Изначальный росток есть всё или ничто

Перевод: Олег Лунёв-Коробский

Логика глубинного поля природы¹

Из четверых участников голдсмитской конференции Иан Грант по сей день остаётся наименее воспринятым философом. О его идеях русскоязычная публика может составить лишь приблизительное представление, опираясь на материалы, которые можно пересчитать по пальцам одной руки.

Данный текст призван несколько восполнить эту лакуну и полемически дополнить стандартное представление о «виталистическом идеализме» Гранта, как представляет его Харман в своём «введении» в спекулятивный реализм.

Текст позволяет внести большую долю рацио-ориентированной определённости в расхожие, но при этом расплывчатые отсылки к тем или иным «тёмным» концептам: экологии, просвещению, повороту и др.

Грант не пасует перед вызовом наследия Шеллинга и успешно ассимилирует натурфилософский регистр стилистики философского текста. Отчасти это и объясняет теневую позицию Гранта: всё-таки делёзизация Шеллинга это не то же самое, что прагматизация Гегеля.

Тем не менее, текст способен впечатлить гуттаперчевого читателя и демонстрирует, что вылазка из «смирительной рубашки» ортодоксального кантианства обещает изысканную спекуляцию, которая в то же время не уводит нас от сути дела, намёк на которую содержится в манифесте Ланда:

<…>
Кто с этим справится? Какой смельчак
Стопой скитальческой измерит бездну
Неизмеримую, отыщет путь
В пространстве, без начала и конца,
В тьме осязаемой?
<…>

Введение

Почему Шеллинг не написал книгу по логике? На самом деле, написал, хотя у Шеллинга нет логики, которая не была бы осредоточена [environed] «связанными с ней предметами» (zusammenhängende Gegenstände), как сказано об этом в Философских исследованиях о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах [Freiheitschrift]², равно как и нет систем, не внедрённых в другие, как сказано об этом в Штутгартских беседах [Stuttgart Seminars]³, а также в лекции «О природе философии как науки» [On the Nature of Philosophy as science]⁴. Однако же, если логика настолько погружена вглубь, то как быть с её изолируемостью [isolability] в качестве логики? Что есть логика per se, если для того, чтобы таковой являться, она должна быть систематической, а систематичность подразумевает, что ничто не может остаться по ту сторону? Что представляет собой это нечто, которое не оставляет ничего вовне? Не «универсальное» [universal], если оно остаётся изолируемо логическим порождением [creature], но универсум [universe], который не является [порождением, изолируемым логически] (при условии, что таковой существует).

Натурфилософия в целом представляет собой длительную и многократную череду извлечений «логики, пребывающей в природе»⁵ из неё самой. Например, Изложение природного процесса [Exhibition of Natural Process] не просто претендует на изложение того или иного аспекта природного процесса (например, биологии, химии, геогонии), но является Всеобщим [Universal], как и Дедукция динамического процесса [Deduction of the Dynamic Process]⁶ [, изложенная] четырьмя десятилетиями ранее. Функция проявления — извлекать целое из самого себя, т. е. в точности воспроизводить морфогенетический процесс, связанный с природным порождением в его проявлении, представлении [presentation], наброске [outline] или Идее. Природа прирождает [natures], когда она является слепком [ectype] самой себя, причём таким, что её слепки непреодолимо осредоточены [environed].

Поскольку Шеллинг позднего периода считал «все системы, объясняющие всё посредством только лишь логической взаимосвязанности»⁷ отрицательными [negative], так как они берут начало в отрицании [negation] всякого процесса, который не является мышлением, то процедура логического извлечения, очищения природы до костей, относится к этой философии. Однако в той мере, в которой отправной точкой проявления, т. е. мышления, ставшего чувственным [осмысленным], является, напротив, не само мышление, а то, что существует, не будучи заранее помысленным [unprethinkably]⁸, эта философия является положительной. Впрочем, так как всё, что существует, не будучи заранее помысленным [un–pre–thinkably], оно мыслится в последствии как то, что существует, и, следовательно, логически в качестве положения положения [the position of a position]. Поэтому Натурфилософию можно считать положительной в том смысле, что, как предполагает само название, именно природа осредоточивает [environs] философию, а не наоборот. Как мы увидим, извлечение или проявление процесса природы из природы остаётся положительным, если связка [copula] является уже не логическим, но реальным порождением, или если мерой универсальности становится универсум. Я считаю, что проблема природы связки, которой посвящено [сочинение Шеллинга] Об отношении реального к идеальному в природе [OR], должна рассматриваться как вклад именно в этот проект [Натурфилософии]. Поэтому вопрос, с которого начинается Изложение природного процесса [EN]: «Что мыслится, когда я мыслю то, что существует» (SW X, 303), одновременно подразумевает охватывание того «что», которое я мыслю в мышлении о нём, и, порождая тем самым его нисходящее, остаётся открытым для своего собственного как восходящего [upstream]. Таким образом, он являет собой иллюстрацию того, что «Натурфилософия снова пробуждается в высшей, положительной системе» (GPP, 365): высшей, поскольку познание того, что не есть заранее помысленное, подразумевает, что то, что оно мыслится как немыслимое, составляет дополнение к неизбывному остатку.

Таким образом, логика Шеллинга — это логика поля, зависимая, в свою очередь, от логики глубинного поля, которая касается материй [matters], относительно которых «уместно лишь глубинное незнание»⁹, и где это незнание познаётся¹⁰ не посредством вознесения этих глубин к науке, а, скорее, посредством доведения познания до «более глубинного незнания»¹¹. Тем самым оспаривается положительность того, что есть противостоящего философии, которая, исходя из того, что познано, отрицает то, что есть, чтобы сделать познание первичным. Цель данной статьи — продемонстрировать, что описание связки в Об отношении реального к идеальному в природе [On the Relation between the Real and the Ideal in Nature] Шеллинга¹² служит примером такой логики поля. Вкратце, логика есть логика поля в силу тех оказывающих сопротивление элементов [resistants], от которых она связно [connectedly] зависит, и которые, следовательно, осредоточивают её в том смысле, который будет раскрыт далее. Логика поля оспаривает, что она может быть изъята из своего окружения [environment], из собственного как восходящего, чтобы составлять нечто завершённое в себе. Другими словами, она оспаривает импликацию [entailment] трансцендентального, согласно которой всё, что есть, должно сталкиваться с ним на собственных основаниях, а не вытекало трансцендентальным образом из того, что есть. Эта импликация купировалась, среди прочего, посредством критики данности, поскольку она предполагает два момента: во–первых, не–сконституированность [non–constitutedness] посредством реципиента всего, что является данным, чем бы оно ни было¹³, и тем самым нарушение того, что я буду называть кантианской аксиомой, согласно которой «тот, кто хочет познать мир, сначала должен его обработать [manufacture]»¹⁴ с той целью, чтобы «то, что есть», стало консеквентом к познанию его, или чтобы онтология стала консеквентом к эпистемологии. Строго говоря, чистый результат этой процедуры заключался бы в том, что познанное не есть, а есть только то, что не познано, или в том, что «то, что есть», полностью зависит от познавания в том смысле, который предлагается поздним Кантом.

Во–вторых, замыкание природы, которое составляет предпосылку данности, демонстрирует физиоцидальную [physiocidal] тенденцию, столь же очевидную в современной философии, как и во времена Шеллинга¹⁵. А именно: x есть «данное» только в том случае, если он уже где–то есть (хотя где располагается это «где–то», вопрос спорный). Под видом критики эмпирицистской эпистемологии, критика данного при определённых прочтениях элиминирует всякую онтологию, в которой бытие неотделимо от мысли. Поскольку мысль находится среди того, что есть, я не собираюсь оспаривать связанность мысли и бытия, но их нераздельность чревата уравниванием без остатка, что, как я утверждаю, онтологически порочно. Таким образом, возвращаясь к проблеме концептуальной сконструированности того, что есть, вместо того чтобы беспокоиться об истечении [egress] из трансцендентального в некую не–концептуальную реальность, я имею в виду нечто вроде следующего. Если сила критики данности опирается на теорию реди–мейда, в то время как её предполагаемым достоинством является концептуальное несоответствие начала тому, что не является концептуальным, чем демонстрируется сущностная автохтонность пространства обоснований [space of reasons], то её порок состоит в том, что она — дадаистская насмешка над осредоточенностью [environedness] положенного, над пропозицией, или суждением. Полагая, например, что «некоторые S есть p», онтологическое обязательство по отношению к окружению этого положения распространяется только как нисходящее [downstream], а не наоборот [up], так что вся естественная история полагаемого о том, как оно появилось, элиминируется. Возможно, именно это имел в виду Шеллинг, когда писал, что «идеализм есть общая система нашего времени, которая, собственно, и заключается в отрицании или непризнании этой изначальной отрицающей силы»¹⁶.

В качестве примера такой логики поля вопрос о связке¹⁷, которому посвящено Об отношении реального к идеальному в природе, — эссе, примыкающее ко второму и третьему изданию работы О мировой душе гипотеза высшей физики для объяснения всеобщего организма, или Разработка первых основоположений натурфилософии на основе начал тяжести и света [Of the World Soul]¹⁸, — очевидным образом относится к логике. Однако тем самым он к ней не сводится, но вытекает из натурфилософии, как это видно из названия эссе, и явно отражается в проблеме, с рассмотрения которой оно начинается: как возникает материя? Тогда почему логический трактат открывается обсуждением источника материи? На это есть много причин.

Во–первых, если логика Шеллинга — это логика поля, то она не может начинаться с допущения о сущностях, изолированных друг от друга, завершённых и независимых ab initio, и поэтому возникает вопрос: «Как происходит “изоляция”»? Частичные ответы таковы: из материи, порождения гравитации и света; из твёрдости, газообразности и жидкости, или из химических форм, а также из форм мысли. Таким образом, логика проистекает из глубинного поля, вглубь которого простираются её связи, или с которым она тесно связана единым переходом. Соответственно, «связка» служит не только для соединения элементов пропозиции, но и для связи идеального (пропозиции) с реальным «в природе». Она универсальная только если стандарт, которому должно соответствовать универсальное, наличествует в универсуме. Если бы это было не так, то существовала бы по крайней мере одна область [domain], в которой её было бы невозможно обнаружить, а именно: универсум. Однако природа связки не просто коэкстенсивна универсуму или максимальному окружению вещей, потому что если она вообще «есть», она также осредоточена, или является слепком, консеквентом. Однако, поскольку «то, что истинно для связки, истинно для универсума» (OR, 366), порождение изолированной связки — возникновение выражения — дополнительно связывает то, вне чего ничего нет, т. е. бесконечное, с изолированным или конечным. Вот почему в дальнейшем Шеллинг исследует природу их связи.

Поэтому, во–вторых, если полная изоляция невозможна, то связка универсальна. Но универсальность, как было отмечено выше, не может заключаться в насыщении [saturation] всех воплощений, как, например, когда я говорю «всё есть материя», если выражение этого положения дел само не входит в это положение дел. Таким образом, универсальность подразумевает некую курватуру в собственном утверждении, так что универсализация также партикуляризует эту универсализацию. Таким образом, «все вещи есть x» не исчерпывает [множество] всех вещей, но воспроизводит их, если можно так сказать, в качестве x, которые они есть.

В–третьих, природа универсума волновала Шеллинга всегда. Соответственно, эссе о связке является не только логическим трактатом, но и элементом множества «проявлений» или Darstellungen того, что он называл в поздний период «уни–версией» [uni–versio], напоминая о комплексной топологии, представленной в связке¹⁹. В самом деле, связка есть «универсия» в той мере, в которой она является своего рода монофиламентным посредником, которым «всё» становится во всех формах. Таким образом, проблема локализации универсального — это проблема «неизвестного корня» универсума, поскольку индивидуация корня является проявлением–консеквентом. Более того, если она [связка] является корнем «всех форм и живых феноменов материи» (OR, 359), то она должна быть всегда обнаружимой и необнаружимой, потому что стоит обнаружить её однажды при том, что она является корнем, потенциализированным во всём, то она должна быть обнаружима всегда; но если она всегда должна быть обнаружима, то корень сам по себе, как отделимая сущность, никогда не будет обнаружен. Поэтому «темнота» материи — это не случайность и не просто описательный приём, но играет определяющую роль в теоретической онтологии глубинного поля Шеллинга, поскольку универсум не разделяется чётко на чувственное и интеллигибельное, но включает в себя также тьму. Темнота, подобно «безосновности» из Философских исследований о сущности человеческой свободы и с вязанных с ней предметах [Freedom], представляет собой радикал [surd], который делает асимметрию, подразумеваемую если имеет место возникновение, непреодолимой.

Соответственно, недостаточно, чтобы то, «что есть», проистекало из полагания, поскольку, хотя это и верно в отношении того, что проистекает из него как нисходящее, полагать полагание в качестве источника — значит элиминировать восходящее, из которого оно, в свою очередь, проистекает. Выражение — это позднее обнаружение [acquisition]. Более того, если индивидуация возникает в природе, то различие между физическим и логическим порождением изолированного, конечного, есть различие не по роду, но только по степени, или по количеству универсума, заключённого в частном [particular]. Таким образом, подобно тому, как если «всё есть материя», то и универсальное есть в конкретном, или конкретное есть универсум в универсуме, поэтому познание его (а) материально и (б) более универсально, чем другие материи, поскольку мысль, как и то, что ей сопротивляется, есть универсум в универсуме, и познаёт то, что содержится в универсуме внутри универсума. Тем самым мысль не есть «трансцендентальное» в том смысле, в котором таковым не является её окружение, просто она более трансцендентальна.

1… X: Запоздалое обнаружение

Изложение природных процессов [Darstellung des Naturprozesses] 1844 г. Шеллинг начинает с вопроса: «Что мыслится, когда я мыслю то, что существует?» Это один из ряда вопросов, которые полагают ситуацию изыскания посреди чего–то другого, что осредоточивает вопрос. Например, Штутгартские беседы начинаются с вопроса «В какой мере, вообще, возможна какая бы то ни было система?»²⁰, за чем незамедлительно следует ответ, что по меньшей мере одна уже существует. Схожим образом из положения дел, согласно которому мир «пойман в сети рассудка [reason]» возникает вопрос: «как он там оказался?»²¹. Форма этих вопросов указывает, во–первых, на то, что положение дел, которое есть антецедент к мышлению о нём, осредоточивает мышление об этом положении дел, и что этот остаток, согласно знаменитому отрывку, «не сводим» (SW VII, 360/PIN, 34) или неизбывен (nie aufgehende). Во–вторых, следование [travel] протекает в обоих направлениях: поскольку мысль, система наук и рассудок есть поздние обнаружения, точно также как любая пропозиция, отвечающая на вопрос «что мыслится», остаётся открытым в отношении того, что есть для неё как вышестоящее, потому что её положение помысленного есть консеквент из того, что именно есть то, что мыслится, так же и мысль, наука и рассудок остаются открытыми в отношении того, что есть для них как нисходящее, поскольку то, что зависимо от источника, который не есть мысль и не может быть ею — не только в качестве содержания, но и в качестве того, что затрагивает роды, — есть автономное по отношению к нему, т. е. именно не есть его антецедент.

В–третьих, осредоточенность мысли указывает на то, что она происходит из предмета [topic], места, а не из принципа, или на то, что она не демонстративна, а диалектична²². Поэтому в вопросе «Что мыслится, когда я мыслю то, что существует» мышление репозиционируется предметом Шеллинга: cogito не сопровождает репрезентации, а следует из своего источника не в качестве репрезентации, а в качестве порождения. Поэтому к аристотелевым топикам Шеллинг добавляет измерение [dimension] возникновения: диалектика не демонстрирует, а генерирует²³. Возникающее (то, что мыслится, когда я мыслю) зависит от своего источника (того, что существует) и тем не менее автономно по отношению к нему, поскольку если бы оно не было таким автономным, то не было бы никакого порождения. Таким образом, мышление не репрезентирует и не повторяет то, что существует, но добавляет измерение к существованию. Это происходит потому, что если я мыслю то, что существует, мышление о том, что существует, которое возникает в существовании, «высказывается в природу»²⁴, и поэтому является дополнительным элементом в том, что существует, а не тем, что исчерпывает его. Следовательно, поскольку существование с предикатом «я его мыслю» не есть то существование, которое разыскивалось, то «то, что существует», о котором спрашивается в вопросе, не восстанавливает это существование в мысли. В конце концов, существует нечто большее, чем то, что я мыслю, поэтому известный неизбывный остаток Шеллинга²⁵ сохраняется.

Именно потому, что рассудок не насыщает то, что есть, мышление о том, что есть, не составляет собой проекции плана [plane] рассудка на план бытия подобно обычной геометрии (SW VII, 395–6/PIN, 75). Геометрия недостаточна для рассмотрения «универсума форм» (OR, 362), который требует большей топологической сложности, которая представлена в связке. Отсюда — мёбиусообразный облик уни–версии, монофиламента, формирующего все формы, или тождество, которое есть универсум, при том, что он не есть универсум, сводимый к нему.

Более того, вопрос «что мыслится, когда я мыслю то, что существует» — это вопрос, касающийся источника моего мышления о том, что я мыслю в той мере, в какой это не помысленное заранее «что есть то, что есть» не просто подразумевает, но скорее движет мышление, которое, соответственно, не может быть мышлением о нём. Другими словам, «то, что есть» не просто дано, поскольку, будь оно, таким образом, реди–мейдом, оно было бы завершённым, а поскольку нечто завершённое по определению не может ни требовать, ни вызывать какого–либо приращения, оно было бы не началом, а концом, из которого не проистекало бы никакого вопроса. Вслед за Шеллингом мы можем сказать, что нечто, что есть, таким образом, неконсеквентное, как, например, «формальная и бесплодная» материя (OR, 371), не есть даже антецедент, поскольку антецедент является таковым только тогда, когда есть консеквент²⁶. Следовательно, мышление о том, что существует, ставит вопрос не только об источнике мышления, но и об источнике существования, и, таким образом, упирается в вопрос о творении или о «природе как таковой» (OR, 378), поскольку только в этом случае проблематика данного действительно снимается: ничто не есть данное, потому что порождённое является таковым только в том случае, если порождение отказывается от «обретённой законченности», в которой оно и заключалось бы, если бы порождённое исчерпывало своё собственное порождение.

Таким образом, мышление проистекает не из чего–то данного, а, скорее, из того, что ему сопротивляется, и против чего су–ществование [ek–sistence], соответственно, выступает. Мышление о том, «что мыслится, когда я мыслю то, что существует?», и всё, что этим подразумевается, не приостанавливает антецеденцию и не «возносит» её в рассудок, потому что рефлексия по поводу вопроса — это именно более позднее обнаружение, чем сам вопрос. Если вопрос следует как нисходящее к выражению, то он, соответственно, следует из того, что есть для него как восходящее, даже если вопрос затрагивает последнее. Но было бы ошибкой заключить, что существование, таким образом, оказывается для рассудка утраченным, поскольку рассудок, ввиду этого, вносит в него свой вклад. Вместо того чтобы отделять рассудок от его окружения, последнее зависит от него, когда возникает выражение, и связь или связка, состоящая в зависимом–но–автономном выражении, проистекает не из того, что дано, а из «силы начала, положенного в выражаемом», силы, которая, согласно Мировым эпохам [Weltalter], вновь есть «изначальный росток [Urkeim] будущей зримой природы» (SW VIII, 243/WA, 30).

Есть и третья проблема, возникающая в связи с этим вопросом, которую Шеллинг прорабатывает в своём длинном исследовании связки, которое простирается от Об отношении реального к идеальному в природе [OR] до Мировых эпох [WA], и первое приближение к которой находится в центре внимания данного эссе. Проблема заключается в следующем. В вопросе «что мыслится, когда я мыслю то, что существует» логическим субъектом является «что», о котором я, предположительно, мыслю, а предикатом выступает «я мыслю то, что существует». Если «то, что существует, есть то, что мыслится» обретается, то, согласно анализу этой пропозиции в Философских исследованиях о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах [PIN] и Мировых эпохах [WA], связка в этой пропозиции («есть») выражает следующее положение дел: что бы ни представляло собой то x, которое есть x в том, что существует, оно есть также то x, которое мыслится. Более того, поскольку субъект, соответственно, выражает этот x в S, а предикат выражает x в p, то из этого следует, что тождество, утверждаемое в пропозиции, выражает единство пропозиции, каждого из её членов [terms], а также связки²⁷.

Проблема состоит в том, что если пропозиция есть выражение её единства как утверждение единства её частей, то откуда асимметрия в вопросе, откуда остаток, темнота, радикал? К тому же самому положению вещей можно подойти и обратным путём, начиная на этот раз с тождества. Если тождество есть только и всегда само тождество, так что всё, что есть, рассматривается постольку, поскольку оно есть само тождество²⁸, то если нет случаев, в которых тождество не было бы выражено, — значит, «причиной универсума является не абсолютное тождество, а сам универсум» (SW IV, 129/PMS, 154), и нет того, в чём оно всецело отдельно выражается. Даже «A=A» представляет собой и задействует несколько формальных дифференциаций: во–первых, по факту выражения; во–вторых, по дифференциации субъекта и предиката; в–третьих, по функции связки. Если выражение тождества в пропозиции подразумевает единство «трёх пропозиций», содержащихся в ней — тождество в S, тождество в p и, соответственно, тождества в «S есть p», поскольку оба есть тождества, а связка есть утверждение этого²⁹, — это не сводит тождество к логической простоте, поскольку связка вызывает бесконечную или беспроблемную итерацию тождества, где каждая итерация отличается от своего антецедента и консеквента, но консеквентна к дифференциации. Другими словами, тождество осредоточено в той мере, в какой формальная дифференциация выражающих его итераций никогда не суммируется, поскольку пропозиция тождества есть не экстенсионал, то есть не охватывает случаи сущностей, которые тождественны друг другу, но — нечто итеративное, когда что–либо существует. Поэтому даже с точки зрения единства, выраженного в пропозиции, асимметрия сохраняется. Подобно магнетической точке безразличия, тождество есть только в том случае, когда оно напряжено в обоих направлениях, напряжения которых дивергентны тождеству.

А как насчёт универсальности тождества, или, скорее, универсума, который она и есть? Ни что существующее не выражает универсальное в той мере, в какой оно есть действительно одно, потому что ни что существующее просто не является им. Будь это так, существующий универсум — природа — не представляла бы собой тождество, потому что тождество было бы лишь одним среди множества, что существует. Соответственно, универсальность тождества достигается только в том случае, если её нельзя представить отдельно от «универсума» (SW IV, 125/PMS, 152), т. е. если она не есть конечная форма или партикулярное. Поэтому предположительно отделимая область логики или «пространства обоснований» является таковой лишь сообразно тому, что она «положительно исключает [extain] [positiv ausschließt] положительное» (SW XIII, 152/GPB, 196), или будучи положенной в качестве таковой. Соответственно, хотя в окрестности [vicinity] существования бытие как полагаемое отрицательного есть основание его существования, существование, которое оно разделяет с тем, что оно исключает. Соответственно, познание этого означает, что исключённость также есть связка (дизъюнкция), так что даже в случае полагания отрицательного, или логики, в качестве положительно исключающего положительное, связка распространяется за его пределы, соединяя, как говорится в Об отношении реального к идеальному в природе [OR], «реальное и идеальное в природе».

Из этого следует, что на вопрос «что есть область самой связки как таковой?» нельзя привести в качестве ответа ни одну из областей, которая не были бы, поскольку каждая из них есть некоторая область, схожим образом осредоточена тем, что существует в её пределах. Пропозициональное выражение тождества есть выражение универсума пропозиций, которое, будучи выраженным, явно отличается от выражающей его пропозиции, поскольку такая пропозиция возникает и делает это [выражает], будучи осредоточенной. Точно так же, вопрос «что мыслится…?» даже при положительном ответе и консекветном заполнении пустой субъектной позиции «что» не восстанавливает своего тёмного как восходящего в его экспрессивном как нисходящем, но составляет итерацию того, что я в другом месте назвал «остатками мира»³⁰, или того, что неизбывно осредоточивает выражение, так что выражение представляет собой лишь то, что обретается последним.

Это — та же проблема, которая делает материю и её идею «трудной и тёмной»: какая часть материального универсума есть её материя?

2.(Реальное и Идеальное) в природе: материален ли Универсум?

Шеллинг начинает Об отношении реального к идеальному в природе [OR] с переформулировки платоновской проблемы темноты материи, которая амфиболически³¹ темна как в том, что касается чувственности, так и в том, что касается интеллекта:

Темнейшая из всех вещей, темнота сама по себе, по мнению некоторых, есть материя. Однако все формы и живые феномены природы возникают в результате инволюции, сведения или возведения [Erhebung] этого неизвестного корня. Без познания этого физика лишается научных оснований, даже наука рассудка утрачивает связку, соединяющую идею с действительностью.

(SW II, 359)

Ситуация с материей такая же, как с тождеством: поскольку «все формы» проистекают из неё, сама она не имеет формы и таковой не является. Материя не может быть индивидуализирована или предстать как полагаемое, потому что если бы она была достаточно локальной, чтобы подлежать изоляции, она была бы сингулярной и изолированной от универсума, которым, следовательно, уже не могла бы быть.

Сначала рассмотрим, какие предикаты присовокупляются к материи в данном отрывке. Материя считается сначала относительно, а затем и абсолютно тёмной. То есть сначала она локализуется в одном ряду с тёмными вещами, но затем о ней сообщается, что она есть сама темнота, чем вводится различие, с одной стороны, между примером и архетипом, с другой стороны, между партикулярным и универсальным. Касательно первого: если материя есть лишь пример темноты, то в каком смысле другие тёмные вещи являются тёмными? Являются ли они, например, эпистемически или лишь чувственно непроницаемыми, то есть относительно тёмными, но не являются темнотой самой по себе? Если материя лишь служит примером темноты, сама темнота не может быть материей.

Если, исходя из второго различия, материя есть нечто партикулярное, то что бы ещё ни мог представлять собой универсум, он лишь частично был бы материей. Однако если материя есть универсалия, то в каком смысле она дифференцируема, хотя бы в масштабах света и тьмы? То есть в каком смысле она была бы темнотой самой по себе, или просто темнотой, при том, что её универсальность предполагала бы, что она также может быть представлена в свете.

Анализ тождества уже показал, что, согласно Шеллингу, универсум есть единственная мера универсального, хотя в таком утверждении она становится дополнительно партикулярной. Вот почему связка также соединяет бесконечное и конечное, так что последнее есть одновременно и случай проявления первого, и возникновение формы из него.

Однако в данном отрывке материя не только партикуляризуется в качестве логической универсалии. Она дополнительно предстаёт в нём как «неведомый корень всех форм», то есть как морфогенетическое универсальное или «универсум, бесконечность форм» (SW II, 362)³². Партикуляризация материи Шеллингом в качестве корня именно в том математически постижимом морфогенетическом смысле, что он может быть потенциализирован или возведён³³, незамедлительно противопоставляется тому, что этот корень определяется как «неизвестный». Например, если эпистемический объект, который есть математическая форма, отделим от материальной сущности, которая не может быть таким объектом, то связь между материей и морфогенезисом отсутствует, и тем самым последняя непостижима, если корень остаётся непознанным.

Однако, важно отметить, что Шеллинг утверждает не то, что этот корень есть «нечто» [thing], чувственно или физически локализованное среди других вещей и лишь поэтому — в универсуме. Скорее, оно есть как корень функции и обретается только вместе с функцией. Поскольку такие функции не завершаются в своих порождениях, корень также не обретает законченность формы, поскольку (а) он, как мы видели, не может содержать её в себе, и (б) те формы, которые он породит, принципиально безграничны.

Более того, когда функция обретается, то, будучи корнем «всех форм и живых феноменов природы», она должна быть подчинена, так сказать, проявлению более высокого порядка, чем существующий или наличествующий универсум. Другими словами, поскольку о материи не говорится, что она просто есть все формы, но говорится, скорее, что она есть их корень, то это «всё» форм при каждом проявлении подлежит пересмотру. Проще говоря, «всё» форм не обретается, если форма, в которой всё это представлено, не включена в их число как одно среди множества других. То, что Шеллинг квалифицирует это «всё» в качестве бесконечности, свидетельствует о его не–окончательности как нисходящем³⁴, поскольку если этот корень ответственен за все формы, то формы, которые всё проявленное предполагает, сами должны проистекать из того же самого корня, так что никакое проявление его не исчерпывает. Также и с точки зрения логики всё представляет собой не–всё именно тогда, когда оно полагается, поскольку полагание дополнительно осредоточивает всё посредством той формы, которая в него не включена. Как только это становится познанным, форма, в которой это познание проявлено, сама будет зависимой от той же не–окончательности, поскольку проявление всех форм на практике не может включать в себя форму этого проявления.

Вот почему корень не познаваем как отдельное, и это условие описывается в отрывке как угрожающее научным основаниям физики, для которой материя, соответственно, остаётся неизбывно тёмной, а также науке рассудка, ведь без познания этого корня она лишена связки, «соединяющей идею с действительностью». Таким образом, в первых строках Об отношении реального к идеальному в природе [OR] определены функция и сфера связки: именно потому, что связка соединяет идею с действительностью, физика будет иметь научные, т. е. философские, Wissenschaftliche, основания. Такие основания относятся не к специальным наукам, а именно к универсальной и систематической науке, связанной с пониманием философии, свойственным для немецких идеалистов. Ограничивает ли этот вопрос наше обсуждение как эпистемически сводимое или трансцендентальное, касающееся исключительных условий, при которых познание познаётся как познание? Более того, требует ли оно того, чтобы физика, наука о природе, имела своим основанием только удовлетворение этого трансцендентального требования, или чтобы природа имела в качестве собственного основания лишь её познание? Это решение незамедлительно ставится под сомнение заявлением, следующим за этим явно трансцендентальным требованием. Заявление касается связки или связи, соединяющей идею с действительностью, которая, в конце концов, представляет собой то, что частично отражено в названии данного эссе. Итак, вопрос о познании материи связан с вопросом о связке или связи, соединяющей идеальное и реальное, или Идею и действительность (Wirklichkeit), чем, в свою очередь, обеспечиваются «научные основания» физики.

Как мы уже убедились, корень не поддаётся суммации как нисходящее, поскольку всё, чему он является истоком, становится локальным в его проявлении. То есть корень, который, как следует из его бесчисленных промежуточных связей³⁵, нисходит по всей природе, выводится из природы в проявлении, которое остаётся неизбывно локальным, поскольку оно, будучи формой и феноменом, имеет этот корень как общее с другими и тем самым дополняет универсум всех форм. Суть не в том, что один лишь источник генеративен, так что, подобно романтическим исследователям, ищущим северных сияний, натурфилософ должен вернуться к тому же; скорее, в том, что формы есть поздние обнаружения, т. е. они порождаются, вследствие чего формы значимы, когда порождение не является окончательным. Другими словами, материя не есть субъект конечного множества свойств, сил или «диспозициональных предикатов» (как он отмечает в Идеях к философии природы [Ideas for a Philosophy of Nature], «чисто логическое понятие материи бессмысленно»)³⁶, но есть лишь там, где выражаются морфогенетические потенциалы, поскольку, будучи выраженной, форма обретается сверх числа уже произведённых форм. Соответственно, Шеллинг предлагает три довода в пользу локального характера материи:

(1) Сама по себе она есть «синтетическое» (SW II, 235/IPN, 188), «связеобразующее» [copulative], или порождённое, «чувственное и зримое дитя природы» (OR, 360).

(2)То, что есть как восходящее относительно этого корня, остаётся непознаваемым, потому что оно «не мыслимо заранее» без тех форм, которые из него возникают, включая ту форму, в которой он, соответственно, в последствии проявляется.

(3)То, что есть относительно него как нисходящее — материально, если оно состоит из дополнительных форм, ни одна из которых не является окончательной, и так было всегда.

В чём же тогда должно заключаться «знание об этом неизвестном корне»? Другими словами, какие формы следует считать научными основаниями физики? И если это основание само по себе есть выражение связи идеи с действительностью, то почему основания физики того требуют?

Во–первых, в соответствии с этим «синтетическим понятием материи» мы можем отметить, что познание неизвестного корня имеет место консеквентно к нему, как в смысле «по факту», или, лучше сказать, как после того, что мыслится, когда я мыслю то, что существует; так и в смысле бытия порождённым как консеквент к нему. Если экстраполировать анализ Шеллингом отношения «основание–консеквент» из Философских исследований о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах [PIN], порождение «никоим образом не определяет», что представляет собой порождённое, но, поскольку оно зависит от порождающего его корня, только «то, что зависимо, может быть консеквентом к тому, от чего оно зависимо» (SW VII, 346/PIN, 18). Таким образом, «быть порождённым» есть функция связки, поскольку это обретается в материальном универсуме. Соответственно, познание этого универсума будет формой, порождённой в зависимости от неё, и в этом качестве будет вносить вклад в материю этого универсума, не в том смысле, что знание состоит из того же материала [stuff], а в том смысле, что познание универсума обретается как его локальный элемент.

Связка, соединяющая идею с действительностью, теперь обеспечена, хотя форму как основание физики ещё предстоит установить. Если «неизвестный корень» представляет собой глубинное поле познания природы, то причина тому в том, что он остаётся неизвестным, поскольку он неизбывен как восходящее к её познанию. Однако, форма основания науки представляет собой проблему сверхглубинного поля, поскольку познание неизвестного корная подразумевает не только его незнание, ведь он безвозвратно ушёл в прошлое, подобно Большому Взрыву относительно последующих событий во вселенной, но дополнительно потому, что ничто партикулярное не могло бы удовлетворить требованиям не помысленного заранее корня–бытия, «семенного зерна Вселенной» (SW II, 223/IPN, 179) или «изначального ростка» (SW VI, 388), и, соответственно, ни одно из условий, рассматриваемых в качестве необходимых для порождения форм, не могло бы служить метрикой для любого другого [порождения]. Отсюда вытекает требование, чтобы универсум всех форм был проявлен, и, будучи проявленным, был как минимум на одну [форму] меньше, чем обретается, поскольку форма проявления этих форм не может быть среди них, и чтобы он был осредоточен как восходящим и нисходящим посредством nie aufgehende «что», которое мыслится локально.

3.Естественная история полагания

Ответ на проблему, касающуюся источника порождения, arche kineseos или мировой души, из которой, согласно гипотезе Об отношении реального к идеальному в природе [OR], возникает морфогенез во всей совокупности пространств [dimensions], представлен как таковой в Вюрцбургской системе [Würzburg System]: «изначальный росток есть всё или ничто» (SW VI, 388). Что же тогда представляет собой тотальность пространств? Согласно этому последнему утверждению, тотальность есть тотальность только в том случае, если она дополнительно есть изначальный росток, и qua изначальный, не есть окончательный, но обращённый в антецедент постольку, поскольку следствия, которые, по определению, им быть не могут, проистекают из него как нисходящее. Следовательно, то, что эта тотальность есть консеквент, означает, не то, что она не есть тотальность, а то, что тотальность также генеративна, то есть, неполна и осредоточена. Схожим образом, пространство есть пространство только тогда, когда оно порождает другое пространство.

В названии эссе, находящегося в центре нашего внимания, сказано, что отношение между реальным и идеальным, между матрицей естественного порождения и логикой, следует искать в природе. Однако природа не является ответом на проблему «тотальности пространств», если её [природы] суть заключается в изотропическом морфогенезе, как предполагает Шеллинг. Если судить о природе как об окончательной среде, из которой проистекают все пространственные потенциалы, и, следовательно, считать её метапространственным источником пространственности, arche kineseos, то выходит, что она есть положенная природа, сама по себе или посредством чего–то другого отделившаяся от самой природы. Природа положенная есть природа выраженная, и независимо от средства выражения — гравитации, света, логики, искусства или откровения — всегда есть, как выражается Шеллинг, «более ранняя» природа (SW VII, 415/PIN, 98). Поэтому там, где природа фигурирует как субъект, то есть как то, «что мыслится, когда я мыслю то, что существует», но также и в своей «автаркии» [autarchy] (SW III, 17/FO, 17), она уже консеквентна к тому, что есть выраженное как таковое, то есть к консеквентной предикации антецедента, или к производству оснований. Это не значит, что существует «природа сама по себе», абстрактная природа без характеристик, скорее, речь идёт о том, что там, где есть предикаты, они следуют за субъектом, который становится тем, что он есть в данном выражении, только посредством данного выражения. Тогда давайте скажем, что природа есть источник. Тогда что же он собой представляет? Тотальность того, что есть как антецедент к тому, источником чего она является, чем бы оно ни было. Но что тогда было бы консеквентом, ведь если бы консеквент не был автономным относительно своего собственного антецедента, не было бы никакого консеквента. Если то, что есть консеквент, должно быть автономным относительно того, что есть его антецедент, и если то, что есть антецедент — это природа, то консеквент не есть природа, что противоречит гипотезе. Другими словами, пространство времени не содействует конструированию научной конструкции основания, если при консеквенте основание едино.

Возможно, вместо этого мы могли бы утверждать, что природа есть «осредоточение всех осредоточений». Однако, как мы увидели, чтобы представлять собой такую тотальность, ей потребовалось бы быть генеративной, — в таком случае что именно она осредоточивает? Разумеется, то, что осредоточивает, оказывается, в свою очередь, также осредоточенным, если извечное, росток, должен локализоваться не единожды или в одном месте, а, скорее, вечно и во всём. Другими словами, извечное становится единым, только если оно осредоточено порождением. Более того, поскольку, согласно Шеллингу материя есть лишь недавно обретённый морфогенетический корень, и если универсум есть материальное единое, то она осредоточена как к восходящему, так и к нисходящему. Тогда что будет осредоточением всех осредоточений? Совершенно точно это нечто не будет пространственно–временным, если речь идёт о пространствах морфогенеза, поскольку осредоточение всех осредоточений должно в равной степени осредоточивать порождение форм, иначе не обреталось бы никакого мета–осредоточения. Таким образом, природа есть осредоточение всех осредоточений при двух условиях. Во–первых, морфогенетический универсум есть не тотальность, но то, что осредоточивает консеквентные тотальности (осредоточение всех осредоточений; неизбывный антецедент, и так далее). Это означает, что выраженная или положенная тотальность есть «универсум внутри универсума» (SW VI, 207). Соответственно, во–вторых, «всё есть изначальный росток» теперь означает не только, что если существует возникновение, то есть только один случай, при котором возникновения не происходит: случай ничто; но также и то, что если возникновение есть где бы то ни было, то оно максимально не—локально. Каждое проявление универсального проявляет универсум внутри универсума, но проявленный универсум сам по себе есть случай морфогенетического.

Теперь мы видим масштаб проблемы глубинного поля обоснований или, как выражается Шеллинг, бесконечности форм: поскольку ни одна из сущностей–кандидатов не может удовлетворить поиск изначального, они все ему удовлетворяют. Как выражается Николас Решер, «не существует предела числу естественных видов, к которым может принадлежать отдельная сущность»³⁷. Это означает, что ни одно промежуточное звено не участвует в научном переходе от, скажем, возникновения химической материи, гравитации и света, или пространства–времени, к возникновению полагания, то есть порождения консеквентных изначальных в ходе извлечения логики из природы таким образом, чтобы природа включала эту извлечённую логику в качестве собственного консеквентно локального проявления. Это также означает, что ни одно множество пространств или осей [axes] не может быть окончательно квалифицировано как безусловная или абсолютная метрика проявления природы, поскольку она возникает везде, где есть что–либо вообще. Таким образом, как показано в форме Об отношении реального к идеальному в природе [OR], полагание имеет естественную историю, столь же зависимую от химии, гравитации и света, как и от формирования планет. Не существует также никакого различия в роде между одним и другим, поскольку и то, и другое порождает свои морфогенетические корни консеквентно к собственному обретению, и то, и другое разделяет природу на «до» и «после», причём в обоих случаях природа остаётся.

Соответственно, что же остаётся от формы научных оснований? Во–первых, мы указали на топологическую комплексность мысли Шеллинга о связке, по отношению к более полному раскрытию которой рассмотренное нами эссе выступает в качестве подготовительной работы³⁸. В этой связи достаточно сказать две вещи: во–первых, согласно Шеллингу, связка в материи есть не другая [связка], но лишь «более строгая» [связка], чем в рассудке (OR, 360). Другими словами, платоническая проблема материальности идеи решается посредством данного описания, поскольку разделение между природой и логикой всегда должно быть следствием понимания в природе, «разделения сил», как это описывается в Философских исследованиях о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах [Freiheitschrift] в качестве «первого акта» последнего (SW VII, 361/PIN, 36).

Во–вторых, в эссе, которое мы рассматривали, — равно как и в Первом наброске системы философии природы [First Outline], в О мировой душе гипотеза высшей физики для объяснения всеобщего организма, или Разработка первых основоположений натурфилософии на основе начал тяжести и света [World Soul], во Всеобщей дедукции динамического процесса [Universal Deduction of the Dynamic Process] и в Изложении природного процесса [Exhibition of the Natural Process], а также в пространственных диаграммах, которыми пестрит Всеобщая дедукция динамического процесса [UD], в магнетических линиях, которые постепенно превращаются в reduplicatio³⁹ пропозиций внутри пропозиций, а затем в Weltformel⁴⁰, или в восхищении аристотелевым этологическим моделированием поведения в Изложении чисто рациональной философии [Darstellung des rein–rationalen Philosophie]⁴¹, — проект Шеллинга представляет собой морфологию или топологию явно идеального, но не просто идеального, поскольку оно заключается в самодополнении реального и не есть вытеснение, приостановка, замещение или просто эпистемическая элиминация, «возведение» к чему–то более высокому, чем она, природа. Вот почему, как я полагаю, натуралистический идеализм получает преимущество над элиминативным реализмом со стороны реального, и почему он получает преимущество над редуктивно концептуальным со стороны идеального. Если идеальное, в конце концов, дополняет каталог реальных форм, то это происходит потому, что природа генерализуемо [generalizably] трансцендентальна по отношению к своим собственным истокам. Именно благодаря этой сверхглубинной [ultra–deep] логике поля природа остаётся темнейшей из вещей, или, как полагают некоторые, тьмой самой по себе.

Версия этой статьи была представлена на второй ежегодной конференции North American Schelling Society: the Futures of Schelling, London, Ontario, September 2013. Я сердечно благодарю Тилоттаму Раджан и Бена Вударда за организацию этого замечательного мероприятия, а что касается введения к настоящему эссе, я благодарен Шону МакГрату за то, что он спросил меня, чем я, в самом деле, занимаюсь. ↵
F. W. J. Schelling, Philosophische Untersuchungen über das Wesen der Menschlichen Freiheit und die damit zusammenhängende Gegenstände, in K. Schelling (ed.), F. W. J. Schelling Sämmtliche Werke (Stuttgart and Augsburg: Cotta, 1856–61), tr. by J. Gutmann as Philosophical Inquiries into the Essence of Human Freedom (Chicago: Open Court, 1936). Ссылки на Sämmtliche Werke Шеллинга далее оформляются в скобках как SW с последующим указанием номера тома. ↵
«В какой мере, вообще, возможна какая бы то ни было система? Ответ: по меньшей мере одна система существует ещё с незапамятных времён — задолго до того, как человек начал задумываться о создании своей собственной: это мировая система [System der Welt]». SW VII, 421, tr. T. Pfau in Idealism and the Endgame of Theory. Three Essays by F. W. J. Schelling (Albany: SUNY, 1994), 197. ↵
«Все замкнутые системы объединяет то, что они не являются системами и поэтому представляют собой нечто ограниченное или подчинённое». SW IX, 209, tr. by M. Weigelt as “On the nature of philosophy as science” in R. Bübner (ed.), German Idealist Philosophy (Harmondsworth: Penguin, 1997), 211. ↵
SW XIII, 103, tr. by B. Matthews as The Grounding of Positive Philosophy. The Berlin Lectures (Albany: SUNY, 2007), 161. ↵
И Изложение мирового процесса [Exhibition of the Natural Process] (SW X, 303–90), и Всеобщая дедукция динамического процесса [Universal Deduction of the Dynamic Process] (SW IV, 1–78) вошли в состав On the World Soul and Other Naturephilosophical Writings, (tr.) I. H. Grant (Albany: SUNY, 2016). ↵
F. W. J. Schelling, Grundlegung der positiven Philosophie. Münchener Vorlesungen 1823/33,(ed.) H. Fuhrmanns (Turin: Bottega d’Erasmo, 1972), 14–15. ↵
SW XIV, 337. Перефразированная выше Andere Deduktion — это отчётливый исток шеллинговского представления о том, что есть положительное в положительной философии. ↵
SW X, 332, tr. by I. Grant as Exhibition of the Natural Process, in On the World Soul and other Naturephilosophical Writings (Albany: SUNY, 2015). ↵
«Начало всякой науки [Wissenschaft] лежит в сознавании [Erkenntniß] нашего незнания [Unwissenheit]». SW VIII, 223, tr. by J. Wirth as The Ages of The World (Albany: SUNY, 2000), 16, пер. изм. Вот почему Шеллинг концентрируется на сократовском признании собственного невежества, смысл которого Шеллинг поясняет, например, в Философии откровения [Philosophie der Offenbarung 1841/42], (ed.) M. Frank (Frankfurt: Suhrkamp, 1993), 403: «Помимо той логической науки, которая хочет объяснить действительность, Сократ полагает познающую науку. Тем самым признание своего невежества впервые приобретает положительный смысл». Шеллинг, в свою очередь, отдаёт должное Достопримечательным мыслям Сократа… [Sokratische Memorabilien] Й. Г. Гаманна (Amsterdam: Hartung, 1759), 51, цитируя это произведение в SW XI, 526: «Семенное зерно нашей природной мудрости должно выродиться и перейти в невежество, чтобы из этой смерти, из этого ничтожества могли произрасти и быть созданы заново жизнь и сущность высшего познания». ↵
Например, исследование основания свободы или мира, согласно первой лекции Философии откровения [Philosophy of Revelation], SW XII, 106. ↵
SW II, 359–78, tr. by I. Grant in On the World Soul and other Naturephilosophical Writings. ↵
«О многом говорят как о “данном”: о чувственных содержаниях, материальных объектах, универсалиях, пропозициях, реальных связях, первых принципах и даже о самой данности». Wilfrid Sellars, Empiricism and the Philosophy of Mind, With a Study Guide by Robert Brandom (Cambridge: Harvard University Press, 1997), 14. ↵
Immanuel Kant, Opus Postumum, (ed. and tr.) E. Förster (Cambridge: Cambridge University Press, 1993), 240. ↵
См., например, ответ Джона Макдауэлла Роберту Пиппину в N. Smith, (ed.) Reading McDowell on Mind and World (London: Routledge, 2002), 277: «Как только моё напоминание о второй природе сделает своё дело, природа тоже может исчезнуть из моей картины». Это подтверждает наблюдение Маркуса Габриэля в его книге Transcendental Ontology. Essays in German Idealism (London: Bloomsbury, 2011), что Макдауэлл «в своей книге Mind and World почти никогда не упоминает мир» (xii). См. также критический обзор Дэниела Деннета на книгу Роберта Брэндома Making it Explicit (Cambridge: Harvard University Press, 1994), in The Evolution of Why [http://ase.tufts.edu/cogstud/dennett/papers/Brandom.pdf]. ↵
SW VIII, 212, tr. by J. M. Writh as Ages of the World (Albany: SUNY, 2000), 7. ↵
Марк Дж. Томас недавно выступил с прекрасным докладом на тему «Опосредование связки как фундаментальная структура в философии Шеллинга» на конференции Evil, Freedom, and Time: A Conference on Schelling’s Freedom essay and Ages of the World (University of Warwick, May 30, 2014). ↵
SW II, 345–584; tr. by I. Grant as On the World Soul. An Hypothesis for a Higher Physics, in On the World Soul and Other Naturephilosophical Writings. Первое издание О мировой душе [On the World Soul] вышло в свет в 1798 г., второе, к которому примыкает Об отношении реального к идеальному в природе [On the Relation], в 1806 г., а третье — в 1809 г. ↵
Darstellung des Naturprozesses, SW X: 311, tr. by I. Grant as Exhibition of the Natural Process in On the World Soul and other Naturephilosophical Writings. ↵
SW VII, 421, tr. by T. Pfau as Stuttgart Seminars in Idealism and the Endgame Theory. Three Essays by F. W. J. Schelling (Albany: SUNY, 1994). ↵
Вопрос вновь обсуждается в Schelling, Grundlegung der positiven Philosophie, (ed.) H. Fuhrmans (Turin: Bottega d’Erasmo, 1972), 222, а также в SW X, 143, tr. by A. Bowie as History of Modern Philosophy (Cambridge: Cambridge University Press, 1994), 147. ↵
«Доказательство имеется тогда, когда умозаключение [apodeixis] строится из истинных и первых [положений] <…> Диалектическое же умозаключение — это то, которое строится из правдоподобных [положений]». Aristotle, Topics, (tr.) E. Forster, in Posterior Analytics, Topics (Cambridge: Harvard University Press, 1960), 100a. ↵
«Диалектический метод, как и диалогический, не демонстративен, а генеративен; он есть то, в чём генерируется истина. Эксперимент исключается или допускается только в подчинённом виде, из демонстративной науки. Но чтобы познать, что есть то, что есть бытие (а в конечном счёте только этим она и занимается), нужно, как мы уже говорили, действительно попытаться помыслить её, чтобы испытать, что она есть. Tentandum et experiendum est» (SW XI, 330). ↵
SW VII, 395, tr. by J. Gutmann as Philosophical Inquiries into the Nature of Human Freedom (Chicago: Open Court, 1986), 74, пер. изм. ↵
«Это и есть непостижимая основа реальности вещей, никогда не исчезающий [nie aufgehende] остаток, то, что даже ценой величайших усилий не может быть разложимо в разуме [Verstand]» (SW VII, 360/PIN 34). ↵
См. SW VII, 346/PIN, 18–19: «В самом деле, было бы противоречиво, если бы то, что есть зависимое или консеквентное, не было бы автономным. Была бы зависимость без чего–то зависимого, результат без результирующей силы <…>, то есть вся концепция пришла бы в негодность». И в этом случае антецедент есть антецедент только тогда, когда есть консеквент, так что зависимость антецедента от консеквента в том, что касается его статуса антецедента делает его антецедентом лишь консеквентным образом. ↵
Перефразируя анализ Шеллинга в SW VII, 341/PIN, 13 и SW VIII, 213–14/WA, 8. ↵
«Абсолютное тождество, несомненно, никогда не переставало быть тождеством, и всё, что есть, рассматривается как само по себе <…> как само тождество». SW IV, 120, tr. by M. Vater as Presentation of My System of Philosophy, in M. Vater and D. Wood (eds.), The Philosophical Rupture between Fichte and Schelling. Selected Texts and Correspondence (1800–1802) (Albany: SUNY, 2012), 149. ↵
«На самом деле в приведённой выше пропозиции [A = B] содержатся три пропозиции. Первая, “A = x”, вторая, “B = x” и, вытекающая из неё, третья, “A и B есть одно и то же”, то есть “оба есть x”» (SW VIII, 214/WA, 8). ↵
См. [мою статью] “The Remains of the World: Grounds and Powers in Schelling’s Later Naturphilosophie” in Schelling Studien, vol. 1 (2014), 3–24. ↵
Согласно Критике чистого разума Канта (A260–89/B316–46) амфиболия проистекает из путаницы в отношении происхождения результата в его способности. Чтобы устранить эту путаницу, Кант предлагает поразмыслить над тем, «в какой познавательной способности они субъективно относятся друг к другу: в чувственности или в рассудке <…>». Рефлексия достигает верного осредоточения репрезентаций и корректного распределения конъюнктивных и дизъюнктивных суждений посредством ограничения связки. Если рефлексия ограничивает связку, то интеллектуальная интуиция Шеллинга, диаграммы, проявления, изложения и слепки — это методы её расширения. ↵
Биолог Алессандро Минелли в книге Forms of Becoming, (tr.) R. Davies (Princeton: Princeton University Press, 2009), 64, пишет: «универсум возможных форм может включать обширное, возможно, бесконечное [их] число, которое ещё не было реализовано. Как же тогда мы сможем узнать, можно ли включить одну из наших виртуальных бабочек в список возможных бабочек или исключить её из него?» (64) ↵
Тенденция рассматривать морфогенез математически, пионерами которой стали математика протоплазмы Лоренца Окена, Elements of Physio–Philosophy, (tr.) A. Tulk (London: Ray Society, 1847) и Дарси Томпсон, On Growth and Form (Cambridge: Cambridge University Press, 1917), вновь проявилась у Рене Тома, Structural Stability and Morphogenesis (Reading: Benjamin/Cummings, 1975). Однако морфогенез не сводится к биологии, как показывает Жиль Шатле в Les enjeux du mobile (Paris: Seuil, 1993) и в L’enchantement du virtuel (Paris: Éditions Rue d’Ulm, 2010). Общий обзор см. Émile Noël, (ed.) Les sciences de la forme aujourd’hui (Paris: Seuil, 1994), а Минелли в Forms of Becoming демонстрирует, как эта программа сохраняется в современной эволюционной биологии развития. ↵
Минелли, Forms of Becoming, 89–90, обсуждает «окончательное избавление от окончательности» что влечёт за собой две вещи: (1) морфология должна отбросить свои предрассудки относительно «зрелой» или «взрослой» формы, поскольку, как показывают животные, образующие куколку, организму присуще больше форм, чем его взрослому состоянию; (2) также следует отказаться от допущения от генетики о завершении процесса в индивидуации, поскольку не все процессы индивидуализируются. Для исследований лучше сосредоточиться на элементарных операциях» (Ibid., 192–93). ↵
См. SW III: 279, tr. K. R. Peterson as Introduction to the Outline of a System of the Philosophy of Nature in First Outline of a System of the Philosophy of Nature (Albany: SUNY, 2004), 199, где Шеллинг обращает внимание на бесчисленные «промежуточные связи», возникающие во всех феноменах природы, если таковые образуют когерентную систему природы. Проблема возникает не просто вследствие их количества, а вследствие их систематических взаимосвязей, так что если они когерентны, то эти связи «могут быть нам неизвестны и оставаться скрытыми в глубинах природы». Соответственно, работа естественных наук, которая заключается в их раскрытии, а также работа спекулятивной физики, которая выявляет лакуны в системе, не просто не полна, а, скорее, бесконечна. ↵
SW II, 235, tr. by E. Harris and P. Heath as Ideas for a Philosophy of Nature (Cambridge: Cambridge University Press, 1988), 188. ↵
Nicholas Rescher, Nature and Understanding (Oxford: Oxford University Press, 2000), 24. ↵
См. Grant, Remains of the World: Schelling’s Later Naturephilosophy, готовится. ↵
О reduplicatio или «редупликативном полагании» Шеллинга см. Einleitung in die Philosophie, (ed.) W. Ehrhardt (Stuttgart–Bad Canstatt: Frommann–Holzboog, 1989), 55–56. См. также SW X: 103, tr. by A. Bowie as History of Modern Philosophy (Cambride: Cambridge University Press, 1994), 117. ↵
См. SW VIII, 312/WA, 84. ↵
См. в частности Lecture 19, SW XI, 433–56. ↵

Изначальный росток есть всё или ничто

Логика глубинного поля природы¹

Введение

1… X: Запоздалое обнаружение

2.(Реальное и Идеальное) в природе: материален ли Универсум?

3.Естественная история полагания

Последние посты

Архивы

Категории

Изначальный росток есть всё или ничто

Логика глубинного поля природы1

Введение

1… X: Запоздалое обнаружение

2.(Реальное и Идеальное) в природе: материален ли Универсум?

3.Естественная история полагания

Последние посты

Архивы

Категории

Логика глубинного поля природы¹