- Оригинал публикации: The Parting of the Ways: Political Agency between Rational Subjectivity and Phenomenal Selfhood
- Перевод: Олег Лунёв-Коробский
Расхождение путей: Политическая агентность между рациональной субъективностью и феноменальной самостью.
«Мы должны научиться отделять субъективность от самости и осознать, что если, как говорит Селларс, умозаключение это действие [act] — сухой остаток [distillation] субъективности разума — тогда сам разум обязывает к развенчанию [destitution] самости»
Рэй Брасье, «Взгляд из ниоткуда»
1. Введение: Два вида субъективности
Вышеприведённая цитата взята из статьи Рэя Брасье, в которой, он помимо того, что отстаивает важное представление из теории феноменального самосознания Томаса Метцингера — согласно которой не существует такой вещи как самость — он в то же время критикует Метцингера за то, что последнему не удалось провести различие между ним [феноменальным самосознанием] и тем, что Уилфрид Селларс вслед за Кантом и Гегелем назвал бы рациональным самосознанием — иными словами, что как бы то ни было, существует такая вещь как субъект. В сущности, Брасье принимает непреходящий вклад Метцингера за средство, которое, наконец, позволяет нам ясно провести различие между феноменальной самостью и рациональной субъективностью. Цель данной статьи — далее исследовать это различие, показав, как теорию феноменального сознания Метцингера можно встроить в селларсианскую в широком смысле теорию рационального сознания, а также некоторые последствия такого шага. Это становится возможным благодаря тому, что обе эти теории являются формами функционализма: они нацелены на создание описания конфигурации каузальной системы, которая являлась бы сознательной независимо от её материального субстрата. Это означает, что они обе применимы как к биологическим формам сознания, которые возникли в ходе эволюции на данной планете, так и к технологическим формам сознания, которые мы можем однажды сконструировать.
Расхождение между подходами Метцингера и Селларса следует из различия в том, как они расставляют акценты в отношении двух аспектов традиционного понимания субъективности: осведомлённости [awareness] и агентности. Метцингер предлагает функциональное описание сознания как формы обработки информации, дополняя его функциональным описанием самосознания, которое, изображая его [самосознание] в виде модификации этой разновидности обработки информации, превращает «самость» не иначе как в информационную дымку, вследствие чего субстанциональность самости испаряется под нашим теоретическим взглядом. Она испаряется в силу понимания того способа, которым система становится осведомлённой одновременно и о своём «мире», и о своей «самости» в выражениях того языка, которым она же их репрезентирует. Я продемонстрирую, что селларсианское функциональное описание сознания можно надстроить поверх этой концепции обработки информации, а вместе с тем и то, что сделать это — значит обрести понимание того, каким способом система становится агентом, способным брать на себя теоретические обязательства [commitments] касательно мира, в котором она находится, и практические обязательства касательно того, как она будет действовать в его пределах на языке своей ответственности за эти обязательства. Это позволят нам увидеть субъекта в качестве упрямого локуса ответственности, который отказывается подвергаться сублимации вместе с самостью. Он представляет собой форму нормативного всегда/только моего [mineness], которое, как будет показано, всё же имеет многосложные взаимоотношения с опытным всегда/только моим, последствия которых здесь могут быть обозначены лишь в общем виде.
2. Метцингер: Растворение самости
Прежде чем мы обратимся к теории Метцингера, необходимо поговорить о самом объяснении. Вполне возможно придерживаться позиции, согласно которой природа состоит из одной метафизической плоскости [plane], что в пределах этой плоскости существует лишь один режим [mode] индивидуации сущностей, и лишь одна форма каузации между этими сущностями, и в то же время признавать, что существует множество применимых ко всему этому форм объяснения. Онтологическая унивокальность [univocity] совместима с объяснительной эквивокальностью [equivocity]. О некаузальных формах объяснения сказать нам больше нечего. Характерный довод в пользу наших современных начинаний заключается в том, что мы описываем каузальные системы посредством применения к ним схем объяснения, которые обеспечивают выработку предсказаний о способах их [каузальных систем] поведения в ситуациях с различными возможными условиями. Эти схемы обеспечивают нас более или менее всеобщими [general] способами организации контрфактуальных рассуждений об этих возможностях, тем самым позволяя нам делать конкретные [specific] заключения о том, как они [каузальные системы] поведут себя в любых заданных обстоятельствах.
Функциональная схема позволяет нам делать предсказания посредством обращения с системой аналогично тому, как мы работаем с практическими рассуждениями. Это работает благодаря тому, что позволяет нам представлять части системы в качестве средств по отношению к целому как к итогу. Это позволяет нам описывать каузальную роль этих частей в терминах успеха [success] и провала [failure], и тем самым организовывать наше рассуждение о каузальных отношениях между ними на языке провала, последовательно прокатывающегося каскадом по всей системе. Объясняющая мощность функциональной схемы заключается в том, что она вводит возможность сбоя функционирования [malfunction]. Теория Метцингера позволяет нам различать три отдельные формы функциональных схем: бессознательные стремления [drives], сознательные системы и системы, которые сознают себя.
Бессознательные стремления — это каузальные системы, которые принимают различные входящие данные [inputs] и производят систематически коррелирующие между собой исходящие данные [outputs]. Схема стремлений позволяет нам понять систематическую корреляцию между этими входящими и исходящими данными, которые я буду называть чувствованием [sensation] и поведением, когда дело касается отдельного целевого состояния [goal state], которого придерживается система. В сущности, мы рассматриваем чувствование как информацию об окружающей среде, которая обрабатывается в ходе определения того, как достичь её поведенческой согласованности с целевым состоянием. Впрочем, совсем не обязательно наличие некоторой разновидности репрезентации целевого состояния, играющей роль внутри системы на данном этапе, равно как не обязательно, чтобы информация включала в себя внутреннее различение между системой и её окружением. Эти свойства возникают на уровне схемы сознания и самосознания соответственно. Важный момент заключается в том, что мы можем интерпретировать отдельную систему как включающую в себя множество стремлений без того, чтобы вместе с тем она объединяла эти стремления под эгидой единого итога. В таком случае, мы смотрим на каузальную роль различных стремлений как на совпадающие либо конфликтующие друг с другом в ходе производства всеобщего поведения, как на потенциально сообщающиеся друг с другом, но никогда как осуществляющие распределение приоритета между различными целевыми состояниями посредством некоторого рода объединяющей деятельности по обработке информации.
Именно переход к сознательной схеме обеспечивает нас репрезентативными элементами, необходимыми для того, чтобы объединить разрозненные стремления. Дело в том, что репрезентативная схема позволяет нам расширить функциональную схему посредством обеспечения нас возможностью вырабатывать предсказания через обращение с системой по аналогии с теоретическим рассуждением. Это работает благодаря тому, что позволяет нам рассматривать внутренние состояния системы как репрезентирующие внешние состояния окружающей среды. Это позволяет нам описывать каузальную роль этих состояний в терминах точности и неточности, и тем самым организовывать наше рассуждение относительно каузальных отношений между ними на языке того способа, которым они делают свой вклад в достижение успеха или провала [деятельности] функциональных элементов системы. Объясняющая мощность функциональной системы заключается в том, что она добавляет возможность неверной репрезентации [misrepresentation] в качестве причины сбоя функционирования.
Согласно Метцингеру, сознательная система — это система, которая обладает тем, что он называет Феноменальной Моделью Мира (ФММ) [Phenomenal World Model]. Это функциональная подсистема, которая соединяет информацию из собственных различных стремлений в единое хранилище, которое оказывается для них одновременно и повсеместно доступным. Эта общность связывает их вместе в единую систему обработки с чем-то наподобие общего информационного формата. Этот общий формат становится тем приобретением, которое нужно нам для того, чтобы интерпретировать модель в качестве артикулированной репрезентации окружающей среды как целого с дискретными частями, которые соответствуют вещам, находящимся в этой окружающей среде. Вот что служит подтверждением заявления Метцингера о том, что существует минимальный неврологический коррелят для каждой отдельной репрезентации, наличествующей внутри феноменального сознания. А также это то, что позволяет нам интерпретировать всю модель как репрезентацию настоящего в той мере, в какой все различные доли информационного потока должны быть встроены в единое окно обработки. Финальный элемент сознательной схемы — это то, что Метцингер называет транспарентностью [transparency], которая означает, что система должна быть функционально неспособной к репрезентации возможности глобальной неверной репрезентации. Некоторые из элементов модели могут стать до определённой степени неявными [opaque], так как включают в себя репрезентации своих собственных функциональных структур, и тем самым возможность сбоя их функционирования, но это никогда не должно распространяться на функциональную структуру модели как целого.
По сути дела, Метцингер считает, что сознательные системы обладают динамической симуляцией мира, которая длится во времени и которую они структурно неспособны распознать как симуляцию. Иногда он называет это состояние сновидением [dreaming] онлайн. Может возникнуть соблазн противопоставить это недавним работам в области воплощения когнитивной деятельности [embodied cognition], которые акцентируют масштабы несамодостаточности нашей репрезентации мира, но требуют укоренённости [embeddedness] в мире для того, чтобы функционировать как следует. Однако, настоящего противоречия здесь нет. Всё, что требуется для ФММ — это минимальное динамическое единство, элементы которого могут быть заурядными [threadbare] в отсутствие регулярных обновлений о состоянии окружающей среды. Именно это мы и наблюдаем в сновидениях оффлайн, где уровень детализации и консистентности наших репрезентацией минимален, даже если они транспарентны до такой степени, что мы зачастую не осведомлены об этом в тот или иной момент времени. Во многом мы используем окружающую нас среду в качестве хранилища информации о ней самой, к которому мы можем динамически получать доступ, взаимодействуя с ним различными способами. Посему процесс симуляции может быть расширен, даже если его динамическое единство локализовано в мозге.
Схема самосознания выходит за пределы унификации посредством введения внутри ФММ различия между самой системой и всеми прочими аспектами окружающей среды. Это образует следующую подсистему, которую Метцингер называет Феноменальной Моделью Самости (ФМС) [Phenomenal Self Model]. Функция этой подсистемы — переход от унитарной сенсорной обработки, которая обеспечивается ФММ, к унитарной поведенческой обработке, которой она достигает главным образом за счёт того, что предоставляет в распоряжение системы возможность репрезентации не только целевых состояний, которых она способна достичь, но также возможностей, которыми система располагает для их достижения. Метцингер очень явно прописывает, что могут встречаться ФМСы различной степени сложности, но он убеждён в том, что существуют три основных функциональных элемента человеческого самосознания: обладание [ownership] (воплощение [incorporation] элементов ФММ в конкретной ФМС), локализация [location] (восприятие [perspective] ФММ внутри конкретной ФМС) и агентность [agency] (распознавание [recognition] событий в данной ФМС в качестве поведения, осуществляемого ФММ) — каждый из которых можно отделить от двух остальных — и один более продвинутый функциональный элемент, характерный для более высоких состояний человеческого самосознания: интенциональная агентность [attentional agency] (контроль чувственной обработки и внешних данных).
Метцингер называет систему саморепрезентации Эго. Оно представляет собой информационное содержание ФМС в конкретный момент времени, в противовес функциональной роли, которую оно играет в любой момент времени. Человеческое Эго содержит различные формы информации о нас как [qua] о каузальных системах, варьирующих от более или менее внутренне присущих [innate] форм телесной информации о положении тела, взаимосвязанности и возможных действиях, до более или менее приобретённых [acquired] форм культурной информации о наших социальных взаимоотношениях, статусах и возможных взаимодействиях [negotiation]. Оно также включает в себя мнемоническую информацию, конвертирующую окно настоящего в темпоральный туннель, что достигается Эго возможностью вспоминать его личную историю и симулировать образы его возможного личного будущего. Это то, что Метцингер называет Туннелем Эго. Последний представляет собой интеграцию всех данных форм комплексной информации, которая превращает нашу саморепрезентацию из простой телесной карты [body map] в сложную личность [personality].
Аргумент Метцингера в пользу того, что самостей не существует, достаточно прост. Функциональное единство ФМС не постоянно: любой его аспект, включая всю модель целиком, может быть включён или выключен в любое время. Это означает, что любого рода постоянство самости между активациями должно располагаться в содержании ФМС, либо в индивидуальности [identity] Эго. Вслед за этим Метцингер просто указывает на то, что нет никакого критерия индивидуальности, применимого для индивидуации разных инстанций Эго, который соответствовал бы интуитивному самопониманию, которое они подразумевают. Поскольку ФМС является частью ФММ, последняя вполне может давать ложные репрезентации вещей точно так же, как это делает ФММ: она может ошибиться в адекватной репрезентации контуров тела, исторических эпизодов с её участием или своих способностей к действию. Однако, феноменальная длительность обладания [continuity of ownership], которую она генерирует, не способна давать ложные репрезентации, потому что никакого единства, независимого от её собственной функции объединения, которое можно было бы репрезентировать, строго говоря, не существует. Информационные грани [facets] личности, которые она отслеживает (телесные, культурные, мнемонические и т. д.) могут варьироваться независимо друг от друга, что делает любой критерий в пользу связывания их вместе в той или иной степени произвольным.
3. Селларс: Унификация субъекта
Далее я собираюсь максимально сжато описать тот способ, которым концепцию Метцингера можно расширить, дополнив её селларсианской рациональной схемой. Подлинное новшество рациональной схемы заключается во введении различия между двумя типами информационной единицы [unit]: пропозициональной (П) [sentenial] и непропозициональной (НП). В результате это даёт функциональное различие между четырьмя типами информационных процессов, основанное на том, как мы комбинируем в пары входящие и исходящие данные: восприятие [perception] (НП > П), действие [action] (П > НП), выведение [inference] (П > П) и освоение [coping] (НП > НП). Подробности, касающиеся рациональной схемы, являют собой нюансы соединения различных подсистем, способных выполнять эти различные виды обработки с целью формирования системы, функционирование которой более не является только лишь аналогичным рассуждению, но которая действительно представляет собой рассуждение. Я не буду вдаваться во все эти подробности, но вместо этого продемонстрирую то, как внутри этого функционального повествования [story] возникает вопрос об ответственности.
Позиция Селларса заключается в том, что о системе можно утверждать, что она рассуждает только тогда, когда она ведёт учёт отношений между предложениями, а нахождение в таком состоянии подразумевает, что эти синтаксические единицы играют очень специфическую функциональную роль внутри информационной экономики этой системы. Мы можем программировать компьютеры так, чтобы они обрабатывали пропозициональные входящие данные в пропозициональные исходящие данные, мы можем обучать попугаев производить пропозициональные исходящие данные (например, «это является красным») в ответ на непропозициональные входящие данные (например, восприятие органом чувств красного объекта) и мы можем обучать собак производить непропозициональные исходящие данные (например, принести палку) в ответ на пропозициональные входящие данные (например, «пёсик, принеси палку!»). Однако, рациональный агент, который способен улавливать значение [meaning], должен быть способен осуществлять все три операции, и он должен быть способен делать это таким образом, чтобы они адекватно сочетались друг с другом. Предложения — это пропозициональные единицы, которые способны играть все три роли в рамках одной и той же системы (состояние, которое доступно наблюдению [be observed]; состояние, которое выводимо из другого или которое применимо для выведения другого состояния [be inferred from or used to infer another]; и состояние, которое доступно осуществлению [be brought about]). Системе нет необходимости быть способной обрабатывать каждое предложение всеми тремя способами (Я не могу наблюдать, как «только что сквозь меня прошли несколько нейтрино», я (конкретно я) не могу вывести истинность того, что «континуум-гипотеза независима от теории множеств на языке системы аксиом Цермело—Френкеля» из аксиом Цермело—Франкеля, и я не могу достичь осуществления истинности того, что «Бетельгейзе стала сверхновой»), но она должна быть способна к обработке некоторого множества предложений всеми тремя способами, и к обработке некоторых переходов типа предложение-предложение для каждого из предложений. Семантическое содержание предложения — это его роль внутри этой функциональной экономики восприятия, действия и выведения, но именно присущая ему роль в выведении [inferential role] связывает всё это воедино посредством поддержания открытой возможности для того, чтобы любое из предложений могло быть включено в восприятие и действие. Именно способность к выведению [capacity for inference] трансформирует чувствование и поведение в восприятие и действие.
Ключевой аспект способности к выведению заключается в том, что она требует от своего носителя умения динамически отслеживать теоретические и практические убеждения, или надёжным образом вести учёт утверждений [claims], ответственность за подтверждение которых он несёт, а также целей, ответственность за достижение которых также лежит на носителе. Это включает в себя способность динамически обновлять убеждения [commitments] посредством проработки последствий уже существующих убеждений, а также их пересмотра на основании случаев несовместимости между этими последствиями и недавно обретёнными убеждениями. Я буду называть функциональную систему, которая это делает, Моделью Рационального Субъекта (МРС) [Rational Subject Model]. Эта подсистема в свою очередь требует от своего носителя способности динамически отслеживать более широкое пространство возможных позиций, чем множество тех, которые он в действительности занимает. Я буду называть функциональную подсистему, которая отвечает за это, Моделью Пространства Выведения (МПВ) [Inferential Space Model]. Две эти подсистемы функционально нераздельны, поскольку они являются двумя частями одного и того же динамического процесса, но существуют они в напряжении, поскольку МВП должна обладать способностью симулировать иные позиции субъекта. Функциональное различение МРС от этих симулируемых субъектов осуществляется за счёт того, что МПВ обладает характеристикой надёжности в том, что касается перевода убеждений модели в действия. Нечто, никоим образом не способное действовать на основании своих убеждений, никогда не сочли бы ответственным за что бы то ни было. Именно в этом смысле рациональная субъективность неотделима от агентности.
Я буду называть функциональный комплекс МРС и МПВ Ядром Системы Рассуждения (ЯСР) [Core Reasoning System]. В этой связи ключевым является тот факт, что ЯСР нет никакой необходимости быть самодостаточным в большей степени, чем это присуще ФММ. Ему требуется минимальное функциональное единство, но оно вполне способно эффективно хранить информацию в других внутренних подсистемах, включая ФММ Метцингера, и даже во внешних относительно него элементах окружающей среды, включая другие рациональные системы и более крупные социальные системы, которые из них складываются. Рациональной системе нет необходимости обладать статичным хранилищем предложений, которые она отслеживает и обновляет, до тех пор, пока она способна оперативно и динамически обращаться к убеждениям и выводимым отношениям между ними. Посему мы можем быть феноменальными сознаниями, которые осваивают [cope] окружающую среду с помощью эффективной переработки чувственных входящих данных в поведенческие исходящие данные, но которые, тем не менее, воспринимаются в качестве рациональных сознаний, воспринимающих и действующих в той мере, в какой мы в случае необходимости обладаем способностью направлять эту переработку через ЯСР. В этом заключается функциональная сущность идеи Канта о том, что рациональное сознание зависит от способности к рациональному самосознанию.
Далее возникает вопрос: до какой степени проблема Метцингера, справедливая для феноменальной самости, распространяется также и на рациональных субъектов? Несмотря на то, что совершенно точно существуют ограничения касательно того, что можно считать рациональным субъектом (например, этот стол не может быть рациональным субъектом, потому что он не способен отслеживать свои убеждения), эти ограничения всё же не составляют достаточного основания для индивидуации. Не существует естественного [natural] способа осуществлять форматирование непрерывностей [continuities] и изменений в убеждения, а способностей — в единых субъектов. Однако, не может быть никакого рода рационального сознания без самосознания, а это означает, что тот факт, что мы имеем некоторый способ индивидуации субъектов, представляет собой функциональное требование. Нам необходимо социально институционализировать критерии идентичности, даже если они в некоторой степени произвольны. Впрочем, наши критерии никогда не произвольны, потому что мы ограничены биологическими факторами, которые касаются того способа, которым люди функционально сконструированы таким образом, чтобы отслеживать собственные состояния. Это означает, что наша собственная индивидуация в качестве рациональных субъектов до некоторой степени зависит от наших механизмов генерации феноменальной самости. А это означает, что существует социально регулируемое функциональное отношение между ЯСР и ФММ. Домен этой социальной медиации — политическая реальность, внутри которой массивная сеть информационной обработки, которую составляет мозг и частью которой мы являемся, подразделяет себя на локусы полномочий [authority] и ответственности [responsibility] до того, как осуществляется распределение конкретных полномочий и зон ответственности между ними. Это делает природу политической агентности куда более многосложной, чем можно было бы ожидать на основании нашей феноменальной жизни.
4. Политика: Паноптикум агентности
Ключевой посыл идеи, представленной выше, заключается в том, что политика не просто включает в себя разделение форм ответственности между уже существующими субъектами, но также и саму индивидуацию тех субъектов, на которых они налагаются. Однако, это также демонстрирует тот факт, что эта индивидуация не работает без ограничения. Ничто нельзя счесть конкретным [particular] субъектом, если оно не обладает некоторой способностью к отслеживанию и действию на основании конкретных убеждений, за которые он тем самым несёт ответственность. Это базовая форма принципа, согласно которому обязан подразумевает способен [ought implies can]: невозможно обладать какой бы то ни было формой ответственности (или соответствующими правами), не обладая при этом способностью к распознаванию и действию на основании некоторых форм ответственности. Этот пункт подразумевает намного большее, но я ограничусь указанием на некоторые проблемы, которые возникают в результате очерченной здесь точки зрения:
Коллективная Агентность: Механизм независимости рациональной схемы подразумевает, что её можно применять рекурсивным образом, поэтому вполне возможно, чтобы рациональные агенты функционировали в качестве частей других рациональных агентов, работающих в более крупном масштабе. Это то, что Гегель назвал духом [spirit]. Отсюда возникают вопросы касательно того, как нам осуществлять индивидуацию [individuate] коллективных субъектов (например, как нам определять, что системы вроде корпораций или правительств ответственны за свои действия) и как конструировать эффективных коллективных агентов (например, как конструировать нечто вроде политической воли). Это также даёт пример того способа, которым рациональное сознание и феноменальное сознание отделяются друг от друга, как минимум в том отношении, что какое минимальное динамическое функциональное единство не приписывалось бы репрезентативным системам коллективного субъекта, всё, что можно назвать его «феноменальной внутренней жизнью», ничем не походит на нашу.
Наслаивающаяся Субъективность: Возможность того, что ЯСР способно выносить аспекты собственного функционирования вовне подразумевает, что эти вынесенные вовне аспекты потенциально могут быть общими для множества отдельных рациональных агентов. Чем тщательнее мы изучаем те когнитивные ресурсы, которые необходимы для наиболее требовательных к рассуждению задач, тем более кажется уместным тезис о том, что когнитивный аутсорсинг и когнитивное разделение труда играют важную роль в том способе, которым мы отслеживаем наши убеждения и выводимые отношения между ними. Это предполагает, что мы можем быть способны обнаружить и проанализировать функциональную структуру целого спектра социо-когнитивных систем, которые ещё не являются коллективными агентами, и что эти системы сыграли бы важную роль в предоставлении коллективных условий индивидуальной агентности.
Фрагментированная Субъективность: Это в свою очередь ведёт к возможности того, что в надёжном отслеживании и действовании могут случаться систематические сбои [breakdowns], затрагивающие смещение внешних контекстов (сетей ЯСР) и внутренних контекстов (элементов МРС). Надёжные диспозиции, которые являются конститутивными для агентности, могут фрагментироваться, и тем самым фрагментировать тех субъектов, с которыми они коррелируют. В какой мере возможно предотвратить фрагментацию, прежде чем это нарушит идентификацию заданной каузальной системы с заданным субъектом — это серьёзный вопрос, и он составляет часть более обширного вопроса, который касается критерия субъективной индивидуации. Эта фрагментация в той или иной мере способствует выявлению более проницательных объяснений для акрасии, или слабоволия как на индивидуальном, так и на коллективном уровне.
Системы Субъективации: Социально закреплённые нормы индивидуации субъектов не могут просто предписывать способ, которым существующие каузальные системы подразделяются на локусы ответственности, но должны также предписывать способы, которыми должны культивироваться новые каузальные системы, чтобы быть способными к такому подразделению. Обычно этот аспект рассматривается в качестве политической проблемы социализации, но он выходит за рамки проблемы производства и обучения новых поколений рациональных агентов на уровень систем, которые занимают место содержания и стабилизации надёжных диспозиций уже социализированных агентов. Это то, что Фуко назвал бы системами субъективации. Это расширяет уже предложенное поле исследований социо-когнитивных систем вплоть до включения в него внешних факторов, которые играют роль в поддержании минимального динамического единства самого ЯСР.