- Оригинал публикации: Lethal Theory
- Перевод: Евгений Гуринович
Модерной философии не привыкать оформлять ответ на систематические кризисы в терминах разнообразного вида «поворотов». Тут и «Die Kehre» Хайдеггера, и возвращение к самим вещам, переворачивание Гегеля с ног на голову, и так вплоть до поворотов «лингвистического», «спекулятивного» или «онтологического в антропологии». Каскад переломных моментов – внутренних или внешних – вынуждает порвать с устоявшимися традициями концептуализации и свернуть на проселочную дорогу в поисках новой очевидности. Или хотя бы правдоподобности.
Цель новой линейки публикаций Spacemorgue несколько скромнее – всего лишь демонстрация возможности поворота пресловутой стрелочки в рамках той самой системы координат. Иначе говоря, ревизия аморфного массива критической теории в поисках терапевтической перспективы преодоления перинатальной травмы left. Повергая кумиров в очередные сумерки, адепты культа подозрения не избежали слишком человеческого представления об инструментальной функциональности своих теорий, со временем деградировавших до идеологии безусловного потакания людским порокам. В этом смысле, мы все еще в болезненном состоянии, диагностированном героем Миссимы, когда: «фальшивый модернизм и псевдогуманизм распространяют еретические доктрины украшательства человеческих недостатков».
В качестве пилотного эпизода, вашему вниманию предлагается текст архитектора Эйяла Вайцмана об использовании концептов постструктурализма некоторыми военными теоретиками Армии Обороны Израиля. На печально актуальном для нашего региона контексте городских боев, Вайцман пытается выяснить, что делает идеи Делёза и Гваттари привлекательными для командиров ЦАХАЛ, и в какой мере теория соответствует практике. Также он анализирует подобную повестку как одну из стратегий позиционирования в медиа-среде, желание изобразить военных «интеллектуальными», а их действия и «цивилизованными».
Маневр, проведенный в апреле 2002 года подразделениями Армии Обороны Израиля (АОИ) в Наблусе (Nablus) был описан их командующим, бригадным генералом Авивом Кохави (Aviv Koсhavi), [термином] обратная геометрия (inverse geometry), – реорганизация городского синтаксиса посредством серии микротактических действий. Во время битвы солдаты перемещались в пределах города по «надземным туннелям» длинной в сотню метров, прорезанным в плотной и непрерывной городской ткани. Хотя несколько тысяч солдат и несколько сотен палестинских партизан одновременно маневрировали в городе, они настолько «впитались» в эту городскую ткань, что едва ли в какой-то момент их можно было заметить с воздуха. Более того, солдаты не воспользовались ни одной из улиц, дорог, ни одним из переулков или дворов, которые составляют синтаксис города; ни одной из внешних входных дверей, внутренних лестничных клеток и ни одним из окон, которые конституируют порядок (order) зданий, вместо этого перемещаясь горизонтально через брандмауэры и простенки1, и вертикально через отверстия, пробитые в потолках и полах2. Эта форма движения, описанная самими военными как «инфицирование» (“infestation”), стремилась к переопределению внутреннего как внешнего, интерьеров помещений как проходных улиц. Вместо того чтобы подчиниться логике и авторитету конвенциональных пространственных рамок, движение стало конституировать пространство. Трехмерная прогрессия свозь стены, потолки и полы, поперек городского препятствования, переосмыслила, замкнула и пересобрала как архитектурный, так и городской синтаксис. Стратегия «хождения сквозь стены» израильской армии задействовала концепцию города не просто как места действия, но как самого средства (medium) ведения боевых действий, – гибкого, почти жидкого средства, которое всегда контингентно и постоянно изменчиво.
Тот факт, что большинство современных военных операций проводятся в городах, предполагает острую необходимость рефлексии над возникающей взаимосвязью между вооруженными конфликтами и архитектурной средой (built environment). Современная городская война разыгрывается изнутри созданной (реальной или воображаемой) архитектуры путем разрушения, созидания, реорганизации и ниспровержения пространства. Как таковая, городская среда все чаще понимается военными теоретиками не просто как декорация для [вооруженного] конфликта, и не только лишь как его следствие [в виде разрушений], но как динамичное поле, замкнутое в отношениях обратной связи с разнообразными силами, действующими в нем, – местное население, солдаты, партизаны, журналисты и фотографы, а также гуманитарные деятели.
Это эссе является частью более широкого исследования того, как современные военные теоретики концептуализируют городскую среду. Какими терминами они пользуются для осмысления городов? Что говорит нам о связи между организованным насилием и производством пространства тот язык что используется военными для описания города (например, на международных конференциях, посвященных [теме] боевых действий в городских условиях) для них самих и для широкой общественности (чаще всего через СМИ)? Что этот язык говорит нам о вооруженных силах как об институции? Не менее важным является и вопрос о роли теории во всех этих операциях.
На кон поставлены основополагающие концепции, допущения и принципы, которые определяют военную стратегию и тактику. Обширное «интеллектуальное поле» (“intellectual field”) военных институтов и учебных центров, созданных для исследований в области урбанистики в целях переосмысления военных операций в городах, было названо географом и урбанистом Стивеном Грэхемом (Stephen Graham) международным «теневым миром» (“shadow world”), который можно понимать как нечто похожее на международную сеть элитных архитектурных академий. Однако, по мнению теоретика урбанизма Саймона Марвина (Simon Marvin), военно-архитектурный «теневой мир» в настоящее время генерирует более интенсивные и хорошо финансируемые исследовательские программы по урбанизму, нежели чем все университетские программы вместе взятые, и несомненно [этот «теневой мир»] осведомлен о передовых исследованиях в области урбанистики, проводимых в архитектурных институтах, особенно о тех, что посвящены странам третьего мира и африканским городам3. Интересным является тот факт, что существует значительное совпадение в теоретических текстах, которые считаются «основными» (“essential”) как в военных академиях, так и в архитектурных школах. В самом деле, списки для чтения современных военных институтов включают в себя работы около 1968 года (с особым акцентом на тексты Делеза, Гваттари и Дебора), так же, как и более современные работы по урбанизму, психологии, кибернетике, постколониальной и постструктуралистской теории. Если правы те, кто утверждает, что пространство для критичности в капиталистической культуре конца 20-го века в определенной степени увяло, то очень похоже на то, что оно пышно расцвело в среде военных.
Результатом продолжительного изучения этого явления стало сближение тенденций к практической применимости критической теории, такой, что те дискурсы, которые сформировали [образ] мышления в различных академических областях к концу 20-го века, были применены в инструментальной и прямолинейной манере (и, следовательно, совсем не правильно)4 для создания новых архитектурных методологий, а также для обновления [образа ведения] боевых действий. Хоть я и не буду сравнивать использование критической теории в архитектуре с ее применением израильскими военными, внимательное изучение последнего, безусловно, отражается на первом, поскольку оно иллюстрирует более общую проблему взаимосвязи между теорией и практикой.
В этом контексте я хотел бы сосредоточиться на том, как теоретический дискурс используется АОИ, и уделить особое внимание концептуальным основаниям, которые, как утверждают израильские стратеги, стали инструментами для разработки современной тактики ведения боевых действий в городских условиях.
Метод «хождения сквозь стены» (“walking through walls”), который АОИ применила в апрельской битве за Наблус в 2002 году, был разработан исходя из тактических условий. Палестинское сопротивление, состоящее примерно из 1000 боевиков-партизан из всех палестинских вооруженных организаций, забаррикадировало все въезды в Касбу (Kasbah), старый город Наблуса, и прилегающий лагерь беженцев Балата (Balata), заполнив цементом бочки из-под нефти, выкопав траншеи и создав завалы из мусора и щебня. Улицы и переулки были заминированы по всей длине самодельными взрывчатыми веществами и цистернами с бензином. Входы в здания с этих улиц также были заминированы, как и внутренние помещения некоторых важных или стратегически значимых сооружений. Несколько независимых банд, легко вооруженных автоматами АК-47, РПГ и взрывчаткой, организовались в глубине лагеря и разместились вдоль основных маршрутов или на важных перекрестках. В интервью, которое я провел с командиром бригады десантников, в возрасте 42‑х лет ставшего одним из самых многообещающих молодых офицеров АОИ5, он, Авив Кохави, объяснил тот принцип, которым определялось это сражение.
Для того чтобы поместить это интервью в контекст, важно отметить, что Кохави, как это делают многие кадровые офицеры, взял отпуск со службы чтобы получить университетское образование. Первоначально он намеревался изучать архитектуру, но в конечном итоге [решил] изучать философию в Еврейском университете [в Иерусалиме]. В одном из своих многочисленных недавних интервью прессе он утверждал, что на его военную практику в значительной степени влияют обе дисциплины6. В его описании [определяющего] принципа той битвы [в Наблусе] меня заинтересовало не столько описание самого действия, сколько то, каким образом он артикулировал это действие:
«Это пространство, на которое ты смотришь, эта комната, на которую ты смотришь ничто иное, кроме как твоя интерпретация их. Теперь, ты можешь растягивать границы своей интерпретации, хоть и не в бесконечной манере: в конце концов, она должна быть ограничена физикой, поскольку она включает в себя здания и переулки. Вопрос в том, как ты интерпретируешь конкретный переулок? Интерпретируешь ли ты этот переулок как место, через которое можно пройти, как делает любой архитектор и любой специалист по городскому планированию, или же ты интерпретируешь этот переулок как место, проход через которое запрещен? Это зависит только от интерпретации.
[В Наблусе], мы интерпретировали переулок как место, проход через которое запрещен, и дверь как место, вход через которое запрещен, и окно как место, смотреть через которое запрещено, потому что автоматы ждут нас в переулке, и мины-растяжки ждут нас за дверью. [Все] это потому, что враг интерпретирует пространство в традиционной, классической манере, а я не хочу подчиняться этой интерпретации и попадаться в его ловушки. И я не просто не хочу попадаться в его ловушки, я хочу застать его врасплох! В этом суть войны. Мне нужно победить. [Значит], мне нужно появиться в неожиданном месте. И это то, что мы попытались сделать.
Вот почему мы избрали методологию «движения свозь стены»… Подобную червю, что прогрызает себе путь вперед, иногда появляясь в определенных местах и затем исчезая. Так мы и передвигались изнутри домов наружу, в неожиданной манере, к тем местам, где нас не ждали, наступая с тыла и атакуя врага, который подстерегал нас за углом. <…> Так как эта методология была протестирована на практике [такого масштаба] впервые, по ходу самой операции мы учились тому, как подстраивать себя под конкретное городское пространство, и тому, как подстраивать конкретное городское пространство под наши нужды. <…> Мы взяли эту микротактическую практику [движения сквозь стены] и превратили ее в метод, и благодаря этому методу мы смогли интерпретировать все пространство по-другому! <…> Я сказал своим солдатам: «Друзья! Это не вопрос вашего выбора! Другого способа передвигаться [попросту] нет! Если до этого момента вы привыкли передвигаться вдоль дорог и тротуаров, то забудьте об этом! С этого момента все мы ходим сквозь стены!»7. Боевая задача Кохави состояла не в том, чтобы захватить и удержать позиции, а в том чтобы войти в город, убить членов палестинского сопротивления и после этого уйти. Как мне прямо сказал инструктор Кохави, Шимон Навех (Shimon Naveh), о котором еще будет сказано отдельно, шокирующая откровенность этих целей является частью общей израильской политики, направленной на то, чтобы подорвать палестинское сопротивление как на политическом, так и на военном уровнях посредством «таргетированных убийств» (“targeted kills”) с воздуха и с земли. По крайней мере на военном уровне, предположение состоит в том, что, поскольку у палестинцев нет возможностей для [полноценной] военной подготовки, основным активом сопротивления являются опытные бойцы и политические лидеры8. Это основной, но не единственный, аспект операции, который объясняет текущие призывы к тому, чтобы Кохави предстал перед трибуналом по военным преступлениям9. Это будет темой будущей статьи.
Отряды Армии Обороны Израиля (АОИ) атакуют анклав в Наблусе.
Иллюстрация: Институт исследований операционной теории (OTRI), 2002 г.
На совещании, созванном Кохави в рамках подготовки к этой операции, он изложил своим офицерам те проблемы, с которыми они столкнулись. Палестинцы «…подготовили сцену для боевого представления, ожидая, что мы, нападая на анклав, будем подчиняться логике, которая была определена ими… наступая классическими механизированными формированиями, плотными линиями, в массивных колоннах, подчиняясь географическому порядку сетей улиц»10. Проанализировав и обсудив эту ситуацию со своими подчиненными офицерами, Кохави включил следующий пункт в свой план сражения:
«Мы полностью изолируем лагерь [в Балате], в дневное время, создавая впечатление готовящейся систематической осадной операции… [а затем] применяем фрактальный маневр, атакуя одновременно со всех сторон и на разных уровнях этого анклава. <…> Каждое подразделение отражает в своем способе действия как логику, так и форму общего маневра. <…> Наше продвижение через здания вытеснит [боевиков] на улицы и переулки, где мы их и настигнем»11.
Атака началась 3 апреля 2002 года, когда отряды АОИ отключили электричество, телефонную связь и водоснабжение во всем городе, разместили снайперов и посты наблюдения на горах и на высоких зданиях, окружавших район операции, и оцепили город и прилегающие к нему лагеря по периметру12. В этот момент большое количество небольших подразделений вошло в лагерь [беженцев в Балате] одновременно со всех сторон, двигаясь, вместо маршрутов на которых их поджидали, сквозь стены и дома гражданских лиц13.
Осмотр, проведенный после операции палестинским архитектором Нурхан Абуджиди (Nurhan Abujidi), показал, что через более чем половину зданий в центре старого города в Наблусе были проложены сквозные пути, в результате чего в стенах, полах или потолках этих зданий образовались от одного до восьми проходов, что создало несколько случайных перекрестков, наличие которых она не смогла понять [в логике] простой линейной прогрессии, и что указывало, по ее мнению, на очень хаотичный маневр без четкого направления14.
Для тех, кто может подумать, что движение сквозь стены является относительно «мягкой» формой ведения боя, далее приводится описание последовательности событий [такой формы боя]:
- Солдаты собираются за стеной;
- Используя взрывчатку или большой молоток, они пробивают отверстие, достаточно большое, чтобы пройти через него;
- Их проходу через стену иногда предшествуют светошумовые гранаты или несколько случайных выстрелов вовнутрь того, что чаще всего оказывается чьей-то гостиной, в которой находятся ничего не подозревающие гражданские лица;
- Пройдя через [дыру в] простенке или брандмауэре, солдаты собирают жильцов и запирают в одной из комнат, где их заставляют оставаться, часто без воды, туалета, еды или лекарств, иногда в течение нескольких дней, до завершения операции;
По данным Human Rights Watch и израильской правозащитной организации Б’целем (B’tselem), в ходе таких операций погибли десятки палестинцев. Если передвижение сквозь стены преподносится военными как «гуманный» ответ на беспорядочные разрушения традиционного [способа] ведения городского боя, и как «элегантная» альтернатива той разрушительности, что имела место в Дженине15, то это потому, что ущерб, который такая тактика наносит, обычно сокрыт внутри домов. Неожиданное проникновение войны в частную сферу домашнего было воспринято гражданскими лицами в Палестине, так же, как и в Ираке, как самая глубокая форма травмы и унижения.
Одна палестинская женщина, назвавшаяся Аишей (Aisha), у которой в ноябре 2002 года брал интервью журналист [организации] «Palestine Monitor» Сан Сигал (Sune Segal), описала этот опыт:
«Представьте – вы сидите в своей гостиной, которую вы так хорошо знаете; вот комната, где семья вместе смотрит телевизор после ужина… и вдруг стена исчезает с оглушительным грохотом, комната наполняется пылью и мусором, а через нее просачивается один солдат за другим, выкрикивая приказы. Вы понятия не имеете, пришли ли они за вами, пришли ли они, чтобы занять ваш дом, или же ваш дом просто находится на их пути куда-либо еще. Дети кричат, паникуют. <…> Можно ли вообще представить себе тот ужас, который испытывает пятилетний ребенок, когда [появляются] четыре, шесть, восемь, двенадцать солдат, пробивают себе путь через стену, их лица выкрашены в черный цвет, автоматы нацелены во все стороны, а из их рюкзаков торчат антенны, делая их похожими на гигантских инопланетных жуков?»16.
Показывая на другую стену, теперь прикрытую книжным шкафом, она добавила: «И вот где они ушли. Они взорвали стену и продолжили [свой] путь в дом нашего соседа»17.
Шимон Навех, отставной бригадный генерал, руководит Институтом исследований операционной теории (Operational Theory Research Institute), связанным с вооруженными силами, и обучает штабных офицеров израильской армии и других вооруженных сил «операционной теории» (“operational theory”), что обозначает на военном жаргоне нечто среднее между стратегией и тактикой. В одном интервью Навех подытожил деятельность своего института, который был основан в 1996 году:
«Мы словно орден иезуитов. Мы пытаемся научить и приучить солдат думать. <…> Мы читаем Кристофера Александера18 (можете себе представить?). Мы читаем Джона Форестера (John Forester) и других архитекторов. Мы читаем Грегори Бейтсона (Gregory Bateson), мы читаем Клиффорда Гирца (Clifford Geertz). Не только я, но и наши солдаты, наши генералы размышляют над такого рода материалами. Мы создали школу и разработали учебную программу, которая готовит «операционных архитекторов»19.
В одной из лекций Навех представил диаграмму, напоминающую «квадрат противоположностей» (square of opposition), на которой изображен набор логических взаимосвязей между определенными пропозициями, относящимися к военным и партизанским операциям. Значения, такие как Различие и повторение: диалектика структурирования и структуры; «Бесформенные» соперничающие сущности; Фрактальный маневр: ударные рейды; Скорость vs. ритмы; Машина войны ваххабитов; Постмодернистские анархисты; Номадические террористы, и так далее, [которые] резонируют с языком Делеза и Гваттари20. В нашем интервью я спросил Навеха, почему Делез и Гваттари?21 Он ответил [следующее]:
«Некоторые из концептов в «Тысяче плато» пригодились нам… позволив нам объяснять современные [боевые] ситуации так, иначе как мы их объяснить [просто бы] не смогли. Это поставило под сомнение наши собственные парадигмы. <…> Наиболее важным было различие, которое [Делез и Гваттари] указали между концепциями «гладкого» и «рифленого» пространства… [которые, соответственно, отражают] организационные концепции «машины войны»22 и «государственного аппарата». <…> Мы в израильской армии теперь часто используем термин «разгладить пространство», когда хотим сослаться на операцию в пространстве, как если бы у него не было границ. Мы стараемся создавать операционное пространство таким образом, чтобы границы на нас не влияли. Палестинские районы действительно можно считать «рифлеными» в том смысле, что они окружены заборами, стенами, рвами, блокпостами и т.д. Мы хотим противостоять «рифленому» пространству традиционной, старомодной военной практики [которой в настоящее время пользуется большинство подразделений Армии Обороны Израиля] с помощью гладкости, делающей возможным движение через пространство, которое пересекает любые границы и барьеры. Вместо того, чтобы организовывать наши силы и помещать их в рамки существующих границ, мы хотим двигаться через них»23.
*В оригинале указано “The Rical System as Rationale”, что, по видимости, является опиской т.к. на графике присутствует термин “Rival”, – прим. пер.
И когда я спросил его, было ли передвижение сквозь стены частью этой [идеи], он объяснил, что «в Наблусе израильские отряды подошли к городскому бою как к пространственной проблеме. <…> Перемещение сквозь стены – это простое механическое решение, которое соединяет теорию и практику. Трансгрессирование границ – вот определение состояния «гладкости»24.
Законы и необозначенные границы остаются <…> неписанными законами. <…> И, следовательно, когда границы определены, оппонент просто [более] не уничтожается; на самом деле, ему предоставляются права, даже когда превосходство победителя в силе является окончательным. И здесь есть, демонически двусмысленным образом, «равные» права: для обеих сторон договора это одна черта, которую нельзя переступать.
Вальтер Беньямин25.
Все эти идеи также соответствуют стратегическим принципам, выработанным в Институте исследований операционной теории относительно общих политических вопросов. Навех был сторонником вывода израильских [войск] из сектора Газа [произошедшего в 2005 году], а также их вывода из Южного Ливана до того, как он произошел в 2000 году. В схожем ключе он выступает и за вывод войск с Западного берега реки Иордан. В сущности, его политическая позиция соответствует тому, что в Израиле называют левыми сионистами (Zionist Left). Во время выборов, голос [Навеха] перемежается между партией труда (ХаАвода) и социально-демократической партией (Мерец). И его позиция заключается в том, что израильская армия должна заменить присутствие в оккупированных районах способностью перемещаться через них, или производить в них то, что он называет «эффектами», или «военными операциями, такими как удары с воздуха или рейды коммандос… которые воздействуют на врага психологически и организационно». Таким образом, «о какой бы границе они [политики] ни договорились, – на ней они должны поставить забор. Меня это вполне устраивает… до тех пор, пока я могу пересекать этот забор. Нам не нужно быть там, но нам [нужно]… действовать там. <…> Вывод войск – это еще не конец истории».
Предварительное условие Навеха для вывода войск («пока я могу пересекать этот забор») подразумевает условный вывод войск, который может быть аннулирован во время чрезвычайной ситуации. Фактически, предварительные условия Израиля для любого территориального компромисса и установления временных границ после соглашений в Осло в каждом случае сопровождались [пунктом об] исключительном положении, которое гарантировало право Израиля, при определенных обстоятельствах, которые он может устанавливать сам, на «преследование по горячим следам», – то есть на проникновение на контролируемую палестинцами территорию, на вхождение в районы и дома в поисках подозреваемых и на взятие их под стражу в целях допроса и содержания в заключении в Израиле. Это, несомненно, сильно сводит на нет полагаемую симметричность природы стен, подразумеваемую в [процитированном выше] колком размышлении Беньямина о законах и границах. До тех пор, пока это положение, касающееся «преследования по горячим следам», включено в израильско-палестинские соглашения, Израиль по-прежнему остается сувереном на палестинских территориях хотя бы потому, что он может объявить то исключение, которое позволило бы ему пройти через [разделительную] стену, а затем и по палестинским городам26.
Я долго, на самом деле в течение многих лет, играл с идеей графического отображения сферы жизни, биоса, на карте. Сначала я представлял [себе] обычную карту, но теперь я бы скорее склонялся к своего рода генштабной карте центра какого-нибудь города, если бы такая существовала. Без сомнений, ее не существует по причине неосведомленности о театре будущих войн.
Вальтер Беньямин27
Чтобы понять тактику израильской армии по перемещению через палестинские городские пространства, необходимо понять, как они интерпретируют ныне известный принцип «роения» (“swarming”), – термин, ставший модным в военной теории с началом революции в военном деле (Revolution in Military Affairs – RMA) после окончания холодной войны28. В нашем интервью, Кохави объяснил, как он понимает этот концепт:
«Государственные вооруженные силы, чей враг рассредоточен по образу сети слабо организованных банд-формирований… должны освободиться от старой концепции прямых линий, подразделений в линейном строю, полков и батальонов… и сами стать гораздо более подвижными и рассредоточенными, гибкими и похожим рой. <…> На самом деле, они должны приспособиться к скрытности врага. <…> Роение, насколько я понимаю, представляет собой одновременное наступление на цель из большого количества отдельных точек – по возможности, со всех 360-ти градусов»24.
В другом месте Навех сказал, что рой «не имеет формы, – ни переда, ни тыла, ни флангов, и движется как облако» (похоже, это прямая отсылка на Т.Э. Лоуренса [Аравийского], в книге «Семь столпов мудрости» которого тот упомянул, что партизаны должны действовать «словно газовое облако») и что он должен измеряться местоположением, скоростью и плотностью, нежели чем силой и массой29. Роевой маневр, фактически, был заимствован из принципа «роевого интеллекта» (“swarm intelligence”) в [области] искусственного интеллекта, предполагающего, что способности для решения проблем обнаруживаются во взаимодействии и коммуникации относительно простых агентов (муравьев, птиц, пчел, солдат) при отсутствии (или с наименьшим наличием) централизованного контроля. Таким образом, «роевой интеллект» отсылает к общему, совокупному интеллекту системы, а не к интеллекту ее составных частей. Это такая система, которая учится через взаимодействие и адаптацию к возникающим ситуациям30.
Для Навеха, рой иллюстрирует [собой] принцип «нелинейности» (“nonlinearity”). Этот принцип проявляет себя в пространственных, организационных и временных терминах. В дальнейшем я объясню, каким образом военные понимают эту нелинейность. Хотя эта концепция подразумевает некоторые структурные изменения, претензии на радикальные преобразования довольно сильно преувеличены.
В пространственных (spatial) терминах, роение стремится к совершению своих атак изнутри наружу и во всех направлениях одновременно. Это контрастирует с линейными операциями (то, что Навех называет «подчинением маневров евклидовой логике»31), которые полагаются на инстанцию демаркационных линий, на различия между фронтом, тылом и глубиной, а также на военные колонны, продвигающиеся внутрь города извне. Линии движения не являются прямыми, но имеют тенденцию прогрессировать дикими зигзагами в целях дезориентации противника. Парадигма традиционного маневра, характеризующаяся упрощенной геометрией евклидова порядка, трансформируется, по словам военных, в сложную «фракталообразную» геометрию. Следует помнить, что такой разрыв с линейностью мог быть достигнут, очевидно, только потому что военные контролируют все дороги на Западном берегу реки Иордан и все остальные очень линейные линии снабжения. Сама нелинейность, таким образом, располагается в самом конце очень линейного геометрического порядка, управляемого израильской армией на Западном берегу, также, как и система командования, которая описывается как «неиерархическая», но которая на самом деле расположена в самом тактическом конце иерархической системы.
Фото: Институт исследований операционной теории (OTRI), 2005 год.
В организационных терминах, вместо фиксированных линейных или вертикальных цепочек командования и коммуникаций, рои координируются как полицентрические сети с горизонтальной формой коммуникации, в которой каждая «автаркическая единица» (термин Навеха) может взаимодействовать с другими [такими же единицами], минуя центральное командование. Физическая сплоченность боевых подразделений, по словам военных, заменяется концептуальной. Навех уверен, что такая «форма маневра основана на разрыве со всеми иерархиями, с командной практикой координации обсуждения на тактическом уровне. Это дикий дискурс почти без правил», который создает «сообщество специалистов-практиков»32. Заявленное разрушение вертикальных иерархий в вооруженных силах во многом является риторическим: военные сети по-прежнему в значительной степени включены в сильные, выстроенные институциональные иерархии. Иерархию, по словам Кохави, можно рассматривать как фрактальную логику, примером которой является тот факт, что «каждая единица… отражает в своем образе действий как логику, так и форму общего маневра»33. Навех объяснил причину этого: «Несмотря на то, что много средств вкладывается в разведку, боевые действия в городе по-прежнему непредсказуемы и беспорядочны. Сражения не могут происходить по сценарию. Отряд не может иметь общего обзора. Решения действовать должны основываться на шансе, постоянстве и возможности, и они должны приниматься только на местах и в режиме реального времени»24. Теория заключается в том, что, снижая пороги принятия решений непосредственно до тактического уровня и поощряя локальную инициативу, различные части роя могут давать ответы на непредсказуемые [бое]столкновения, на быстро развивающиеся ситуации и на меняющиеся события, – на все формы неопределенности, случайности и непредвиденных обстоятельств, которые Карл фон Клаузевиц назвал «трением» (“friction”)34. Действительно, согласно Мануэлю Де Ланда35, уже в теории войны фон Клаузевица постнаполеоновской эпохи, местная инициатива, распределенное командование и контроль позволили динамичному сражению в некоторой степени самоорганизоваться36.
В темпоральных терминах, традиционные военные операции линейны в том смысле, что они стремятся следовать определенной, детерминированной последовательности событий, воплощенных в идее «плана». В традиционных военных терминах идея «плана» подразумевает, что действия в некоторой степени обусловлены успешным осуществлением предыдущих действий. Сражения проходят поэтапно. Рой, напротив, производит одновременные действия, но эти действия не зависят друг от друга. Описание плана сражения должно быть заменено тем, что военные называют подходом «ящика с инструментами» (the toolbox approach)37, в соответствии с которым подразделения получают инструменты, необходимые им для решения нескольких имеющихся ситуаций и сценариев, но [они] не могут предсказать порядок, в котором эти события будут происходить на самом деле. Здесь также следует добавить уточняющее замечание: подход ящика с инструментами, который действительно реструктурировал формирования оперативных подразделений на поле боя, актуален в основном на тактическом и микротактическом уровне, в то время как для любой общей операции по-прежнему дается четкая, (традиционно) спланированная форма и временная рамка. Другим аспектом является темп городских операций: в отличие от традиционной военной парадигмы, операции израильской армии в городских районах не основаны на быстроте и не направлены на быстрые и решительные результаты. Операции длятся дни, если не недели, и проводятся в довольно медленном темпе, поскольку инфильтрированные подразделения проводят большую часть своего времени в ожидании возможности [действовать] или ошибки противника. В общих терминах, с помощью роевых маневров военные стремятся реорганизоваться, [будучи] под влиянием способа организация партизанской сети. Этот акт подражания основан на предположении, сформулированном военными теоретиками Джоном Аркиллой (John Arquilla) и Дэвидом Ронфельдтом (David Ronfeldt), о том, что «для борьбы с сетью [вам самим] требуется сеть»38. Анализ Навеха может объяснить увлеченность военных пространственными и организационными моделями и принципами действия, выдвинутыми теоретиками вроде Делеза и Гваттари:
«Концепция роя согласуется со стремлением военных осмыслить боевое пространство как сеть, а город, – как очень сложную систему взаимозависимых сетей. Кроме того, бои в городских условиях происходят среди такой местности, на которой две противоборствующие военные сети пространственно накладываются [друг на друга]. Сражение следует понимать как динамическое, взаимосвязанное силовое поле, в котором солдаты, объекты и действия должны рассматриваться в постоянной и случайной связи с другими солдатами, объектами и действиями. <…> Эти отношения подразумевают пересечение, сближение, сотрудничество или конфликт. Их взаимосвязь следует рассматривать как центральную черту военной пространственности.
Отношения между солдатами в бою создают то, что мы называем «сообществом специалистов-практиков»: оперативные и тактические командиры зависят друг от друга и изучают проблемы, создавая нарратив сражения. <…> Действие становится знанием, а знание становится действием. <…> Без учета возможного решающего результата, основная польза от операций заключается в самом совершенствовании системы как системы»24
На самом деле, несмотря на то что сейчас они выдаются за радикально новые, многие процедуры и процессы, описанные выше, были неотъемлемой частью городских операций на протяжении всей истории. Защитники Парижской коммуны, как и защитники Касбы в Алжире, Хюэ, Бейрута, Дженина и Наблуса передвигались по городу небольшими, слабо скоординированными группами, проходя через переулки и переходы между домами, подвалами и дворами, используя альтернативные маршруты, потайные ходы и люки. Не имея возможности контролировать очаги сопротивления Красной Армии, разбросанные по всему Сталинграду, Василий Иванович Чуйков отказался от централизованного управления своей армией. Результат позже был проанализирован как форма «непредвиденного поведения» (“emergent behaviour”), когда взаимодействие между независимыми единицами создавало так называемую «сложную адаптивную систему», делая общий эффект боевых действий бóльшим, чем сумма его частей39.
«Маневренная война», разработанная несколькими военными теоретиками в период между двумя мировыми войнами, и применявшаяся вермахтом, а также союзниками в европейских сражениях Второй мировой войны, основана на таких принципах как повышенная автономия и инициатива40. Аналогично, стратегия хождения сквозь стены, о чем напоминает нам израильский архитектор Шарон Ротбард (Sharon Rotbard), изобретается заново для каждого городского сражения в соответствии с местными условиями41. Впервые эта стратегия была описана в проекте 1849 года маршала Тома Бюжо (Thomas Bugeaud) «Война улиц и домов» (La Guerre des Rues et des Maisons), в контексте тактики борьбы с мятежами, используемой в классовых (class-based) городских боях в Париже 19-го века42. Вместо того, чтобы штурмовать баррикады с фронта, Бюжо рекомендовал входить в забаррикадированный квартал в другом месте и «прогрызаться» (mouse-holing) по «наземным туннелям», пересекающим брандмауэры, чтобы затем застать баррикаду врасплох с фланга. По другую сторону баррикад и десяток лет спустя, Луи-Огюст Бланки включил этот микротактический маневр в свое «Руководство по вооруженному восстанию» (Instructions pour une prise d’armes)43. Для Бланки, баррикада и дыра (mouse-hole) были составными элементами, используемыми для защиты самоуправляющихся городских анклавов. Это достигалось за счет полной инверсии городского синтаксиса. Элементы циркуляции, – брусчатка и конные экипажи – стали элементами стазиса (баррикады), в то время как существующие элементы стазиса, – стены – стали путями. Бой в городе, и за город, в его интерпретации отождествлялись [между собой]. Город перестал быть просто местом [ведения] войны, он стал ее средством и самим ее устройством.
Тем не менее, несмотря на исторические сходства, современный [метод] роения полагается не только на способность передвигаться сквозь стены, но и на технологические возможности независящих друг от друга подразделений по ориентации, перемещению и координации действий в глубине города с другими подразделениями. Чтобы выполнять такие маневры, каждое подразделение должно понимать свое положение в городской географии, свое положение относительно других подразделений и «врагов» в пределах своего оперативного пространства, а также свое положение по отношению к логике маневра в целом. Израильский солдат, у которого я брал интервью, описал начало подобного сражения следующим образом:
«Мы никогда не покидали зданий и двигались вперед только между домами. <…> Требовалось несколько часов, чтобы пройти через квартал из четырех домов. <…> Мы все – вся наша бригада – находились в домах палестинцев, на улицах никого не было. <…> В течении всего сражения мы почти не рисковали выходить. <…> Любой, кто был на улице без прикрытия, был застрелен. <…> Наши спальные стоянки и штабы находились в [специально] высеченных в этих зданиях местах»44.
Несомненно, с точки зрения военных городская война – это наиболее постмодернистская форма ведения войны. Вера в логически структурированный и линейный план сражения теряется перед лицом сложности и неоднозначности городской реальности.
Будучи в возрасте около 60-ти лет, его лысина и некоторые физические сходства стали поводом для некоторых чтобы прозвать Навеха “Фуко на стероидах”.
Фото: Надав Харель (Nadav Harel).
«Становится невозможным, – как позже указал тот же солдат, – разрабатывать сценарии сражений или линейные планы действий». Гражданские лица становятся комбатантами, а комбатанты снова становятся гражданскими лицами. Идентичность можно изменить так же быстро, как и пол: превращение женщин в воюющих мужчин может происходить со скоростью, необходимой «арабоизированному» израильскому солдату под прикрытием или палестинскому бойцу в камуфляже чтобы вытащить автомат из-под хиджаба. Палестинскому бойцу, оказавшемуся в перекрестье такой битвы, кажется, что израильтяне «находятся повсюду: позади, по бокам, и справа, и слева. Как можно воевать в таких условиях?»45. Поскольку палестинские партизаны иногда маневрировали в схожей [с тактикой роения] манере, используя заранее подготовленные проходы, большинство боевых действий происходило в частных домах. Некоторые здания словно становились слоеными пирогами, в которых израильские солдаты были как над, так и под тем этажом, на котором палестинцы оказывались в ловушке.
Во время нашего интервью Навех объяснил, как критическая теория стала ключевой для его [метода] преподавания и обучения:
«Мы используем критическую теорию в первую очередь для того, чтобы критиковать саму военную институцию, – ее фиксированные и тяжеловесные концептуальные основы. <…> Теория важна для нас, чтобы сформулировать то [имеющееся] расхождение между существующей парадигмой и тем, куда мы хотим двигаться. <…> Без теории мы не смогли бы разобраться в различных событиях, которые происходят вокруг нас и которые иначе казались бы несвязанными. <…> Мы создали наш институт, потому что верили в образование и нуждались в академии для генерирования идей. <…> В настоящее время, наш институт оказывает огромное влияние на военных. <…> [Он] стал подрывным узлом внутри армии. Обучив нескольких высокопоставленных офицеров, мы наполнили систему [израильской армии] подрывными агентами… которые задают вопросы. <…> Некоторые из высшего руководства не стесняются разговаривать о Делезе или Чуми46»24.
Я задал ему вопрос, почему Чуми?
«Идея разъединения, воплощенная в книге Чуми «Архитектура и разъединение» (Architecture and Disjunction), стала для нас подходящей. <…> У Чуми был другой подход к эпистемологии; он хотел порвать с одноперспективным знанием и централизованным мышлением. Он видел мир через [призму] множества различных социальных практик, с постоянно меняющейся точки зрения… [Чуми] создал новую грамматику; он сформировал идеи, которые компонуют наше мышление»47.
Я снова спросил, почему Чуми? Почему не Деррида и [его] деконструкция? «Наши генералы – это архитекторы. <…> Чуми концептуализировал связь между действием, пространством и его репрезентацией. Его «Манхэттенские стенограммы» (Manhattan Transcripts) дали нам инструменты для составления оперативных планов иным способом, нежели чем простое рисование линий на картах. Чуми снабдил [нас] полезными стратегиями для планирования операций. Деррида, возможно, чуть слишком непрозрачен для нашего кагала. У нас больше общего с архитекторами; мы объединяем теорию и практику. Мы можем читать, но мы также знаем, как строить и разрушать, а иногда и убивать»24.
В дополнение к этим теоретическим позициям, Навех ссылается на такие канонические элементы урбанистической теории, как ситуационистские практики дрейфа (dérive; метод перемещения по городу, основанный на том, что они называют психогеографией) и присвоение (détournement; адаптация заброшенных зданий для целей, отличных от тех, для которых они были изначально предназначены). Эти идеи были представлены Ги Дебором и другими членами Ситуационистского Интернационала конечно же как часть общей стратегии, направленной на то, чтобы бросить вызов выстроенной иерархии капиталистического города, и чтобы разрушить различия между частным и общественным, внутренним и наружным48, пользой и функцией, заменив частное пространство «безграничной» общественной поверхностью. Отсылки на тексты Жоржа Батая, либо прямые, либо цитируемые в трудах Чуми, также говорят о желании атаковать архитектуру. Собственный призыв к оружию [у] Батая был призван разрушить жесткий рационализм послевоенного порядка, вырваться из «архитектурной смирительной рубашки» и освободить подавленные человеческие желания.
Для Батая, Чуми и ситуационистов репрессивная власть города подрывается новыми стратегиями передвижения по нему и поперек него. В послевоенный период, когда широко зарождались левые теоретические идеи, о которых я здесь упоминал, было мало уверенности в способности суверенных государственных структур защищать или развивать демократию. «Микрополитика» того времени во многих отношениях представляла собой попытку создать ментального и аффективного бойца-партизана на интимных уровнях тела, сексуальности и интерсубъективности; создать индивида, в котором личное бы стало подрывающим политическое. И, как таковая, эта микрополитика предлагала стратегию для ухода из формального государственного аппарата в частную сферу, которая затем должна была распространиться вовне. В то время как такие теории были задуманы для того, чтобы нарушить установленный «буржуазный порядок» города, в котором архитектурный элемент в виде [той же] стены проецировался как цельный и неподвижный, как воплощение социальной и политической репрессии, в руках же израильской армии эта тактика, вдохновленная теми мыслителями, проецируется как принцип (basis) для нападения на «вражеской» город.
Фото: Нир Кафри (Nir Kafri), 2003 год.
Говоря недвусмысленно, гуманитарное образование, которое часто считается самым мощным оружием против империализма, применяется как мощное оружие для империализма. Использование [гуманитарной] теории военными, конечно, не является чем-то новым, – длинная нить тянется от Марка Аврелия до Паттона. Фигура солдата-философа также является клише израильской военной истории. В 1960‑х годах, когда академическое образование стало стандартным компонентом военной карьеры, многие высокопоставленные офицеры, например, вернувшиеся с учебы в Соединенных Штатах, обращались к [философскому наследию] Спинозы для описания боевого пространства (особенно применительно к оккупации 1967 года), отсылая к его концепции «протяженности». Я считаю, что вместо того, чтобы возлагать вину на теорию, продуктивнее будет сосредоточиться на признании и попытке понять современные [способы] применения определенных направлений левой критической теории, которые используются не для подрыва власти (для чего они изначально предназначались), а для того чтобы проецировать ее.
В этом смысле, оставляя на время в стороне оперативный аспект теории, основанной на практике, важно понять, каким образом использование военными теоретического языка отражается на них самих как на институте. Армия Обороны Израиля процветает благодаря своему имиджу (по крайней мере в Израиле и Соединенных Штатах) этичной «армии граждан» (citizen army). Хотя этот имидж ослаб с начала 1980‑х годов, АОИ по-прежнему стремится создать образ более цивилизованной военной силы, отличной от арабских вооруженных сил и палестинских партизан, которым она противостоит. В этом контексте, передовая теория функционирует для укрепления «просвещенной» сущности АОИ (это, конечно, парадоксально, учитывая то, что многие критические теории занимают анти-просвещенческую позицию). Если израильская армия читает теорию, то что читают ее враги? Коран?49
Когда я спросил Навеха об идеологических принципах теорий, которые он использует, он сказал следующее:
«Мы должны различать очарование, и даже некоторые ценности, марксистской идеологии от того, что можно извлечь из нее для военного применения. Теории не только устремлены к утопическому социально-политическому идеалу, с которым мы можем соглашаться, а можем и не соглашаться, но они также основаны на методологии, желающей разрушить и ниспровергнуть существующий политический, социальный, культурный или военный порядок. Разрушительный потенциал теории [в другом месте Навех использует термин нигилистический] – это тот аспект теории, который нам нравится и который мы используем. <…> Такая теория не связана узами брака со своими социалистическими идеалами»24.
Связана она узами брака с этикой или нет, но, когда Навех использует термины разрушительный и нигилистический, чтобы объяснить свое использование теории, на кон поставлено и кое-что еще. Теория функционирует здесь не только, и, вероятно, даже не в первую очередь, как инструмент в борьбе за власть против палестинцев, но и как инструмент властных отношений в рамках институциональной логики самих вооруженных сил. Поскольку критическая теория используется для того, чтобы бросить вызов существующему военному мышлению, она становится для военных (как и для академии) средством преобразования института [армии] и его практик. И когда эта теория костенеет до [степени] доксы, она может [начать] так же хорошо функционировать и для сохранения институциональных иерархий.
Военные операции будущего, в условиях городской местности, будут все больше связаны с использованием технологий, разработанных с целью «расстенивания стены» (“un-walling of the wall”), заимствуя этот термин у Гордона Матта-Кларка (Gordon Matta-Clark)50. В дополнение к военной тактике, предполагающей физическое разрушение стен и прохождение сквозь них были разработаны новые методы, позволяющие солдатам не только видеть, но и ранить и убивать сквозь стены. Израильская компания Camero разработала портативное устройство визуализации, сочетающее тепловизионное изображение со сверхширокополосным радаром, который, как и ультразвуковое изображение, способен отображать трехмерные изображения биологических объектов, скрывающихся за стенами или другими барьерами51. Человеческие тела появляются на экране в виде нечетких источников тепла, плавающих (как зародыши) в абстрактной прозрачной среде, в которой все твердое, – стены, мебель, предметы – растаяло.
С другой стороны, оружие, использующее стандартный патрон НАТО калибра 5,56 мм, доукомплектовывается [в войсках] оружием с патроном калибра 7,62 мм, который способен пробивать кирпич, дерево и саман [необожженный кирпич] без значительного отклонения и деформации пули. Эти методы и технологии окажут радикальный эффект на отношение военных практик к архитектуре и застроенной среде в целом. Будущие
разработки в этом направлении могут обладать способностью сделать прозрачным не только застроенное пространство, но и саму жизнь, способностью заставлять твердую архитектуру действенно исчезать. Инструменты «буквальных прозрачностей» (“literal transparencies”) являются основными компонентами военной фантазии о призрачном мире безграничной текучести, в котором пространство города становится проходимым словно океан. Стремясь увидеть то, что скрыто за стенами, а также передвигаться и перемещать боеприпасы через них, военные стремятся поднять современные технологии (используя для обоснования (почти современные) теории) до уровня метафизики, выходя за пределы «здесь и сейчас» физической реальности, эффективно коллапсируя время и пространство.
Плодами этой фантазии являются новые инженерные технологии, стремящиеся к достижению «контролируемого» разрушения. Учитывая международный резонанс, последовавший за разгромом лагеря беженцев в Дженине в апреле 2002 года, Армия Обороны Израиля поняла, что ей необходимо подтолкнуть свой инженерный корпус к совершенствованию своего «искусства разрушения», которое, по всей видимости, вышло из-под контроля. На военной конференции, проходившей в Тель-Авиве, израильский офицер инженерных войск пояснил своей международной аудитории, что, благодаря изучению архитектуры и строительных технологий, в настоящее время «военные могут убрать один этаж в здании, не разрушая его полностью [дословно – прим. авт.], или убрать одно здание, стоящее в ряду зданий, без ущерба для остальных [из них]»52. Каким бы преувеличенным ни было это утверждение, оно свидетельствует о новом акценте на «хирургическом» удалении строительных элементов, – по сути, это [было] ответом инженера на логику «умных вооружений» (таких, которые используются для осуществления израильской политики «таргетированных убийств»).
Последнее парадоксальным образом привело к увеличению числа жертв среди гражданского населения просто потому, что иллюзия точности дает военно-политическим структурам необходимое оправдание для применения взрывчатых веществ в гражданских районах, в которых они [на самом деле] не могут быть использованы без угрозы ранения или убийства гражданских лиц. Например, в Газе, во время интифады аль-Аксы, на каждую таргетированную цель приходилось две смерти гражданских лиц, – такое соотношение случайных жертв среди гражданского населения выше, чем во многих войнах, в которых применялись исключительно «тупые» (dumb) конвенциональные вооружения53.
Фото: Нир Кафри (Nir Kafri), 2003 год.
Воображаемые преимущества «умного разрушения» и попытки осуществить «сложное» (“sophisticated”) роение в итоге приносят больше разрушений в долгосрочной перспективе, чем когда-либо приносили «традиционные» стратегии, потому что эти, все более смертоносные, методы в сочетании с крайне эйфорической и манипулятивной теоретической риторикой, используемой для их популяризации и распространения, побудили лиц, принимающих решения, санкционировать их частое применение. Здесь становится очевидным другое использование «теории», – в качестве предельно «умного оружия». Очарованное использование военными теоретического и технологического дискурса направлено на то, чтобы изобразить войну как отдаленную, незаметную, легкую, быструю, интеллектуальную, захватывающую и даже экономную (с их собственной точки зрения). Отсюда следует, что насилие можно спроецировать как нечто терпимое, а общественность поощрять к его поддержке. В итоге, разработка и применение новых военных технологий способствуют распространению фикции, проецируемой в публичное пространство, о том, что военное решение вообще-то возможно, – [даже] в ситуациях, когда это явно не так. Как уже продемонстрировали бесчисленные примеры, не в последнюю очередь атаки на Балату и Касбу в Наблусе, реалии городской войны гораздо более грязные и кровавые, нежели чем то, что военные хотели бы нам внушить.
Итак, можем ли мы считать использование делезианской теории обычной пропагандой? Я думаю, было бы слишком легко отмахнуться [от этой проблемы] таким подходом. Хоть вам и не нужен Делез, чтобы атаковать город Наблус, теория помогла военным реорганизоваться, предоставив новый язык, на котором можно говорить между собой и с остальными. В качестве «умного оружия», теория выполняет как практическую, так и дискурсивную функции для переопределения [характера] городской войны. Практическая или тактическая функция, та степень, с которой теория Делеза влияет на военную тактику и маневры, поднимает вопросы о связи между теорией и практикой.
Теория, очевидно, обладает способностью стимулировать новые [способы] восприятия, но она также может помочь объяснить, развить или даже обосновать идеи, которые возникли независимо в разных областях знаний и на совершенно разных этических основаниях. В дискурсивных терминах, война, если это не тотальная война на уничтожение, представляет собой форму дискурса между врагами54. Каждое боевое действие предназначено для того, чтобы сообщить что-то врагу, продемонстрировать, пригрозить, подать сигнал. Разговоры о роении, таргетированных убийствах и умном разрушении могут, таким образом, помочь военным донести до своих врагов, что они способны произвести гораздо бóльшие разрушения. В этом отношении можно сказать, что роевая операция представляет собой предупреждение [врагу] о том, что «в следующий раз мы действительно можем избежать многих потерь среди своих», проявив большую жестокость, как это было в Дженине [в 1938‑м году]55.
Из этого следует, что рейды можно рассматривать как «меньшее зло», как более умеренную альтернативу сокрушительному потенциалу, которым военные фактически обладают и который выпустят на волю, если враг превысит «приемлемый» уровень насилия или нарушит некоторое негласное соглашение. С точки зрения военной операционной теории, существенно важно никогда не использовать вовсю свою способность разрушать, но скорее удерживать ее как потенциал для эскалации уровня жестокости. В ином случае, угрозы становятся бессмысленными.
Когда военные обсуждают теорию между собой, кажется, что речь идет об изменении их организационной структуры и иерархии. Когда же теория используется в коммуникации с общественностью, – в лекциях, передачах и публикациях – то кажется, что речь идет о создании образа цивилизованных и опытных военных. А когда военные «разговаривают» (так, как это делают все военные) с врагом, теория может быть понята как особенно устрашающее оружие, оружие «шока и трепета», сообщающее [врагу]: «Ты никогда даже не поймешь того, что тебя убивает».
Словами архитектурного пространства, или, по крайней мере, его существительными, по-видимому, являются комнаты, – категориями, которые синтетически или синкатегорически связаны и которые артикулируются различными пространственными глаголами и наречиями, – например, коридорами, дверными проемами и лестничными клетками, модифицированными, в свою очередь, прилагательными в виде краски и мебели, украшений и орнаментов. <…> Эти «предложения» прочитываются читателями, чьими телами заполняются разнообразные пазы переключателей.
Фредрик Джеймсон56.
В исторической осадной войне, прорыв внешней стены города сигнализирует о разрушении его суверенитета. Соответственно, «искусство» осадной войны было связано с геометрией периметра городских стен и разработкой столь же сложных технологий для их прорыва. Современное осмысление городских боевых операций все больше связано с методами преодоления ограничений, воплощенных внутренней, домашней стеной (domestic wall). В этом отношении, возможно, было бы полезно подумать о городских (домашних) стенах так, как можно было бы подумать о (гражданской) городской стене, – действующей границе закона и самом условии демократической городской жизни.
По мнению Ханны Арендт, политическое пространство греческого города было гарантировано, довольно буквально, этими двумя видами стен (или стенообразными законами): стеной, окружающей город, которая определяла зону политического, и стенами, отделяющими частное пространство от общественной среды, обеспечивая автономию сферы домашнего. «Одна укрывала и ограждала политическую жизнь, в то время как другая уберегала и защищала биологический ход жизни [той или иной] семьи»57. Для Арендт, расцвет общества (society) соответствует расцвету ойкии58, или домашнего хозяйства:
«Даже Платон, чьи политические планы предусматривали отмену частной собственности и расширение общественной сферы до степени полного уничтожения частной жизни, по-прежнему с большим почтением отзывается о Зевсе Геркее59, защитнике границ [дома], и называет ὅροι (хорои), границы между одним владением и другим, божественными, не видя [в этом] никакого противоречия»60.
Без тех стен, продолжает она, «здесь могла бы быть агломерация домов, поселок (ἄστῠ; асти), но не город, [не] политическое сообщество»61. Различие между городом, как политической средой, и поселком основано на концептуальной прочности элементов, которые охраняют как общественные, так и частные пространства. Для Джорджо Агамбена, который следует по стопам Арендт, антитезой города является не поселок, а лагерь, – в нашем случае, лагерь беженцев. Для Агамбена, в «лагере, город и дом стали неразличимы»62 до такой степени, что области частной жизни (сферой влияния [для] которой является дом) и общественной жизни (в смысле политического субъекта, сферой активности которого является публичная сфера полиса) оказались обе размыты.
Разрушение стен (будь то физических или концептуальных) еще больше размывает эти границы [между частным и общественным], и непосредственно обнажает частную сферу жизни перед политической властью63.
В результате, в рамках юридически-урбанистического взаимодействия, которое конституирует город, на карту поставлены две взаимосвязанные политические концепции: суверенность и демократия. Мы можем понимать первое как «стену» (или границу, в случае государства), предназначенную для защиты последнего (определяемого не только как приватный интерьер дома, но также, со времен Реформации, как свободу совести), и, таким образом, «стена», в свою очередь, очевидно зависима от защиты частной сферы64. Таким образом, суверенность воплощена в идее городской стены (или границы), определяющей и защищающей суверенные границы государства (и города), в то время как демократия воплощена в [идее] защиты домашних стен, которые определяют и отделяют частные жилища. Разрушение домашней стены как физической, визуальной и концептуальной границы может сигнализировать об одном из самых радикальных представлений об «исключительном положении». В этом [израильском] законе [упомянутом ранее в тексте] уничтожение статуса неприкосновенности частной жизни стало одним из основных инструментов.
Из этого следует то, что военная практика хождения сквозь стены связывает физические свойства конструкции с синтаксисом архитектурных и социальных порядков. Новые технологии, разработанные для того, чтобы позволить солдатам видеть живую силу сквозь стены и дать им возможность проходить (и стрелять из оружия) сквозь них, затрагивают не только материальность стены, но и саму ее сущность. Таким образом, действия, операционные средства которых приводят к «расстениванию стены» (“un-walling the wall”), дестабилизируют не только правовой и социальный порядок, но и саму демократию. Поскольку стена больше не является ни физически, ни концептуально священной, ни юридически непроницаемой, созданный ею функциональный пространственный синтаксис разделения между внутренним и внешним, частным и общественным рушится65. Само устройство города основано на фантазии, в которой стена видится [чем-то] стабильным, прочным и неподвижным. В самом деле, история архитектуры склонна рассматривать стены как некую константу или основу, как нередуцируемую данность архитектуры, – иначе [чем это делают военные]. Почти палиндромная лингвистическая структура «law/wall» (закон/стена) связывает эти две структуры в такую взаимозависимость, в которой архитектурная и правовая материи буквально отождествляются. Расстенивание стены неизбежно приводит к раззакониванию закона66.
Например, во время боя в Дженине [в апреле 2002 г.] был разрушен весь центр поселения, но, парадоксально, границы между домами сохранились и были восстановлены практически в точности там же, где они были изначально. Устройство города, – расположение концептуальных границ, разделяющих город на ряд отдельных «плавающих» объемов – сохранилось, даже несмотря на то, что поселение было разрушено. С другой стороны, в Наблусе и лагере беженцев в Балате дома остались нетронутыми, но границы оказались размыты и стерты.
Кадры из видео предоставлены автором.
Когда Кохави утверждает, что «пространство – это всего лишь интерпретация», и что [предложенная] им [тактика] движения поперек и через архитектурную ткань города переосмысливает архитектурные элементы (стены, окна и двери) и, следовательно, город как таковой, он использует теоретический язык, чтобы предположить, что можно «выиграть» в городском сражении не путем разрушения города, а путем его «реорганизации». Если стена – это только обозначение «стены», то расстенивание стены также становится формой перезаписи (rewriting), – постоянного процесса стирания (undoing), подпитываемого теорией. Может ли перезапись быть равносильна убийству? Если движение сквозь стены становится методом «переинтерпретации пространства», а сущность города является «относительной» по отношению к этой форме интерпретации, то может ли «переинтерпретация» убивать? Если «да», то «обратная геометрия», которая выворачивает город «наизнанку», перетасовывая его частные и общественные пространства [между собой], несет в себе такие последствия городских операций, которые выходят за рамки физического и социального разрушения, и которые заставляют нас задуматься о «концептуальном разрушении», которое они приносят.
Примечания
- Брандмауэр – сплошная, глухая стена по краям здания, примыкающая к соседнему зданию, изначально задуманная для препятствования распространению пожара. Простенок – сплошная часть стены между окнами и/или дверьми. ↵
- Фактически, будучи использованными по своему изначальному предназначению, эти отверстия, пробитые в стенах, становятся частью городского синтаксиса и [впоследствии] не используются повторно для военных целей. ↵
- Марвин, Саймон (Simon Marvin) «Military Urban Research Programmes: Normalizing the Remote Control of Cities». Печатная статья, представленная для конференции «Города как стратегические места: милитаризация, анти-глобализация и боевые действия» (Cities as Strategic Sites: Militarization, Anti-Globalization & Warfare), в «Центре устойчивых городских и региональных перспектив» (Centre for Sustainable Urban and Regional Futures), в ноябре 2002 года, в Манчестере. Широкое распространение подобных учреждений может быть отчасти результатом сокращения присутствия военных в университетской среде со времен войны во Вьетнаме. ↵
- Автор в этом месте использует фразу «and thus not at all», что дословно значит «и, следовательно, совсем не», по всей видимости подразумевая некорректность прямого перенесения философских и др. идей на практику – прим. пер. ↵
- Кохави был командующим операцией [автор имеет в виду операцию, проведенную с 15 августа по 12 сентября 2005 г. – прим. пер.] АОИ по эвакуации поселений в Секторе Газа. ↵
- Интервью корреспонденту Чену Котес-Бару (Chen Kotes-Bar), «С Ним в главной роли» (“Starring Him” – на ивр. “Bekikhuvo”), газета «Ма’арив», 22 апреля, 2005 г. (на иврите). ↵
- Интервью автора с Авивом Кохави, 24 сентября 2004 г., на военной базе близ Тель-Авива. Переведено с иврита самим автором, видеозапись интервью осуществили Надав Харель (Nadav Harel) и Зохар Каниэль (Zohar Kaniel). ↵
- В этом сражении силы израильской армии убили почти 80 палестинских боевиков-партизан. Военные теперь утверждают, что, если бы политический истеблишмент позволил военным продолжить эту операцию, войска Кохави убили бы сотни людей, но давление, возникшее по результатам боя в Дженине [в апреле 2002 г.], остановило операцию. [Из] телефонного интервью Эйяла Вайцмана с Шимоном Навехом, 7 марта 2006 г. В этом контексте Навех позже сказал, что «военные мыслят как преступники. Они входят в район и начинают убивать боевиков одного за другим». ↵
- Кохави привлек внимание средств массовой информации, когда главный юрисконсульт израильской армии рекомендовал ему не совершать запланированную поездку в британскую военную академию из-за опасений, что он может быть привлечен к ответственности за «военные преступления» в Великобритании. См. более раннее заявление о причастности Кохави к военным преступлениям в [статье] Нива Гордона (Neve Gordon): «Авив Кохави, как Ты стал Военным преступником?» (“Aviv Kochavi, How Did You Become a War Criminal?”) – https://www.counterpunch.org/2002/04/08/how-did-you-become-a-war-criminal/ (8 апреля 2002 года). ↵
- Цитируется в докладе Шимона Навеха «Между рифленым и гладким: городские анклавы и фрактальные маневры» (“Between the Striated and the Smooth: Urban Enclaves and Fractal Maneuvers”). Доклад был представлен на конференции, организованной мной, Ансельмом Франке (Anselm Franke) и Томасом Кинаном (Thomas Keenan), «Архипелаг исключения» (”An Archipelago of Exception”), Центр современной культуры (Centre for Contemporary Culture), Барселона, 11 ноября 2005 г. ↵
- Там же, см. сноску выше. ↵
- По меньшей мере 80 палестинцев были убиты в Наблусе, большинство из которых были гражданскими лицами, в период с 29 марта по 22 апреля 2002 года. Четыре израильских солдата были убиты [далее автор дает неверную ссылку, здесь верная] – https://www.amnesty.org/en/documents/mde15/143/2002/en/. (отчет от 4 ноября 2002, стр. 44). ↵
- На самом деле идея маневра приписывается командиру взвода и сержанту из одного из подразделений, оба родом из одного кибуца. См. Навех, «Между рифленым и гладким» (сноска 9). ↵
- В ходе осмотра, Нурхан Абуджиди обнаружила, что у 19,6% зданий, через которые были проложены пути, было только одно отверстие, у 16,5% — два, у 13,4% — три, у 4,1% — четыре, у 2,1% — пять и у 1,0% (два здания) было восемь. См. Абуджиди, Нурхан (Nurhan Abujidi) «Вынужденные забыть: Культурная идентичность и коллективная Память / Урбицид. Пример палестинских территорий во время израильских вторжений в исторический центр Наблуса в 2002–2005 гг.» (“Forced To Forget: Cultural Identity & Collective Memory / Urbicide. The Case of the Palestinian Territories, During Israeli Invasions to Nablus Historic Center 2002–2005”). ↵
- Автор имеет в виду карательную акцию, проведенную 25 августа 1938 года войсками британского мандата в Палестине, во время Арабского восстания 1936–39 гг. Тогда, после приказа местному населению покинуть территорию, около четверти построек в городе Дженин были взорваны в отместку за убийство днем ранее помощника британского окружного комиссара в его кабинете, располагавшемся в этом городе. ↵
- Сигал, Сан (Sune Segal) «Что сокрыто: отрывки из вторжения» (“What Lies Beneath: Excerpts from an Invasion”), “Palestine Monitor”, ноябрь 2002 года; www.palestinemonitor.org/eyewitness/Westbank/what_lies_beneath_by_sune_segal.htm (9 июня, 2005 – ссылка ныне неактивна). См. так же текст Абуджиди «Вынужденные забыть…», сноска 13. ↵
- Там же ↵
- Кристофер Вольфганг Александер (Christopher Wolfgang Alexander, 1936–2022) — архитектор и дизайнер, создатель более 200 архитектурных проектов в Калифорнии, Японии, Мексике и в других частях мира. Создал и внедрял на практике (в сотрудничестве с Сарой Исикава и Мюреем Сильверштейном) «язык шаблонов» (pattern language) в архитектуре. В 1958 переехал из Англии в США, жил и преподавал в Беркли, Калифорния с 1963. ↵
- Шимон Навех, в дискуссии после доклада «Заметки Клаузевица: фрактальный маневр – краткая история будущих войн в городских условиях» (“Dicta Clausewitz: Fractal Manoeuvre: A Brief History of Future Warfare in Urban Environments”), представленного вместе с «Чрезвычайные положения: география прав человека» (“States Of Emergency: The Geography of Human Rights”), на дискуссии, организованной мной и Ансельмом Франке в рамках программы «Территории в реальном времени» (“Territories Live”), в галерее Б’цалель, Тель-Авив, 5 ноября 2004 года. ↵
- Навех, «Заметки Клаузевица…»; Ср. названия глав у Навеха с названиями глав у Жиля Делеза и Феликса Гваттари в «Тысяче плато», «Капитализме и шизофрении», «Различии и повторении» и других. ↵
- Из телефонного интервью автора с Шимоном Навехом, 14 октября 2005 года. ↵
- Военные машины, согласно Делезу и Гваттари, представляют собой полиморфные и диффузные организации, характеризующиеся способностью к метаморфозам. Они состоят из небольших групп, которые разделяются или сливаются друг с другом в зависимости от случая и обстоятельства. Делез и Гваттари понимали, что государство может добровольно превратиться в военную машину. Аналогичным образом, в их обсуждении «гладкого пространства» подразумевается, что эта концепция может привести к [определенному] доминированию. ↵
- См. также Навех, Шимон (Shimon Naveh) «Асимметричный конфликт: операционное размышление над гегемонистскими стратегиями» (“Asymmetric Conflict, An Operational Reflection on Hegemonic Strategies”), Тель-Авив: Eshed Group for Operational Knowledge, 2005. ↵
- Из интервью [автора] с Навехом, 14 октября 2005 года. ↵ ↵ ↵ ↵ ↵ ↵ ↵
- Перевод цитаты с англ. по Walter Benjamin, «Critique of Violence», in Reflections, trans. Edmund Jephcott (New York: Schocken Books and Random House, New York, 1989)», стр. 295–296. ↵
- На пресс-конференции, посвященной Хевронским соглашениям, бывший премьер-министр Биньямин Нетаньяху сказал: «Преследование по горячим следам – это второстепенный вопрос. Это конкретный пример общей проблемы, а общей проблемой является свобода действий Израиля по защите своих граждан, где бы они ни находились. И против любых угроз, исходящих откуда бы то ни было»;
www.mfa.gov.il (13 января 1997 года) [архив. записей по этой дате в источнике нет, но п. 2.1.2. в протоколе от 17 января 1997 по сущ. подтв. цитату – https://www.gov.il/en/Departments/General/protocol-concerning-the-redeployment-in-hebron]. ↵ - [1] См. сноску 25, стр. 295. ↵
- Некоторые западные исследователи придерживаются мнения, что изначальная идея «военно-технической революции» была разработана в 70–80х годах под руководством маршала советского союза Н.В. Огаркова. В частности, «Mowthorpe, Matthew «The Revolution in Military Affairs (RMA): The United States, Russian and Chinese Views». The Journal of Social, Political, and Economic Studies». 30: стр. 137–153.;
«Cohen, Elliot “A revolution in warfare”. A Foreign Affairs», март/апрель 1996; том 75, №2; стр. 37–54 – перевод с английского Натальи Шаталовой для журнала «Отечественные записки», номер 5. 2005 г. – https://strana-oz.ru/2005/5/voenno-tehnicheskaya-revolyuciya#s* [прим. пер.]. ↵ - Гринберг, Ханан (Hanan ((((((Greenberg))))))) «Ограниченный конфликт: вот как обманывать терроризм» (“The Limited Conflict: This Is How You Trick Terrorism”), [статья в газете «Едиот Ахаронот», 23 марта 2004 года, найти источник не удалось]. ↵
- См. Бонабо, Эрик (Eric Bonabeau), Дориго, Марко (Marco Dorigo) и Тераулаз, Гай (Guy Theraulaz) «Swarm Intelligence: From Natural to Artificial Systems» (Oxford: Oxford University Press, 1999).
См. так же Эдвардс, Шон (Sean J. A. Edwards), «Swarming on the Battlefield: Past, Present and Future» (Santa Monica: RAND, 2000).
См. так же Аркилла, Джон (John Arquilla) и Ронфельдт, Дэвид (David Ronfeldt), «Networks and Netwars: The Future of Terror; Crime, and Militancy» (Santa Monica: RAND, 2001). ↵ - Навех, Шимон «Между рифленым и гладким…» (“Between the Striated and the Smooth…”). ↵
- См. Бишоп, Райан (Ryan Bishop) «The Vertical Order Has Come to an End: The Insignia of the Military C3I and Urbanism in Global Networks», (London and New York: Routledge, 2004). ↵
- Из интервью [автора] с Кохави, сентябрь 2004 года. ↵
- Клаузевиц, К. О войне. – М.: Госвоениздат, 1934, Ч.1, Гл. 7 «Трение на войне». Доступно по: http://web.archive.org/web/20120609094826/http://militera.lib.ru/science/clausewitz/index.html.
Так же см. разъясн. статью: https://nvo.ng.ru/concepts/2018–08-31/1_1011_fog.html. ↵ - Деланда, М. Война в эпоху разумных машин / пер. с англ. Д. Кралечкин. — Екатеринбург ; Москва : Кабинетный ученый; Москва : Институт общегуманитарных исследований, 2014. — 338 с., стр. 134–136. ↵
- Там же, стр. 133. ↵
- Описание Мишелем Фуко [на самом деле Жилем Делезом – прим. пер.] теории как «коробки с инструментами» было первоначально разработано совместно с Делезом в дискуссии 1972 года.
См. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью / Пер. с франц. С. Ч. Офертаса под общей ред. В. П. Визгина и Б. М. Скуратова. — М.: Праксис, 2002. — 384 с., стр. 69. ↵ - См. «Arquilla and Ronfeldt, Networks and Netwars»
См. Также Навех, Шимон «В погоне за военным совершенством: Эволюция операционной теории» (“In Pursuit of Military Excellence: The Evolution of Operational Theory”) (Portland: Frank Cass, 1997)». ↵ - Уолтерс, Эрик (Eric M. Walters) «Stalingrad, 1942: With Will, Weapon, and a Watch» (New York: Ballantine Books, 2003), стр. 59, ↵
- Харт, Лиделл (B. H. Liddell Hart) «Strategy» (New York: Plum Books, 1991). ↵
- Ротбард, Шэрон (Sharon Rotbard) «White City, Black City» (Tel Aviv: Babel Press, 2005), стр. 178. ↵
- Бюжо, Тома (Thomas Bugeaud) «La Guerre des Rues et des Maisons» (Paris: J.-P. Rocher, 1997).
Рукопись была написана в 1849 году в поместье Бюжо в Дордони, после того как ему не удалось быстро подавить события [Революции] 1848 года. Ему не удалось найти издателя для книги, но он распространил небольшой тираж среди коллег. В тексте Бюжо предложил расширить парижские улицы и убрать угловые здания на стратегических перекрестках, чтобы обеспечить более широкое поле зрения. Эти и другие предложения были реализованы [Жоржем] Османом (Haussmann) несколько лет спустя.
См. так же Ротбард, Шэрон (Sharon Rotbard) «White City, Black City». ↵ - Бланки, Огюст (Auguste Blanqui), «Instructions pour une prise d’armes» (Paris: Société ency- clopédique française, 1972)»; [доступ на англ. по: https://www.marxists.org/reference/archive/blanqui/1866/instructions1.htm]. ↵
- Интервью Эйяла Вайцмана с Гилем Фишбейном (Gil Fishbein), Тель-Авив, 4 сентября 2002 года.
Фишбейн описывает первые этапы битвы за Дженин, а не за Наблус, однако ранние этапы этих двух сражений были довольно похожи, [вплоть] до момента, когда в Дженин были введены бульдозеры. ↵ - Перевод цитаты по Ягилу Хенкину (Yagil Henkin), «Лучший путь в Багдад» (“The Best Way Into Baghdad”), The New York Times, 3 апреля 2005 года, секция A, стр. 21. ↵
- Бернар Чуми (Bernard Tschumi; р. 1944) — архитектор, писатель, педагог, чьё имя часто ассоциируется с архитектурной идеологией деконструктивизма. ↵
- В настоящее время [на момент написания статьи, 2006‑й год] Навех работает над переводом на иврит книги Бернарда Чуми «Архитектура и дизъюнкция» (Кембридж, Массачусетс: MIT Press, 1997). ↵
- Палестинская женщина описала свой опыт [нахождения посреди] такого рода сражения следующим образом: «Идите внутрь, — приказал он на истеричном ломаном английском. Внутрь! Я уже внутри! Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что этот молодой солдат переосмыслил значение внутреннего как чего-то невидимого, по крайней мере для него. Мое пребывание «снаружи» изнутри «внутреннего» беспокоило его. Он не только вводит для меня комендантский час, но и переосмысливает то, что снаружи, и то, что внутри, в сфере моего личного [пространства]». Цитата из Сана Сигала (Sune Segal), «Что сокрыто: Отрывки из вторжения» (“What Lies Beneath: Excerpts from an Invasion”). ↵
- Интересная в этом контексте история была напечатана на суперобложке первого ивритского издания книги Франца Фанона (Franz Fanon) «Проклятьем заклейменные» (“The Wretched of the Earth”), опубликованной издательством Babel Press в 2005 году. По-видимому, первый попавший в Израиль экземпляр этой книги (в оригинальном французском издании) был найден на теле мертвого солдата-партизана марксисткого Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), который в середине 1970 года прибыл из Иордании с этой книгой в кармане рубашки. [Книги] Фанона для солдат НФОП были эквивалентом Библии для американских солдат, частью базового комплекта. ↵
- Хэттон, Брайан (Brian Hatton) статья «Проблема наших стен» (“The Problem of Our Walls”), The Journal of Architecture 4 (Spring 1999), стр. 71. ↵
- Дар, Зури (Zuri Dar) и Хермони, Одед (Oded Hermoni), статья «Israeli Start-Up Develops Technology to See Through Walls», в газете «Гаарец», 1 июля 2004 года, [доступ на англ. по: https://www.haaretz.com/1.4746480.]
Там же, Бразилай, Амнон (Amnon Brazilay), статья «This Time They Do Not Prepare to the Last War», 17 апреля 2004 года [найти источник не удалось].
См. так же Голан, Амир (Amir Golan), статья «Компоненты способности вести боевые действия в городских районах» (“The Components of the Ability to Fight in Urban Areas”), [в проф. журнале израильской армии] «Ma’arachot», 384 (июль 2002 года), стр. 97. ↵ - Гринберг, Ханан (Hanan Greenberg) «Ограниченный конфликт: вот как обманывать терроризм» (“The Limited Conflict: This Is How You Trick Terrorism”), [статья в изр. газете «Едиот Ахронот», 23 марта 2004 года, найти источник не удалось]. ↵
- С сентября 2000 года до момента эвакуации, в Газе было убито 1719 палестинцев, две трети из которых были безоружны и не участвовали в какой-либо борьбе, а также 579 детей.
См. Хасс, Амира (Amira Hass), статья «Остальные 99.5 процентов» (“The Remaining 99.5 Percent”) в газете «Гаарец», 24 августа 2005 г., [доступ на англ. по: https://www.haaretz.com/1.4935686]. ↵ - В контексте обсуждения войны как коммуникации, логика удара и ответного удара означает, что войне внутренне присуща тенденция к эскалации до крайностей, к еще большему насилию [в стремлении] к предельному состоянию, которое фон Клаузевиц называет «абсолютной войной». ↵
- Это перекликается с отношением Навеха к американской операции в Фаллудже: «Отвратительная операция, они сравняли с землей весь город. <…> Если бы мы поступили точно так же, то избежали бы многих жертв среди своих». Из интервью [автора] с Навехом, 14 октября 2005 года. ↵
- Перевод с англ. по Джеймсону, Фредрику (Fredric Jameson), «Is Space Political?»; Rethinking Architecture: A Reader in Cultural Theory, ed. Neil Leach (London: Routledge, 1997), стр. 261. ↵
- Перевод с англ. по Арендт, Ханне (Hannah Arendt) «The Human Condition» (Chicago: University of Chicago Press, 1998), стр. 63–64. ↵
- Автор приводит слово «oikia» (ж.р., сущ.), являющийся производным от слова «oîkos». В правовой практике Аттической части Греции, первое обозначало конкретно дом в собственности гражданина, в то время как последнее – всю собственность (землю и все здания). ↵
- Зевс Геркей (Ζεύς Ἑρκεῖος) – бюст Зевса, помещавшийся в изгородь дома, выполняя функцию хранителя очага (Ἑρκεῖος). ↵
- Эта идея вырабатывается Платоном в его «Законах», кн. 8, фрагм. 843, доступ по: http://psylib.org.ua/books/plato01/30zak08.htm. ↵
- См. сноску 62, стр. 63–64. ↵
- Перевод с англ. по Агамбену, Джорджо (Giorgio Agamben) «Homo Sacer: Sovereign Power and Bare Life», trans. Daniel Heller-Roazen (Stanford: Stanford University Press, 1998), стр. 187. ↵
- См. сноску 67, стр. 4 и 9. ↵
- Поскольку стены функционируют не только как физические барьеры, но и как устройства, исключающие как визуальные, так и слуховые феномены, с 18 века, по словам историка архитектуры Робина Эванса (Robin Evans), они обеспечивают физическую инфраструктуру для создания приватности и современной субъективности. См. Эванс, Робин (Robin Evans) «The Rights of Retreat and the Rights of Exclusion», in «Translation from Drawing to Building and Other Essays» (London: Architectural Association, 1997). ↵
- Там же, стр. 38. ↵
- См. сноску 56, стр. 66–67. ↵