- Оригинал публикации: Ritual Intoxication Toward the Universal Field : Pleromaticatalyst
- Перевод: Олег Лунёв-Коробский
//песнь пустого пространства — Ализа Шварц, Sunn O))) — аннотация на вкладыше к альбому Kannon// Изучение традиции ритуального опьянения [intoxication], которая пересекает культурные и географические границы вне времени, проливает свет на некоторые формы уплощения, изоморфные упразднению социальных, нейронных и психологических границ, встречающихся во многих изменённых состояниях сознания. Это редуцирование границ — условий — пределов по множеству осей делает мышление максимально общим → генитивным [genitive] → генеративным—движущим умноженное единство: мультипликативной мультидентичностью [multidentity] — дроун-роем, гибко мутирующим между становлением — Одним : становлением — Многим : становлением — Нулём. Проведя соответствие между работами математиков Габриэля Катрена [Gabriel Catren] и Фернандо Заламеа [Fernando Zalamea] с передовыми психонавтическими исследованиями, мы имеем возможность начать рассматривать плероматику [pleromatica] как циклический, гомотопический континуум между частным и общим—радикальное уплощение безличного потока чувственных данных и материального существования сущности в бесконечно размазанную, [по]груженную гетерархию кажущихся сознательными фено(у)менов [pheno(u)mena]. Феноуменоделический опыт — любой опыт, который //включает в себя смещение самой трансцендентальной структуры, делающей опыт трансцендентного возможным (Катрен)// — развёртывает плероматику за пределы гиперсвёрнутых ограничений стратифицированной человеческой структуры — «трансцендируя трансцендентность» на «свободное поле» «безличного опыта» — имманентный «план пустот нулевой интенсивности». В феноуменоделическом опыте мы прокалываем «Скачущую Стену» [Bouncing Wall] и //делаем прорезь в зонтике […] разрывая самый небосвод (Делёз/Гваттари)// и сопротивляемся гравитации единичного сознания. Чтобы продемонстрировать, как дроун-музыка функционирует в режиме феноуменоделического просвета к плероматике в рамках поля слышимости, мы очертим структуру стремления к ритуализации опьянения и кодифицируем ряд психоделических действий [gestures], нацеленных на это единигилированное [unihilified] всеобщее поле, которое возникает в различных регионах, начиная от потребляющих гашиш суфийских святых и элевсинских ритуалов с кикеоном, и заканчивая современными выступлениями дроун-металистов, которые сводят на нет различие между видимым и слышимым. Этот коллапс усиливает экстаз растворения и обнажает //…не внутреннее знание избранного, а […] всеобщую открытость движению, различию, ощущению». — Сэди Плант//
ПЛЕРОМАТИКАТАЛИЗАТОР: Ритуальное опьянение на пути к универсальному полю
//Sunn O))) — It Took the Night to Believe//
вибрируй
веруй
вибрируй
оскверняй
вибрируй
веруй
вибрируй
оскверняй
Дабы понять меня, вы должны заткнуть уши, слушая то, что я говорю. //Ф. Заламеа — Витгенштейнианские пучки//
Исповедь нерожденного бытия продолжает звучать внутри меня. //Кейдзи Хайно — Pathetique IV//
Элевсинские посвящённые не собирались ничему учиться, вместо этого им предстояло страдать… //Аристотель согласно Г. Милонасу//
Переплетающийся
Переплетённый
Переплетающийся
Переплетённый
Переплетающийся
Переплетённый
Переплетающийся
Переплётенный
Начало и конец
Начало и конец
Переплетающийся
Переплетённый
Начало и конец
//Кейдзи Хайно — Beginning and end, interwoven//
Океан могил, убывает и прибывает.
//Conan — Dying Giant//
Глубоко в толщах хладных дрейфуя
Ещё глубже в недра продолжая ступать
На широких валах неспешно паря
В более стылые потоки плавно смещаясь
Обрушилась красота
Течение лёгкого ветра
Услышала Тишина
Танец до бездны скоро начнётся
Как только ещё одного поглотит
Тьма как самый тусклый свет
Тишина как самый слабый голос
От Тишины и всего
К Тишине и ничто
Это путь к последнему уединенью
//Skepticism — Aether//
«Разве я не говорил, что ты не сможешь сохранить терпение рядом со мной?»
//слова Аль-Хадира, обращённые к Мусе, Коран — 18 сура, аяты 60–82//
1: наложение швов
В разгар ежегодного ритуала элевсинского культа Деметры греки оканчивали девятидневный пост питьём кикеона, психоделического варева, содержащего эргин. Кульминационный момент самого торжественного религиозного ритуала греков в сочетании с трудно синтезируемым наркотиком, который усиливает визуализацию в ущерб языковым способностям, не только изящно объясняет, каким образом секрет химического состава зелья хранился тысячи лет, но также указывает, почему Гомер мог сказать, что //в благоговенье великом к бессмертным уста замолкают.//A1 Протекающий в безмолвии опыт пышного многомесячного ритуала по воссозданию утраты райских условий [существования], уступивших своё место сансарическому циклу времён года, под воздействием усиленного голодом галлюциногена, несомненно, лишь изредка не подводил к ощутимому божественному контакту: нивелированию границ между посвящёнными, между богом и смертным, между внутренним и внешним. Миланос полагает, что ни одно из сохранившихся преданий не может быть достоверным, ссылаясь при этом как на всепроникающий страх человека перед божественным возмездием, так и на скрадывающую саму себя природу химического безмолвия тех великих тайн, о которых //ни расспросов делать не должен никто, ни ответа давать на расспросы//A2, словно вторя утверждению из И‑Цзин о том, что высказанное Дао не есть Дао. Необъяснимое всегда определяло религиозное законотворчество, и даже создание художественных творений, изображающих секреты Великих Мистерий, считалось ересью, карающейся смертью. Это ведёт к тому, что мы располагаем исключительно немногими подробностями, однако, считалось, что музыка //приобретала мистический окрас//A3 тех ритуалов, во время которых она исполнялась благодаря //хамелеоноподобным//A4 атрибутам Муз и //власти (музыки) влиять на окружающую среду и формировать её.//A5 Благодаря «присутствию» Муз, в этой системе культа μουσική [искусство Муз/относящееся к Музам/музыкальное] приобретает ритуальные аспекты, из чего можно сделать предположение об определённых ритмических, циклических, торжественных, негласных и органических элементах, которые могли присутствовать в музыке Элевсина, легко поддающейся умозрительному сравнению с дроун-музыкой.
В эссе под названием Плероматика, Габриэль Катрен говорит о «феноуменоделической сцене» [phenoumenodelic scene], в которой мы начинаем воспринимать существование как продукт серии раз-оснований [un-groundings], начинающихся с коперниканского разрыва с земным первенством по отношению к Солнцу, и заканчивающихся //релятивистским кризисом пространственно-временного горизонта.//Δ Хотя эти раз-основания по отдельности расшатывают предполагаемую ранее //неизменную богоустановленную структуру/структуры//Δ и //априорные неподвижные Пра-границы [Ur-frames]//Δ, Катрен изображает череду этих действий, последовательно подрывающих парадигму различения между внутренним и внешним, в виде спекулятивного абсолютизма.
Эта цепь подрывов является максимально общим подмножеством нейронигилизма, арсеналом когнитивных инверсий, вычитаний и отрицаний, которые можно применить к мышлению для того, чтобы развеять заблуждения относительно эмпирического поля эндофизического наблюдателя. Здесь мы ещё больше усиливаем раз-основность и устраняем предельную Пра-референтную-границу [Ur-referential-frame]: социокультурный образ замкнутой индивидуальности и объектного дуализма, который скрывает и затемняет интуитивное осознание универсального и безличного поля опыта:
2. рассечение
{брахман
{атман
{дао
{плерома гностиков
{платонический мир идей/animus mundi
{суфийский «тёмный разум» Аллаха
{ацтекский теотль
{мистическое «единение с Богом»
…наряду с другими, существуют теофизические метафоры для неориентированного [non-oriented], несовершаемого [non-performable], но в то же время дозволимого [permissible] состояния (не)бытия/(не)становления [(un)be(com)ing], которое мы называем плероматикой, заимствуя у Катрена ещё один термин, независимо от того, под сколькими именами это состояние уже известно. В плероматике понятие «Пра-границы», которое во многих отношениях можно приравнять в том числе к «самости» [self], вовлекается в процесс раз-граничения [un-framing]: //трансмутации неподвижных Пра-границ в ковчег, неуклонно уходящий под воду — появления единственного и неповторимого числа, которое не может быть никаким иным.//Δ
На другом краю известного мира, в Индии, уже десятки веков открыто чествовали Шиву как «Владыку Бханга» [Lord of Bhang]. Открытое употребление напитка с добавлением каннабиса, известного как бханг [bhang], в знак почитания Шивы было и остаётся повсеместным во время некоторых торжеств и выступает ярким антиподом скрытности Элевсина, однако, оба торжества роднит церемониальность. Махашиваратри [Maha Shivaratri], или «Великая Ночь Шивы» [Great Night of Shiva], — это ежегодный фестиваль, на котором верующие бодрствуют всю ночь, читая молитвы, постясь, занимаясь йогой и медитируя в память о Шиве. Звучат духовные напевы, известные как бхаджаны [bhajans] (слово, которое может означать как «разделять», так и «соединять»), а мантры неустанно повторяются на протяжении всей ночи, пока //мы приносим жертву Триямбаке благоухающему, усиливающему процветание.//B1 Бог известен своей радикальной всеохватностью, что проявляется в двух конкретных аспектах, сшитых в единую форму. Первый: аспект Бога Смерти, поскольку Шива принимал всё, что отвергалось, гниющие вещи, вроде трупов, алкоголь и даже марихуану как нечто отторгнутое человечеством. Как утверждает Атхарваведа [Atharvaveda], всё гниющее вызывает опьянение — состояние ума, которое возникает, когда человек направляет себя к гибели — и этот аспект заставляет все разновидности существ поклоняться ему. Призраки, упыри, гоблины, черти, демоны, бедняки, преступники, гонимые — все те создания, которые были отвергнуты всеми, обретают единое пространство в непрерывных размышлениях Шивы о мире. Это связано с формой танцующей Натеши [Natesha] или Натараджи [Nataraja], с танцем творения, который спонтанно творит себя из вечной безмятежности, соединяя движение со статикой и направляя разрушение разрушения творческим воображением. Наложение образов перманентного транса и непрерывной пляски доступно любому существу, пожелавшему примкнуть к «разрушителю невежества и иллюзий».
Мы называем это состояние несовершаемым потому, что акты дифференциации вызывают распад того «субстрата», той плероматики, которая есть постоянные, спонтанные, попытки дифференциации. Это позволяет прикоснуться к пониманию того, почему это состояние оказалось столь устойчивым к инструментальному изучению в сиду того, что выбор системы отсчёта наблюдения сам по себе уже есть дифференциация. Нельзя «совершать» действия, ведущие к этому состоянию, можно лишь пассивно переживать его после осуществления модуляций на поверхностной самости [surface-self], которые позволяют Внешнему [the Outside] «просочиться внутрь». Мы называем это состояние неориентированным потому, что оно не индексирует какие-либо системы отсчёта инерционно или концептуально, а достигается путём итеративных отрицаний и категориальных интеграций практически по любой оси. Другими словами, это состояние достигается путём разрушения или декомпозиции инерционных, когнитивных, сенсорных, лингвистических систем отсчёта, или протогеометрического сжатия и интеграции разрозненных сигналов в более общие или универсальные категориальные схемы. Заимствуя и воспроизводя заметку Ника Сусаниса [Nick Sousanis], мы называем такие антидействия [anti-gestures] уплощениями [flattenings]поля опыта. Таламус в мозге за одну секунду выполняет на недифференцированном потоке входного сигнала, который кажется почти полностью произвольным установлением различий между наблюдателем и наблюдаемым, между субъектом и местом, между объектом и означающим колоссальное количество итераций операции, сходной (или, возможно, идентичной) с тем, что известно математикам и физикам как «срез Гейзенберга» [«Heisenberg cut»]. Одной из определяющих черт дроун-музыки является её способность уплощаться [flattern] в звуковом пространстве опытного поля: замедляя разрезание и темпорально расширяя систему отсчёта [frame of reference]. Это может доходить до таких пределов, что, по словам Ж.-П. Карона [J.-P. Caron], //превосходит как превосходящие, так и нижестоящие временные границы, уловимые (человеческим) субъектом//1, сокрушая границу, захлёстывая её с головой.
Это хорошо соотносится с тем, как наружный слой таламуса, ретикулярные ядра таламуса [thalamic reticular nuclei, TRN], группа нейронов, ответственных за согласование нескольких мультимодальных топографических отображений, полученных с помощью корково-таламической обратной связи, устанавливает грубое единство, «смутно логическое» наложение карт (карт настоящих, прошлых и ожидаемых будущих срезов) из каждой функциональной сети, имеющей таламическую проекцию. Проблема локальной связности решается в рамках TRN, а её собственная петля обратной связи нейронной проекции связывает «контрольную систему внимания» с этой функцией. Это указывает на то, что высвобождение из этой индивидуализированной и идиосинкразической матрицы корреляций является непростой задачей, так как человеческая «матрица» нексус-срезов [cut-nexuses] обнаруживает сильное тяготение к сингулярной идентичности, игнорирующей существенные элементы базового сигнала, которые не соответствуют сингулярному как нечто излишнее для моментального восприятия, и срезает их жестом экономии пропускной способности. Проблема локальной связности, как она обычно излагается, с этой точки зрения контекстуально неполна, поскольку всё имеет «связанное» начало в едином сигнале, а мы негэнтропически врезаемся в этот вечный поток, идущий навстречу единигиляции [unihilification], чтобы абстрагировать произвольные объекты и дифференцированные сигналы. Каждый изоморфный срез овеществляет кажущуюся устойчивость объекта, а замкнутый индивидуальный опыт «повседневного человеческого сознания» выступает здесь в качестве не более чем временной устойчивости пересечения всех этих срезов, постоянно осуществляемых в плероматике. То, что маскируется под проблему связности, можно считать гармоническими обертонами резервуара притяжения Байеса [Bayesian basin of attraction], возникающего во времени в результате сечения множества срезов идентичной формы. Сущность человеческого типа [human-type entity] катабасически стремится к самым экстремальным и овеществлённым срезам и должна мысленно подняться на несметное количество нечестивых вершин, чтобы снова увидеть поверхность.
По мере распространения тасаввуфа [Taṣawwuf], суфийской секты ислама, на восток, её странствующие монахи стали пересекаться с любителями каннабиса в Индии. Контакт между странствующими суфиями и индусскими садху [sadhus]привёл к тому, что в Персии появился гашиш, а шейх Хайдар [Shaykh Haydar]сказал своим последователям, что //Всемогущий Бог пожаловал вам особую милость достоинств этого растения, которое рассеет тени, окутывающие ваши души.//C1 Религиозная жизнь суфия включает в себя музыкальные сеансы синхронных, бешеных танцев или кружения, во время которых танцующие забывают обо всём, кроме духовного состояния, ритмичные повторения зикр [dhikr](мантр, образованных из имён Бога или Его аттрибутов), а также глубокие коллективные и уединённые медитаций, которые часто сопровождаются курением гашиша. Музыка каввали [qawwali] — это повторение Квал [Qual], или «изречений пророка», а поскольку суфии верят, что их святые пребывают вне пространства и времени, определённые формы каввали считаются «провозвестиями» о присутствии правоверных, которые никогда не умирают, а лишь переходят в некое иное состояние, находясь в котором, они посещают нас всякий раз, когда их упомянут. В ходе этих транс-формаций [trans-formations]суфию //надлежит соединить все телесные органы чувств в концентрации и отрезать себя от всех забот и тревог, которые он носит в своём сердце.//C2 Как в случае с контркультурными течениями 1960‑х, в основе неприятия гашиша основными направлениями исламской мысли лежала не только его связь с обездоленными и отверженными, но и его предполагаемое дурное влияние, вследствие чего как суфизм, так и гашиш стали ассоциироваться с духовной, политической и символической борьбой представителей более низких и бедных общественных классов. //Согласно Карамустафе [Karamustafa], наркотик считался «способом отвлечься от нереальных феноменов времени и пространства и обрести скрытое богатство реальности».//C3
Дроун растворяет горный пик и инвертирует трудность восхождения. Мы можем представить овидиевского Сизифа настолько заворожённым звуками орфической дроун-песни, что он освобождается от грёз о счастье и просто отказывается катить камень, посвящая себя вечному мантрическому дзадзэну [zazen] на вершине вечно тонущего сферолита.
Далее, вновь согласно Катрену, //трансцендентальные априорные структуры человеческого опыта являются апостериорными продуктами имманентной естественной динамики безличного поля//Δ, а //человеческий трансцендентальный тип, который вовсе не определяется некоторого рода до-феноменальной необходимостью, возникает в результате случайной локальной субъективизации самого поля опыта.//Δ Эти локальные субъективизации являются «возбуждениями» поля, возбуждениями, структура которых определяет конкретные рамки субъективности. В соответствии с этой логикой, режим человечности [human mode] является лишь одним из сколь угодно многочисленного возможного числа потенциальных субъективных режимов, //сообразно которым область безличного опыта локально […] обрамляет свой нарциссический опыт самости.//Δ Феноуменоделический опыт — любой опыт, который //включает в себя смещение самой трансцендентальной структуры, которое делает возможным опыт трансцендентного//Δ — это разворачивание плероматики из гипер-свёрнутых стратификаций стандартного для структуры человеческого типа орнамента фреймовых срезов [knotwork of frame-cuts]: опыт, в котором реальность воспринимается с точки зрения Природы, словно воспринимающий и есть Природа, а не только её часть. Мы полагаем, что по мере того, как этот процесс резки замедляется, модель мира становится всё более синхронизированной с исполнительными функциями, что приводит либо к видению исполнительной функции в любом или в каждом ментальном объекте, включая всю модель мира в целом, либо к прямо противоположному состоянию восприятия нулевой возможности агентности, и даже к тому и к другому одновременно.
Панпсихизм и анатта [anatta] синоптически объединяются, чтобы образовать дроун-роевой [droneswarm] гиперобъект: одновременно связывающий и фрагментарный в многоперспективной мультидентичности [multiperspectival multidentity], гибко мутирующий между Единым, Многим и Нулём, подобно стае скворцов.
В рамках феноуменоделического опыта мы открываемся сложной ноуменальности, которая пронизывает каждый феномен, и обнаруживаем симметрию между внутренним и внешним: воображаемая картина мира обретает устойчивые чувственные характеристики и может восприниматься как «реальное», а по мере того, как медиация через базовые фреймы всё чаще и чаще срывается [stripped away], внешний опыт предстаёт как порождённый очень похожим «воображаемым» действием. На самом глубоком пределе этих переживаний мы «трансцендируем трансцендентность» до плоскости пустоты [void-plane], до //позитивной смерти при нулевой интенсивности//2, до состояния мозга с максимальной сетевой взаимосвязанностью между моделями мира и моделями самости. Это достигается за счёт уплощения барьера между ними [моделями], вовлечения в постоянное когнитивное сшивание двух моделей в единое непрерывное поле посредством операций, которые реализуют вышеупомянутое замедление TRN и таламуса. Это уменьшает и, в конечном итоге, устраняет дифференциацию входного сигнала путём функционального устранения узла, в котором осуществляется «срез Гейзенберга». По-видимому, это заставляет каждую функциональную сеть принимать копию всего сигнала целиком вместо того, чтобы получать только срезы сигнала, которые она обычно обрабатывает, наводняя кору обратной связью и снижая доступную пропускную способность для построения модели самости в прямой корреляции с сокращением медиативных фреймов. Исходя из этого, мы можем утвердительно засвидетельствовать симулированную или реальную аннигиляцию любого числа или типа «виртуальных самостей» или их компонентов, «смерть» различных аспектов и элементов модели самости (разрыв границ) вплоть до исчерпывающей возможности самого существования, [аннигиляцию,] которая соответствующим образом затягивает нашу лингвистически опосредованную «физическую реальность» [meatspace] вслед за собой в Пустоту.
//Чтобы стать воином, кохиуанос [cohiuanos] должен оставить всё и в одиночестве уйти в джунгли, следуя только за своими грёзами. В этом путешествии он должен в уединении и безмолвии выяснить, кто он есть на самом деле. Он должен стать странствующей грёзой. Многие теряют себя, а некоторые никогда не возвращаются. Но те, кто вернулся, готовы к встрече с тем, что их ждёт.//D1 Говоря о тех, кто ищет аяуаску [ayahuasca] как о //паломниках к апокалипсису//∞, Ричард Дойл [Richard Doyle] назвал пресловутое снадобье джунглей //пожалуй, самым тяжёлым опытом в жизни, не связанным с чьей-либо смертью.//∞ Он продолжает: //Я явно и очевидно умер — рассказы о смерти эго были вовсе не так сильно преувеличены.//∞ Известная как «лоза мертвецов», аяуаска вряд ли является досуговым напитком — её свойство //стирать различия между живым и мёртвым//∞, порождая наводящие страх и ужас видения преисподней и внутреннего мира, отчётливо наслаивающегося, прерывистого, бесшовно сливающегося с трансцендентными нуминозными образами холизма джунглей, //сходящиеся радуги тройных извилистых спиральных узлов анаконды//∞, шаманские путешествия по космосу и возвышенный континуум песни животности-чуждости-насекомости, в которой все звуки воспринимаются как пребывающие в своего рода бесконечной «беседе» между собой. Свистящие и поющие икаро аяуаскеро [icaros of the ayahuasquero] подражают звукам леса, направляя и формируя впечатления в технике аэроживотного инсектоидного мелодроуна [avianimal insectoid melodrone]. Среди визуальных тропов, повторяющихся во вдохновлённом аяуаской искусстве, — [образ, в котором] существа всех разновидностей собрались вместе в //общем и невероятно фиолетовом фонтанировании рвотой.//∞ Дойл напоминает нам, что слово «доза» [dose] уходит корнями к «dosis», что означает «дарение» [a giving], и что это очищение не только стало неотъемлемой частью современного фольклора, но и совершенно точно было частью механизма воздействия в [том, что касается] действенности аяуаски, поскольку эффект активных химических веществ серьёзно усиливается при употреблении на пустой желудок. Принять дозу аяуаски — значит отпустить от себя внутреннее и тем самым сформировать общее с группой, дать человеку //способность открыться.//∞
Эти «смерти» последовательно упраздняют единичного наблюдателя, стирая границы, барьеры, пределы и другие определяющие самость следы из поля сознания, раскрывая всё больший и больший [срез] сырого сигнального поля, из которого вырезается «реальность». Такие переживания служат сильным аргументом в пользу интерпретации множества миров [Many-Worlds Interpretation] квантовой механики за авторством Хью Эверетта [Hugh Everett] в той её версии, которую предложили Девитт-Грэм-Уилер [DeWitt-Graham-Wheeler], поскольку они [переживания] интуитивным образом демонстрируют, что классическая реальность совершенно перспективна (в геометрическом или топологическом смысле) и является результатом игнорирования информации о подлинном состоянии окружающей среды. Модель сознания как «редуцирующего клапана» за авторством Олдоса Хаксли была идеализацией вышесказанного, в то время как в работе Катрена перечислены несколько методов //изменения, деформации или нарушения//Δ присущей нам трансцендентальной структуры человеческого типа, которые направлены на достижение //частичной транс-(в смысле трансверсального)-умвельтизации [umweltization] опыта//Δ, которая затем допускает переформулировку нашего среза для преодоления перспектив: пересечение, трансцендирование, трансформация перспективы, а не просто повторение одного и того же среза до бесконечности.
Список феноуменоделических техник Катрена охватывает всё, начиная биотехническим расширением сенсорного аппарата, и заканчивая медитацией и соблюдением поста, но в данном исследовании рассматривается особенно прямой маршрут к плероматике. Мы рассматриваем кросс-культурную склонность человека к ритуализации форм опьянения как, согласно Заламеа, отчётливо демократический трансмодернистский подход к пониманию //знания как трансформации//3, и к переживанию феноуменоделической не-ориентации, которая среди всякого рода индивидуальных статических систем отсчёта отдаёт предпочтение потоку, движению, процессу, симметрии и её нарушению — маятниковому движению между дифференцирующим и интегрирующим и их возможным совмещениям. Мы рассматриваем нейрохимическую (ре)медиацию и звуковое торможение как изоморфные операции ритуального опьянения, которые экспоненциально усиливаются при объединении.
Эти ритуализации сочетают в себе глубокие проявления и переосмысления традиционной и/или культурной идентификации с //постмодернистскими диссонансами//4 разрывов, противоречия, двусмысленности, локальности — вычерчивание диаграммы загрязнения через амплитный поворот [amplitwist] расширяющейся со временем области познания и порождение крупномасштабного уплощения дуалистического разделения между предполагаемым метафизическим «квантовым» единством и классическим миром объектов и абстракций. Это аннигилир(ующее/овавшее/ванное) [annihilat(ing/ed)] единство идентичности прорезает пространство для переформулировки того, что подразумевается под самостью, в то же время заново вспоминая, заново распознавая исторический контекст самости, и тем самым превращает культурную и временную траекторию, самость как таковую и все её ответвления и сращения в ментальное сущее [entia rations] — генерирование динамической карты коннектома [connectome] и проводит её через аудиовизуальные коры головного мозга. Именно в рамках этих карт мы можем напрямую проследить «совпадение себя» (см. Делёз/Гваттари) в своего рода перихорезе [perichoresis] мета-физики триединства метаматематической метафилософии, которой удаётся «проникнуть по ту сторону или подняться над» (см. Гуссерль) обычными режимами мышления к структуре самого процесса мышления [mentation].
Уильям Берроуз [Will Burroughs]и Брайон Гайсин [Brion Gysin] превратили свою квартиру на Рю Ги ле Кёр [Rue Git le Coeur] во внутреннее пространство своего воображения. Коробки заметок. Страницы, фотокопии, снимки, разбросанные повсюду. Организованными и реорганизованными пермутациями лингвистических паттернов и разрезанными фотокопиями копий, снятых с копий, находящимися на всевозможных стадиях вивисекции и реконструкции, были покрыты все поверхности. Погребённые и забытые, работы, которым было суждено навсегда остаться незавершёнными, накапливались поверх и среди будущих шедевров. Стоя в этом пропитанном каннабисом и табачным дымом помещении без окон, кто-то из них двоих, вероятно, часами неотрывно и неподвижно смотрел в зеркало или всматривался в дым или потолок, иногда разражаясь сеансами письма, обрывками фраз. Мелькают ножницы и приспособления для подкожных инъекций. Химические нейропосланники, несущие благую весть о перманентной войне времён и постлингвистике, чтобы «образумить знаки», утраченные в линейной системе Контроля Слова-Вируса [Control system of the Word-Virus]. Они привели своё окружение в соответствие со своим внутренним миром, претворив в жизнь симметрию между лингвистической структурой и образностью; заново постигая слово, символ в качестве действенного визуального искусства, присваивая материалу код [coding], осуществляя кодирование [encoding], перекодирование [recoding] и декодирование [decoding]. Они занимались гаданием по дыму и зеркалам в бурлящем, перемалывающем язык чёрном ящике гиперперспективы, щупальцеобразная мультидентичность обращала в знаки вывернутое наизнанку обращение разрывов между их мозгами в третий разум [third-minding]. //Я — все эти персонажи [characters], я — осьминог!//E1 восклицает Берроуз в порыве деперсонализации, а Гайсин «впускает мышей» [Let the Mice In], чтобы прогрызть глубокие дыры в эфемерной самости. Утверждая, что будущее просачивается через каждый срез, «Прыгун по автопортретам» [Self-Portrait Jumper]и Человек-Невидимка [El Hombre Invisible] совершают магически и химически заряженные метаморфозы в «Серой Комнате» [Grey Room], чтобы прорезаться сквозь мышление, мозг, кровь и кость во имя обращения себя в одновременно бессмертных и незримых. Сосущая пустота иглы — чёрный контрапункт энтеогенеза, //дрожащая [droning] чёрная дыра бесплодного бегства молекулярного мистицизма//E2 обеспечивает дзеноподобное отрешение от себя — в то же время парадоксальным образом порождая самую жесткую из форм привязанности.
Примеры операции уплощения, о которой мы говорим, могут быть столь же банальны и обыденны, как груда разрозненных предметов одинакового цвета, и как муаровый узор [moiré], который возникает, когда два геометрических узора накладываются друг на друга, порождая примечательные образы; или столь же неповторимыми и уникальными, как длительное пребывание в камере сенсорной депривации или создание мандалы, в которой все миры или все Будды символически выравниваются в циклическом, генеративном и однонаправленном художественном органоне, который олицетворяет быстротечность. Дроун-музыка, особенно такие её формы, как дроун-метал и другие широко распространённые вариации, либо заглушают, либо имитируют обволакивающие окружающие звуки, уплощая слуховую дифференциацию и превращая поле звучания скорее в единый непрерывный объект мысли, чем в скопление объектов.
Именно в этом смысле уплощение можно рассматривать как форму сжатия, как способ снизить когнитивные издержки, чтобы сделать доступным для использования больший объём пропускной способности, а также уменьшить масштаб усилий, необходимых для познания познания [to cognize cognition]. Сжатие всего сигнала до одного источника, как показывают эти экстремальные формы опыта, является нерешительным шагом в направлении познания всего поля, за малым упуская осознание возможности устранения индивидуализированного сигнала. Эта утрата является неотъемлемым компонентом процесса, и именно через ритуальное отнесение индивида к более крупной категориальной структуре племени/пустоты/Бога/и т. д. завершает этот чёрный маршрут неотрицающего отрицания, отрицания отрицания, и выносит в центр внимания равенство бытия и небытия.
//Эта замечательная операция гипостатической абстракции, с помощью которой мы, по-видимому, создаём ментальные сущие, которые, тем не менее, иногда реальны, обеспечивает нас средствами превращения предикатов из знаков, которые или с помощью которых мы мыслим, в предметы, о которых мы мыслим. Таким образом, мы мыслим сам знак мысли [thought-sign], делая его объектом другого знака мысли.
После этого мы можем повторить операцию гипостатической абстракции, и из этих вторых интенций вывести третьи интенции. Простирается ли этот ряд до бесконечности? — Ч. С. Пирс, письмо, 1906//
//Не было не-сущего, и не было сущего тогда. Не было ни воздуха, ни небосвода за его пределами. Что двигалось туда-сюда? Где? Под чьей защитой? Что за вода была бездонная, глубокая? Не было ни смерти, ни бессмертия тогда. Не было ни признака дня (или) ночи. Дышало, не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно, И не было ничего другого, кроме него. — Мандала 10, гимн 129, стихи 1–2, в переводе Уэнди Донигер О’Флаэрти, в Риг Веда: Антология (1981).//
//Каждое моё предложение должно пониматься не как утверждение, а как вопрос. — Нильс Бор, Словарь научных цитат (1991) Алана Л. Маккая, стр. 35//
//Как замечательно, что мы встретились с парадоксом. Теперь у нас есть некоторая надежда на прогресс. — Нильс Бор, Человек, его наука и мир, который они изменили (1966) Рут Мур, стр. 196//
2,5
граммов цысхлнииоипвбо
грибов // Sunn O))) Ready Room, Сент-Луис, 2016 г: Плотность тумана была ничем по сравнению с плотностью звука. Океаническая волна звучания, колеблющаяся на беззвучной глубине, длина волны одновременно бесконечная и ничтожно малая. Висцеральная амплитуда телесного разрушения: в тумане осознание аудитории размывается; внутри волнового фронта тело разъедается, пока восприятию не останутся только ощущение волны и изумление. Туман и колоссальная громкость вступают в сговор, чтобы сконцентрировать внимание на полукруге мегалитических корпусов колонок и усилителей. Фигура в плаще, освещаемая осколками зеркал, разрежает взгляд ещё сильнее: Аттила, возглавляющий этот //вращающийся грозовой вихрь//F1, это //массивное вязкое облако, удушающее надежду//F2, это ритуальное обезличивание сейсмофоническим заклинанием/колдовством [inc(h)antation]. Плоские светодиодные лучи и лазеры, прикреплённые к пальцам Аттилы, прорезают в дымке странные мутирующие топологические узоры. Волна напева гасится, перекрещивается, резонирует, взаимопроникает и сцепляется с низкочастотными волнами баса; физическое воспроизведение звука, в котором отсутствие воспринимается так же интенсивно, как и присутствие — //совершенный силуэт расширяется до предела.//F3
Эфир, столько раз опровергнутый до комичности, оказывается не поддающимся измерению «где-то там» [out there], потому что он находится «здесь» [in here]. Не в физике, а в непрерывно воющей осциллирующей динамике (без)основности нейронауки мы можем постичь это иллюзорное поле, на которое проецируется наша репрезентативная «симуляция», и только через уплощение — буквально через уравнивание — всей симуляции мы можем прийти к познанию механизма этой симуляции. Уплощение симуляции разрушает «мир», сокрушает преходящее индивидуализированное «эго» и даёт возможность интуиции и идентичности достичь полного расцвета. Возможно, проблема наблюдателя в квантовой теории исчезает вместе с индивидуализированным наблюдателем?
//В Великой Смерти небо и земля рождаются заново. — Ниситани Кэйдзи, Религия и Ничтойность [Nishitani Keiji, Religion and Nothingness]//
3: вращение
Наконец, в духовной мысли широкое распространение имеет тезис о том, что даже для восприятия определённых истин необходимо пройти через определённые трансформации — что даже эмпирические данные могут быть искажены перспективой, которая настаивает на мифе разделения и отказывается признать, что любой наблюдатель является одновременно и содержащим [container], и содержимым [contained], что каждый наблюдатель погружён в поле иллюзии, которую можно довести до обычного уровня осознанности и которой можно манипулировать и даже преодолеть, но только ценой столь многих типично западных форм наблюдения и коммуникации. Ритуализация опьянения включает в себя и преобразующий опыт в отношении холизма, и нейрохимический сдвиг от объектного дуализма к сложной симметрии между реальным и идеальным. На этой плероматической гиперплоскости гравитация темпоральной и сенсорной привязки-к-одному изгоняется, дестабилизируя способность воспринимать себя как отдельного картезианского человеческого индивида, движущегося в некоторой окружающей среде, и реструктурируя идентичность в направлении гибкой мультидентичности, в которой сущность может переживать плавные или прерывистые, преднамеренные или невольные преобразования между восприятием себя как одного, как никого, как роя, как только отдельного компонента суперорганизма, как регулятора суперорганизма или как неотличимого от окружающей среды, равно как и от ряда промежуточных точек и даже сгибов этого континуума, так что множественные конфигурации могут казаться накладывающимися друг на друга или пересекающимися. Эти феноуменоделические переживания настойчиво демонстрируют широкий спектр нечеловеческой идентичности, простирающийся от несуществования до недифференцированности, до унитарности, до множественных замкнутых идентичностей, до бытия одной из множества идентичных идентичностей внутри большего тела, до бесконечной замкнутости, где самость отождествляется со всецелостью существования. Дроун-музыка и ритуалы могут служить в качестве волн-пилотов [pilot waves], которые направляют эти трансформации, поскольку балансирующее действие мутаций и вращений дроуна соответствует изгибам идентичности, в то время как цикличное и жертвенное зрелище ритуала порождает соматическое, осязаемое сближение внутреннего и внешнего опыта. Отслеживая репрезентации этих метаморфоз, разум прокладывает дополнительный слой нейросимметрии среды/сущности, делая возможным расширенное познание самого поля опыта, проводит наладку линз воображения и сенсорных данных до того, что можно считать «духовным восприятием глубины/смерти [de(a/p)th]» или селларовской «синоптической» наладкой, дающей человеку //не внутреннее знание избранного, а […]всеобщую открытость движению, различию, ощущению. — Сэди Плант//
ИСТОЧНИКИ
Δ: Gabriel Catren, Pleromatica: Elsinore’s Drunkenness
1: J.-P. Caron, On the Transcendental Significance of Time-Stretching
2: Nick Land, Thirst for Annihilation: George Bataille and Virulent Nihilism (London: Routledge, 1992), 81
3: Fernando Zalamea, Peirce and Latin American “razonabilidad”: forerunners of Transmodernity
4: ibid.
A1: “Homeric Hymn,” from G. E. Mylonas, Eleusis and the Eleusinian Mysteries (Princeton: Princeton University Press 2015).
A2: http://www.maps.org/images/pdf/books/eleusis.pdf
A3: P. Murray/P. Wilson, eds: Music and the Muses, the Culture of Mousike in the Classical Athenian City (Oxford: Oxford University Press, 2004), 33–34.
A4: ibid.
A5: ibid.
B1: http://www.swamij.com/mahamrityunjaya.htm
C1: Michael Muhammad Knight, Tripping with Allah (Berkeley: Soft Skull Press 2013), 47.
C2: Muhammad Emin Er (Author), Joseph Walsh (Translator), Laws of the Heart, An Introduction to the Spiritual Path in Islam (Shifa Publishing, 2008), 77.
C3: Tripping with Allah, 47.
D1: Embrace of the Serpent (Buffalo Films, 2015)
∞: Richard Doyle, Hyperbolic: Divining Ayahuasca http://aaaaarg.fail/upload/richard-doyle-hyperbolic-divining-ayahuasca‑1.pdf
E1: William S. Burroughs and Brion Gysin, Third Mind (New York: Grove Press, 1982), 50.
E2: Joshua J Benjamin, The Devil in My Veins, forthcoming, voidfrontpress 2017.
F1: Sunn O))) “Aghartha” Monoliths & Dimensions (Southern Lord, 2009).
F2: Sunn O))) “Bàthory Erzsébet” Black One (Southern Lord, 2005).
F3: Sunn O))) “It Took The Night To Believe” Black One (Southern Lord, 2005).