Уверяю вас, сударь, что это светопреставление. Никогда еще среди школяров не наблюдалось такой распущенности, и все это наделали проклятые изобретения: пушки, кулеврины, бомбарды, а главное книгопечатание, эта новая германская чума. Нет уж более рукописных сочинений и книг. Печать убивает книжную торговлю. Наступают последние времена.Виктор Гюго
Собор Парижской Богоматери
В 1492 году христианский теолог Иоганн Тритемий написал труд, направленный против всякого книгопечатания. Он назывался «Во славу переписчиков» и подводил основу под положение, которое можно охарактеризовать примерно так: перепечатывание любого текста отнимает от него его подлинную добродетель, связанную прежде всего с тем, что когда человек пишет #текст от руки — и переписывает священный текст — он проживает любую мысль в нём, как свою собственную, #становясь не соавтором, но тем, кто не напишет лжи от себя самого и от текста.
Данное понимание связано с особым восприятием символов как таковых и текста. Семиотика в целом не придаёт какого-либо особого значения тому, как символ пишется — игнорирует это, а впоследствии, в пост-структурализме — отрицает и в принципе роль пишущего, низводя его до одного из агентов в структуре, скриптора, но не подлинного автора (в плане «авторитета»). Что входит с традиционным #сакральным пониманием символа в противоречие — для этого восприятия символ не #клонируется, а находится (в противовес потерянности) на том положении, где ему уготовано место быть. А стало быть и то, как этот символ пишется, то, как рука автора двигается по действующим в уме контурам, является #операцией, необходимой для существования самого текста и смысла в нём, формируя собой его ментальный абрис, верификацию его существования.
Таким образом, таковое смещение тектонических плит текстуальной цивилизации было определено в виде симптома новой формы, точного диагноза с точки зрения предыдущей до-печатной #эпохи. Но возникновение интернета нельзя сравнить даже с появлением кинематографа, по своей значимости данный цивилизационный плагин может быть сравнен только с книгопечатанием и только с ним, #являя собой не просто кардинально новый способ организации информационных структур, но ещё больше — #таковое измерение, где человеческие мысли и чувства в виде текста встречаются лишь как гости и странники. Поэтому в этом тексте я буду концентрироваться на следующем абсолютно контр-интуитивном вопросе: чем этот текст, который вы читаете, отличается от него же самого, если бы он был опубликован на бумаге?
Ведь логично предположить, что как книгопечатание изменило #восприятие символов в целом, так и сопоставимый по масштабу интернет сдвинул эти тектонические плиты, вызвав разломы, на которых мы и сконцентрируемся в этом тексте, встреченном вами в Сети.

Разлом 1//Соотнесение
Жюльен Ламетри в 1748 году писал следующее:
Человеческое тело — это заводящая сама себя машина, живое олицетворение беспрерывного движения, Пища восстанавливает в нем то, что пожирается лихорадкой. Без пищи душа изнемогает, впадает в неистовство и, наконец, изнуренная, умирает.
Труд назывался «Человек-машина» и, будучи издан #анонимно, был направлен прежде всего против взглядов самого Ламетри в прошлом, ибо он одно время испытывал интерес к богословской науке и хоть ранее и не был согласен с декартовским пониманием феномена сознания, но тем не менее признавал особый статус свойств души #внутри материи. В данном случае необходимость в анонимности высказывания (ещё и из-за порицания подобных взглядов в обществе) привела к тому, что уже в самом рождении концепта о машинной природе человека (генеалогическому истоку и концепта киборга в том числе) было зерно трюка, уловки, гиммика — а сам основатель французского материализма принял к концу #жизни образ трикстера и придворного шута.
Рассмотрим эту уловку ближе, эту еле уловимую грань между текстом, изданным анонимно, #и текстом открытым, апокрифальным и не являющимся мишенью, текстом в самом своём центре осознающим, что его сожгут на костре и текстом не-преследуемым. Если бумага стерпит всё, то в случае интернета мы точно знаем: #единственный способ подвергнуть человека цензуре — это в принципе ограничивать его способность излагать свои мысли в сети в том пространстве, где это можно делать. Для того чтобы уничтожить нежелательный #труд Ламетри «Человек-машина», нужно просто сжечь все его книги. Но если «Человек-машина» излагался бы в сети, в блоге, в механическом теле (от body-log), необходимо было бы извлечь тело #человека из пространства, где он в принципе может что-либо написать.
Поэтому пространство этого гиммика в данном случае расширяется в гипертексте как #ответ на данную сверх-критическую возможность перекрытия информационных потоков. Мы уже говорили о книгопечатании, но вернёмся к той точке, с которой всё началось: с Библии Гутенберга, чья текстура (разновидность шрифта) была готической. Корпус аутентичных Античному Интернету текстов в парадигме цифровой поэзии тоже можно соотнести с кибер-готическим зданием, тянущимся к небу, к #иной вселенной (ведь математика, из которой состоят интернет-протоколы, является уранометрией, наукой об измерении сфер неба).
Сконцентрируемся на одном авторе в русле digital poetry для прояснения того, как эта «уловка Ламетри» может актуализироваться в киберпространстве. В 2002 году Сергей Тетерин придумал (ну как, не придумал — но реализовал) программу, способную писать стихи посредством полу-свободного подбора слов и комбинирования полу-случайных строк в полу-связанные стихи. С этой программой он «попал в телевизор», она принесла ему относительную известность. Можно в целом задаться вопросом: где здесь нерв Античного Интернета, если подобный мысленный эксперимент был описан ещё Борхесом в «#Логической машине Раймунда Луллия»?
Правильно: его здесь нет, как нет цифровой поэзии и в текстах «Нейронной обороны», где нейросеть на основе анализа текстов Летова выдала некий текст, про который подразумевается, что он похож на тексты Гражданской Обороны.
Но Сергей Тетерин именно цифровой поэт, и именно его стихи являются цифровой #поэзией, хоть выглядят и достаточно примитивно. Мы начали #анализировать его тексты, и я, честно сказать, прогуглил, высказывались ли мысли, подобные тем, которые я буду сейчас высказывать. Ничего не нашёл — по-видимому, придется сказать мне.
Баторея сочилась фемиамом зияющих бра.
Роптала глазурью куртизанки тоска,
Слышишь родимый, упала манетка,
Пальцы стонут смакуя,
увидев тебя.
Г Р У С Т Н О Т А ! ! !
Это написано человеком. Мы пытались найти хоть пару стихов, выложенных на сайте, которые однозначно можно было бы соотнести с машинными #паттернами, но никаких повторяющихся структур обнаружено не было. Есть стихи, в которых присутствует неоднозначность, в которых сгенерированное машиной подвергалось, возможно, обработке самим Сергеем. Но однозначных стихов, созданных машиной — нет, или вероятность их присутствия предельно низка. О чём это говорит? О том, что он написал программу, после чего написал от руки некое количество стихов, которые соотнёс с этой программой — и никто особо не стал в этом разбираться, поверили на слово. Я думаю, сам Сергей особо не поверил в то, что ему все поверили — на сайте своём он пишет следующее:
Я научил его всему что нужно: поэтическому ритму, правилам рифмования, специфике поэтического лексикона, а также «поэтическому взгляду на мир». Забил в базу данных лучшие образцы поэзии Есенина, Мандельштама, Вертинского и Пригова Дмитрия Александровича. Потратил на всё это МАССУ СИЛ И ВРЕМЕНИ. И что в итоге? Обнаружил, что «Кибер-Пушкин» пишет полную белиберду, да еще и с чудовищными орфографическими ошибками!
Иными словами, человек издевается. Нельзя удивляться тому, что машина совершает #ошибки, если только ты изначально эти ошибки не формализовал (а неправильное написание слов вообще формализовать нельзя). Что произошло? Он написал программу и написал отдельно от неё стихи своим умом, соотнеся их с программой. Даже, вероятнее всего, намеренно оставлял ошибки в стихах — для большей остроты трюка, но ни журналы вроде «хакер», ни телевидение не обратили на это никакого внимания. Таким образом, пространство «Трюка Ламетри» в сети расширяется внутри паранойи, движимое в бесконечных анфиладах её #зеркал, из-за возможности фабрикаций под-пространств, внутри которых читатель двигается к восприятию текста в принципе. Мы пытаемся соотнести эти «стихи» с одной из возможных интеллигенций: с Сергеем или же с Машиной, но сам данный N‑мерный блеф делает это цифровой поэзией, эта имитация машинной #имитации.
Сюда же относятся сфабрикованные скриншоты переписок (кстати, у этого автора есть и псевдо-переписки с чатботом, по всей видимости написанные им самим) и иные #формы намеренного искривления возможности соотнесения с какой-либо из возможных инстанций текста.

Разлом 2//Тактильность
Фулканелли в «Тайне готических соборов» указывал на связь между тайным жаргоном меньшинства, именуемым также «зелёным языком», Арго и готическим искусством. В логике соборов и перекличке #геометрических решений и архитектурных ходов содержится образ горнего мира, а зодчие этих храмов, безусловно, говорили на «языке птиц». Киберготика и отдельные представители цифровой поэзии тоже разрабатывали собственный «жаргон», в качестве примера можно привести цифровую поэтессу mezangelle и, чуть позже, японского автора kenji siratori. Первая концентрировалась на гибридных формах схем слов, делая возможным многоуровневое прочтение своего рода псевдо-фраз или текстологических #мутаций. Второй — деформировал саму ткань письма и того, что называется его процессом, механизируя письмо. Если уловка Сергея Тетерина в #области имитации машинной имитации была забавна, то в случае Кенджи стиралась вообще всякая грань между человеческим письмом и генерацией текста как таковой.
Киберпространство позволяет #бесконечно усложнять текст посредством многократных наслоений #и возможности фабрикации схем псевдо-фраз, включая отдельные элементы цифровой среды (страницу, машинный код, гипертекст) в эти послания, #провоцируя более сложный и витиеватый процесс экстракции смысла. Естественно, нельзя связывать это исключительно с проявлениями цифровой среды — там, где появляется готика, возникает и арготика, и киберготический Античный Интернет в данном случае исключением не является.
Отличие в данном случае от тех же Поминок по Финнегану в том, что Джойс не стремился унифицировать и формализовать #кодификацию фраз, создать грамматику, образец сигнала. Образец Арго кибер-готики, его «зелёного языка» — это зелёный цвет люминофора #на древних мониторах.
Грань между возникновением подобных арготических структур цифровой поэзии, этих попыток периферийной повторной унификации и диверсификации базового языка лежит в отличиях между бумагой и монитором как воспроизводящей текст поверхностью. Всё дело в «частоте обновления экрана»: во времена Античного Интернета частота обновления была в разы менее частой, чем сегодня. Поэтому сублиминальное мерцание несло в себе особую инъекцию, являясь своего рода новой формой экстатического, новой формой над-опытного, взамен «тактильному» восприятию шероховатой #поверхности бумаги в книгах. Связь между бумагой и кожей читающего создаёт особую тактильную матрицу, которая так или иначе обуславливала возможные практики письма и в целом восприятие подобного печатного текста. Взамен этой тактильности возникло мерцание, своими ритмичностью и постоянностью продуцирующее микро-транс. Во времена Античного Интернета частота обновления, мерцания была ещё низкой и более явной, и цифровые поэты восприняли это, переведя в арготический код, создав цифровую поэзию.
Есть особый природный феномен, именуемый Зелёный Луч. Во времена заката, уходя за горизонт, на доли секунды возникает зелёный луч, который отразился во многих эзотерических и экзотерических доктринах: «Зелёный язык», цвет пророчества, слияние в экстатическом трансе с богом у суфиев. Цвет люминофора и экстатическое мерцание мы всё ещё храним в своей #памяти, хоть сейчас и глубокая ночь.

Разлом 3//Ускорение
Гештальтцерфалл — феномен, при котором слово перестаёт восприниматься и распадается на отдельные части. Он родственен понятиям «семантическое #насыщение» и «истечение смысла», возникающим при избытке информации. Гештальтцерфалл описывается как феномен при изучении японского #языка, при котором иероглифы перестают в принципе восприниматься из-за информационной перегрузки и сложности сигналов. Данная избыточность посланий характерна и для процесса работы в сети, это так же называется «инфо-перегрузкой» в работе «Дао Меметической Инженерии» Джона Оно.
Чем более сеть «развивается» и удаляется от того, какой она была изначально, тем более потоки информации в ней располагаются удобным для восприятия человека образом — количество текста сокращается (твиттер) и разбивается визуальной информацией. Но, по существу, именно в момент, когда человек перескакивает с одного информационного потока на другой в сети, — возникает эффект гештальтцерфалл или его начальная форма, символы истираются и наблюдаются так, словно они на секунду остановились и через ещё одну исчезнут.
Скорость в сети — это нечто совершенно иное, потому что в сети нет времени. Алан Сондхейм, ключевой теоретик и поэт эпохи Античного Интернета, сравнивает время в киберпространстве с чем-то, #напоминающим землетрясение, где вы в свою очередь находитесь в здании и не можете должным образом локализовать источник толчков. Они доходят до вас гулким #эхо, как и время в сети. И действительно — можно предположить, что под воздействием времени киберготическое здание в конечном счёте разрушилось из-за этого землетрясения, оставив для будущих археологов в своих развалинах тексты, написанные в ином времени, в античном интернете.
И, быть может, подлинный смысл этих текстов — быть воспоминанием, найденным в процессе сайбер-анамнезиса, воспоминанием о цифровой поэзии.
Таким образом, гештальтцерфалл — это возникающий в процессе пребывания человека в сети эффект истирания знаковых систем и превращения их в ничто, и этот эффект является одной из основ эстетики интернет-текстов.

Разломы 4, 5, 6//Эпилог
Если нет времени, значит и нет эхо. Нельзя представить эхо вне времени, вне его отражений от стен #пещеры с тенями. Равно как и миражей не представить, и слово, единожды сказанное, будет оставаться им и через серию многократных отражений. Но нельзя сказать этого о современной сети, где между тем, что пишет автор, и тем, что видит читатель, есть пропасть. При этом, это не пропасть #интерпретаций, культурная пропасть или идеологическая несовместимость. Эта пропасть означает, что любой текст в современной сети содержит в себе потенцию к тому, чтобы не иметь аутентичность тому, что действительно хотел сказать этим пишущий человек. Приведу простейший пример — #Хештег, где # является на символическом уровне октоторпом, символом креста. Таким образом, #Слово — это слово распятое, слово, обнажающее свой #смысл. Но при переносе данного символа в социальную сеть он станет #Клеткой, превратившись в гипертекст-ссылку, начав отсылать к себе подобным словам и сократив количество возможных вариаций прочтения этого слова.
Любое сказанное слово будет пост-фактум проанализировано, любой импульс — сосчитан, а любая мысль — подвергнута сканированию. И любой человек в сети знает, что он будет проанализирован. Произносимое им слово становится не скользящим нервом, а скорее уютным панцирем, где язык не наследует коммуникативной роли.
Возвращаясь к Иоганну Тритемию, с которого я начал этот рассказ. У него есть также другое произведение — «Великая Стеганография», положившая начало криптографической науке, лёгшей в основу интернет-протоколов. Но внешняя сторона этого произведения, что скрывает между строк шифр — это рассказ о методах инвокации ангелов, которые помогали бы незаметно передать сообщение возлюбленной или собеседнику, с кем необходимо переговорить тайно. Но в современной сети нет ничего похожего на ангелов.
