­ко столк­нув­шись с тек­ста­ми, кото­рые так или ина­че заста­вят вас испы­ты­вать, в луч­шем слу­чае, интен­сив­ный интел­лек­ту­аль­ный дис­ком­форт. Он име­ет мало обще­го с чув­ством, кото­рое посе­ща­ет впе­чат­ли­тель­ных в кино­за­ле за про­смот­ром оче­ред­но­го «Аст­ра­ла»; не уло­вив эту раз­ни­цу, нет ника­ко­го смыс­ла гово­рить о мно­гом из того, что в этом эссе и так пода­ёт­ся в весь­ма доступ­ной фор­ме. Но я наде­юсь, что сумел про­де­мон­стри­ро­вать опре­де­лён­ные вещи, кото­рые одним пока­жут­ся оче­вид­ны­ми, но пред­на­зна­че­ны для многих.

СТУПЕНЬ ЧЕТВЁРТАЯ

СОБОР(НОСТЬ)

endgame

«Вам­пир, вам­пир! – повто­рил он с пре­зре­ни­ем, – это всё рав­но что если бы мы, рус­ские, гово­ри­ли вме­сто при­ви­де­ния – фан­том или ревенант!»

А. К. Тол­стой, Упырь. 1841.

“Vampires! I hate vampires”

Nomak, Blade II. 2002.

Кон­текст появ­ле­ния «спе­ку­ля­тив­но­го реа­лиз­ма» в общем виде ясен, хотя бы пото­му, что весь этот услов­ный про­ект изна­чаль­но вызре­вал через нега­тив­ную харак­те­ри­сти­ку: это фило­со­фия, кото­рая направ­ле­на про­тив кор­ре­ля­ци­о­низ­ма. Кор­ре­ля­ци­о­низм так­же пре­дель­но ясен: это фило­со­фия, кото­рая импли­цит­но раз­де­ля­ет кан­ти­ан­ские пред­став­ле­ния о позна­нии. Оста­ёт­ся доба­вить «будиль­ник» Юма и сомне­ва­ю­ще­го­ся субъ­ек­та Декар­та. Впро­чем, доба­вим марк­сизм, рож­де­ние пси­хо­ана­ли­за и тра­ге­дии из духа музы­ки, прой­дём немно­го далее, пере­ме­стим­ся на пол­ве­ка впе­рёд, захва­тим Вит­ген­штей­на, Хай­дег­ге­ра и Дер­ри­да, не забу­дем про Делё­за, потом сде­ла­ем пры­жок назад, что­бы вос­пол­нить важ­ную деталь: пес­си­мизм Шопенгауэра–Гартмана, вер­нём­ся бли­же к насто­я­ще­му, оки­нем взгля­дом весь этот багаж, вве­дём ман­тру геоцентризма–антропоцентризма–телеоцентризма, затем немно­го уско­рим­ся, XX век, сюр­ре­а­лизм и экзи­стен­ци­а­лизм, бес­смерт­ная и мерт­во­рож­дён­ная вари­а­ции модер­на, язык, Лакан, созна­ние и вычис­ли­тель­ные маши­ны, гло­ба­ли­за­ция и схо­ла­сти­ка, струк­ту­ра и актор, нако­нец, вспо­ми­на­ем про Геге­ля и заколь­цо­вы­ва­ем через нео­пла­то­низм, Ари­сто­те­ля и Пла­то­на, гото­во. Во всей этой шут­ли­вой схе­ме нет ни одно­го сюже­та из рус­ской фило­со­фии. Ста­ло быть, пер­вым делом необ­хо­ди­мо спу­стить­ся в склеп рус­ской мыс­ли. Так или ина­че, «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» рус­ско­языч­ной ауди­то­ри­ей был вос­при­нят и про­дол­жа­ет асси­ми­ли­ро­вать­ся. Выска­зы­вать на этот счёт про­гно­зы смыс­ла нет, но про­яс­нить саму ситу­а­цию, то есть дать крат­кое опи­са­ние исто­рии рус­ской фило­со­фии, в кото­рой этот про­цесс про­ис­хо­дит, пред­став­ля­ет­ся мне важ­ным. Во вся­ком слу­чае, не будет боль­шим пре­уве­ли­че­ни­ем ска­зать, что зна­ко­мы с ней немно­гие, поэто­му упре­жда­ю­щий диа­го­наль­ный экс­курс будет оправдан.

«Что–то тяжё­лое, мрач­ное, изжелта–чёрное, пёст­рое, как брю­хо яще­ри­цы, – не туча и не дым, мед­лен­но, зме­и­ным дви­же­ни­ем, дви­га­лось над зем­лёй. Мер­ное, широ­кое коле­ба­ние свер­ху вниз и сни­зу вверх, коле­ба­ние, напо­ми­на­ю­щее зло­ве­щий раз­мах кры­льев хищ­ной пти­цы, когда она ищет свою добы­чу; по вре­ме­нам неизъ­яс­ни­мо про­тив­ное при­ни­ка­ние к зем­ле, – паук так при­ни­ка­ет к пой­ман­ной мухе… Кто ты, что ты, гроз­ная мас­са? Под её вея­ни­ем – я это видел, я это чув­ство­вал – всё уни­что­жа­лось, всё неме­ло… Гни­лым, тле­твор­ным холод­ком нес­ло от неё – от это­го холод­ка тош­ни­ло на серд­це и в гла­зах тем­не­ло и воло­сы вста­ва­ли дыбом. Это сила шла; та сила, кото­рой нет сопро­тив­ле­ния, кото­рой всё под­власт­но, кото­рая без зре­ния, без обра­за, без смыс­ла – всё видит, всё зна­ет, и как хищ­ная пти­ца выби­ра­ет свои жерт­вы, как змея их давит и лижет сво­им мёрз­лым жалом…»

И. С. Тур­ге­нев, При­зра­ки. 1864.

Опре­де­лить рус­скую фило­со­фию мож­но раз­лич­ны­ми спо­со­ба­ми, но боль­шин­ство из них импли­цит­но содер­жит пред­по­сыл­ки, кото­рые зара­нее наме­ка­ют на пред­по­чти­тель­ный ответ на вопрос о сущ­но­сти пред­ме­та, часто апел­ли­руя при этом к неко­то­рой «искон­но­сти» или «под­лин­но­сти» или слиш­ком сужая точ­ку зре­ния. Я буду исхо­дить из про­сто­го уточ­не­ния, соглас­но кото­ро­му рус­ской фило­со­фи­ей назы­ва­ет­ся фило­со­фия, напи­сан­ная на рус­ском язы­ке. Тем самым, рус­ская фило­со­фия – это не толь­ко поч­вен­ни­че­ство и сла­вя­но­филь­ство, не толь­ко вто­рич­ные реми­нис­цен­ции немец­кой и запад­ной мыс­ли в целом, не толь­ко рели­ги­оз­ность, собор­ность и софи­о­ло­гия, не толь­ко фило­соф­ские идеи, выска­зан­ные в лите­ра­ту­ре Досто­ев­ско­го, Тол­сто­го, авто­ров Сереб­ря­но­го века и т. д., но все­гда и нечто иное.

Рус­ская фило­со­фия начи­на­ет­ся с того момен­та, когда на, в сущ­но­сти, недиф­фе­рен­ци­ро­ван­ную ещё осно­ву накла­ды­ва­ет­ся собы­тие кре­ще­ния Руси, когда начи­на­ет выра­ба­ты­вать­ся и про­яв­лять себя в спе­ци­фи­че­ски восточ­но­хри­сти­ан­ских фор­мах (лето­пи­си, жития, ико­но­пись, зод­че­ство и др.) миро­воз­зре­ние, исто­ка­ми ухо­дя­щее в греко–византийскую куль­ту­ру. Пер­вые обсуж­де­ния фило­соф­ских вопро­сов были, конеч­но же, свя­за­ны с Биб­ли­ей и рели­ги­оз­но­стью. Они вос­хо­дят к пере­во­дам на сла­вян­ский язык Диа­лек­ти­ки и Точ­но­го изло­же­ния Пра­во­слав­ной веры Иоан­на Дамас­ки­на, Шестод­не­ва Иоан­на Экзар­ха, Избор­ни­ка Свя­то­сла­ва и дру­гих тек­стов. В это вре­мя (X–XI века) были и ори­ги­наль­ные про­из­ве­де­ния, напри­мер, Сло­во о законе и бла­го­да­ти и Моле­ние Дани­ла Заточ­ни­ка. В срав­не­нии с Сум­мой тео­ло­гии, древ­не­рус­ская фило­со­фия – это ско­рее невер­баль­ный эсте­ти­че­ский ико­но­стас, вызре­ва­ние кото­ро­го было нару­ше­но ордын­ским вла­ды­че­ством. В той же под­спуд­ной фор­ме оно про­дол­жа­лось по мере гео­по­ли­ти­че­ской экс­пан­сии Мос­ков­ско­го кня­же­ства вплоть до XVII века. Но мно­гие важ­ные фигу­ры (Симе­он Полоц­кий, Фео­фан Про­ко­по­вич, Нил Сор­ский), их идеи, ходы мыс­ли и свя­зан­ная с ними дея­тель­ность (ико­ны Андрея Руб­лё­ва, Москва как Тре­тий Рим, про­то­евразий­ская кон­цеп­ция три­еди­но­го рус­ско­го наро­да, иси­хазм, пере­пис­ка Ива­на Гроз­но­го с Андре­ем Курб­ским, сим­фо­ния госу­дар­ства и Церк­ви) про­яви­лись как раз в этот период.

Начи­ная с Пет­ра Вели­ко­го, рус­ская мысль всту­па­ет в острое вза­и­мо­дей­ствие с запад­ной куль­ту­рой. Эту насиль­ствен­ную син­хро­ни­за­цию мож­но счи­тать таким же фруст­ри­ру­ю­щим фак­то­ром, как вре­мя татаро–монгольского вме­ша­тель­ства. Кон­сер­ва­тизм, хра­ни­мый глав­ным обра­зом тра­ди­ци­ей ста­ро­об­ряд­че­ства, про­ти­во­сто­ял уни­вер­са­ли­за­ции по евро­пей­ским образ­цам. Пет­ров­ские и после­ду­ю­щие рефор­мы накла­ды­ва­лись на изна­чаль­но импер­ский костяк, что при­ве­ло к рас­ко­лу на про­за­пад­ную часть дво­рян­ства и про­ти­во­сто­я­ще­го выстра­и­ва­е­мой вер­ти­ка­ли «малень­ко­го чело­ве­ка». Меж­ду сто­рон­ни­ка­ми насиль­ствен­ной секу­ля­ри­за­ции обще­ства с опо­рой на взгля­ды Декар­та, Лейб­ни­ца и Спи­но­зы, с одной сто­ро­ны, и апо­ло­ге­та­ми бого­сло­вия, с дру­гой (см. напри­мер, Доб­ро­то­лю­бие Паи­сия Велич­ков­ско­го и Сокро­ви­ще духов­ное Тихо­на Задон­ско­го), был вынуж­ден учить­ся обре­тать­ся т. н. интел­ли­гент. Этот эклек­тич­ный пери­од дал рус­ской куль­ту­ре как пер­вых вели­ких учё­ных, вро­де М. В. Ломо­но­со­ва, так и пер­вых про­фес­си­о­наль­ных фило­со­фов, вро­де А. Н. Ради­ще­ва, кото­рые смут­но суще­ство­ва­ли как в уни­вер­си­те­тах, так и в духов­ных академиях.

После­до­вав­шие исто­ри­че­ские собы­тия отра­жа­ют внут­рен­нее про­ти­во­бор­ство рус­ской куль­ту­ры и обык­но­вен­но счи­та­ют­ся мате­ри­а­лом ско­рее для исто­рии, социо­ло­гии и поли­то­ло­гии, чем для фило­со­фии (как, впро­чем, и боль­шая часть все­го мате­ри­а­ла, отно­ся­ще­го­ся к исто­рии рус­ской фило­со­фии): дея­тель­ность Н. М. Карам­зи­на, Н. М. Мура­вьё­ва, П. И. Песте­ля, М. М. Спе­ран­ско­го. В конеч­ном ито­ге это выли­лось в про­ти­во­сто­я­ние сла­вя­но­филь­ства и запад­ни­че­ства, где вновь мож­но почув­ство­вать себя более сво­бод­но в каче­стве исто­ри­ков фило­со­фии и обра­тить вни­ма­ние, напри­мер, на идеи И. В. Кире­ев­ко­го, А. С. Хомя­ко­ва, П. Я. Чаа­да­е­ва. В тот же пери­од уси­ли­я­ми запад­ни­ков в рус­скую куль­ту­ру проч­но вошла немец­кая фило­со­фия, что­бы стать отправ­ной точ­кой для фило­со­фии Вл. Соло­вьё­ва. Нако­нец, в Рос­сии воз­ни­ка­ют более или менее аутен­тич­ные фило­соф­ские про­ек­ты: анар­хизм М. А. Баку­ни­на, про­то­эк­зи­стен­ци­а­лизм Ф. М. Досто­ев­ско­го, рели­ги­оз­ный раци­о­на­лизм Л. Н. Тол­сто­го, кон­цеп­ция куль­тур­но-исто­ри­че­ских типов Н. Я. Дани­лев­ско­го, визан­тизм К. Н. Леон­тье­ва, «общее дело» Н. Ф. Фёдо­ро­ва, став­шее осно­вой рус­ско­го кос­миз­ма. Затем насту­пил «сереб­ря­ный век», кото­рый при­нёс сим­во­лизм Л. Н. Андре­ева, А. Бело­го, Д. С. Мереж­ков­ско­го и др. Но это вре­мя было не толь­ко рас­цве­том лите­ра­ту­ры. Нача­ло XX века – это, пожа­луй, вре­мя рас­цве­та рус­ской фило­со­фии: рабо­ты Н. А. Бер­дя­е­ва, С. Н. Бул­га­ко­ва, В. И. Вер­над­ско­го, кон­сер­ва­тизм И. А. Ильи­на, все­е­дин­ство Л. П. Кар­са­ви­на, тру­ды Л. М. Лопа­ти­на, А. Ф. Лосе­ва, инту­и­ти­визм Н. О. Лос­ско­го, «фило­соф­ский импрес­си­о­низм» В. В. Роза­но­ва, рабо­ты бра­тьев С. Н. и Е. Н. Тру­бец­ких, П. А. Фло­рен­ско­го, С. Л. Фран­ка, экзи­стен­ци­а­лизм Л. И. Шесто­ва, а так­же идеи Г. Г. Шпе­та, К. Э. Циол­ков­ско­го и других.

«<…> [Н]о не будем забы­вать, что, в то вре­мя как Евро­па про­шла огонь и воду эпо­хи Воз­рож­де­ния и сот­ни дру­гих не менее зна­чи­тель­ных пери­о­дов, Рос­сия – непо­сти­жи­мое исклю­че­ние – оста­ва­лась “мол­ча­щим источ­ни­ком, запе­ча­тан­ным фонтаном”»

А. Кро­ули, Серд­це свя­той Руси. 1913.

Как извест­но, каж­дый вто­рой из это­го спис­ка как мини­мум часть сво­их работ напи­сал за рубе­жом. В 1922 году Бер­дя­ев, Бул­га­ков, Ильин, Кар­са­вин, Лосев, Лос­ский, Сер­гей Тру­бец­кой вме­сте со мно­ги­ми дру­ги­ми интел­лек­ту­а­ла­ми были вынуж­де­ны сесть на суда, шед­шие из Рос­сии в Гер­ма­нию. Сре­ди обще­го чис­ла высы­ла­е­мых фило­со­фы не состав­ля­ли боль­шин­ства, а поми­мо паро­хо­дов к высыл­ке были при­вле­че­ны так­же и поез­да. Исто­рия о «фило­соф­ском паро­хо­де», кото­рая дра­ма­ти­зи­ро­ва­ла изгна­ние из Рос­сии пере­до­вых умов, сво­им «ина­ко­мыс­ли­ем» мешав­ших ленин­ской вла­сти, осе­ла в мас­со­вом вос­при­я­тии с пода­чи С. С. Хору­же­го в 90–е годы. Обо­зна­че­ние этой мас­со­вой эми­гра­ции таким назва­ни­ем не вполне удач­но, пото­му что не даёт в пол­ной мере ощу­тить её масштаб.

В общей слож­но­сти во вре­мя и после Октябрь­ской рево­лю­ции 1917 и Граж­дан­ской вой­ны 1918–1922 годов Рос­сию поки­ну­ли сот­ни «выда­ю­щих­ся дея­те­лей фило­со­фии, куль­ту­ры и нау­ки». Сре­ди них были:

–ком­по­зи­то­ры и музы­кан­ты С. В. Рах­ма­ни­нов, С. С. Про­ко­фьев, Ф. И. Шаля­пин, И.Ф.Стравинский, А.Н.Вертинский;

–лите­ра­то­ры И. А. Бунин, В. В. Набо­ков, З. Н. Гип­пи­ус, Д. С. Мереж­ков­ский,  К.Д. Баль­монт, А. Белый, И. Г. Эрен­бург, М. И. Цве­та­е­ва, В. Б. Шклов­ский, В. Ф. Хода­се­вич, А. И. Куп­рин, Е. Замя­тин, Д. Бурлюк;

–худож­ни­ки Л. С. Бакст, А. Н. Бенуа, В. В. Кан­дин­ский, Н. К. Рерих, М. З. Шагал;

–социо­лог П. А. Соро­кин, осно­ва­тель «Ballets Russes» С. П. Дяги­лев и т. д.

Пре­иму­ще­ствен­но высыл­ке под­верг­лись пред­ста­ви­те­ли гума­ни­тар­ной куль­ту­ры, но сре­ди них были и вра­чи, эко­но­ми­сты, инже­не­ры и про­фес­со­ра раз­лич­ных уни­вер­си­те­тов. Часть из них рано или позд­но поки­ну­ла бы Рос­сию и без тре­бо­ва­ния вла­стей, неко­то­рые в конеч­ном ито­ге вер­ну­лись на роди­ну, но все они пере­жи­ли изгна­ние. Оцен­ки этих собы­тий раз­нят­ся: от «фило­соф­ско­го паро­хо­да» как сим­во­ла тра­ге­дии и кра­ха до выгод­но­го в дол­го­сроч­ной пер­спек­ти­ве для рус­ской куль­ту­ры сте­че­ния обсто­я­тельств, бла­го­да­ря кото­ро­му выда­ю­щи­е­ся люди не сги­ну­ли в СССР, а откры­ва­ли музы­каль­ные, худо­же­ствен­ные цен­тры и шко­лы, напри­мер, в Бер­лине и Париже.

Свой клас­си­че­ский труд, Исто­рию рус­ской фило­со­фии, В. В. Зень­ков­ский издал в 1948–50 годах в Пари­же, Н. О. Лос­ский свою ана­ло­гич­ную рабо­ту издал в в 1951 году в США. На про­тя­же­нии боль­шей части совет­ской исто­рии Рос­сии их рабо­ты, рав­но как и рабо­ты мно­гих дру­гих изгнан­ни­ков, были доступ­ны лишь узким кру­гам лиц с «осо­бым допус­ком». Соб­ствен­ная рус­ская фило­со­фия после «фило­соф­ско­го паро­хо­да» и до 1990–х годов пред­став­ля­ла собой пре­иму­ще­ствен­но пар­тий­ный про­дукт (это — не вполне вер­ное пред­став­ле­ние, но здесь не место для рас­смот­ре­ния всех упро­ще­ний в исто­рии рус­ской фило­со­фии). Стра­на с наи­боль­шим чис­лом про­фес­си­о­наль­ных фило­со­фов в мире не фило­соф­ство­ва­ла, за ред­ки­ми исклю­че­ни­я­ми. Вый­ти за рам­ки идео­ло­ги­че­ской репрес­сии мож­но было, напри­мер, в обла­сти иссле­до­ва­ний по исто­рии фило­со­фии, а так­же в логи­ке. Мож­но было так­же писать тома «кри­ти­ки бур­жу­аз­ной мыс­ли» – обзо­ры, в кото­рых ино­гда полу­ча­лось вме­стить меж­ду делом соб­ствен­ные мыс­ли. В каче­стве при­ме­ров таких внут­ренне репрес­си­ро­ван­ных фило­со­фов мож­но назвать Исто­рию антич­ной эсте­ти­ки А. Ф. Лосе­ва, Фено­ме­но­ло­ги­че­ское позна­ние К. А. Сва­сья­на, пере­во­ды и рабо­ты В. В. Биби­хи­на, А. А. Тахо–Годи, В. Ф. Асму­са, А. В. Гулы­ги. Эти и дру­гие авто­ры суме­ли сохра­нить и раз­ви­ва­ли опре­де­лён­ную пре­ем­ствен­ность в мас­ки­ро­ван­ных фор­мах, кото­рые состав­ля­ют отдель­ную труд­ность для попы­ток про­яс­не­ния исто­рии рус­ской философии.

В опре­де­лён­ном смыс­ле, мысль в Рос­сии с пода­чи Пет­ра Вели­ко­го одно­вре­мен­но интел­ли­гент­на (Лейб­ниц, кон­суль­ти­ру­ю­щий осно­ва­ние Петер­бург­ской ака­де­мии наук в 1724 году) и ниги­ли­стич­на (База­ров, уми­ра­ю­щий от труп­но­го яда). Цен­зу­ре и запре­там фило­со­фия в Рос­сии под­вер­га­лась как мини­мум с XVIII века (см. ситу­а­цию вокруг Рас­суж­де­ний… Д. С. Анич­ко­ва, кото­рые вышли в свет во вре­мя прав­ле­ния Ека­те­ри­ны II), но ниче­го экс­тра­ор­ди­нар­но­го в цен­зу­ре как тако­вой в то вре­мя не было. И всё же, в импе­ра­тор­ских уни­вер­си­те­тах едва нача­ли читать пер­вые фило­соф­ские кур­сы (на немец­ком), как Л. Ф. Маг­ниц­кий пред­ла­га­ет в 1819 году раз­ру­шить Казан­ский уни­вер­си­тет из–за обви­не­ний в без­бож­ном пре­по­да­ва­нии и воль­но­дум­стве (вме­сто это­го уни­вер­си­тет под­верг­ли пре­об­ра­зо­ва­нию). Затем, в свя­зи с «Вес­ной наро­дов» в 1850 году П. А. Ширинский–Шихматов убе­дил Нико­лая I в том, что «поль­за от фило­со­фии не дока­за­на, а вред от неё воз­мо­жен». В резуль­та­те прак­ти­че­ски все кафед­ры и факуль­те­ты фило­со­фии в Рос­сии были закры­ты, а от все­го кор­пу­са фило­соф­ских наук в обра­зо­ва­нии сохра­ни­лась лишь логи­ка (кото­рую дове­ря­ли пре­по­да­вать толь­ко «бла­го­на­дёж­ным» с точ­ки зре­ния церк­ви санов­ни­кам). Тогда уже осно­ва­тель­но закре­пи­лась прак­ти­ка пре­сле­до­ва­ний, аре­стов и ссы­лок «кон­сти­ту­ци­он­но настро­ен­ных» и иных рево­лю­ци­он­ных эле­мен­тов, напри­мер: Н. П. Ога­рё­ва, А. И. Гер­це­на, В. Г. Белин­ско­го, Н. В. Стан­ке­ви­ча, а так­же М. А. Баку­ни­на, кото­рый спо­соб­ство­вал зна­ком­ству Рос­сии с фило­со­фи­ей Геге­ля, а в послед­ствии писал для Нико­лая I пока­ян­ную «Испо­ведь».

В ито­ге рус­ская фило­со­фия была вынуж­де­на пой­ти не путём фор­ми­ро­ва­ния офи­ци­аль­но­го инсти­ту­ци­о­на­ли­зи­ро­ван­но­го сооб­ще­ства, а путём тай­ных круж­ков, в одном ряду с масон­ством, запрет­ной лите­ра­ту­рой и оккуль­тиз­мом. Конеч­но, кое–что из неугод­но­го всё–таки чита­лось без раз­ре­ше­ния в рам­ках офи­ци­аль­ных кур­сов, и в неко­то­рой сте­пе­ни фило­соф­ские дис­ци­пли­ны сохра­ня­лись в сте­нах духов­ных ака­де­мий. Как раз из этих учеб­ных заве­де­ний Алек­сандр II при­гла­шал учи­те­лей для вос­ста­нов­лен­ных факуль­те­тов десять лет спу­стя (он же в 1864 году смяг­чил при­го­вор Н. Г. Чер­ны­шев­ско­му, кото­ро­го, меж­ду про­чим, Маркс читал в ори­ги­на­ле, для чего учил рус­ский язык). Сре­ди них был П. Д. Юрке­вич, учи­тель Вл. Соло­вьё­ва. Под пред­ло­гом того, что без фило­со­фии труд­но раз­ви­вать осталь­ные нау­ки, она вер­ну­лась в уни­вер­си­те­ты, но фило­со­фы, пожа­луй, так и не ста­ли чув­ство­вать себя в без­опас­но­сти. Отча­сти поэто­му сре­ди рус­ских фило­со­фов нема­ло спе­ци­а­ли­стов в дру­гих обла­стях. Напри­мер, К. Н. Леон­тьев был вра­чом, Н. Я. Дани­лев­ский зани­мал­ся бота­ни­кой, Н. Н. Стра­хов был маги­стром зоо­ло­гии, а П. А. Фло­рен­ский, – не толь­ко свя­щен­ник, но ещё и инже­нер, мате­ма­тик и химик (это обсто­я­тель­ство сыг­ра­ло свою роль так­же в том, что рус­ские фило­со­фы не зна­ли друг друга).

Как бы то ни было, с XVIII века Рос­сия стре­ми­лась к раз­ви­тию запад­ных атри­бу­тов и инфра­струк­ту­ры (сре­ди при­ме­ча­тель­ных отли­чий – отсут­ствие в оте­че­ствен­ных уни­вер­си­те­тах отдель­но­го факуль­те­та тео­ло­гии), но запаз­ды­ва­ла с рефлек­си­ей адек­ват­но­сти этих пре­об­ра­зо­ва­ний. Важ­ней­ший фак­тор в этом отно­ше­нии заклю­ча­ет­ся в том, что рус­ская фило­со­фия не отка­зы­ва­лась в про­цес­се от сво­е­го наци­о­наль­но­го язы­ка. В резуль­та­те фило­со­фия в Рос­сии, и без того испы­ты­вав­шая труд­но­сти рож­де­ния и ста­нов­ле­ния в свя­зи с цен­зу­рой и внут­рен­ни­ми пер­тур­ба­ци­я­ми, выгля­де­ла на меж­ду­на­род­ной арене «weird–субъектом», кото­рый одно­вре­мен­но вро­де бы и похож на немец­кие, фран­цуз­ские, англий­ские фило­со­фии, но всё–таки отли­ча­ет­ся. Уста­нов­ле­ние свя­зей под­ра­зу­ме­ва­ло свои труд­но­сти и сно­ва ска­зы­ва­лось на рус­ской фило­со­фии вспыш­ка­ми про­ти­во­ре­ча­щих друг дру­гу тен­ден­ций: стрем­ле­нию к само­быт­но­сти сопут­ство­ва­ла ото­рван­ность от идей­ных маги­стра­лей, а интен­сив­ным попыт­кам мыш­ле­ния – внут­рен­няя мар­ги­на­ли­за­ция. Из чис­ла рус­ских фило­со­фов так или ина­че встра­и­ва­лись в запад­ные кру­ги те, кто шёл им навстре­чу, в част­но­сти, учил язы­ки. Оче­вид­но, что та часть рус­ской мыс­ли, кото­рая осо­бен­но рели­ги­оз­на и кон­сер­ва­тив­на, оста­ва­лась для них стран­ным и непо­нят­ным явлением.

Осо­бо­го вни­ма­ния со сто­ро­ны запа­да мысль в Рос­сии доби­лась в пери­од «холод­ной вой­ны». Откры­лись кафед­ры сла­ви­сти­ки и сове­то­ло­гии, писа­лись рабо­ты обзор­но­го харак­те­ра (А. Кой­ре, Р. Лаб­ри, Т. Г. Маса­ри­ка, Э. Л. Рад­ло­ва, Дж. Хек­ке­ра). Они отра­жа­ют раз­мы­тость пред­став­ле­ний о рус­ской фило­со­фии на запа­де: в подоб­ные тру­ды вклю­че­ны «все под­ряд», а зна­чит, ни одно­го кон­крет­но­го фило­со­фа, да и в целом не совсем ясно, кого счи­тать фило­со­фом (в опре­де­лён­ной сте­пе­ни и это — упро­ще­ние, посколь­ку в неко­то­рых более узких сек­то­рах исто­рии рус­ской фило­со­фии запад­ные иссле­до­ва­те­ли демон­стри­ру­ют уро­вень, на кото­рый сле­ду­ет рав­нять­ся). Пока все эти про­цес­сы Russian studies про­дол­жа­ли вяло пуль­си­ро­вать, в СССР выстра­и­ва­лась соб­ствен­ная тра­ди­ция пони­ма­ния фило­со­фии, в осно­ве кото­рой была её исто­рия. В сере­дине XX века на рус­ском был издан прак­ти­че­ски весь доступ­ный к тому вре­ме­ни Гегель, была осно­ва­на серия «Фило­соф­ское насле­дие», фило­со­фия полу­ча­ла пря­мую госу­дар­ствен­ную под­держ­ку, хотя и нахо­ди­лась под кон­тро­лем пар­тии. Пер­со­на­лии, кото­рые про­нес­ли через это вре­мя опре­де­лён­ную аутен­тич­ность и обза­ве­лись сво­е­го рода «уче­ни­ка­ми» и «после­до­ва­те­ля­ми», после кру­ше­ния режи­ма столк­ну­лись с широ­ким про­стран­ством выбо­ра. Всё то, что зана­вес отфиль­тро­вы­вал, ста­но­ви­лось доступ­ным, выстро­ить в этом избыт­ке взве­шен­ную стра­те­гию её асси­ми­ля­ции было затруднительно.

Рас­щеп­лён­ная «фило­соф­ским паро­хо­дом», рус­ская фило­со­фия пря­та­лась в тём­ных уго­лах идео­ло­ги­че­ских палат, а затем при­шла в заме­ша­тель­ство при виде пест­ро­ты неусво­ен­но­го мате­ри­а­ла. Со вре­ме­нем континентально–аналитическая сет­ка вос­при­я­тия фило­со­фии при­жи­лась и в Рос­сии: с одной сто­ро­ны, раз­ви­ва­лась тра­ди­ция иссле­до­ва­ний по фено­ме­но­ло­гии и фило­со­фии т. н. пост­мо­дер­на (Н. С. Авто­но­мо­ва, С. Н. Зен­кин, В. Е. Лапиц­кий, В. А. Мазин, В. А. Подо­ро­га, М. К. Рыклин, С. Л. Фокин и др.), а с дру­гой – оста­вав­ша­я­ся силь­ной тра­ди­ция логи­ки нашла себя в усво­е­нии идей «линг­ви­сти­че­ско­го пово­ро­та» и ана­ли­ти­че­ской тра­ди­ции вплоть до фило­со­фии созна­ния (В. В. Васи­льев, А. Ф. Гряз­нов, В. А. Ладов, В. А. Суров­цев, В. В. Цели­щев и др.). Это не зна­чит, что рус­ская фило­со­фия окон­ча­тель­но пере­ори­ен­ти­ро­ва­лась на запад­ные сюже­ты, сти­ли мыш­ле­ния и идеи. Иссле­до­ва­ния оте­че­ствен­ной мыс­ли в послед­ние деся­ти­ле­тия нача­ли раз­ви­вать­ся осо­бен­но интен­сив­но. На самом деле, изда­тель­ских про­ек­тов, посвя­щён­ных рус­ской фило­со­фии, предо­ста­точ­но: Уни­вер­си­тет­ская биб­лио­те­ка Алек­сандра Пого­рель­ско­го, Из исто­рии оте­че­ствен­ной фило­соф­ской мыс­ли (изда­тель­ство Прав­да), Ака­де­ми­че­ский про­ект, Биб­лио­те­ка оте­че­ствен­ной обще­ствен­ной мыс­ли и Фило­со­фия Рос­сии пер­вой поло­ви­ны XX века (РОССПЭН), Pro et contra (РХГА), серия Мыс­ли­те­ли XX века (изда­тель­ство Рес­пуб­ли­ка), серия Humanitas (Центр гума­ни­тар­ных ини­ци­а­тив), Памят­ни­ки рели­ги­оз­но–фило­соф­ской мыс­ли (изда­тель­ство Ренес­санс), Сло­во о сущем (изда­тель­ство Вла­ди­мир Даль), Модест Коле­ров и т. д. Вос­тре­бо­ван­ность всех этих пуб­ли­ка­ций – это уже дру­гой вопрос.

Ана­ло­гич­ным обра­зом дело обсто­ит с вос­тре­бо­ван­но­стью совре­мен­ных рус­ских фило­со­фов. При­ве­дём ряд при­ме­ча­тель­ных в этом отно­ше­нии имён: В. А. Бажа­нов, В. С. Биб­лер, Н. К. Бонец­кая, В. В. Быч­ков, О. А. Вла­со­ва, Ф. И. Гире­нок, С. А. Дидо­рен­ко, А. Л. Доб­ро­хо­тов, А. Г. Дугин, И. И. Евлам­пи­ев, Т. Х. Кери­мов, И. А. Кре­бель, В. А. Лек­тор­ский, Е. С. Линь­ков, А. Г. Ломо­но­сов, М. А. Мас­лин, М. К. Мамар­да­шви­ли, Ю. Б. Мелих, Л. А. Мике­ши­на, В. Н. Порус, Н. С. Розов, Г. Л. Туль­чин­ский, В. И. Цап­лин, Т. В. Чер­ни­гов­ская. Разу­ме­ет­ся, 90% этих пер­со­на­лий инте­ре­су­ют толь­ко сво­их непо­сред­ствен­ных кол­лег и не извест­ны за пре­де­ла­ми узких кру­гов спе­ци­а­ли­стов соот­вет­ству­ю­щих обла­стей. Несколь­ко имён мож­но на фоне про­чих назвать «зна­ме­ни­ты­ми» (хотя, сего­дня уже прак­ти­че­ски нет фило­со­фов–зна­ме­ни­то­стей), неко­то­рые вызо­вут недо­уме­ние, но я хотел ука­зать на сле­ду­ю­щие момен­ты. Рабо­ты совре­мен­ных рус­ских фило­со­фов мало пере­во­дят­ся на дру­гие язы­ки. Совре­мен­ные рус­ские фило­со­фы за эпи­зо­ди­че­ски­ми исклю­че­ни­я­ми не явля­ют­ся частью «кано­на» фило­со­фии, кото­рая пре­по­да­ёт­ся и исполь­зу­ет­ся на фило­соф­ских факуль­те­тах. Про­стран­ство рус­ской фило­со­фии фраг­мен­ти­ро­ва­но на локаль­ные сооб­ще­ства, кото­рые прак­ти­че­ски не вза­и­мо­дей­ству­ют друг с дру­гом. Сре­ди совре­мен­но­го поко­ле­ния рус­ских фило­со­фов почти нет «про­из­во­ди­те­лей кон­цеп­тов». Из всех этих и мно­гих дру­гих состав­ля­ю­щих скла­ды­ва­ет­ся вос­при­я­тие рус­ской фило­со­фии как «доче­ри фран­цуз­ско­го кон­сер­ва­тиз­ма и немец­ко­го роман­тиз­ма», как «разъ­яс­не­ния сло­ва­ря», как тре­пы­ха­ний без соб­ствен­но­го содер­жа­ния. Тра­ди­ция «заим­ство­ван­ных вопро­сов» накла­ды­ва­ет на рус­скую мысль ещё один слой кевла­ра, кото­рый при­шлось бы про­би­вать тому, кто поже­ла­ет вый­ти к серд­це­вине. Подоб­ные уси­лия ред­ко име­ют зара­нее явно види­мую цен­ность сами по себе, отче­го фило­со­фия в Рос­сии, кажет­ся, не суще­ству­ет, а при­сут­ству­ет, как «реве­нант», ино­гда даю­щий о себе знать. Сего­дня мало кто жела­ет быть геге­льян­цем, но жела­ю­щих быть делё­зи­ан­ца­ми – вели­кое мно­же­ство, несмот­ря на то, что Делёз – пара­но­и­даль­ный геге­лья­нец. Подоб­ные роки­ров­ки при­выч­ны, но не вли­я­ют на тот факт, что никто не жела­ет быть рус­ским фило­со­фом, фило­со­фом «кре­щё­ных мед­ве­дей». Отсю­да бес­чис­лен­ные намё­ки из бес­со­зна­тель­но­го, в кото­рых Holzweg–траекториями про­го­ва­ри­ва­ет­ся вся эта симп­то­ма­ти­ка (яркий при­мер такой рито­ри­ки – тек­сты Д. С. Мережковского).

«Нау­ка, гово­рят, осво­бо­дит чело­ве­че­ство от иллю­зий. Хоро­ша услу­га. Я не знаю – в состо­я­нии ли голая исти­на дове­сти чело­ве­че­ство до чего–нибудь, кро­ме отча­я­ния? <…> [Ж]изнь гад­ка по ничто­же­ству все­го, что её состав­ля­ет, что её дви­жет и к чему она дви­жет­ся. Она есть глу­бо­чай­шее ничто­же­ство, ничтож­нее само­го ничтожества»

А. В. Ники­тен­ко, Днев­ник. 1865.

Каза­лось бы, никто в сво­ём уме не будет сего­дня читать Розу мира , «чина­рей» или Е. П. Бла­ват­скую, но тот же Ланд крас­но­ре­чи­во сви­де­тель­ству­ет, что фило­со­фия все­яд­на в том смыс­ле, что ей под силу осмыс­ле­ние и кон­цеп­ту­а­ли­за­ция любо­го мате­ри­а­ла. «Про­из­вод­ство кон­цеп­тов» тре­бу­ет про­фес­си­о­наль­ной эру­ди­ции, и пие­тет перед исто­ри­ей фило­со­фии дол­жен бы соста­вить надёж­ную в этом отно­ше­нии базу. Вме­сто это­го рус­ская фило­со­фия погре­бе­на под вели­кой рус­ской лите­ра­ту­рой, аффек­ти­ро­ва­на поэтико–афористической тур­бу­лент­но­стью. Рус­ская фило­со­фия име­ет свою спе­ци­фи­че­скую фило­соф­скую лек­си­ку и поня­тий­ный аппа­рат, кото­рый пло­хо соче­та­ет­ся и даже вытес­ня­ет запад­ный про­све­щен­че­ский тип дис­кур­са. Для одних рома­ны Набо­ко­ва – это фило­ло­ги­че­ский экви­ва­лент влаж­но­го сна, для дру­гих – назой­ли­вое жеман­ство. Фило­со­фия так­же отча­сти опре­де­ля­ет­ся вку­со­вы­ми пред­по­чте­ни­я­ми, что зна­чит, что при­мат запад­но­го стан­дар­та мыш­ле­ния не может быть един­ствен­ным. Есть некая под­ме­на в том, что­бы счи­тать, буд­то писа­те­ли Досто­ев­ский и Тол­стой – это вели­кие рус­ские фило­со­фы (кро­ме них не на что смот­реть), и в то же вре­мя при­чис­лять Дид­ро, Рус­со, Мон­те­ня и Пас­ка­ля к родо­на­чаль­ни­кам фран­цуз­ско­го сти­ля фило­соф­ство­ва­ния (Пла­тон – гени­аль­ный писа­тель сво­е­го вре­ме­ни, что не меша­ет ему быть стол­пом запад­ной мыс­ли). Отлу­че­ние фило­со­фии от лите­ра­ту­ры – это пред­рас­су­док. Впро­чем, на эти про­стые дово­ды будет зако­но­мер­ным воз­ра­же­ние, что всё это – по боль­шо­му счё­ту фор­маль­ные при­зна­ки, а поми­мо эру­ди­ции, необ­хо­ди­ма про­фес­си­о­наль­ная ком­пе­тент­ность, кото­рая функ­ци­о­ни­ру­ет в струк­ту­ри­ро­ван­ной и ста­биль­ной систе­ме, навы­ки, про­стран­ство для ком­пе­тент­ной полемики.

Рус­скую фило­со­фию харак­те­ри­зо­ва­ли по–разному, но мож­но выде­лить основ­ные инва­ри­ант­ные харак­те­ри­сти­ки. Она опре­де­ля­ет­ся погра­нич­ным поло­же­ни­ем меж­ду запа­дом и восто­ком, как «борь­ба меж­ду запад­но­ев­ро­пей­ским абстракт­ным ratio и восточно–христианским, кон­крет­ным, бого­че­ло­ве­че­ским Лого­сом». Отсю­да при­су­щая ей ост­рая фор­ма про­бле­ма­ти­за­ции соб­ствен­ной сущ­но­сти, раз­мыш­ле­ния о «судь­бе» и «веч­ном» в фило­со­фии, пони­ма­е­мой в узко–национальном смыс­ле. Отсю­да же – слож­ный ком­плекс реак­ций на фило­со­фию запад­но­го типа. Сре­ди рус­ских фило­со­фов доста­точ­но как тех, кто счи­тал рус­скую мысль «дона­уч­ной» и «при­ми­тив­ной», так и тех, кто оце­ни­вал её как «существенно–оригинальную», име­ю­щую боль­шие задат­ки. Вся­кий раз при этом она срав­ни­ва­ет­ся и/или про­ти­во­по­став­ля­ет­ся «миро­вой клас­си­ке». В зави­си­мо­сти от пре­фе­рен­ций иссле­до­ва­те­ля, рус­ская мысль кри­ти­че­ски или сдер­жан­но опре­де­ля­ет­ся то как «наци­о­на­ли­сти­че­ское само­мне­ние», то как «под­лин­ное» фило­соф­ство­ва­ние, дета­ли­зи­ру­е­мое целым спек­тром фор­му­ли­ро­вок. Стрем­ле­ние к цель­но­му пости­же­нию ирра­ци­о­наль­ной кос­мо­го­нии, миро­во­го про­цес­са как «уни­вер­саль­но­го человеческо–божественного орга­низ­ма», «жиз­не­по­ни­ма­ние», «фило­со­фия цель­но­го зна­ния», «свер­хло­ги­че­ская, сверх­си­сте­ма­ти­че­ская кар­ти­на фило­соф­ских тече­ний», рус­ская фило­со­фия одно­вре­мен­но сто­ит над миро­вой фило­со­фи­ей, высту­пая в каче­стве её «сове­сти», и стра­да­ет от сво­ей реги­о­наль­ной уда­лён­но­сти. Силит­ся при­ми­рить свой импе­ри­а­ли­сти­че­ский холизм с евро­по­цен­трист­ски­ми стан­дар­та­ми, апо­ка­лип­си­че­ские настро­е­ния с роман­ти­че­ской идил­ли­ей, кон­крет­но­го, живо­го чело­ве­ка с тай­ной теле­о­ло­ги­ей бытия, аске­зу с экзаль­та­ци­ей. Ей при­пи­сы­ва­ют «восточно–христианский логизм», «пол­но­кров­ный и бес­по­кой­ный мистически–онтологический реа­лизм», «дина­ми­че­ский и волюн­та­рист­ский тонизм», «моно­ду­а­лизм», опре­де­ля­ют как раз­лич­ные амби­ва­лент­ные соче­та­ния мате­ри­а­лиз­ма и рели­ги­оз­но­го иде­а­лиз­ма: «мисти­че­ский» и «рели­ги­оз­ный» ате­изм, «субъ­ек­тив­ный», «мисти­че­ский» и «духов­ный» мате­ри­а­лизм. В резуль­та­те рус­ская фило­со­фия балан­си­ру­ет меж­ду разу­мом и верой, отка­зы­ва­ясь как от кон­вен­ци­о­наль­ной раци­о­наль­но­сти, так и от орто­док­саль­ной рели­ги­оз­но­сти, а попыт­ки дать ей опре­де­ле­ние, задать рам­ки, сде­лать раз­го­вор о ней «пред­мет­ным», вызы­ва­ют фрустрацию.

Сло­вом, фило­со­фия явля­ет­ся под­спуд­ным ком­по­нен­том рус­ской куль­ту­ры. Тем не менее, какой бы ни была рус­ская фило­со­фия, пре­иму­ще­ствен­но она не нау­ко­цен­трич­на, поэто­му более про­дук­тив­ным пред­став­ля­ет­ся пози­ци­о­ни­ро­вать её для при­бли­же­ний обще­го пла­на «кон­ти­нен­таль­но». И сно­ва: рус­ской фило­со­фии свой­стве­нен соб­ствен­ный стиль, спе­ци­фи­че­ские поня­тия и фор­ма­ты рабо­ты с ними. В ней есть своя аутен­тич­ная кон­фи­гу­ра­ция цен­но­стей и ори­ен­ти­ров, в соот­вет­ствии с кото­ры­ми она так или ина­че функ­ци­о­ни­ру­ет, это: осо­бое вни­ма­ние к чело­ве­че­ской ситу­а­ции, к аксио­ло­гии и мора­ли, попыт­ки при­ми­ре­ния все­е­дин­ства с кон­крет­но­стью. Рус­ская мысль тра­ди­ци­он­но кри­ти­ку­ет запад­ную за дове­рие дис­кур­су разу­ма, но в то же вре­мя оно при­су­ще ей самой, часто в фор­ма­те имма­нент­но­го мазо­хиз­ма и «бес­со­зна­тель­ной» транс­грес­сии. Гово­ря о рус­ской фило­со­фии, при­хо­дит­ся опе­ри­ро­вать язы­ком уни­вер­саль­ной тра­ди­ции, осно­ван­ной на запад­ной опти­ке, одна­ко резуль­тат оста­ёт­ся неудо­вле­тво­ри­тель­ным и выли­ва­ет­ся в пате­тизм как выс­шую ста­дияю рито­ри­ки: как эффек­тив­но инсти­ту­ци­о­на­ли­зи­ро­вать, систе­ма­ти­зи­ро­вать, пре­по­да­вать фило­со­фию, кото­рая рас­по­ло­же­на в гете­ро­ген­ном коконе рессентимента?

«<…> [М]ы вовсе не вра­чи – мы боль»

А. И. Гер­цен, Кон­цы и нача­ла. 1862

Что, если посмот­реть на всё это под дру­гим углом? С этой целью и были состав­ле­ны пер­вые три раз­де­ла. Рус­ская фило­со­фия мало похо­жа на фило­со­фию немец­кую, ещё мень­ше – на англий­скую. Но при всём при этом, дума­ет­ся, что вывод о том, что рус­ской фило­со­фии как тако­вой не суще­ству­ет, – это заблуж­де­ние. Хотя его неред­ко мож­но встре­тить, сво­дит­ся он к тому, что те, кто его раз­де­ля­ет, озна­ко­мив­шись с той или иной тра­ди­ци­ей мыс­ли, пред­по­чли пере­стать видеть все осталь­ные. Несколь­ко скру­пу­лёз­ный экс­курс в исто­рию фило­со­фии в Рос­сии вме­сте с про­стран­ны­ми переч­ня­ми рус­ских фило­со­фов был наце­лен в том чис­ле на то, что­бы про­де­мон­стри­ро­вать, что, когда гово­рят об отсут­ствии рус­ской фило­со­фии, гово­рят чаще все­го об отсут­ствии зна­ком­ства как с её исто­ри­ей, так и с содер­жа­ни­ем кон­крет­ных сочи­не­ний рус­ских философов.

В каком же смыс­ле рус­ской фило­со­фии «нет»? Рус­ская мысль не дала миро­вой фило­со­фии аутен­тич­ных идей? Конеч­но, дело не в этом, а в том, что эти идеи пре­бы­ва­ют в тине апо­фа­зи­са и поэто­му непо­пу­ляр­ны и невос­тре­бо­ва­ны, и важ­но в этом кон­тек­сте отве­тить на вопрос о том, как широ­ко рас­про­стра­ня­ет­ся эта невос­тре­бо­ван­ность? Было бы наив­но ожи­дать, что рус­ская фило­со­фия спо­соб­на поко­рить умы запад­ных иссле­до­ва­те­лей. Но один из пер­во­оче­ред­ных спо­со­бов раз­ве­и­ва­ния пред­рас­суд­ков об отсут­ствии рус­ской фило­со­фии заклю­ча­ет­ся во вни­ма­тель­ном отно­ше­нии к ней со сто­ро­ны тех фило­соф­ских сооб­ществ, кото­рые явля­ют­ся её «целе­вой ауди­то­ри­ей». В общем виде кур­сы по рус­ской фило­со­фии затра­ги­ва­ют рас­хо­жие сюже­ты, поме­ща­е­мые услов­но меж­ду сла­вя­но­фи­ла­ми и диа­ма­том. Обсуж­де­ние рус­ско­го кос­миз­ма, тео­со­фии, собор­но­сти, софи­о­ло­гии, поч­вен­ни­че­ства, эсха­то­ло­гии сли­ва­ет­ся в невы­ра­зи­тель­ный блок мате­ри­а­лов по «рус­ской (рели­ги­оз­ной) фило­со­фии», за кото­рой сле­ду­ет ана­ло­гич­ный блок по фило­со­фии совет­ско­го марк­сиз­ма. «Мета­фи­зи­ка серд­ца» П. Д. Юрке­ви­ча или неопат­ри­сти­че­ская антро­по­ло­гия С. С. Хору­же­го, «Вопро­сы фило­со­фии и пси­хо­ло­гии» (1889–1918), Мос­ков­ское пси­хо­ло­ги­че­ское обще­ство (1885–1922), Мос­ков­ский логический/методологический кру­жок (1952–1987) пред­став­ля­ют инте­рес для энту­зи­а­стов–исто­ри­ков либо вос­при­ни­ма­ют­ся в заве­до­мо анга­жи­ро­ван­ной опти­ке. Тем самым дис­кре­ди­ти­ру­ет­ся их исто­ри­ко–фило­соф­ская цен­ность, кото­рая оста­ёт­ся по боль­шей части неяс­ной. Отсут­ствие всех этих идей и сюже­тов в вари­а­ци­ях кон­вен­ци­о­наль­но­го кано­на фило­со­фии гово­рит не столь­ко о несо­сто­я­тель­но­сти рус­ской фило­со­фии, сколь­ко об отсут­ствии инте­ре­са и пред­взя­том её вос­при­я­тии. Тек­то­ло­гия А. А Бог­да­но­ва, доми­нан­та А. А. Ухтом­ско­го, син­гу­ляр­ная фило­со­фия Ф. И. Гирен­ка, сим­во­ли­че­ское миро­по­ни­ма­ние А.Белого, фило­со­фия хозяй­ства Ю. М. Оси­по­ва, тех­не­ти­ка Б. И. Куд­ри­на и фило­со­фия изоб­ре­те­ния И. И. Лап­ши­на – это слов­но бы все­го лишь вычур­ные сло­во­со­че­та­ния, а рабо­ты К. С. Мале­ви­ча Чёр­ный квад­рат и Супре­ма­тизм – необя­за­тель­ные допол­не­ния к его кар­ти­нам. Повто­ре­ние вос­кли­ца­ния о том, что «фило­со­фия у нас есть», ни к чему не обя­зы­ва­ет, и это самое неуте­ши­тель­ное обсто­я­тель­ство ситу­а­ции рус­ской фило­со­фии, изме­не­ние кото­ро­го мож­но начать с вопро­сов о том, чья и какая фило­со­фия у нас есть. Если угодно,

«От Вас тре­бу­ет­ся немно­гое. Вы долж­ны под­нять­ся над собой, собрать­ся на корот­кое вре­мя и поду­мать о том, что непо­сред­ствен­но и откры­то нахо­дит­ся у Вас перед гла­за­ми. Вы долж­ны соста­вить себе об этом твёр­дое мне­ние, оста­вать­ся вер­ным ему, выра­жать и выска­зы­вать его в вашем бли­жай­шем окружении»

И. Г. Фих­те, Речи к немец­кой нации. 1808

Англий­ская фило­со­фия ассо­ци­и­ру­ет­ся с ана­ли­ти­че­ской тра­ди­ци­ей, кото­рая поз­во­ля­ет галь­ва­ни­зи­ро­вать рито­ри­че­ский ход о стра­ти­фи­ка­ции исто­рии фило­со­фии через мно­го­ве­ко­вые пре­ем­ствен­ные мута­ции пер­вых гени­ев запад­ной мыс­ли Пла­то­на и Ари­сто­те­ля. Но так­же англий­ская фило­со­фия, то есть фило­со­фия, кото­рая пишет­ся на англий­ском язы­ке, ассо­ци­и­ру­ет­ся с гло­ба­ли­за­ци­ей сти­лей мыш­ле­ния, с гомо­ген­ной струк­ту­рой осу­ществ­ле­ния ака­де­ми­че­ских аспек­тов фило­соф­ской дея­тель­но­сти. Явля­ясь флаг­ма­на­ми миро­вых изда­тель­ских про­грамм по фило­со­фии, т. н. companions и handbooks по все­воз­мож­ным пер­со­на­ли­ям, тече­ни­ям и иде­ям вме­сте с высо­ким уров­нем стан­дар­тов и доступ­но­стью транс­ли­ру­ют уни­фи­ци­ру­ю­щие прак­ти­ки и пред­пи­са­ния фило­соф­ство­ва­ния. Реги­о­наль­ный дис­курс пред­став­ля­ет­ся глос­со­ла­ли­ей, в резуль­та­те чего все счаст­ли­вые фило­со­фии похо­жи друг на дру­га, но то обсто­я­тель­ство, что каж­дая несчаст­ли­вая фило­со­фия несчаст­ли­ва по сво­е­му, изы­ма­ет­ся из фоку­са вни­ма­ния. Про­све­щен­че­ская мысль Ново­го вре­ме­ни не под­ра­зу­ме­ва­ла чёт­кой демар­ка­ци­он­ной линии меж­ду нау­кой и фило­со­фи­ей, рели­ги­ей, оккуль­тиз­мом и алхи­ми­ей: Лейб­ниц и Нью­тон зани­ма­лись алхи­ми­ей, пред­ста­ви­тель кем­бридж­ской шко­лы пла­то­ни­ков Ген­ри Мор кри­ти­ко­вал дуа­лизм Декар­та с помо­щью вве­де­ния чет­вёр­то­го изме­ре­ния, а Томас Гоббс вынуж­ден­но при­зна­вал, что ведь­мы суще­ству­ют. Сло­вом, все они не были теми учё­ны­ми раци­о­на­ли­ста­ми, каки­ми они пред­став­ля­ют­ся нам сего­дня, а поня­тие нена­уч­но­го мало­эф­фек­тив­но, когда нет чёт­ко­го опре­де­ле­ния того, деви­а­ци­ей чего нена­уч­ное явля­ет­ся. Ана­ло­гич­ный тезис мож­но сфор­му­ли­ро­вать отно­си­тель­но совре­мен­ной фило­со­фии. Посколь­ку сего­дня пред­по­ла­га­ет­ся воз­вра­ще­ние к докри­ти­че­ско­му реа­лиз­му, что­бы рефор­ми­ро­вать суще­ству­ю­щий стиль фило­соф­ство­ва­ния, то было бы опро­мет­чи­во пола­гать­ся на «при­лич­ное обще­ство, где при­ня­то счи­тать, что каж­дый из при­сут­ству­ю­щих точ­но зна­ет, что такое “мыш­ле­ние” и что такое “абстракт­ное”». «Спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» пред­ла­га­ет нам воз­мож­ность ещё раз про­чув­ство­вать трав­му иден­тич­но­сти фило­со­фии, кото­рая вся­кий раз про­яв­ля­ет­ся и как физи­ка, и как мета­фи­зи­ка. В этом све­те «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» и Ланд – это кон­цеп­ту­аль­ные фер­мен­ты, к кото­рым сле­ду­ет при­смот­реть­ся в вопро­се о рус­ской философии.

По мне­нию Лан­да, смерть фило­со­фии – это мове­тон и пилю­ля для сми­рен­ных духом, в дей­стви­тель­но­сти фило­со­фия будет послед­ним, что оста­нет­ся от чело­ве­ка, «воз­мож­но, подо­ба­ю­щим при­зы­вом к кон­цу». Наив­ная неис­ку­шён­ность рус­ской мыс­ли может быть доми­нант­ным при­зна­ком в ситу­а­ции эво­лю­ци­он­но­го столк­но­ве­ния с кре­о­ли­ти­че­ским english–виру­сом. AH(T)F Лан­да как раз в силу сво­ей насы­щен­ной тео­ре­ти­за­ции не выдер­жи­ва­ет срав­не­ния с худо­же­ствен­ны­ми тек­ста­ми Лав­краф­та, посколь­ку Ланд пре­не­бре­га­ет про­све­щён­ной наив­но­стью чело­ве­че­ско­го субъ­ек­та и вме­сте с антро­по­цен­триз­мом вычи­ща­ет хор­рор–состав­ля­ю­щую, в резуль­та­те чего на том месте, где дол­жен пуль­си­ро­вать аффект, оста­ёт­ся рас­счи­тан­ная про­грам­ма реа­ги­ро­ва­ния. В то же вре­мя рус­ская куль­ту­ра с при­су­щей ей фик­са­ци­ей сре­ди всех хри­сти­ан­ских таинств на погре­бе­нии может соста­вить пита­тель­ную сре­ду для пре­лом­ле­ния тём­но­го спе­ку­ля­тив­но­го све­че­ния. Совет­ский хто­низм, вос­пе­тый в три­ло­гии Масо­до­ва, – это иско­па­е­мый обра­зец син­гу­ляр­но­сти как сооб­ще­ства, в кото­ром уни­что­же­ны как субъ­ект, так и апо­фе­оз иерар­хии. Извест­но, что ни один из пер­вых натур­фи­ло­со­фов не взял в каче­стве осно­ва­ния для сво­их взгля­дов о пер­во­эле­мен­тах бытия зем­лю. Этот казус пре­крас­но риф­му­ет­ся с «бес­поч­вен­но­стью рус­ско­го духа», кото­рая тре­бу­ет не толь­ко худо­же­ствен­но–кри­ти­че­ской рефлек­сии, в каче­стве при­ме­ра кото­рой мож­но при­ве­сти Пер­вый мани­фест рус­ско­го хто­низ­ма М. Кли­ми­на, но и спе­ку­ля­тив­но–фило­соф­ско­го вни­ма­ния. Т–1000 Лан­да, кото­рый дол­жен вопло­щать неот­вра­ти­мую угро­зу нече­ло­ве­че­ско­го уни­что­же­ния из буду­ще­го, пред­став­ля­ет­ся искус­ствен­ной плат­фор­мой сумрач­но­го забве­ния, кото­рое не пона­слыш­ке извест­но пля­шу­щим хле­бо­бо­рам и пла­мен­ным мес­сам сата­наи­лов П. И. Кар­по­ва. Как я уже пытал­ся пока­зать выше, син­гу­ляр­ность в каче­стве тер­ми­наль­ной хор­рор–ста­дии чело­ве­че­ско­го субъ­ек­та непо­сле­до­ва­тель­на. Древ­нее запре­дель­ное зло после апгрей­да циф­ро­вым дис­кур­сом неспо­соб­но вызвать эмо­цию неиз­вест­но­го и пото­му так силь­но воз­дей­ству­ю­ще­го ужа­са, посколь­ку маши­на, в сущ­но­сти, запре­дель­но ясна в силу того, что скон­стру­и­ро­ва­на нами. Функ­ци­о­ни­ро­ва­ние совре­мен­но­го чело­ве­ка как тако­вое уже доста­точ­но авто­ма­ти­зи­ро­ва­но и алго­рит­мич­но, что­бы ужас­нуть­ся это­му в ещё боль­шей сте­пе­ни про­сто из-за того, что авто­ма­ти­за­ция угро­жа­ет утра­той субъ­ект­но­сти без лише­ния функ­ци­о­на­ла (при­зрак в доспе­хах), а алго­ритм сле­ду­ет неиз­вест­ны­ми код–рекур­си­я­ми. Раз уж на то пошло, то и Лав­крафт мало кого заста­вит испу­гать­ся, хор­рор доста­точ­но субъ­ек­ти­вен в том, что каса­ет­ся зара­же­ния поро­го­вой интен­сив­но­стью. Меж­ду рус­ским кос­миз­мом и кос­ми­циз­мом Лав­краф­та про­смат­ри­ва­ет­ся пер­спек­ти­ва ато­наль­ной симфонии.

Бру­та­лизм рус­ской куль­ту­ры, сим­во­лом кото­ро­го слу­жит смерть «вели­ко­го рус­ско­го поэта» на дуэ­ли (или сюжет о слоне Ива­на Гроз­но­го), сла­бо кор­ре­ли­ру­ет со сте­риль­но­стью стра­ха от дво­ич­ной угро­зы, посколь­ку он не под­ле­жит тех­но­ло­ги­че­ско­му вытес­не­нию. Сюжет­ный троп о наступ­ле­нии син­гу­ляр­но­сти, по–види­мо­му, возы­ме­ет боль­ший эффект, если её в послед­ний момент не слу­чит­ся, и после наступ­ле­ния услов­но­го мил­ле­ни­у­ма отсчёт цифер­бла­та про­сто про­дол­жит­ся как ни в чём ни быва­ло. Так откро­ет­ся про­стран­ство более энер­гич­ных интер­пре­та­ций: неуже­ли буду­щее насту­пи­ло, но оста­ви­ло греш­ный сброд вяло мути­ро­вать в буду­щее? Или оно насту­пи­ло, но мы это­го про­сто не заме­ти­ли? Рус­ская куль­ту­ра зара­же­на пагуб­ным инва­ри­ан­том алго­рит­ма – цик­лич­но­стью, поэто­му боль­ший тре­пет спо­со­бен вызвать иной ава­тар – Джи­перс Кри­перс как сим­вол регу­ляр­но воз­рож­да­ю­ще­го­ся царе­ви­ча Внеш­не­го. В опре­де­лён­ном смыс­ле, носи­тель рус­ской куль­ту­ры изна­чаль­но зна­ком с «насе­ко­мо­об­раз­ной буду­щей жиз­нью», и поэто­му его не про­нять искус­ствен­ным интел­лек­том: несмот­ря на всю его сооб­ра­зи­тель­ность, он про­дол­жа­ет оши­бать­ся самым неле­пым обра­зом и никак не научит­ся рисо­вать чело­ве­че­ские паль­цы. Сво­бод­ная субъ­ект­ность, кото­рая изгна­на в самые тём­ные угол­ки тще­душ­ной обо­лоч­ки, спо­соб­на вве­сти себя в отча­я­ние без посто­рон­ней помо­щи. Хор­рор AH(T)F Лан­да асек­суа­лен, слов­но вос­при­нял «ту сто­ро­ну прин­ци­па удо­воль­ствия» слиш­ком все­рьёз, в резуль­та­те чего hellknight пес­си­миз­ма не нашёл сво­е­го doomguy с BFG.

«Выше всех воз­вы­ша­лось стран­ное суще­ство в виде пра­виль­ной пира­ми­ды, покры­тое сли­зью. Вме­сто ног у него было вни­зу с одной сто­ро­ны поло­ви­на челю­сти, с дру­гой – дру­гая; ввер­ху, на самой вер­хуш­ке этой пира­ми­ды, высо­вы­вал­ся бес­пре­стан­но длин­ный язык и бес­пре­рыв­но ломал­ся на все сто­ро­ны. На про­ти­во­по­лож­ном кры­ло­се усе­лось белое, широ­кое, с какими–то отвис­ши­ми до полу белы­ми меш­ка­ми, вме­сто ног; вме­сто рук, ушей, глаз висе­ли такие же белые меш­ки. Немно­го далее воз­вы­ша­лось какое-то чёр­ное, всё покры­тое чешую, со мно­же­ством тон­ких рук, сло­жен­ных на гру­ди, и вме­сто голо­вы ввер­ху у него была синяя чело­ве­че­ская рука <…> С вер­ши­ны само­го купо­ла со сту­ком гря­ну­лось на сре­ди­ну церк­ви какое–то чёр­ное, всё состо­яв­шее из одних ног; эти ноги бились по полу и выги­ба­лись, как буд­то бы чудо­ви­ще жела­ло под­нять­ся. Одно какое–то красновато–синее, без рук, без ног про­тя­ги­ва­ло на далё­кое про­стран­ство два сво­их хобо­та и как буд­то иска­ло кого–то»

Н. В. Гоголь, Вий. 1835.

Ничто, кото­рое пред­ла­га­ет­ся «осво­бо­дить» от чело­ве­че­ско­го наив­но­го вос­при­я­тия посред­ством наук, – это те же «мерт­ве­цы, осве­щён­ные газом» В. Я. Брю­со­ва, толь­ко по той или иной при­чине пред­став­ля­е­мые так, буд­то «мир похо­дит более на часы или ткац­кий ста­нок, чем на живот­ное или рас­те­ние». Э. Уор­хол желал стать «пла­сти­ком», «маши­ной» в том чис­ле пото­му, что не желал ста­но­вить­ся мерт­ве­цом. Воз­мож­но, жела­ние стать лесом, полем, небом и зем­лёй бли­же к той фор­ме ничто, кото­рая не откре­щи­ва­ет­ся от сво­их мерт­ве­цов, а вклю­ча­ет в себя физио­гно­ми­че­ское иссле­до­ва­ние созна­ния во пло­ти со все­ми его воло­са­ми, зуба­ми и кожей. Ради­каль­ный ниги­лизм, соглас­но кото­ро­му мы обна­ру­жи­ва­ем всё более явные сви­де­тель­ства того, что жизнь появи­лась из ниче­го и в кон­це кон­цов ста­нет ничем, про­сто пере­фор­му­ли­ру­ет раз­рыв меж­ду чело­ве­ком и без­раз­лич­ным и враж­деб­ным к нему миром. Если невоз­мож­но вычерк­нуть из науч­но­го дис­кур­са эти­кет его участ­ни­ков, вслед­ствие чего ниги­лизм ока­зы­ва­ет­ся заве­до­мо антро­по­мор­фи­зи­ро­ван­ным (выми­ра­ние – это самое антро­по­цен­трич­ное собы­тие и гипо­ста­зи­ро­ва­ние кор­ре­ля­ции), то более ради­каль­ным ока­зы­ва­ет­ся тот ниги­лизм, кото­рый руко­вод­ству­ет­ся не изъ­ятым авто­ри­те­том есте­ствен­ной нау­ки, а при­зем­лён­ным соуча­сти­ем и пони­ма­ни­ем того, что:

«Жизнь уми­рать не хочет, ей нуж­но, нуж­но помочь»

И. С. Шме­лёв, Солн­це мёрт­вых. 1923

Очер­та­ния аутен­тич­ной вер­сии син­гу­ляр­но­го все­е­дин­ства про­сту­па­ют в гипер­тек­сте рус­ской куль­ту­ры (Бес­ко­неч­ный тупик Д. Е. Гал­ков­ско­го), кото­рая видит кос­мо­го­ни­че­ский про­цесс по–геге­лев­ски сту­пен­ча­тым три­пти­хом меха­ни­ки тяго­те­ния, неве­со­мых физи­че­ских реак­ций теп­ла, све­та и элек­три­че­ства и орга­ни­че­ско­го един­ства живот­ной силы. Циф­ро­вая син­гу­ляр­ность в срав­не­нии с этим – это пери­фе­ри­че­ски «отвле­чён­ное поня­тие мерт­вен­ной вещ­но­сти». Собор как аль­янс инсти­ту­ций, кор­по­ра­ций и ака­де­мии в поедин­ке с собор­но­стью не высто­ит, пото­му что на сто­роне послед­ней высту­па­ет под­лин­но рус­ское пред­став­ле­ние о Внеш­нем (кото­рое – стран­ным обра­зом – «с нами»). Фило­соф­ский субъ­ект пыта­ет­ся пре­об­ра­зо­вать свою мысль в суб­стан­цию или сущ­ность, что­бы изба­вить­ся от тео­ло­ги­че­ской неуве­рен­но­сти, но, воз­мож­но, сле­ду­ет иссле­до­вать тра­ек­то­рию фило­со­фии как пере­жи­ва­ния чрез­мер­но­сти в тер­ми­нах секу­ля­ри­зо­ван­ной рестав­ра­ции пер­во­род­но­го греха.

«Душа блуж­да­ла сре­ди бес­по­ря­доч­но­го и отвра­ти­тель­но­го, но всё же и оно было как-то оформ­ле­но. Я пола­гал бес­фор­мен­ным не пол­ную лишён­ность фор­мы, а нечто такое, что было непри­выч­ным или неле­пым, от чего бы я при­шёл в заме­ша­тель­ство и от чего отвер­ну­лись бы все чув­ства мои. То, что пред­ста­ва­ло мое­му вооб­ра­же­нию, было не бес­фор­мен­ным и лишён­ным вся­ко­го обра­за: про­сто фор­ма его была без­об­раз­на. Здра­вый разум убеж­дал меня отвлечь­ся от всех форм, если я хочу пред­ста­вить себе бес­фор­мен­ное и неопре­де­лён­ное, но я не мог»

«Ты создал и исчис­ля­е­мое, и исчис­ля­ю­щих, и чув­ства их, с помо­щью кото­рых они раз­ли­ча­ют исчис­ля­е­мое, и разум, с помо­щью кото­ро­го они исчисляют»

«Что есть чело­век, что Ты пом­нишь его?»

Бла­жен­ный Авгу­стин, Испо­ведь. ок. 397–398.

В конеч­ном ито­ге, транс­гу­ма­низм как нере­ли­ги­оз­ное само­утвер­жде­ние на про­сто­рах тота­ли­тар­но­го кос­мо­са – это тоже сво­е­го рода мове­тон. Опас­ные пре­де­лы отри­ца­ния, некая обрат­ная, бес­со­зна­тель­ная фор­ма рели­ги­оз­но­сти, анти­те­тизм, кото­рые обна­ру­жи­ва­ют­ся в рус­ской куль­ту­ре, мог­ли бы стать исход­ным кодом новых вари­а­ций фило­со­фии. Рели­ги­оз­ный рес­сен­ти­мент, кото­рый при­сущ дис­кур­су о нече­ло­ве­че­ском, не обя­за­тель­но дета­ли­зи­ро­вать через «пара­ли­зу­ю­щую озлоб­лен­ность» и «раб­скую мораль». Рус­ский рес­сен­ти­мен­та­лизм вме­сто это­го может быть транс­фор­ма­ци­ей трав­ма­ти­че­ско­го опы­та в досто­ин­ство хри­сти­ан­ской обо­ю­до­ост­рой зло­па­мят­но­сти, кото­рый пере­те­ка­ет в актив­ную фор­му ниги­лиз­ма вме­сто пас­сив­но­го оправ­да­ния для «уста­нов­ле­ния поряд­ка с помо­щью эле­мен­тов бес­по­ряд­ка». Избе­гать «вуль­гар­но­сти антро­по­мор­физ­ма» нет ника­ко­го смыс­ла, пото­му что в опре­де­лён­ном смыс­ле фило­со­фия изна­чаль­но вуль­гар­на, и поэто­му воз­ни­ка­ет необ­хо­ди­мость в спе­ку­ля­ции о «сли­я­нии в рус­ском море». В фило­со­фии нет спо­со­ба после­до­ва­тель­но и еди­но­вре­мен­но сомне­вать­ся во всём без исклю­че­ния, не рискуя при этом прий­ти к рас­строй­ству фило­соф­ской пси­хи­ки. Поэто­му, воз­мож­но, сто­ит попро­бо­вать некро­ре­а­ли­сти­че­ски укло­нять­ся от тре­бо­ва­ния в сомнении.

AH(T)F Лан­да пока­зы­ва­ет в том чис­ле то, что хор­рор пре­крас­но обжи­ва­ет самые раз­лич­ные циф­ро­вые и реги­о­наль­ные плат­фор­мы. Как и фило­со­фия, хор­рор доме­сти­ци­ро­ван и при­спо­соб­лен для соци­аль­но–полез­ной экзаль­та­ции разу­ма. В конеч­ном счё­те, ИИ–хор­рор смер­тель­но уто­ми­те­лен и при­гла­ша­ет к рито­ри­че­ским играм эли­та­риз­ма. Доб­ро­воль­ный meltdown – это не выми­ра­ние и даже не пре­бы­ва­ние «при» смер­ти, в отли­чие от нома­диз­ма сте­пей, всмат­ри­ва­ния в гори­зонт и пред­чув­ствий а–ля мисти­цизм. Про­ро­ки могут при­хо­дить не из буду­ще­го, а из(–под) зем­ли. Фило­со­фии, как и хор­ро­ру, сле­ду­ет поду­мать о том, что­бы ока­зы­вать сопро­тив­ле­ние иску­ше­ни­ям обще­ствен­ных бла­го­де­я­ний и уйти под поверх­ность. Рус­ская мысль может научить­ся у Лан­да акту­а­ли­за­ции ради­каль­ных жестов.

В том, что кор­ре­ля­ци­о­низм вызы­ва­ет ассо­ци­а­ции с лени­низ­мом, есть своя иро­ния: мерт­вец в пира­ми­де как гро­теск–шарж на тео­ло­гию Мей­я­су. Что­бы кор­ре­ля­ци­о­низм не был ещё одной вари­а­ци­ей скеп­ти­циз­ма, его нель­зя вос­при­ни­мать слиш­ком серьёз­но, как нечто боль­шее, чем эпи­сте­ми­че­скую уста­нов­ку, кото­рая идёт в спай­ке с иде­а­лом Про­све­ще­ния. Воз­мож­но, сле­ду­ет осмыс­лить пер­спек­ти­ву Затем­не­ния, пото­му что выска­зы­ва­ние это все­гда сна­ча­ла выска­зы­ва­ние о дис­кур­се, а не о реаль­но­сти: в силу того, что даже у мате­ма­ти­зи­ро­ван­ной онто­ло­гии есть исто­рия, свя­зан­ная с исто­ри­ей мате­ма­ти­че­ско­го дис­кур­са. Реци­пи­ент при­ви­ле­ги­ро­ван­но­сти варьи­ру­ет­ся в зави­си­мо­сти от вре­ме­ни, в то вре­мя как Внеш­нее, подоб­но Богу Авгу­сти­на, сто­ит вне вре­ме­ни. Мыш­ле­ние на пре­де­ле воз­мож­но­стей вплот­ную под­хо­дит к рас­тво­ре­нию раз­ли­чия меж­ду жиз­нью и смер­тью, ато­мом и пусто­той. Но мы неиз­беж­но сто­им на сто­роне свет­лых сил, пото­му что дис­курс о выми­ра­нии – это дис­курс о жиз­ни. Исти­на ниги­лиз­ма свя­за­на с без­раз­ли­чи­ем, кото­рое мож­но выра­зить через меди­та­тив­ные шумы коло­коль­но­го зво­на.

Рели­ги­оз­но–эти­че­ский регистр пра­во­слав­ной архи­тек­ту­ры, воз­мож­но, поз­во­лит вве­сти в слиш­ком чело­ве­че­скую онто­ло­гию поня­тия про­ще­ния, обе­ща­ния, надеж­ды. Воз­мож­но, таким спо­со­бом у нас полу­чит­ся достичь интро­ек­ции в дур­ную бес­ко­неч­ность онто­ло­гии как пер­во­на­чаль­ной эти­ки. Для пони­ма­ния мате­рии, «неза­кон­но­го умо­за­клю­че­ния» из пла­то­нов­ско­го Тимея, сле­ду­ет попы­тать­ся ей пер­фор­ма­тив­но упо­до­бить­ся. Воз­мож­но, чрез­вы­чай­но важ­ным ста­но­вит­ся то обсто­я­тель­ство, что Кант, в отли­чие от после­ду­ю­щей немец­кой фило­со­фии, укрыл­ся в Кёнигсбер­ге от виру­са гер­ман­ской мисти­ки, и имен­но по этой при­чине занял место анта­го­ни­ста, но теперь может быть осно­ва­ни­ем для мута­ций гума­низ­ма, осно­ван­ных на том, что толь­ко пред­по­ла­га­ет­ся, но нигде не обна­ру­жи­ва­ет­ся как чёр­ный двой­ник солн­ца в нед­рах terra(or) incognita, кото­рый не про­сто чуже­ро­ден, но утра­чен, то есть неко­гда был в нали­чии. Всё, что уско­ря­ет­ся, ста­но­вит­ся абсурд­ным, но не то, что уже было таковым.

Воз­мож­но, будет про­дук­тив­ным осмыс­ле­ние того, как соот­но­сят­ся меж­ду собой рус­ская пра­во­слав­ная мен­таль­ность и ниги­ли­сти­че­ская эти­ка аксе­ле­ра­ци­о­низ­ма. Пафос транс­гу­ма­низ­ма в этом отно­ше­нии заклю­ча­ет­ся в нара­щи­ва­нии запа­са проч­но­сти для мем­бра­ны про­тив раз­дра­жа­ю­щих воз­дей­ствий извне до пре­де­ла ценой утра­ты гиб­ко­сти: живой орга­низм в окру­же­нии раз­лич­ных дис­кур­сов забо­ты более не участ­ву­ет в hardcore кон­фрон­та­ци­ях с уве­чья­ми недо­но­шен­но­го модер­на. Бур­жу­аз­ный инди­ви­ду­а­лизм исчер­пал себя задол­го до кри­зи­са мета­нар­ра­ти­вов, наив­но верить, что инди­вид может функ­ци­о­ни­ро­вать эффек­тив­но вне тел или иных сооб­ществ, одна­ко мно­же­ствен­ность раз­лич­ных рав­но­знач­ных опций чре­ва­та пси­хо­ана­ли­ти­че­ским ста­зи­сом. Воз­мож­но, более про­дук­тив­ный спо­соб кон­стру­и­ро­ва­ния соци­аль­ных иерар­хий скры­ва­ет­ся в мат­рё­шеч­ной струк­ту­ре вло­жен­ных друг в дру­га обла­стей дей­ствия и ответ­ствен­но­сти с жёст­ки­ми гра­ня­ми меж­ду ними. Ниги­лизм Ниц­ше – это преж­де все­го куль­тур­ная реак­ция, а не про­то­он­то­ло­ги­че­ский набор аргу­мен­тов, при­чём реак­ция на кон­крет­ное пред­став­ле­ние о нрав­ствен­но­сти (а сам тер­мин «нрав­ствен­ность» уже нагру­жен мораль­ным содер­жа­ни­ем), свя­зан­ное с эти­кой Кан­та. В свою оче­редь она содер­жит в себе аспект рас­син­хро­ни­за­ции, про­ис­те­ка­ю­щий из того фак­та, что в кан­тов­ской систе­ме тео­рия, зна­ние, прак­ти­ка и дей­ствие раз­мё­та­ны по раз­ным реги­страм кон­стру­и­ру­е­мо­го мира. Субъ­ект одно­вре­мен­но позна­ёт «чув­ствен­ный» мир, и про­яв­ля­ет волю в дей­стви­ях в рам­ках «интел­ли­ги­бель­но­го» мира. В резуль­та­те объ­ект позна­ния лишь номи­наль­но иден­ти­чен объ­ек­ту дей­ствия, и пол­ной тож­де­ствен­но­сти меж­ду ними не уста­нов­ле­но. Воз­мож­но, их сли­я­ние – это то, что может обна­ру­жить с опо­рой на «спе­ку­ля­тив­ный реа­лизм» рус­ская модель нау­ко­об­раз­но­го мыш­ле­ния, кото­рая выстра­и­ва­ет­ся таб­лич­ным спо­со­бом (неор­га­ни­че­ская химия, мине­ра­ло­гия, бота­ни­ка, гисто­ло­гия). Таб­ли­ца, в отли­чие от алго­рит­ма, нуж­да­ет­ся в под­дер­жа­нии, запол­не­нии и интер­пре­та­ции, что под­ра­зу­ме­ва­ет пред­став­ле­ние о позна­нии как о том, что вклю­ча­ет в себя не толь­ко нау­ку, но и локаль­ную удачу.

Вовсе не обя­за­тель­но испо­ве­до­вать «кирил­ли­че­скую циви­ли­за­цию» или стре­мить­ся к тому, что­бы фило­со­фия риф­мо­ва­лась с рас­суж­де­ни­я­ми о неоколониализме/поисках иден­тич­но­сти совре­мен­ной Рос­сии (соот­вет­ствен­но, тют­чев­ская русо­фо­бия – это тоже не при­о­ри­тет­ная точ­ка опо­ры для пер­вич­ной кар­то­гра­фии мест­но­сти). На импе­ри­а­лизм рус­ской куль­ту­ры тра­фа­рет болон­ских стан­дар­тов накла­ды­вал­ся со скром­ным успе­хом. Раз­во­ро­том к арха­и­ке в совре­мен­ной Рос­сии мож­но не про­сто ужа­сать­ся, а поль­зо­вать­ся в фило­соф­ском смыс­ле. Воз­мож­но, сей­час вре­мя осу­ществ­ле­ния оче­ред­но­го поко­лен­че­ско­го рас­ко­ла, иду­ще­го по лини­ям вза­им­но­го вытес­не­ния новых ите­ра­ций запад­ни­че­ства и сла­вя­но­филь­ства. Вне зави­си­мо­сти от того, как чув­ству­ют себя по ту или дру­гую сто­ро­ну зелё­ной рам­ки кур­со­ра, фило­со­фия не долж­на пре­вра­щать­ся в адво­ка­ту­ру кон­крет­ных дис­кур­сов. Фило­со­фия «спе­ку­ля­тив­но­го пово­ро­та» и неора­ци­о­на­лиз­ма под­ле­жит асси­ми­ля­ции в сти­ле Miyazaki–invasion. Воз­мож­но, рус­ский кос­мист при­бы­ва­ет из буду­ще­го во гла­ве фло­ти­лии крей­се­ров три­еди­но­го фло­та гно­сти­ков–гили­ков–пси­хи­ков. Воз­мож­но, мы ото­шли от рели­ги­оз­ных объ­яс­не­ний реаль­но­сти бла­го­да­ря раз­ви­тию нау­ки, что­бы кос­нуть­ся их ещё раз в рам­ках мета­тео­ло­ги­че­ской аль­тер­на­ти­вы науч­ной кон­тин­гент­но­сти как един­ствен­но воз­мож­ной на этом фоне новой пози­ции. Рус­ская фило­со­фия вир­ту­аль­но содер­жит в себе ресурс для кри­стал­ли­за­ции поле­ми­че­ско­го Bounding of Nihil и мон­стру­оз­ных год­сгод­гу­лу­сов в про­ти­во­вес обну­ле­нию Лан­да, троп о бли­зо­сти гер­ме­нев­ти­ки и ана­ли­ти­че­ской фило­со­фии здесь толь­ко на руку. Эра быст­рых счёт­ных машин при­гла­ша­ет нас услы­шать исто­рию рус­ской куль­ту­ры, глу­би­на кото­рой жива и, как кажет­ся фило­со­фу, «гля­дит на него закры­ты­ми гла­за­ми». Для это­го потреб­на экви­либ­ри­сти­ка хож­де­ния по краю меж­ду двух про­ва­лов: меж­ду неиз­вест­ной болью неми­ну­е­мо­го узна­ва­ния себя и зло­упо­треб­ле­ни­я­ми спе­ку­ля­тив­ны­ми воз­мож­но­стя­ми совре­мен­ной фило­со­фии, помно­жен­ны­ми на без­гра­нич­ную власть исто­рии и язы­ка над стрем­ле­ни­ем к само­со­хра­не­нию. Весь этот эсте­ти­ко–пара­но­и­даль­ный клу­бок соот­вет­ствий име­ет ярко ком­пле­мен­тар­ную окрас­ку, кото­рая направ­ле­на на то, что­бы побу­дить «свя­зу­ю­щее пла­мя оте­че­ствен­но­го обра­за мыс­ли» вздрогнуть.

Элиминация/tunneling созна­ния свя­за­на с экзи­стен­ци­аль­ным выго­ра­ни­ем, тре­бу­ю­щим, подоб­но каж­до­му про­дук­ту сво­ей эпо­хи, опре­де­лён­ной тера­пии. «Окон­ча­тель­ное реше­ние вопро­са» не сов­ме­сти­мо с извеч­но запаз­ды­ва­ю­щей совой Минер­вы, поэто­му рус­ская фило­со­фия как вир­ту­аль­но отсро­чен­ная фан­та­зия о гар­мо­нии пред­став­ля­ет амби­ва­лент­ную цен­ность с при­зна­ка­ми «болез­ни рож­де­ния» из ark©hive недр. Несмот­ря на то, что мате­ри­а­ли­сти­че­ское про­чте­ние Батая в The thirst for annihilation Лан­да – это сквоз­ной шифр все­го эссе, сле­ду­ет пом­нить о том, что там, где кор­чит­ся Батай, из–за угла появ­ля­ет­ся фигу­ра Геге­ля, апро­при­и­ро­ван­ная ана­ли­ти­че­ски­ми фило­со­фа­ми послед­них деся­ти­ле­тий. Воз­мож­но, Ланд, сам того не желая, вызвал из буду­ще­го имен­но его: безум­ца син­гу­ляр­но­сти, «веру­ю­ще­го» в абсо­лют­ный дух, и его появ­ле­ние ста­ло осно­ва­ни­ем для запус­ка ингу­ма­ни­сти­че­ской семан­ти­ки, кото­рую я и при­зы­ваю пред­ста­вить себе в каче­стве уско­ре­ния коло­коль­но­го звона.