М.Р. Джеймс и Квантовый Вампир

М. Р. Джеймс и Кван­то­вый Вам­пир¹

Weird; Хон­то­ло­ги­че­ское²: Про­тив и/или и и/или или?

0.Пролог: Щупаль­цео­об­раз­ное нов­ше­ство [novum]³

При­ни­мая как дан­ное, что мы и дела­ем, повсю­ду встре­ча­ю­щи­е­ся куль­тур­ные остан­ки Weird, лег­ко забыть, каким ради­каль­ным [жан­ром] он был в момент сво­е­го кон­вуль­сив­но­го появ­ле­ния⁴. Его отход от преж­ней фан­та­сти­ки живо пред­став­лен в его тера­то­ло­гии [teratology]⁵, кото­рая отри­ца­ет любых фольк­лор­ных или исто­ри­че­ских пред­ше­ствен­ни­ков. Мон­стры высо­ко­го Weird [high Weird] неопи­су­е­мы и бес­фор­мен­ны одно­вре­мен­но с тем, что они и/или хотя они и/или в той мере, в какой они опи­са­ны с чрез­мер­ной кон­крет­но­стью, как про­кля­тая доля⁶ невоз­мож­ной сома­ти­че­ской мето­дич­но­сти; а состав­ные части их тел дис­про­пор­ци­о­наль­но насекомообразны/головоногообразны [cephalopodic], безо вся­ко­го мисти­че­ско­го под­тек­ста. Рас­про­стра­не­ние щупаль­ца — фор­мы конеч­но­сти без готи­че­ских или фольк­лор­ных пред­теч (в «запад­ной» эсте­ти­ке) — от ситу­а­ции почти пол­но­го отсут­ствия в евро-аме­ри­кан­ской тера­то­куль­ту­ре вплоть до девят­на­дца­то­го сто­ле­тия, до ста­нов­ле­ния базо­вым при­дат­ком мон­стру­оз­но­сти сего­дня, отме­ча­ет эпо­халь­ный сдвиг к Weird куль­ту­ре⁷.

«Слу­чай Лав­краф­та» [Lovecraft Event], как его пред­ста­вил в сво­ём бес­цен­ном эссе Бен­джа­мин Нойз⁸, оче­вид­но явля­ет­ся цен­тром тяже­сти это­го рево­лю­ци­он­но­го момен­та; а его цен­траль­ным тек­стом высту­па­ет «Зов Ктул­ху» Лав­краф­та, опуб­ли­ко­ван­ный в 1928 году в жур­на­ле Weird Tales⁹. Впро­чем, Лав­крафт точ­но не един­ствен­ный пред­ста­ви­тель высо­ко­класс­но­го Weird [haute Weird]. Хоро­шим при­ме­ром может послу­жить, напри­мер, Уильям Хоуп Ходж­сон, кото­рый хоть и менее вли­я­те­лен, чем Лав­крафт, всё же явля­ет­ся не менее, или даже более при­ме­ча­тель­ным визи­о­не­ром Weird; и этот 1928 год мож­но счи­тать момен­том наступ­ле­ния совер­шен­но­ле­тия Weird щупаль­ца, а Ктул­ху («чудо­ви­ще <…> с голо­вой как у спру­та») — при­уро­чен­ной к два­дцать пер­вой годов­щине появ­ле­ния на свет ите­ра­ци­ей гигант­ской «рыбы-дья­во­ла» [devil-fish] — ось­ми­но­га — озлоб­лен­но свер­нув­ший­ся в клу­бок пер­ве­нец кото­ро­го открыл­ся наше­му взо­ру сре­ди остан­ков суд­на в про­из­ве­де­нии Ходж­со­на Путе­ше­ствие шлю­пок с «Глен Кар­риг», в 1907 году¹⁰.

Само собой, есть почтен­ные пред­вест­ни­ки: фран­цуз­ские писа­те­ли были ран­ни­ми и про­ни­ца­тель­ны­ми жерт­ва­ми Син­дро­ма Мон­фо­ра [Monfort’s Syndrome], обсес­сив­но­го увле­че­ния голо­во­но­го­стью [cephalopodic]¹¹. Вско­ре две клю­че­вые фигу­ры фран­цуз­ской пре-Weird [pre-Weird] щупаль­це­об­раз­но­сти, Жюль Верн и Вик­тор Гюго, созда­ли про­из­ве­де­ния — Верн Два­дцать тысяч лье под водой (1869), а Гюго Тру­же­ни­ков моря (1866) — кото­рые содер­жат выда­ю­щи­е­ся опи­са­ния чудо­вищ­ных голо­во­но­гов. Эти тек­сты, оста­ва­ясь крайне важ­ны­ми для раз­ви­тия жан­ра Weird, в ряде важ­ных черт оста­ют­ся пре-Weird не толь­ко во вре­менном отно­ше­нии, но и в тема­ти­че­ском, посколь­ку пред­став­ля­ют собой кон­тра­сти­ру­ю­щие про­ти­во­по­лож­но­сти для в тот момент ещё-не-родив­шей­ся тра­ди­ции, в раз­лич­ной мере про­то­ти­пы Weird и попыт­ки забла­го­вре­мен­но раз-Weird-ить [to de-Weird it] его [жанр].

Верн про­ли­ва­ет свет на сво­е­го гигант­ско­го каль­ма­ра¹² в кон­це тща­тель­но­го осмот­ра пер­со­на­жем про­из­ве­де­ния его харак­тер­ных осо­бен­но­стей, осо­бен­но­стей, кото­рые он может видеть, но кото­рые мы на про­тя­же­нии несколь­ких абза­цев счи­та­ем его при­по­ми­на­ни­я­ми дру­гих опи­са­ний («Не шесть ли мет­ров при­бли­зи­тель­но? <…> а не было ли на голо­ве его вось­ми щупа­лец? <…> а не было ли у него посе­ре­дине голо­вы глаз, при­том боль­ших раз­ме­ров?»)¹³. Тем самым живот­ное пред­ста­ёт заве­до­мо опо­сре­до­ван­ным чело­ве­че­ским пони­ма­ни­ем, в кон­це про­дол­жи­тель­но­го раз­де­ла, в дета­лях повест­ву­ю­ще­го об исто­рии архи­те­уто­ло­гии [architeuthology]¹⁴, так что его мон­стру­оз­ность, кото­рая, конеч­но, не отри­ца­ет­ся, зара­нее опре­де­ле­на чело­ве­че­ски­ми кате­го­ри­я­ми. Несмот­ря на фриссон [frisson]¹⁵, Weird, обыч­но неумо­ли­мо Реаль­ный в тер­ми­нах Лака­на, зара­нее встро­ен в сим­во­ли­че­скую систему.

Когда он видит его [спру­та], рас­сказ­чик Аро­накс сме­ня­ет угол взгля­да на тру­до­ём­кое поста­тей­ное опи­са­ние, кото­рое пре­ры­ва­ют педан­тич­ные отступ­ле­ния («Восемь рук или, вер­нее, ног, поса­жен­ных на голо­ве, что и дало этим живот­ным назва­ние голо­во­но­гих») и небес­спор­ная точ­ность, кото­рая лишь раз­мы­ва­ет чув­ство «кос­ми­че­ско­го тре­пе­та»¹⁶, опре­де­ля­ю­щее Weird («Отчёт­ли­во вид­не­лись две­сти пять­де­сят при­сос­ков, рас­по­ло­жен­ных на внут­рен­ней сто­роне щупа­лец в виде полу­круг­лых кап­сул»). Аро­накс со всей стро­го­стью при­бе­га­ет к тер­ми­нам «рук» [bras], затем «ног» [pieds] для опи­са­ния конеч­но­стей вме­сто «щупа­лец» [tentacules], кото­ры­ми их обо­зна­ча­ет его помощ­ник: сци­ен­тизм отка­зы­ва­ет щупаль­цу в суще­ство­ва­нии. «<…> я не хотел упу­стить воз­мож­но­сти ста­ра­тель­но изу­чить это­го пред­ста­ви­те­ля голо­во­но­гих. Я пре­воз­мог ужас, вызван­ный его видом, взял каран­даш и начал зари­со­вы­вать»¹⁷. Верн воз­во­дит упре­жда­ю­щую тыло­вую защи­ту для бур­жу­аз­ной «науч­ной раци­о­наль­но­сти», изоб­ра­жая её более мощ­ной, чем этот новый образ­чик горе-нуми­ноз­но­го [bad-numinous]¹⁸.

Аро­накс опре­де­ля­ет своё соб­ствен­ное опи­са­ние как «недо­ста­точ­но эффект­ное», и гово­рит, что толь­ко «автор “Тру­же­ни­ков моря”» мог бы воз­дать [мон­стру] долж­ное. Это отсыл­ка к неве­ро­ят­но­му пас­са­жу Гюго, в кото­ром Жилья­та ата­ку­ет “pieuvre” (герн­сий­ское сло­во-экви­ва­лент для ось­ми­но­га), самая выда­ю­ща­я­ся и стран­ная пре-Weird фан­та­зия о щупаль­це­об­раз­но­сти и фаво­рит на зва­ние вооб­ще все­го [tout court]. Гла­ва пред­став­ля­ет собой визи­о­нер­ское раз­мыш­ле­ние об ужа­се ось­ми­нож­но­сти [octopus-ness]. Суще­ство опи­са­но через тош­но­твор­ный ужас и про­ти­во­ре­чи­вые мета­фо­ры и срав­не­ния: «тряп­ка», «зонт без руч­ки», «болезнь, при­няв­шая фор­му чудо­ви­ща», «диск», «защит­ный рукав и внут­ри него — кулак», «кап­ля клея, заме­шан­но­го на нена­ви­сти», «воз­душ­ный насос» — и далее и далее¹⁹.

Вопре­ки тому, что Гюго цити­ру­ют куда реже, чем Вер­на в каче­стве источ­ни­ка вли­я­ния на жан­ро­вую груп­пу фан­та­сти­че­ско­го, с кото­рым ассо­ци­и­ру­ет­ся так­же и Лав­крафт, его пас­саж намно­го бли­же к высо­ко­класс­но­му Weird [haute Weird]. Гюго про­ти­во­по­став­ля­ет ось­ми­но­га химе­ре, что­бы под­черк­нуть вне­фольк­лор­ную мон­стру­оз­ность пер­во­го. Он раз за разом под­чёр­ки­ва­ет так­со­но­ми­че­скую транс­грес­сию ось­ми­но­га: у него нет ког­тей, но в каче­стве ору­жия он исполь­зу­ет ваку­ум; он ест и испраж­ня­ет­ся при помо­щи одно­го и того же отвер­стия (пред­по­ло­жи­тель­но); он пла­ва­ет, ходит и пол­за­ет; он — как под­чёр­ки­ва­ет Гюго с экс­та­ти­че­ским отвра­ще­ни­ем к ось­ми­но­гу-как-отвра­ти­тель­но­му [octopus-as-abject] в духе Кри­сте­вой²⁰ — дряб­лый, похо­жий на ган­гре­ну, и «всё оно мяг­кое; это страш­но»²¹. Ось­ми­ног вопло­ща­ет про­блем­ность онтологии.

Нигде Weird состав­ля­ю­щая про­из­ве­де­ния Гюго не пред­ста­ёт так отчёт­ли­во, как в его неве­ро­ят­но ясной уве­рен­но­сти в том, что ось­ми­но­ги, «кото­рые вно­сят раз­лад в душу созер­ца­те­ля», тре­бу­ют пере­осмыс­ле­ния фило­со­фии²². Тем не менее, есть тут и нечто такое, что мож­но бы лука­во окре­стить «про­ти­во­дей­ству­ю­щи­ми при­чи­на­ми» [countervailing tendencies]²³, кото­рые отме­жё­вы­ва­ют [рас­смот­рен­ный выше пас­саж Гюго] от высо­ко­класс­но­го Weird (долж­но быть оче­вид­но, что речь идёт о гене­а­ло­гии, а не о критике).

Пусть ось­ми­ног и отли­ча­ет­ся от химе­ры, но он отож­деств­ля­ет­ся с Меду­зой, демо­ном и — не еди­но­жды — с вам­пи­ром, что под­во­дит его [ось­ми­но­га], хоть и неуве­рен­но, под «тра­ди­ци­он­ную» тера­то­ло­гию. Опи­са­ние ось­ми­но­га навяз­чи­во изоб­ра­жа­ет его как зло — более того, как такое «совер­шен­ство зла», суще­ство­ва­ние кото­ро­го явля­ет­ся укло­не­ни­ем в ересь двой­но­го боже­ства, кос­ми­че­ско­го рав­но­ве­сия добра и зла²⁴. Впро­чем, при­мер более под­зе­мель­но­го эпи­зо­да в исто­рии фран­цуз­ской одер­жи­мо­стью голо­во­но­ги­ми, Лотреа­мон, исполь­зу­ет ось­ми­но­и­дов [octopoid], что­бы насме­хать­ся над мора­лью, напри­мер, когда «стаи кры­ла­тых спру­тов²⁵ <…> парят над обла­ка­ми, направ­ляя полёт к горо­дам, куда они посла­ны в пре­ду­пре­жде­нье, дабы люди оду­ма­лись и испра­ви­лись, схо­жая про­бле­ма­ти­ка высту­па­ет и в Маль­до­ро­ре (1869). Бог Лотреа­мо­на стал­ки­ва­ет­ся с Маль­до­ро­ром «в обли­чье спру­та, наце­лив­ше­го на него все восемь испо­лин­ских щупа­лец», и оба пони­ма­ют, что «нико­му не побе­дить, ибо силы рав­ны»²⁶. Эта мани­хей­ская щупаль­це­об­раз­ность нахо­дит­ся в остром про­ти­во­ре­чии с мон­стру­оз­но­стя­ми высо­ко­класс­но­го Weird, кото­рых невоз­мож­но пред­ста­вить в подоб­ных тер­ми­нах — хищ­ни­че­ства и кос­ми­че­ской без­нрав­ствен­но­сти, а не «зла». Если они и слу­жат некой мораль­но эври­сти­че­ской цели, то имен­но тем, что под­ры­ва­ют вся­кую хан­же­скую бинар­ность добра/зла.

Как ни стран­но, имен­но впе­чат­ля­ю­щая дета­ли­за­ция без­об­раз­но­сти ось­ми­но­га у Гюго отда­ля­ет его от при­су­щей ему Weird-ности [Wierdness]. Гюго опи­сы­ва­ет рыбу-дья­во­ла как немыс­ли­мое с помо­щью едва ли не про­по­ве­ди, кото­рая при­во­дит в ужас, да, но не дела­ет это вне­зап­но. Ось­ми­ног Гюго таит­ся как нечи­стая совесть, ужас, о кото­ром нам уже извест­но, что мы не спо­соб­ны его помыс­лить. В про­ти­во­по­лож­ность это­му, неза­ви­си­мо от того, счи­тать ли её [мно­го­чис­лен­ные при­ме­ры] успеш­ны­ми, сме­хо­твор­ны­ми, тем или дру­гим сра­зу или чем-то ещё, исте­ри­че­ская настой­чи­вость Лав­краф­та на том, что ниче­го подоб­но­го ещё никто нико­гда не видел, что нико­им обра­зом невоз­мож­но кому бы то ни было быть гото­вым к тако­му зре­ли­щу, когда появ­ля­ют­ся его Вели­кие Древ­ние, явля­ет­ся повест­во­ва­тель­ной акту­а­ли­за­ци­ей Weird-как-нов­ше­ства [Weird-as-novum], бес­пре­це­дент­но­сти, События.

В 1896 году дру­гой вели­кий ран­ний после­до­ва­тель щупаль­це­об­раз­но­сти, Г. Дж. Уэллс, опуб­ли­ко­вал пер­вый и не при­влёк­ший боль­шо­го вни­ма­ния текст высо­ко­класс­но­го Weird (несмот­ря на то, что его авто­ра обыч­но не отно­сят к это­му под­жан­ру, воз­мож­но, из-за нисколь­ко не убе­ди­тель­но­го каму­фля­жа фаби­ан­ца [Fabian], скры­ва­ю­ще­го его блёк­лое нуми­ноз­ное). «Налёт­чи­ки морей» повест­ву­ет о Haploteuthis ferox, досе­ле неви­дан­ном и агрес­сив­но хищ­ном голо­во­но­ге, кото­рый доса­жда­ет англий­ско­му побе­ре­жью, всплы­вая из глу­бин, что­бы кор­мить­ся лодоч­ни­ка­ми, и исче­зая вновь²⁷.

В тек­сте [Уэлл­са] нет отри­ца­ния «щупаль­ца» в духе Вер­на: в этом корот­ком про­из­ве­де­нии это сло­во и его про­из­вод­ные появ­ля­ют­ся поряд­ка два­дца­ти раз. В нём нет и мора­лиз­ма — хоть они и вызы­ва­ют ужас, мон­стры явля­ют­ся хищ­ни­ка­ми, а не вра­га­ми рода чело­ве­че­ско­го. Самое глав­ное, «этот необыч­ный налёт из глу­бо­ко­го моря» бес­пре­це­ден­тен, вне­за­пен, необъ­яс­ним и не име­ет при­чин — он про­сто есть. Всё, на что мы, постра­дав­шие от это­го щупаль­це­об­раз­но­го Собы­тия, можем наде­ять­ся, это что они вер­ну­лись «в бес­сол­неч­ные глу­би­ны сре­дин­ных морей, из кото­рых они так стран­но и зага­доч­но возникли».

В пери­од трёх деся­ти­ле­тий меж­ду Верном/Гюго/Лотреамоном и Уэлл­сом, мир уви­дел Фран­ко-Прус­скую вой­ну и Париж­скую ком­му­ну, так назы­ва­е­мую «Дол­гую Депрес­сию» 1873–1896 годов, появ­ле­ние тред-юни­о­низ­ма «ново­го типа», «новый импе­ри­а­лизм» и кро­ва­вый «коло­ни­аль­ный раз­дел Афри­ки»²⁸. Ста­но­ви­лось всё оче­вид­нее, осо­бен­но во вре­мя послед­них из выше­пе­ре­чис­лен­ных собы­тий, что кри­зис­ные тен­ден­ции капи­та­лиз­ма неиз­беж­но при­ве­дут к Пер­вой миро­вой войне (для отоб­ра­же­ния кото­рой тра­ди­ци­он­ные пуга­ла были прак­ти­че­ски непри­год­ны). Имен­но усу­губ­ля­ю­ще­е­ся при­бли­же­ние к это­му все­об­ще­му кри­зи­су — ката-куль­ми­на­ции модер­но­сти, неви­дан­но­го отпо­ра пана­це­ям бур­жу­аз­но­го про­грес­са — выра­жа­ет­ся в сме­ще­нии к смут­но­му в мораль­ном отно­ше­нии щупаль­це­об­раз­но­му про­то-лав­краф­ти­ан­ско­му ради­каль­но­му Weird в духе «Налёт­чи­ков морей».

Вслед за Уэлл­сом и не в при­мер Лав­краф­ту, Уильям Хоуп Ходж­сон был доста­точ­но чув­стви­те­лен к нарож­дав­ше­му­ся апо­ка­лип­си­су, что­бы вопло­тить его в мон­стру­оз­но­сти до того, как он раз­ра­зил­ся вой­ной, кото­рая его [Ходж­со­на] уби­ла. В потря­са­ю­щем пись­ме, опи­сы­ва­ю­щем собы­тия на пере­до­вой, он отсы­ла­ет к тек­сту, кото­рый счи­тал сво­им луч­шим про­из­ве­де­ни­ем, Ноч­ной Зем­ле: «Боже мой, какое Опу­сто­ше­ние! <…> Инфер­наль­ный Шторм, кото­рый длит­ся без кон­ца, ночью и днём, днём и ночью, посре­ди этой сви­ре­пой Рав­ни­ны Раз­ру­ше­ния. Боже мой! Вот вам и поте­рян­ный Мир — вот вам и КОНЕЦ Мира; вот вам и «Ноч­ная Зем­ля» — всё здесь, не далее чем в паре сотен стран­ных миль от того места, где вы сиди­те в без­гра­нич­ной отре­шён­но­сти»²⁹. Weird здесь недву­смыс­лен­но высту­па­ет, выра­жа­ясь вели­ко­леп­ной фор­му­ли­ров­кой Джо­на Клю­та [John Clute], «лите­ра­ту­рой пред-послед­ствий» [“pre-aftermath fiction”]³⁰.

Бес­пре­це­дент­ные фор­мы Weird, а так­же его при­вер­жен­ность к хао­тич­ной, амо­раль­ной, антро­по­пе­ри­фе­рий­ной все­лен­ной, под­чёр­ки­ва­ет неумо­ли­мую ина­ко­вость его эсте­ти­ки и инте­ре­сов. Weird невоз­мож­но реду­ци­ро­вать. Weird щупаль­це не «озна­ча­ет» Фал­лос [Phallus]³¹; с неиз­беж­но­стью мы, конеч­но, будем иметь и это в виду, но по свей сути оно не «озна­ча­ет» вооб­ще ниче­го (воз­мож­но, weird  буль­вар­ный модер­низм [pulp-modernism] явля­ет­ся самой блан­шо­ти­ан­ской [Blanchotian]³² литературой ).

1.Каждый сам за себя

В таком слу­чае, Weird рази­тель­но отли­ча­ет­ся от хон­то­ло­ги­че­ско­го. Хон­то­ло­гия, кате­го­рия утвер­жде­ния, пред­по­ла­га­ния, под­ра­зу­ме­ва­ния «рас­па­да свя­зи вре­мён»³³, насто­я­ще­го, изма­зан­но­го сле­да­ми при­зрач­но­го, мёрт­во­го-но-неупо­ко­ив­ше­го­ся, дела­ет реаль­ность чуж­дой прак­ти­че­ски обрат­ным по срав­не­нию с Weird обра­зом: через ради­ка­ли­за­цию жут­ко­го — «чего-то скры­тым обра­зом при­выч­но­го, что пре­тер­пе­ло вытес­не­ние и вновь из него вер­ну­лось»³⁴ — неже­ли через фантасмагорическое/нигилистическое нов­ше­ство. Вели­кие Древ­ние (сло­ва­ми Ходж­со­на, Внеш­ние Чудо­ви­ща)³⁵ ни пре­сле­ду­ют, ни про­зя­ба­ют. Weird это не воз­вра­ще­ние чего-либо вытес­нен­но­го: вопре­ки тому, что оно все­гда опи­сы­ва­ет­ся как древ­нее и полу­вы­зван­ное пер­со­на­жа­ми из вымыш­лен­ных тек­стов, в каче­стве вкла­да в скон­стру­и­ро­ван­ную куль­тур­ную память это не дела­ет Weird мон­стров ещё одним вопло­ще­ни­ем готи­че­ской стра­те­гии отмще­ния, а обрат­но про­еци­ру­ет их ради­каль­ную забы­тую ина­ко­вость в исто­рию, что­бы о‑Weird-ить [en-Weird] саму онтологию.

Weird писа­те­ли не скры­ва­ли сво­их анти-готи­че­ских настро­е­ний: турист в «Ивах» Блэк­ву­да испы­ты­ва­ет «древ­ний ужас, что глуб­же самых жут­ких вос­по­ми­на­ний или фан­та­зий» [no ordinary ghostly fear]; Лав­крафт под­чёр­ки­ва­ет, что «насто­я­щий weird рас­сказ» отли­ча­ет «необъ­яс­ни­мый тре­пет перед внеш­ни­ми, неиз­вест­ны­ми сила­ми» вме­сто «окро­вав­лен­ных костей или фигу­ры в про­стыне, кото­рая подо­ба­ю­щим обра­зом гре­мит цепя­ми»³⁶. Weird сущ­но­сти жда­ли в сво­их ката­ком­бах, затоп­лен­ных горо­дах и внеш­них кру­гах кос­мо­са целую веч­ность задол­го до появ­ле­ния чело­ве­че­ства. Если они оста­лись, то с дои­сто­ри­че­ских вре­мён. Пара­док­саль­ным обра­зом, имен­но сво­ей бес­пре­це­дент­но­стью Ктул­ху в куда мень­шей сте­пе­ни явля­ет­ся при­зра­ком, чем архи­и­ис­ко­па­е­мым-как-хищ­ни­ком [arche-fossil-as-predator]³⁷. Weird это ско­рее а‑уютное, неже­ли не-уют­ное [ab‑, not un‑, canny]³⁸.

Это важ­но пом­нить, что­бы эври­сти­че­ские гра­ни­цы Weird и хон­то­ло­ги­че­ско­го — а в сущ­но­сти и дру­гих фан­та­сти­че­ских кате­го­рий — оста­ва­лись чёт­ки­ми. В этом све­те про­яв­ля­ет­ся важ­ность «Гик Кри­ти­ки» [Geek Critique], кото­рую осуж­да­ет, напри­мер,  Тер­ри Игл­тон, когда лег­ко­вес­но обсуж­да­ет «эпи­де­мию книг о вам­пи­рах, обо­рот­нях, зом­би и раз­лич­ных мутан­тов, слов­но вся куль­ту­ра влю­би­лась в нежить»³⁹; ведь каки­ми бы цен­ны­ми ни были его осталь­ные аргу­мен­ты, толь­ко два из этих обра­зов явля­ют­ся нежи­тью, и все они отли­ча­ют­ся друг от дру­га. Тера­то­ло­ги­че­ская кон­кре­ти­ка тре­бу­ет вни­ма­тель­но­сти. И учи­ты­вая то, какую про­ти­во­ре­чи­вую пози­цию зани­ма­ют при­зра­ки в каче­стве тера­то­ло­ги­че­ских объ­ек­тов, тако­го рода дета­ли ста­но­вят­ся наи­бо­лее раз­но­об­раз­ны­ми и важ­ны­ми имен­но в раз­ли­чии меж­ду Weird и хонтологическим.

Такой род небреж­ных натя­жек как у Игл­то­на встре­ча­ет­ся всё реже, по край­ней мере, когда дело каса­ет­ся при­зрач­но­го [ghostly]. Срав­ним Игл­то­на с Сашей Ханд­ли [Sasha Handly], кото­рая отме­ча­ет, что «раз­ли­че­ние кон­крет­но­го зна­че­ния при­зра­ков» тре­бу­ет так­со­но­мии, а объ­ек­том её изу­че­ния явля­ют­ся не «ано­ним­ные анге­ло­по­доб­ные или злые духи», а «духи, кото­рые явля­ют­ся после смер­ти»⁴⁰. Одна­ко, несколь­ки­ми года­ми ранее двое таких про­ни­ца­тель­ных писа­те­лей как Джу­лия Бриггс [Julia Briggs] и Джек Сал­ли­ван [Jack Sullivan] по прин­ци­пи­аль­ным сооб­ра­же­ни­ям лег­ко­мыс­лен­но обо­шлись с кате­го­ри­я­ми при­зрач­но­сти [ghosthood]. «Я <…> иду на ком­про­мисс», заяв­ля­ет Сал­ли­ван. «Все эти исто­рии при­зрач­ны [apparitional], в том или ином смыс­ле, а “исто­рия о при­зра­ках” [ghost story] — тер­мин, кото­рый под­хо­дит ничуть не хуже любо­го дру­го­го»⁴¹. По мне­нию Бриггс, «тер­мин “исто­рия о при­зра­ках” [ghost story] <…> может обо­зна­чать не толь­ко исто­рии о при­зра­ках [stories abut ghosts], но <…> и о духах [spirits], кото­рые не явля­ют­ся духа­ми тех, кто умер <…>. Отли­чать их друг от дру­га в соот­вет­ствии с кон­крет­ны­ми фор­ма­ми, кото­рые при­ни­ма­ет дух, было бы небла­го­дар­ным заня­ти­ем»⁴². Я же воз­ра­жаю, что, наобо­рот, «кон­крет­ная фор­ма» име­ет неве­ро­ят­ное значение.

Бриггс и Сиал­ли­ван оши­ба­ют­ся, но их ошиб­ка едва ли свя­за­на с лич­ны­ми пред­по­чте­ни­я­ми. Мы, конеч­но, можем согла­шать­ся с С. Т. Джо­ши в том, что такое упо­треб­ле­ние тер­ми­на «исто­рия о при­зра­ках» «уто­ми­тель­но», но его обра­ще­ние к дюже­му здра­во­му смыс­лу в про­ти­во­вес [тако­му упо­треб­ле­нию] — «Для меня, “исто­рия о при­зра­ках” может обо­зна­чать толь­ко исто­рию, в кото­рой есть при­зрак»⁴³ — не доби­ра­ет­ся до сути дела. Глав­ным здесь явля­ет­ся то, что своё виде­ние Бриггс под­твер­жда­ет заяв­ле­ни­ем о том, что тер­мин «исто­рия о при­зра­ках» «исполь­зу­ет­ся в таком широ­ком смыс­ле пото­му, что это соот­вет­ству­ет его обще­при­ня­то­му упо­треб­ле­нию»⁴⁴. Погреш­ность куль­ту­ры, кото­рая [в свою оче­редь] изменчива.

За чет­верть века до Бриггс, «дово­ды от про­сто­ты» ста­ли доста­точ­ным осно­ва­ни­ем для Пен­цольд­та, что­бы «исполь­зо­вать тер­мин “исто­рия о при­зра­ках” и для исто­рий о сверхъ­есте­ствен­ном, кото­рое никак не свя­за­но с при­зра­ка­ми»⁴⁵. Учи­ты­вая тот факт, что в таком реше­нии нет ника­кой про­сто­ты, Бриггс всё же счи­та­ет необ­хо­ди­мым про­ком­мен­ти­ро­вать своё реше­ние более подроб­но: широ­та упо­треб­ле­ния меня­ет­ся. Спу­стя чет­верть века после неё, новый здра­вый смысл при­шёл к выво­ду, что при­зрач­ные исто­рии о при­зра­ках [ghostly ghost stories] явля­ют­ся «отдель­ной лите­ра­тур­ной фор­мой»⁴⁶, а когда Ханд­ли отста­и­ва­ет свою пози­цию, пря­мо про­ти­во­по­лож­ную пози­ции Бриггс, почти столь же почтен­ную, но не совсем, она уде­ля­ет вре­мя тому, что­бы при­ве­сти аргу­мен­ты. Оче­вид­но, что поли­ти­ка осо­бен­но­стей при­зрач­но­го замет­но сме­сти­лась, но она не изба­ви­лась от всех сле­дов сво­е­го тяго­те­ния к обрат­но­му — хон­то­ло­гию пре­сле­ду­ет до-хон­то­ло­ги­че­ская [pre-hauntological] так­со­но­ми­че­ская неопределённость.

На сего­дняш­ний день назвать «исто­ри­ей о при­зра­ках» про­из­ве­де­ние об обо­рот­нях или вам­пи­рах, не гово­ря уже о Шуб-Ниг­гу­рат и тому подоб­ном, зна­чи­ло бы созда­вать рекла­му, кото­рая вво­дит в заблуж­де­ние. Но так было не все­гда. В нача­ле два­дца­то­го века тера­то-так­со­но­ми­че­ская мем­бра­на меж­ду Weird и Хон­то­ло­ги­че­ским, став­шая сего­дня куда менее зыб­кой, была про­пи­та­на про­ти­во­по­став­ле­ни­ем меж­ду при­зра­ка­ми и «тра­ди­ци­он­ны­ми» мон­стра­ми. Исто­рии 1920‑х годов, кото­рые пози­ци­о­ни­ро­ва­ли себя в каче­стве «исто­рий о при­зра­ках», мог­ли рас­ска­зы­вать, ска­жем, о гигант­ских выса­сы­ва­ю­щих плоть слиз­нях (“Negotium Preambulans” и “И ни пев­чей пти­цы” [And No Bird Sings] Э. Ф. Бен­со­на [E. F. Benson).

Как отме­ча­ет Ханд­ли, для англи­чан восем­на­дца­то­го века при­зрак зна­чил то же, что он зна­чит сего­дня для нас: неупо­ко­ен­но­го, а не какое-то древ­нее пол­зу­чее нечто с щупаль­ца­ми. Впро­чем, в какой-то момент после 1800 года эта отчёт­ли­вая при­зрач­ность при­зра­ка пошла на убыль — как выяс­ни­лось, лишь на вре­мя — пока в 1910 году Ходж­сон не при­ду­мал сво­е­го высо­ко­класс­но­го Weird героя при­клю­че­ний Карн­ак­ки, кото­ро­го без сму­ще­ния мож­но было назвать «Иска­те­лем При­зра­ков», сра­жа­ю­щим­ся с про­яв­ле­ни­я­ми Тума­на в виде «обла­ков чудо­вищ­но­сти дли­ною в мил­ли­он миль».

В том, что несколь­ки­ми года­ми ранее, в сере­дине-кон­це девят­на­дца­то­го сто­ле­тия, прак­ти­че­ски в самом сре­до­то­чии это­го вея­ния по рас­при­зра­чи­ва­нию [de-ghosting] при­зра­ков, появи­лись клю­че­вые рабо­ты в «тра­ди­ции» англий­ской исто­рии о при­зра­ках, счи­та­ю­щи­е­ся сего­дня высо­ко [high] при­зрач­ны­ми, под­лин­но [echt] хон­то­ло­гич­ны­ми, заклю­ча­ет­ся не столь­ко иро­ния, сколь­ко опре­де­ля­ю­щее само это явле­ние противоречие.

2.Духи пред­ков

При­зрак восем­на­дца­то­го сто­ле­тия был неупо­ко­ен­ным, кото­рый тяго­тел к нра­во­уче­ни­ям и анти-папист­ской [anti-Popish] иро­нии и вопло­щал собой вызы­вав­шие тре­пет нота­ции о доб­ро­де­те­ли, спра­вед­ли­во­сти и тому подоб­ном⁴⁷. В нача­ле девят­на­дца­то­го века осо­бо фана­тич­ный харак­тер этих нра­во­уче­ний пошёл на убыль, но вос­пи­та­тель­ный харак­тер явле­ний при­зра­ка сохранился.

Куль­тур­ное про­из­вод­ство выра­жа­ло обес­по­ко­ен­ность по пово­ду зако­ре­нев­ше­го высо­ко­ме­рия вик­то­ри­ан­ской эпо­хи и его жертв, рав­но как и по пово­ду доми­ни­ру­ю­щей идео­ло­ги­че­ской ответ­ной меры, тен­ден­ции к уси­ле­нию и оже­сто­че­нию нра­во­уче­ний. Непод­ра­жа­тель­ные [non-mimetic] фор­мы искус­ства склон­ны выра­жать подоб­ные тре­ния осо­бен­но живо­пис­но, а в девят­на­дца­том веке мы можем видим поеди­нок за две души при­зра­ка меж­ду про­из­ве­де­ни­я­ми Дик­кен­са и про­из­ве­де­ни­я­ми чело­ве­ка, изда­те­лем кото­ро­го он был⁴⁸, Шери­да­на Ле Фаню.

Дик­кен­су в «Рож­де­ствен­ской пес­ни» ничто не меша­ет столк­нуть друг с дру­гом в одном месте при­зра­ка чело­ве­ка, Джей­ко­ба Мар­ли, с раз­лич­ны­ми Свя­точ­ны­ми Духа­ми. В пост-хон­то­ло­ги­че­ским кон­тек­сте это счи­та­ет­ся кате­го­ри­аль­ной ошиб­кой, но Дик­кенс про­сто под­стра­и­ва­ет осо­бен­но­сти при­зра­ка к сво­им утри­ро­ван­ным и сен­ти­мен­таль­ным изыс­ка­ни­ям по моти­вам склон­но­сти «отож­деств­лять» нрав­ствен­ное с духов­ным, харак­тер­ной для преды­ду­ще­го поко­ле­ния. Ни в «Доме с при­ви­де­ни­я­ми» [The Haunted House] (1859), ни в «Одер­жи­мом» [The Haunted Man] (1848) явля­ю­щи­е­ся мучи­те­ли явля­ют­ся не неупо­ко­ен­ны­ми мерт­ве­ца­ми, а «моей соб­ствен­ной без­греш­но­стью» или двой­ни­ком, кото­рый про­во­дит изби­ра­тель­ную мне­м­ок­то­мию [mnemectomy], что­бы исто­рия мог­ла пом­пез­но поучать нас тому, как важ­но пом­нить зло, при­чи­нён­ное нам, «что­бы мы мог­ли про­стить его». При­зра­ки Дик­кен­са явля­ют­ся апо­фе­о­зом нра­во­учи­тель­ных при­зра­ков преды­ду­ще­го века — вне­вре­мен­ных, обо­ро­ня­ю­щих тылы сво­ей сен­ти­мен­таль­но­сти, пре­сле­ду­е­мых в свою оче­редь буду­щим. Они не столь убе­ди­тель­ны в нрав­ствен­ном отно­ше­нии, сколь чисто сим­во­ли­че­ски при­укра­ше­ны. Это не совре­мен­ные при­зра­ки, а послед­ние, уже-мёрт­вые ходя­чие мерт­ве­цы мёрт­вой эпо­хи, поша­ты­ва­ю­щи­е­ся на жердях.

При­зра­ки Ле Фаню, напро­тив, со свой­ствен­ной им кон­тин­гент­но­стью в мора­ли пред­ста­ют как сим­во­лы бед­ствия⁴⁹. Даже в его, каза­лось бы, более тра­ди­ци­он­ных «нра­во­учи­тель­ных» исто­ри­ях, таких как «Мистер Джа­стиз Хар­боттл» [Mr Justice Harbottle] (1872), при­ро­да духов­ных аген­тов отмще­ния — их нече­ло­ве­че­ская, раз­во­пло­щён­ная стран­ность и повто­ря­ю­щи­е­ся зна­ме­ния того, что они, жерт­вы неспра­вед­ли­во­сти, нахо­дят­ся в аду («мерт­вен­но-блед­ные <…> в тайне испы­ты­ва­ю­щие стра­да­ния <…> с мер­ца­ю­щи­ми гла­за­ми и зуба­ми») — не име­ет ника­ко­го смыс­ла в кон­тек­сте нра­во­уче­ний. В выда­ю­щем­ся «Зелё­ном чае» [Green Tea] (1869) намё­ки на то, что без­жа­лост­ные муки Джен­нингса во вла­сти омер­зи­тель­но­го духа обе­зья­ны явля­ют­ся сво­е­го рода воз­да­я­ни­ем по заслу­гам — что он «вино­вен», что он выка­зы­ва­ет «рас­ка­я­ние», хотя и неиз­вест­но, по како­му пово­ду — про­чи­ты­ва­ют­ся как непри­стой­ные с точ­ки зре­ния морали.

Рас­плыв­ча­тость черт меж­ду Weird и при­зрач­ным пред­вос­хи­ти­ли попыт­ки пред­став­лять духи живот­ных в каче­стве оли­це­тво­ре­ний мон­стру­оз­но­сти (до того, как тре­бо­ва­ние Weird счи­тать­ся голо­во­но­гом ста­ло ясным), в пустын­ной и без­нрав­ствен­ной все­лен­ной, в про­то­плаз­мен­ной бес­фор­мен­но­сти уми­ра­ю­ще­го вам­пи­ра Кар­мил­лы (1872), в само­до­ста­точ­но­сти мон­стра (обе­зья­на в «Зелё­ном чае» про­сто есть). По этим при­чи­нам, есть соблазн согла­сить­ся с Сал­ли­ва­ном, что не обыч­но-более-часто-упо­ми­на­е­мый Джеймс, а Ле Фаню явля­ет­ся клю­че­вой рево­лю­ци­он­ной фигу­рой в так назы­ва­е­мой «тра­ди­ци­он­ной» исто­рии о при­зра­ках, кото­рая, как мы теперь видим, была — Weird-иска­жён­ной — «Новым При­зрач­ным» [New Ghostly].

Одна­ко, хотя его про­из­ве­де­ния едва ли более бого­вдох­но­вен­ны и даль­но­вид­ны, чем про­из­ве­де­ния Джейм­са (тени Ходж­со­на и Лав­краф­та), Ле Фаню — это про­ме­жу­точ­ная опор­ная фигу­ра. Извест­ная исто­рия о его смер­ти в этом смыс­ле ста­но­вит­ся такой пош­ло­стью, что её мог бы напи­сать кри­тик куль­ту­ры. Соглас­но обще­при­ня­то­му мне­нию, Ле Фаню стра­дал от навяз­чи­во­го ноч­но­го кош­ма­ра, в кото­ром его дави­ло насмерть под раз­ва­ли­на­ми боль­шо­го ста­ро­го особ­ня­ка. Когда его нашли мёрт­вым, с выра­же­ни­ем ужа­са на лице, его врач, как гово­рят, про­воз­гла­сил: «Это­го я и боял­ся. В кон­це кон­цов этот дом обру­шил­ся на него». Исто­рия запо­ми­на­ю­ща­я­ся, хоть и почти навер­ня­ка неправ­ди­вая⁵⁰, что сви­де­тель­ству­ет о вызван­ном ей куль­тур­ном резо­нан­се. Про­бле­ма­ти­ка Ле Фаню свя­за­на с кри­зи­сом и при­бли­жа­ю­щим­ся паде­ни­ем дома Вик­то­ри­ан­ской эпо­хи (и опре­де­лён­ных коло­ни­аль­ных потря­се­ний на фоне зату­ха­ю­ще­го Про­те­стант­ско­го Гос­под­ства [Protestant Ascendancy]), и в этом каче­стве высту­па­ет осно­во­по­ла­га­ю­щей для того, что после­до­ва­ло затем; но живым выра­же­ни­ем насто­я­ще­го явля­ет­ся гра­ни­ца про­шло­го, а не нача­ло буду­ще­го. Его про­из­ве­де­ния посвя­ще­ны кон­цу и крушению.

Поли­ти­ка чув­ствен­но­го вос­при­я­тия игра­ет важ­ную роль. Ле Фаню в сво­ём шедев­ре «Зелё­ный чай» под­чёр­ки­ва­ет зло­ве­щую нече­ло­ве­че­скую стран­ность обе­зья­ны, но так­же он под­чёр­ки­ва­ет и то, что она была бес­плот­ной. В кон­тек­сте исто­рий о при­зра­ках, это было не «Новое При­зрач­ное», а «новый тра­ди­ци­о­на­лизм», кото­рый род­нит Ле Фаню с Дик­кен­сом и дру­ги­ми пред­ста­ви­те­ля­ми пре-Weird, фабу­ляр­но-логи­че­ски-воору­жён­ны­ми при­зра­ко-ремес­лен­ни­ка­ми. По мере того, как вик­то­ри­ан­ские при­зра­ки ста­но­ви­лись всё более наро­чи­то мора­ли­сти­че­ски­ми, они утра­чи­ва­ли свою телес­ность. (В более ран­ние вре­ме­на они и зани­ма­лись нра­во­уче­ни­я­ми, и содер­жа­ли в себе ужа­сы физи­че­ско­го вопло­ще­ния: часто счи­та­лось, что они «могут пере­ме­щать мате­ри­аль­ные объ­ек­ты и при­чи­нять физи­че­ский вред <…> А те, кто столк­нул­ся с при­зра­ка­ми, вери­ли, что они мог­ли при­чи­нить при­зра­кам мате­ри­аль­ный ущерб, выстре­лом или уда­ром ножа»)⁵¹.

Цен­траль­ным аргу­мен­том в поль­зу того, что­бы счи­тать его клю­че­вой фигу­рой это­го при­ме­ча­тель­но­го пери­о­да, кото­рый в послед­ствии назо­вут момен­том появ­ле­ния при­зра­ки­за­ции [ghost-nation], явля­ет­ся то, что до при­зра­ков уче­ни­ка Ле Фаню, М. Р. Джейм­са, мож­но было дотро­нуть­ся, а они мог­ли дотро­нуть­ся до вас.

3.Старое Новое Weird При­зрач­ное

Джейм­са регу­ляр­но назы­ва­ют одним из осно­ва­те­лей — либо осно­ва­те­лем — «тра­ди­ции» англий­ской исто­рии о при­зра­ках. Поэто­му не будет боль­шой ори­ги­наль­но­стью иро­нич­но заме­тить, что при­зра­ки Джейм­са в дей­стви­тель­но­сти часто явля­ют­ся не при­зра­ка­ми, а нече­ло­ве­че­ски­ми «демо­на­ми» того или ино­го рода⁵². Лав­крафт под­черк­нул, что Джеймс «пред­ло­жил новый тип при­зра­ка», не «блед­но­го и вели­че­ствен­но­го, вос­при­нять кото­ро­го мож­но по пре­иму­ще­ству посред­ством зре­ния», а «тоще­го, низ­ко­рос­ло­го и лох­ма­то­го — мед­ли­тель­ное, дья­воль­ское отро­дье ночи, нечто сред­нее меж бес­ти­ей и чело­ве­ком — до кото­ро­го обык­но­вен­но мож­но дотро­нуть­ся преж­де, чем уви­деть»⁵³. Сквозь дебри Слу­чая Лав­краф­та мы можем пой­ти даль­ше: вра­ги рода чело­ве­че­ско­го в исто­ри­ях Джейм­са чаще дру­гих и осо­бен­но явно явля­ют­ся Weird.

• При­кос­но­ве­ние и ося­за­е­мость игра­ют клю­че­вую роль. Ужас [horror] Джейм­са при­над­ле­жит к физи­че­ской все­лен­ной (потря­се­ние [trauma], кото­рое ухо­дит кор­ня­ми в обсес­сив­ную мате­ри­аль­но­сть/-изм ужа­са Лав­краф­та). Имен­но тря­пич­ность злост­но­го лица «из дра­пи­ро­ван­ной тка­ни» в «О, свист­ни, и я при­ду к тебе, друг» [Oh, Whistle and I’ll Come to You My Lad] дела­ет его отвра­ти­тель­ным. Джеймс даже назы­ва­ет одну из сво­их послед­них исто­рий «Злоб­ность неоду­шев­лён­ных пред­ме­тов» [Malice of Inanimate Objects]. Ося­за­е­мость его «при­зра­ков» не явля­ет­ся пово­ро­том вспять к их собра­тьям из восем­на­дца­то­го сто­ле­тия: это новый (Weird) тип сопри­кос­но­ве­ния [haptos], суть кото­ро­го свя­за­на не с чело­ве­че­ской телес­но­стью [somaticism], а с ужа­сом мате­рии. Самый гро­теск­ный момент в «Ясене» — это «мяг­кий шле­пок, слов­но от котён­ка», с кото­рым толь­ко что заме­чен­ный огром­ный паук пада­ет с кровати.

• Посто­ян­ная настой­чи­вость Джейм­са на том, что он «люби­тель древ­но­сти», неубе­ди­тель­на. Он пре­крас­но осве­дом­лён о капи­та­ли­сти­че­ской совре­мен­но­сти, а уди­ви­тель­ное чис­ло его «при­зра­ков» про­яв­ля­ют­ся имен­но в таком аспек­те. Демон в «Нало­же­нии рун» [Casting the Runes] стран­ным обра­зом заяв­ля­ет о сво­их наме­ре­ни­ях при помо­щи реклам­но­го объ­яв­ле­ния на желез­но­до­рож­ном вагоне. Напа­де­ние, кото­рое вызы­ва­ет слу­чай­ное наве­де­ние рун, соот­вет­ству­ю­щее обез­ли­чен­ной пере­да­че клоч­ков бума­ги, доста­точ­но ото­рва­но от нрав­ствен­но­сти. Это ужас все­об­щей рав­но­цен­но­сти в мас­со­вой мер­кан­ти­ли­за­ции: руны это Фаль­ши­вые День­ги. Но уди­ви­тель­нее все­го то, что в «Днев­ни­ке Мисте­ра Пойн­те­ра» [The Diary of Mr Poynter] одер­жим злом [haunted] не лос­кут тка­ни, не мате­ри­а­лы, из кото­рых она сде­ла­на, а рису­нок, кото­рый на неё нане­сён: имен­но ско­пи­ро­ван­ный узор, напе­ча­тан­ный сред­ства­ми самых совре­мен­ных тех­но­ло­гий, явля­ет­ся оча­гом нава­жде­ния. Это про­из­ве­де­ние хон­то­ло­гии в эпо­ху его тех­ни­че­ской вос­про­из­во­ди­мо­сти⁵⁴.

• Джеймс, подоб­но пред­ста­ви­те­лям высо­ко­класс­но­го Weird, по пре­иму­ще­ству не заин­те­ре­со­ван в сюже­те, отда­вая его на откуп сво­ей выду­ман­ной стран­но­сти. В отли­чие от Лав­краф­та, кото­рый быва­ло попро­сту обхо­дил­ся без него, что­бы пока­зать Weirdness в буль­вар­ной подел­ке, «рож­де­ние», как он выра­жа­ет­ся, «из слу­чай­ной ком­би­на­ции раз­роз­нен­ных фраг­мен­тов»⁵⁵, Джеймс про­ра­ба­ты­ва­ет раз­ви­тие сюже­та; но i) его повест­во­ва­тель­ные ходы ужас­но пред­ска­зу­е­мы, и ii) он об этом зна­ет и посто­ян­но исполь­зу­ет такие фор­му­ли­ров­ки, как «Мне нет необ­хо­ди­мо­сти гово­рить вам о том, что…» или «Было бы излиш­ним заклю­чать из это­го, что…» и так далее. Это ося­за­е­мое нетер­пе­ние толь­ко под­чёр­ки­ва­ют его позд­ние всё более афо­ри­сти­че­ские и немно­го­чис­лен­ные исто­рии. И подоб­но Бор­хе­су, когда ему даже в пол­си­лы не охо­та оза­да­чи­вать себя повест­во­ва­ни­ем, Джеймс опи­сы­ва­ет свои идеи в отры­ве от него, как в «Исто­ри­ях, кото­рые я попы­тал­ся напи­сать» [Stories I Have Tried to Write].

• Самое глав­ное, что подав­ля­ю­ще­му чис­лу его не-при­зрач­ных «при­зра­ков» при­су­щи харак­тер­ные чер­ты Weird, а чита­ют­ся [его про­из­ве­де­ния] в тера­то­ло­ги­че­ском отно­ше­нии сего­дня на удив­ле­ние как нечто, опе­ре­див­шее своё вре­мя. Его нава­жде­ния покры­ты шер­стью («Днев­ник мисте­ра Пойн­те­ра», «Аль­бом кано­ни­ка Аль­бе­ри­ка» [Canon Alberic’s Scrapbook]), хити­ном («Ясень»[The Ash-Tree]), похо­жи на слиз­ней и/или амфи­бий («Сокро­ви­ще абба­та Томаса»[The Treasure of Abbot Thomas]), абсо­лют­но фан­та­стич­ны («Необыч­ный молитвенник»[The Uncommon Prayer-Book]), и не еди­но­жды наде­ле­ны щупаль­ца­ми («Сокро­ви­ще абба­та Тома­са», «Граф Магнус»[Count Magnus]).

Совре­мен­ные исто­рии о при­зра­ках чаще все­го исклю­чи­тель­но хон­то­ло­гич­ны, их пер­со­на­жи — это неупо­ко­ен­ные мерт­ве­цы в ситу­а­ции, когда рас­па­лась связь вре­мён⁵⁶. Эта тра­ди­ция невер­но пред­став­ля­ет себе свою исто­рию. Мно­гие из тек­стов, кото­рые счи­та­ют­ся осно­во­по­ла­га­ю­щи­ми для неё, могут быть назва­ны тако­вы­ми толь­ко в резуль­та­те геро­и­че­ско­го акта иска­жа­ю­щей интер­пре­та­ции. Джеймс мог быть нев­ро­ти­че­ски поме­шан на том, что­бы при­пи­сы­вать себе ста­тус авто­ра рас­ска­зов о при­зра­ках (назва­ния его сбор­ни­ков это обыг­ры­ва­ют: Исто­рии о при­зра­ках люби­те­ля древ­но­стей [Ghost Stories of an Antiquary] (1904), Боль­ше исто­рий о при­зра­ках люби­те­ля древ­но­стей [More Ghost Stories…] (1911), Тон­кий при­зрак и дру­гие [A Thin Ghost and Others] (1919), Пре­ду­пре­жде­ние любо­пыт­но­му и дру­гие исто­рии о при­зра­ках [A Warning to the Curious and Other Ghost Stories] (1925)); впро­чем, хотя его часто счи­та­ют тем, кто довёл до совер­шен­ства или зна­ме­ну­ет собой нача­ло подоб­ной хон­то­ло­ги­че­ской рабо­ты, инте­рес­нее все­го то, что не это опре­де­ля­ет насле­дие Джеймса.

Но не писал он и Weird в каком бы то ни было явном виде. У Джейм­са нет визи­о­нер­ской само­заб­вен­но­сти, свой­ствен­ной позд­ним пред­ста­ви­те­лям высо­ко­класс­но­го Weird. Он регу­ляр­но обра­ща­ет­ся к тра­ди­ци­он­ным при­зра­кам и/или эпи­зо­ди­че­ски пер­со­на­жам, име­ю­щим некие фольк­лор­ные кор­ни наравне с Weird пер­со­на­жа­ми, кото­рые в гря­ду­щих рабо­тах будут отверг­ну­ты. Собра­ние про­из­ве­де­ний Джейм­са явля­ет собой сосу­ще­ство­ва­ние под одной кры­шей — чего не мог­ло слу­чить­ся ни в какой иной ситу­а­ции, кро­ме это­го уни­каль­но­го пово­рот­но­го момен­та — того, что позд­нее будет счи­тать­ся хон­то­ло­ги­ей и Weird, парой противоположностей.

В этом отно­ше­нии, клю­че­вой исто­ри­ей Джейм­са, несо­мнен­но, явля­ет­ся «Граф Маг­нус». В нём «стран­ный образ», из капю­шо­на кото­ро­го тор­чит «щупаль­це рыбы-дья­во­ла» — Weird, нече­ло­ве­че­ский, ктул­ху­по­доб­ный пер­со­наж, кото­рый выса­сы­ва­ет лица из костей — явля­ет­ся слу­гой «чело­ве­ка в длин­ной чёр­ной ман­тии и широ­кой шля­пе», злоб­но­го при­зра­ка чело­ве­ка. Это оше­лом­ля­ю­щее пере­се­че­ние, его кате­го­ри­аль­ная транс­грес­сия затме­ва­ет любые ана­ло­гич­ные вари­а­ции меж­ду Marvel-DC или чепу­ху вро­де Серебас-встре­ча­ет-Чере­па­шек-Нин­дзя. Джеймс созда­ёт неве­ро­ят­ную коман­ду: Хон­то­ло­гия задей­ству­ет Weird в каче­стве сво­е­го сообщника.

4.Квантовый Вам­пир Жана Пенлеве

В «Гра­фе Маг­ну­се», да и в целом у Джейм­са нет сня­тия [aufhebung]⁵⁷Weird и хон­то­ло­ги­че­ско­го. Эта пара, я пола­гаю, нахо­дит­ся в недиа­лек­ти­че­ской про­ти­во­по­лож­но­сти друг к дру­гу, напе­ре­кор тем вер­си­ям сня­тия, кото­рые каса­ют­ся одной отдель­ной про­бле­ма­ти­ки — отсю­да в «Гра­фе Маг­ну­се» исклю­чи­тель­но точ­ное и ариф­ме­ти­че­ское Weird допол­не­ние к хон­то­ло­ги­че­ско­му (с послед­ним в каче­стве фаво­ри­та имен­но пото­му, что Джеймс глав­ным обра­зом в каком-то смыс­ле при­зрач­нее, чем Weird).

 Наря­ду с потреб­но­стью оли­те­ра­ту­рить и кон­кре­ти­зи­ро­вать про­бле­ма­ти­ку писа­те­ля-фан­та­ста, для совре­мен­ной — осо­бен­но гик — куль­ту­ры харак­тер­но уско­ре­ние цик­ла тера­то­ге­не­за, новые мон­стры бес­ко­неч­но про­из­во­дят­ся и погло­ща­ют­ся (при­ме­ра­ми из сфе­ры потреб­ле­ния чего слу­жат не под­да­ю­щи­е­ся счё­ту бес­ти­а­рии RPG и видео­игр; кокет­ство, с кото­рым филь­мы обе­ре­га­ют и наме­ка­ют на сво­их «сня­тых мон­стров» [monster shot]; Поке­мон, кото­рый взял куль­тур­ную зави­си­мость в каче­стве сво­е­го реклам­но­го лозун­га: «Дол­жен пой­мать их всех!»). Если бы про­ти­во­ре­чие меж­ду Weird и хон­то­ло­ги­че­ским было устра­ни­мо, тогда подоб­ные тен­ден­ции навер­ня­ка при­ве­ли бы к мон­стру­оз­но­му вопло­ще­нию пред­по­ла­га­е­мо­го «раз­ре­ша­ю­ще­го» тре­тье­го тер­ми­на меж­ду Weird и явле­ни­ем при­зра­ка [haunt], каким бы оно ни было.

Так­же не труд­но себе пред­ста­вить, что мог бы пред­став­лять собой такой син­тез. Зна­ме­на­тель­ным синек­до­хи­че­ским озна­ча­ю­щим для неупо­ко­ен­но­го мёрт­во­го чело­ве­ка явля­ет­ся череп — очаг разу­ма, став­ший без­гла­зым, напо­ми­на­ние о смер­ти, кото­рое ска­лит­ся, кри­чит⁵⁸. Непре­взой­дён­ный обра­зец вопло­ще­ния Weird — это щупаль­це, и в соот­вет­ствии с подо­зри­тель­ным сте­че­ни­ем обсто­я­тельств, самым мута­бель­ным — бес­фор­мен­ным — из всех живот­ных с щупаль­ца­ми явля­ет­ся ось­ми­ног, тело кото­ро­го, гру­ше­вид­ной, в целом кру­го­об­раз­ной фор­мы мож­но раз­ли­чить бла­го­да­ря паре ярко выра­жен­ных глаз, отда­лён­но напо­ми­на­ет чело­ве­че­ский череп.

Фор­мы гото­вы, и не потре­бу­ет­ся мно­го уси­лий, что­бы соеди­нить их: Weird-хон­то­ло­ги­че­ский монстр это, оче­вид­но, череп с щупаль­ца­ми (см. мою соб­ствен­ную трак­тов­ку на смеж­ной странице).

Учи­ты­вая пло­до­ви­тость и энер­гич­ность тера­то­ло­ги­че­ско­го стрем­ле­ния [drive], сим­во­ли­че­ский резо­нанс его состав­ля­ю­щих и их явствен­ную топо­ло­ги­че­скую сов­ме­сти­мость для лёг­ко­го скре­щи­ва­ния, чрез­вы­чай­ная ред­кость чере­по­сь­ми­но­га [skulltopus] в куль­ту­ре пред­став­ля­ет собой насто­я­щую загад­ку. Суще­ству­ет несколь­ко при­ме­ров, но уро­жай пора­зи­тель­но скуд­ный⁵⁹. Здесь явно что-то не так — два ком­по­нен­та могут под­ра­зу­ме­вать друг дру­га, но сопро­тив­ля­ют­ся сме­ше­нию, а кате­го­ри­аль­ная нелов­кость этих при­ме­ров пре­пят­ству­ет рас­про­стра­не­нию обра­за. Weird и хон­то­ло­ги­че­ское в прин­ци­пе соот­но­сят­ся не на осно­ве сня­тия [sublation], и, вопре­ки Джейм­су, не на осно­ве добав­ле­ния, а как или-одно-или-ина­ко­вость [either-one-or-the-otherness], мане­рой кото­рая напо­ми­на­ет кван­то­вую суперпозицию.

Люби­мый анар­хо-визи­о­нер­ский мор­ской био­лог Батая, Жан Пен­ле­ве, это пони­мал. Его «Вам­пир» [Le Vampire]1945 года⁶⁰ содер­жит выда­ю­щи­е­ся кад­ры ось­ми­но­га, сла­до­страст­но пол­за­ю­ще­го по чело­ве­че­ско­му чере­пу, очень похо­же­му на него [ось­ми­но­га] фор­мой и раз­ме­ра­ми. Ось­ми­но­гу нуж­но, учи­ты­вая теку­честь его Weird кожи, слить­ся с чере­пом, что­бы стать чере­по­сь­ми­но­гом. Это собы­тие явля­ет­ся асимп­то­той вза­и­мо­дей­ствия, кото­рое мы наблю­да­ем — но, конеч­но, это­го не про­ис­хо­дит, пото­му что это не может произойти.

Вме­сто это­го Пен­ле­ве пока­зы­ва­ет нам измен­чи­вые так­тиль­ные [haptic] заиг­ры­ва­ния этой пары без сли­я­ния. Эти секун­ды мимо­лёт­ны — вме­шав­ши­е­ся годы раз­ве­ли тра­ди­ции чере­па и щупаль­ца в раз­ные сто­ро­ны, а ори­ги­наль­ное реше­ние Джейм­са в «Гра­фе Маг­ну­се» было бы труд­но осу­ще­ствить сего­дня ещё раз — но они явля­ют­ся серд­цем филь­ма (кото­рый на пер­вый взгляд выгля­дит как фильм о лету­чих мышах и кле­щах-вам­пи­рах). Эти несколь­ко секунд явля­ют­ся выда­ю­щим­ся куль­тур­ным при­ме­ром супер­по­зи­ции Weird и хон­то­ло­ги­че­ско­го. Мы не можем под­дер­жи­вать суще­ство­ва­ние чере­по­сь­ми­но­га; кван­то­вый вам­пир вза­и­мо­дей­ствия-чере­па-и-ось­ми­но­га Пен­ле­ве — это бли­жай­шее к тому приближение.

5.Неолиберализм, Череп и Осьминог

Хон­то­ло­гия и Weird явля­ют­ся дву­мя вари­а­ци­я­ми одной и той же про­бле­ма­ти­ки — раз­ра­жа­ю­щей­ся кри­зи­са­ми совре­мен­но­сти, кото­рая кажет своё про­ти­во­ре­чи­вое лицо, кар­ди­наль­но новое и пре­сле­ду­е­мое пере­жит­ка­ми, хао­тич­ное и ниги­ли­стич­ное и зату­ма­нен­ное про­те­ста­ми чело­веч­но­сти. Мы можем уви­деть, как эти тен­ден­ции фан­та­сти­че­ско­го пере­тя­ги­ва­ют друг дру­га вол­на­ми раз­лич­ной ско­ро­сти, зави­ся­щей от идео­ло­ги­че­ской ситу­а­ции, все эти годы, начи­ная с Джейм­са, кото­рый про­воз­гла­сил их про­ти­во­бор­ству­ю­щее двой­ное рож­де­ние. Вре­ме­на­ми та или иная вари­а­ция доми­ни­ру­ет, но ни одной нико­гда не уда­ёт­ся пол­но­стью сте­реть дру­гую. Про­ти­во­сто­я­щие, но неот­де­ли­мые друг от дру­га, сле­ды Weird неиз­беж­но чув­ству­ют­ся в хон­то­ло­ги­че­ской рабо­те, и наоборот.

То, в какой сте­пе­ни одна из них была силь­нее дру­гой, вли­я­ло на тен­ден­цию их раз­де­ле­ния на жан­ры мыс­ли и буль­вар­ной лите­ра­ту­ры. Начи­ная с 1970‑х годов, их «раз­де­лён­ность» ста­ла доми­ни­ро­вать, не пото­му, что есть «стрем­ле­ние к раз­де­ле­нию», но в каче­стве след­ствия из колеб­лю­щей­ся дей­стви­тель­но­сти под­лин­но­го-настоль­ко-насколь­ко-это-воз­мож­но Weird и/или хон­то­ло­гии, для мыш­ле­ния о нашей удру­ча­ю­щей и про­ти­во­ре­чи­вой исто­рии с кон­ца кейн­си­ан­ства, этой вели­кой Ктул­ху-бой­ки и охот­ни­ка на привидений.

На ско­рой и гряз­ной кари­ка­ту­ре, свя­зан­ной с наступ­ле­ни­ем нео­ли­бе­раль­ной повест­ки Аль­тер­на­ти­вы Нет [There Is No Alternative]⁶¹. все­лен­ная была фаталь­ным, нече­ло­ве­че­ским, без­жа­лост­ным, Weird местом. Одна­ко, в послед­нее вре­мя, как при­зрач­но-негра­мот­но отме­ча­ет Игл­тон, при­зра­ки вер­ну­лись, их мно­же­ство, с при­зрач­ным про­те­стом, что одна­жды она (аль­тер­на­ти­ва) была, поэто­му может появить­ся ещё раз.

Впро­чем, нам не дано выби­рать — да и поче­му бы нам вдруг захо­те­лось делать этот выбор? Если мы живём в закол­до­ван­ном [haunted] мире — а мы живём в нём — зна­чит, мы живём в Weird мире.

1. Кван­то­вый вам­пир (quantum vampire) — эффек­том «кван­то­во­го вам­пи­ра» в физи­ке назы­ва­ют осо­бое состо­я­ние све­та. Если раз­де­лить пучок све­та на несколь­ко кана­лов, а потом от одно­го из кана­лов отще­пить фотон, то он исчез­нет одно­вре­мен­но и во всех осталь­ных кана­лах все­го пуч­ка. При этом, при попыт­ке про­ве­сти обрат­ную рекон­струк­цию пуч­ка, невоз­мож­но вос­ста­но­вить пози­цию и фор­му пуч­ка в пер­во­на­чаль­ном состо­я­нии, до изъ­я­тия фото­на. Тем самым, фотон как буд­то бы «не отбра­сы­ва­ет тени». Отсю­да назва­ние эффек­та. См. Фёдо­ров И. А., Улья­нов А. Е. Куроч­кин Ю. В., Львов­ский А. И., Quantum vampire: collapse-free action at a distance by the photon annihilation operator. URL: https://opg.optica.org/optica/fulltext.cfm?uri=optica‑2–2‑112&id=310896. ата обра­ще­ния: 21.07.22. – прим. пер. ↵
2. Хон­то­ло­ги­че­ское (hauntological) — Мье­виль отсы­ла­ет к кон­цеп­ту призракологии/хонтологии Жака Дер­ри­да. У Дер­ри­да при­зра­ко­ло­гия опи­сы­ва­ет пара­док­саль­ное суще­ство­ва­ние того, что нель­зя назвать ни суще­ству­ю­щим, ни несу­ще­ству­ю­щим. Дер­ри­да вво­дит его в кон­тек­сте рас­смот­ре­ния «бытия» идеи ком­му­низ­ма, обыг­ры­вая пер­вые стро­ки «Мани­фе­ста Ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии»: «При­зрак бро­дит по Евро­пе — при­зрак ком­му­низ­ма». Впо­след­ствии кон­цепт при­зра­ко­ло­гии нашёл широ­кое при­ме­не­ние в кон­тек­сте ана­ли­за куль­ту­ры. См. Дер­ри­да, Ж. (2006), При­зра­ки Марк­са, М.: Logos-altera. – прим. пер. ↵
3. Нов­ше­ство (novum) — тер­мин, адап­ти­ро­ван­ный из идей Эрн­ста Бло­ха. Нов­ше­ства по Бло­ху — это кон­крет­ные ново­вве­де­ния в живой исто­рии, кото­рые побуж­да­ют кол­лек­тив­ное созна­ние чело­ве­че­ско­го сооб­ще­ства вый­ти из застыв­ше­го насто­я­ще­го и осо­знать, что исто­рия под­власт­на изме­не­ни­ям. В нар­ра­то­ло­гии тер­мин обо­зна­ча­ет соот­вет­ству­ю­щие (чаще все­го науч­но-фан­та­сти­че­ские) сюже­ты и идеи. Нар­ра­то­ло­ги­че­ское нов­ше­ство оста­ёт­ся вымыс­лом, что не меша­ет рас­смат­ри­вать его в каче­стве спе­ку­ля­тив­но­го реаль­но­го ново­вве­де­ния, при усло­вии, что нов­ше­ство про­из­ве­де­ния не про­ти­во­ре­чит науч­ной кар­тине мира. – прим. пер. ↵
4. Пери­о­ди­за­ция золо­то­го века Weird у С. Т. Джо­ши кажет­ся убе­ди­тель­ной (Joshi, S. T., The Weird Tale, Austin: University of Texas Press, 1990). ↵
5. Тера­то­ло­гия (teratology) — науч­ная дис­ци­пли­на, тес­но свя­зан­ная с ана­то­ми­ей, гене­ти­кой и эмбрио­ло­ги­ей, кото­рая изу­ча­ет ано­ма­лии раз­ви­тия. В общем смыс­ле, тера­то­ло­гия — это нау­ка о врож­дён­ных урод­ствах. – прим. пер. ↵
6. Про­кля­тая доля (accursed share) — Мье­виль отсы­ла­ет к одно­имён­но­му про­из­ве­де­нию Жор­жа Батая. В рус­ском пере­во­де закре­пи­лось дру­гое назва­ние этой рабо­ты — «Про­кля­тая часть». В ней Батай ана­ли­зи­ру­ет «пара­докс полез­но­сти»: если быть полез­ным зна­чит слу­жить некой выс­шей цели, то лишь бес­по­лез­ное (рас­тра­та) может высту­пать в каче­стве окон­ча­тель­ной цели полез­но­сти. «Про­кля­тая часть» заду­мы­ва­лась им как пер­вый том трёх­том­но­го иссле­до­ва­ния. В «Про­кля­той части» Батай дела­ет акцент на эко­но­ми­че­ской пер­спек­ти­ве и опи­сы­ва­ет свою кон­цеп­цию «общей эко­но­ми­ки». См. Батай Ж. (2006), «Про­кля­тая часть»: Сакраль­ная социо­ло­гия, М.: Ладо­мир, сс. 108–309. – прим. пер. ↵
7. Я уже обра­щал­ся к этой теме: “Introduction” в H. P. Lovecraft, At the Mountains of Madness (NY: Random House, 2005); пре­зен­та­ция на меро­при­я­тии “Weird Realism: Lovecraft and Theory”, Лон­дон, Гол­дсмитс-кол­ледж, 26 апре­ля 2007; “Weird Fiction” в Mark Bould, Sherryl Vint (eds), Routledge Companion to Science Fiction (London: Routledge, 2008). ↵
8. Име­ет­ся в виду выступ­ле­ние Ной­за на меро­при­я­тии “Weird Realism” (см. преды­ду­щую снос­ку). ↵
9. Weird Tales — аме­ри­кан­ский жур­нал, осно­ван­ный в 1922 году и функ­ци­о­ни­ру­ю­щий до сих пор. На его стра­ни­цах впер­вые пуб­ли­ко­ва­лись мно­гие из про­из­ве­де­ний Лав­краф­та, напри­мер, «Зов Ктул­ху». – прим. пер. ↵
10. William Hope Hodgson, The House on the Norderland, and Other Novels (London: Gollancz, 2002), 28–29. [Рус. пер. : Ходж­сон У. Х., «Путе­ше­ствие шлю­пок с “Глен Кар­риг”», в Ходж­сон, У. Х. (2010), Дом на краю ночи, М.: Эниг­ма, сс. 47–232.] ↵
11. Назван так Резой Нега­ре­ста­ни в честь Пье­ра Дени де Мон­фо­ра (1766–1820), пер­во­про­ход­ца и отще­пен­ца сре­ди фран­цуз­ских мала­ко­ло­гов, авто­ра, сре­ди про­че­го, мно­го­том­ной Исто­рии общей и част­ной при­ро­ды мол­люс­ков [фр. HistoireNaturelleGénéraleetParticulièredesMollusques] (6 томов [1–4 за автор­ством исклю­чи­тель­но Мон­фо­ра] Paris: F. Dufart, 1801–5), кото­рый все­рьёз счи­тал, что суще­ству­ют «ось­ми­но­ги-кра­ке­ны» [kraken octopus] и «гигант­ские ось­ми­но­ги» [colossal octopus] и снаб­дил свои тру­ды иллю­стра­ци­я­ми, оста­ю­щи­ми­ся кано­нич­ны­ми до сих пор. ↵
12. В дей­стви­тель­но­сти, это живот­ное по вполне понят­ным при­чи­нам немно­го усколь­за­ет от точ­ной так­со­но­мии: оно опи­сы­ва­ет­ся как “pouple”, что чаще все­го пере­во­дят как «ось­ми­ног» [octopus], и как “calmar”, «каль­мар» [squid]. Хотя бла­го­да­ря вось­ми конеч­но­стям кажет­ся, что оно напо­ми­на­ет ско­рее послед­не­го, чем пер­во­го, у живот­но­го отсут­ству­ют два более длин­ных щупаль­ца, при­спо­соб­лен­ных у каль­ма­ра для охо­ты. На англий­ский язык его назва­ние пере­во­ди­лось так­же как «огром­ная кара­ка­ти­ца» [immense cuttlefish], «рыба-дья­вол» [devil-fish] и, дей­стви­тель­но, как «спрут» [poulp]. ↵
13. Все цита­ты при­во­дят­ся по изда­нию Jules Verne, 20,000 LeaguesUndertheSea, пере­вод William Butcher (Oxford: Oxford University Press, 1998, пере­раб. 2001. Доступ­но по адре­су: <http://home.netvigator.com/~wbutcher/books/20t.htm>). [Рус. пер. цит. по : Верн, Ж. (1975), Два­дцать тысяч лье под водой, М.: Дет­ская лите­ра­ту­ра.] ↵
14. Архи­те­уто­ло­гия (architeuhtology) — теуто­ло­гия — это ветвь мала­ко­ло­гии, нау­ки о мол­люс­ках. Теуто­ло­гия изу­ча­ет голо­во­но­гих, таких как ось­ми­но­ги, каль­ма­ры и кара­ка­ти­цы. Мье­виль добав­ля­ет к назва­нию науч­ной дис­ци­пли­ны при­став­ку «архи-», что­бы в духе Лав­краф­та обо­зна­чить древ­ность рас­смат­ри­ва­е­мой им в кон­тек­сте Weird «щупаль­це­об­раз­но­сти». – прим. пер. ↵
15. Фриссон (frisson) — пси­хо­фи­зио­ло­ги­че­ская ответ­ная реак­ция орга­низ­ма на пози­тив­но вос­при­ни­ма­е­мые слу­хо­вые (а ино­гда и на визу­аль­ные) раз­дра­жи­те­ли, кото­рая про­яв­ля­ет­ся в виде при­ят­но­го аффек­тив­но­го состо­я­ния и крат­ко­вре­мен­но­го, спон­тан­но­го пол­за­ния мура­шек, часто вме­сте с «гуси­ной кожей» и рас­ши­ре­ни­ем зрач­ков. ↵
16. Это то, что Лав­крафт назы­ва­ет «Кос­ми­че­ской чуж­до­стью» [Cosmic alienage] или «внеш­ним» [outsideness] (H. P. Lovecraft, Notes on Writing Weird Fiction, 1937. <https://www.hplovecraft.com/writings/texts/essays/nwwf.aspx>). [Рус. пер. : Лав­крафт, Х. Ф. (2019), Крип­то­со­фия, М.: Эниг­ма, сс. 475–481. На рус­ский язык назва­ние пере­ве­де­но как «Замет­ки о сочи­не­нии фан­та­сти­че­ской лите­ра­ту­ры», что не пере­да­ёт отдель­ную смыс­ло­вую нагруз­ку сло­ва “weird”.] ↵
17. Верн, Два­дцать тысяч лье под водой [кур­сив добав­лен]. ↵
18. Нуми­ноз­ное (numinous) — поня­тие, обо­зна­ча­ю­щее одну из цен­траль­ных ирра­ци­о­наль­ных харак­те­ри­стик рели­ги­оз­но­го опы­та, — интен­сив­ное пере­жи­ва­ние таин­ствен­но­го, устра­ша­ю­ще­го боже­ствен­но­го при­сут­ствия. Автор тер­ми­на — тео­лог и исто­рик рели­гии Рудольф Отто. См. Отто, Р. (2008), Свя­щен­ное. Об ирра­ци­о­наль­ном в идее боже­ствен­но­го и его соот­но­ше­нии с раци­о­наль­ным, СПб., Изд-во Санкт-Петер­бург­ско­го Уни­вер­си­те­та. – прим. пер. ↵
19. Victor Hugo, The Toilers of the Sea, translated by James Hogarth (New York: Random House, 2002), 350–352. [Рус. пер. цит. по : Гюго, В. (1980), Тру­же­ни­ки моря, М.: Худо­же­ствен­ная лите­ра­ту­ра.] ↵
20. Отвра­ще­ние (abject) — Мье­виль отсы­ла­ет к рабо­те фран­цуз­ско­го фило­со­фа, семи­о­ти­ка и пси­хо­ана­ли­ти­ка Юлии Кри­сте­вой, на идеи кото­рой повли­ял в том чис­ле Жорж Батай. Отвра­ще­ние (abject) у Кри­сте­вой озна­ча­ет чело­ве­че­скую реак­цию (ужас, тош­но­ту) в ответ на угро­жа­ю­щую про­пасть в зна­че­нии, вызван­ную утра­той раз­ли­чия меж­ду субъ­ек­том и объ­ек­том или меж­ду собой и дру­гим. Клю­че­вой при­мер того, что вызы­ва­ет тако­го рода реак­цию отвра­ще­ния — чело­ве­че­ский труп. См. Кри­сте­ва, Ю. (2003), Силы ужа­са: эссе об отвра­ще­нии, СПб.: Але­тейя. – прим. пер. ↵
21. Ibid., 351. ↵
22. Ibid., 354. ↵
23. Про­ти­во­дей­ству­ю­щие при­чи­ны (countervailing tendencies) — Мье­виль отсы­ла­ет к марк­сист­ским зако­нам капи­та­ли­сти­че­ской эко­но­ми­ки. Такой при­чи­ной счи­та­ет­ся преж­де неиз­вест­ный фак­тор, кото­рый сле­ду­ет пред­по­ло­жить для того, что­бы учесть откло­не­ние наблю­да­е­мо­го фак­та от тео­ре­ти­че­ских ожи­да­ний о нём. См. Маркс К. (1951), Капи­тал. Том 3, М.: Госу­дар­ствен­ное изда­тель­ство поли­ти­че­ской лите­ра­ту­ры, сс. 241–251. См. так­же кри­ти­ку соот­вет­ству­ю­щих идей Марк­са в Поппер, К. (1992), Откры­тое обще­ство и его вра­ги. Т. 2: Гегель, Маркс и дру­гие ора­ку­лы, М.: Феникс, Меж­ду­на­род­ный фонд «Куль­тур­ная ини­ци­а­ти­ва». – прим. пер. ↵
24. Ibid., 355. ↵
25. “poulpes” — в сущ­но­сти, ось­ми­но­ги. ↵
26. The Comte de Lautréamont, Maldoror & The Complete Works, translated by Alexis Lykiard (Cambridge: Exact Change, 1994), 101, 103. [Рус. пер. цит. по : Лотреа­мон (1998), Пес­ни Маль­до­ро­ра. Сти­хо­тво­ре­ния. Лотреа­мон после Лотреа­мо­на, М.: Ad Marginem.] ↵
27. <http://en.wikisource.org/wiki/The_Sea_Raiders> ↵
28. Сома­ти­че­ская осо­бен­ность ось­ми­но­га — его рас­хо­дя­щи­е­ся во все сто­ро­ны щупаль­ца — одно­вре­мен­но с про­грес­си­ру­ю­щей бес­фор­мен­но­стью и вне­исто­рич­но­стью, его эффек­тив­но­стью в каче­стве услов­но­го обо­зна­че­ния непред­ста­ви­мо­го, так­же всё чаще нахо­ди­ла при­ме­не­ние в сати­ре в каче­стве сим­во­ла «ново­го импе­ри­а­лиз­ма». ↵
29. William Hope Hodgson, The Wandering Soul (Hornsea: Ps Publishing/Tartarus Press, 2005), 384. ↵
30. Лич­ное обще­ние. ↵
31. Вот поче­му, несмот­ря на кажу­щий­ся изо­мор­физм инте­ре­сов и недав­нее неот­вра­ти­мо пере­крёст­ное «удоб­ре­ние», высо­ко­класс­ный Weird кар­ди­наль­но про­ти­во­по­став­лен под­жан­ру пор­но­гра­фи­че­ской «хен­тай» ман­ги и ани­ме, извест­но­му как «изна­си­ло­ва­ние щупаль­ца­ми» [tentacle rape]. ↵
32. Мье­виль отсы­ла­ет к фран­цуз­ско­му писа­те­лю и мыс­ли­те­лю Мори­су Блан­шо. Цен­тром вни­ма­ния твор­че­ства Блан­шо было осмыс­ле­ние свя­зи меж­ду спе­ци­фич­но­стью смер­ти и транс­грес­сив­но­стью пись­ма. Лите­ра­ту­ра у Блан­шо — это эти­че­ская стра­те­гия избе­га­ния ради­каль­но­го отсут­ствия, кото­рое обна­ру­жи­ва­ет­ся в серд­це язы­ка и куль­ту­ры. Блан­шо вёл доста­точ­но уеди­нён­ную жизнь, что не поме­ша­ло ему ока­зать силь­ное вли­я­ние на мно­гих совре­мен­ни­ков и потом­ков. Его идеи, во мно­гом пере­кли­ка­ю­щи­е­ся с про­ек­том Батая, игра­ют осо­бо важ­ную роль к кон­тек­сте раз­ви­тия фран­цуз­ской фено­ме­но­ло­гии и её вли­я­ния на после­ду­ю­щих мыс­ли­те­лей Фран­ции: Делё­за, Дер­ри­да, Леви­на­са, Нан­си, Фуко. Напри­мер, см. Блан­шо, М. (1998), Неопи­су­е­мое сооб­ще­ство, М.: Мос­ков­ский фило­соф­ский фонд; Нан­си, Ж.-Л. (2009), Непро­из­во­ди­мое сооб­ще­ство, М.: Водо­лей.
    См. так­же поле­ми­ку о про­бле­мах литературы/письма и эти­ки в про­из­ве­де­ни­ях Дер­ри­да и Леви­на­са. Напри­мер, Леви­нас, Э. (2000), Избран­ное. Тоталь­ность и бес­ко­неч­ное, М.; СПб.: Уни­вер­си­тет­ская кни­га; Дер­ри­да, Ж. (2000), Пись­мо и раз­ли­чие, М.; СПб.: Ака­де­ми­че­ский про­ект. – прим. пер. ↵
33. Jacques Derrida, SpectersofMarx (London: Routledge, 1994): и, как след­ствие, мно­гие дру­гие его рабо­ты. [Рус. пер. : Дер­ри­да, Ж. (2006), При­зра­ки Марк­са, М.: Logos-altera.] ↵
34. Sigmund Freud, “TheUncanny” (1919). [Рус. пер. : Фрейд, З., «Жут­кое», URL: https://freudproject.ru/?p=723. Дата обра­ще­ния: 21.07.22.] ↵
35. William Hope Hodgson, “The Hog” (1947), <http://www.hypnogoria.com/html/hog.html>.[Рус. пер. : Ходж­сон У. Х., «Сви­нья», в Ходж­сон У. Х., (2018), Карнакки—охотникзапривидениями, М.: АСТ, сс. 183–230.] ↵
36. Algernon Blackwood, “The Willows” (1907). <https://www.gutenberg.org/files/11438/11438.txt>. [Рус. пер. : Блэк­вуд, Э., «Ивы», в Блэк­вуд, Э. (2005), Вен­ди­го, сс. 29–86.]; H. P. Lovecraft, “Supernatural Horror in Literature” (1927). <http://www.yankeeclassic.com/miskatonic/library/stacks/literature/lovecraft/essays/supernat/supern00.htm>. [Рус. пер. : Лав­крафт Г. Ф., «Сверхъ­есте­ствен­ный ужас в лите­ра­ту­ре», в Лав­крафт, Г. Ф. (2000), Зверь в под­зе­ме­лье, М.: Гудьял-Пресс, сс. 370–438.]. ↵
37. Архи­ис­ко­па­е­мое (archefossil) — Мье­виль отсы­ла­ет к поня­тию архи­ис­ко­па­е­мое (фр. archifossile) совре­мен­но­го фран­цуз­ско­го фило­со­фа Квен­ти­на Мей­я­су. Архи­ис­ко­па­е­мое у Мей­я­су — это «<…> мате­ри­а­лы, кото­рые ука­зы­ва­ют на суще­ство­ва­ние древ­ней реаль­но­сти, или собы­тий, пред­ше­ство­вав­ших жиз­ни на Зем­ле» (стр. 19). Этот тер­мин явля­ет­ся частью попыт­ки Мей­я­су зано­во кон­цеп­ту­а­ли­зи­ро­вать «про­бле­му кор­ре­ля­ци­о­низ­ма», сфор­му­ли­ро­ван­ную им так: «<…> цен­траль­ным поня­ти­ем совре­мен­ной фило­со­фии после Кан­та ста­ло поня­тие «кор­ре­ля­ция» <…> Кор­ре­ля­ци­о­низм состо­ит в дис­ква­ли­фи­ка­ции любых попы­ток рас­смот­ре­ния сфер субъ­ек­тив­но­го и объ­ек­тив­но­го неза­ви­си­мо друг от дру­га» (стр. 11). См. Мей­я­су, К. (2015), После конеч­но­сти: Эссе о необ­хо­ди­мо­сти кон­тин­гент­но­сти, Екб.; М.: Каби­нет­ный учё­ный. – прим. пер. ↵
38. Неуют­ное (uncanny) — отсыл­ка к рабо­те Фрей­да, см. (22). – прим. пер. ↵
39. Terry Eagleton, “Mark Neocleous: The Monstrous and the Dead: Burke, Marx, Fascism”, Radical Philosophy, 137, May/June 2006: 45–47, с. 45. ↵
40. Sasha Handley, Visions of an Unseen World: Ghost Beliefs and Ghost Stories in Eighteenth Century England (London: Pickering and Chatto, 2007), 8. ↵
41. Jack Sullivan, Elegant Nightmares: The English Ghost Story from Le Fanu to Blackwood (Athens: Ohio University Press, 1978), 9. Несмот­ря на похва­лу в адрес кни­ги за её бес­цен­ную биб­лио­гра­фию о сверхъ­есте­ствен­ном, Джес­си­ка Аман­да Сэл­мон­сон (Jessica Amanda Salmonson) выго­ва­ри­ва­ет Сал­ли­ва­ну за «воз­му­ти­тель­ное впе­чат­ле­ние, что жен­щин-писа­те­лей исто­рий о при­зра­ках в Англии не было». <http://www.violetbooks.com/bib-research.html>. ↵
42. Julia Briggs, Night Visitors: The Rise and Fall of the English Ghost Story (London: Faber, 1977), 12. ↵
43. Joshi, Weird Tale, 2. ↵
44. Briggs, Night Visitors, 12. ↵
45. Peter Penzoldt, The Supernatural in Fiction (London: Peter Nevill, 1952), 12 n.12. ↵
46. Srdjan Smajic, “The Trouble with Ghost-Seeing: Vision, Ideology, and Genre in the Victorian Ghost Story”, ELH: 70:4, Winter 2003, 1107–1136, с. 1131. ↵
47. Handley, Visions, 16–19. ↵
48. Вир­ту­оз­но напи­сан­ный «Зелё­ный чай» Ле Фаню появил­ся в AlltheYearRound в 1869 году. [Прим. пер. : All the Year Round — лите­ра­тур­ный жур­нал, изда­вав­ший­ся Дик­кен­сом с 1859 по 1870 год. Сре­ди про­че­го, в нём впер­вые были опуб­ли­ко­ва­ны рома­ны «Жен­щи­на в белом» и «Лун­ный камень» Уил­ки Кол­лин­за.] ↵
49. В этом отно­ше­нии Сал­ли­ван вели­ко­ле­пен, и я во мно­гом опи­ра­юсь на его рабо­ту. Elegant Nightmares, 32–68. ↵
50. Jim Rockhill, “Introduction”, in Sheridan Le Fanu, Mr Justice Harbottle and Others (Ashcroft, BC: Ash-Tree Press, 2004), xii-xv. ↵
51. Handley, Visions, 9. ↵
52. Напри­мер, см. Rosemary Pardoe, “MR James and the Testament of Solomon” (1999). <http://www.users.globalnet.co.uk/~pardos/ArchiveSolIntro.html>. ↵
53. Лав­крафт, «Сверхъ­есте­ствен­ный ужас». ↵
54. Про­из­ве­де­ние при­зра­ко­ло­гии в эпо­ху его тех­ни­че­ской вос­про­из­во­ди­мо­сти (the work of hauntology in the age of mechanical reproduction) — Мье­виль отсы­ла­ет к извест­но­му кри­ти­че­ско­му эссе Валь­те­ра Бенья­ми­на 1936 года. См. Бенья­мин, В. (1996), Про­из­ве­де­ние искус­ства в эпо­ху его тех­ни­че­ской вос­про­из­во­ди­мо­сти. Избран­ные эссе, М.: «МЕДИУМ», сс. 15–65. – прим. пер. ↵
55. Лав­крафт, «Зов Ктул­ху». ↵
56. Из шест­на­дца­ти исто­рий в недав­нем бла­го­склон­но при­ня­том сбор­ни­ке «новых исто­рий о при­зра­ках» [new ghost stories] TheDark (New York: Tor, 2003), несмот­ря на раз­лич­ные ново­вве­де­ния в под­хо­де к теме, толь­ко в одной исто­рии (“One Thing About the Night”, Terry Dowling) явле­ние при­зра­ка не постро­е­но на сюже­те неупо­ко­ен­но­го чело­ве­ка (а назва­ние сбор­ни­ка не Weird, а «тём­ное»). Ещё крас­но­ре­чи­вее при­мер AllHallows, жур­на­ла Обще­ства Исто­рий о При­зра­ках [Ghost Story Society], кото­рый в соот­вет­ствии с поли­ти­кой жур­на­ла содер­жит про­из­ве­де­ния «в сти­ле клас­си­че­ско­го рас­ска­за о сверхъ­есте­ствен­ном» и ука­зы­ва­ет Джейм­са в каче­стве пер­во­го образ­ца. Из 23 исто­рий недав­но вышед­ше­го выпус­ка (AllHallows 43, Summer 2007) одна содер­жит при­знак под­лин­но­го Weird (“The Reflection”, S. D. Tullis, в кото­ром явле­ние при­зра­ков сосед­ству­ет с «мор­щи­ни­сты­ми щупаль­ца­ми» (253), кото­рые, веро­ят­но, и удер­жи­ва­ют при­зра­ков в зер­ка­ле). Что каса­ет­ся осталь­ных, то, не счи­тая двух скач­ков во вре­ме­ни и одно­го беса, быть исто­ри­ей о при­зра­ках зна­чит, доста­точ­но логич­но, но при этом ори­ги­наль­но и в про­ти­во­вес точ­ке зре­ния Джейм­са, дей­стви­тель­но быть исто­ри­ей о при­зра­ке. ↵
57. Сня­тие (aufhebung) — Мье­виль отсы­ла­ет к поня­тию из фило­со­фии Геге­ля. Немец­кое сло­во “aufhebung” име­ет несколь­ко на пер­вый взгляд про­ти­во­ре­ча­щих друг дру­гу зна­че­ний: «отме­нять», «сохра­нять», «под­ни­мать» и т. п. Спе­ку­ля­тив­ная логи­ка Геге­ля фило­соф­ски обыг­ры­ва­ет эти про­ти­во­ре­чи­вые зна­че­ния одно­го и того же сло­ва. См. Гегель Г. В. Ф. (1974), Энцик­ло­пе­дия фило­соф­ских наук. Том 1. Нау­ка логи­ки, М.: Мысль, сс. 201–214; Гегель Г. В. Ф. (1970), Нау­ка логи­ки. Том 1, М.: Мысль, сс. 123–137. – прим. пер. ↵
58. Напри­мер, см. TheScreamingSkull, режис­сёр Алекс Никол [Alex Nicol] (1958); “The Screaming Skull” Ф. Мари­о­на Кро­уфор­да (в UncannyTales, London: T. Fisher Unwin, 1911). ↵
59. Есть пяти­се­кунд­ная ани­ма­ция (http://www.youtube.com/watch?v=ly2jNr1_nro); иллю­стра­ция (http://tachyonmkg.deviantart.com/art/skulltopus-11383138); хип­стер­ская фут­бол­ка (http://www.howlinggoodtshirts.com/marketplace/87072931/skulltopus_t_shirt); и, наи­бо­лее впе­чат­ля­ю­щий при­мер, иллю­стра­ция для облож­ки комик­са EastCoastRising Volume 2 (Los Angeles: Tokyopop, 2008) Бек­ки Клу­нан [Becky Cloonan] за её соб­ствен­ным автор­ством, онлайн мож­но уви­деть здесь <http://stabstabstab.deviantart.com/art/wrist-hurts-in-color-66012269>. ↵
60. <www.youtube.com/watch?v=wjNh0uZCCLc> ↵
61. Аль­тер­на­ти­вы Нет (There is No Alternative, TINA) — сло­ган, под­ра­зу­ме­ва­ю­щий, что рыноч­ная эко­но­ми­ка явля­ет­ся един­ствен­ным вер­ным и эффек­тив­ным путём раз­ви­тия. Ассо­ци­и­ру­ю­щий­ся с поли­ти­кой и пер­со­ной бри­тан­ско­го пре­мьер-мини­стра кон­сер­ва­тив­но­го тол­ка Мар­га­рет Тет­чер. – прим. пер. ↵