Take up the White Man’s burden—
Send forth the best ye breed—
Go send your sons to exile
To serve your captives” need
To wait in heavy harness
On fluttered folk and wild—
Your new-caught, sullen peoples,
Half devil and half child.
Rudyard Kipling
Несмотря на то, что ажиотаж вокруг постмодернизма во всех сферах жизни российского общества уже не так выражен, как в 90‑е годы прошлого столетия — этот термин прочно засел в подсознании многих людей и до сих пор служит универсальной интерпретантой структурных основ множества явлений. При этом сущностная сторона вопроса затерялась в болтовне о французской шизе разного рода. Большинство людей не понимают, что они имеют в виду под постмодернизмом, прикрывая отсылками к этой туманной парадигме провалы в картине мира, как если бы они закрывали дыру в стене питерской коммуналки репродукцией «Бала в Мулен де ла Галетт».
Напомним, что первая фиксация «состояния постмодерна» произошла в одноимённой книге Жана Франсуа Лиотара в 1979 году. В ней он констатирует конец метанарративов цивилизации и кризис проекта Просвещения. Отбросив лингвистическое барокко, призванное скрыть первичную интенцию автора, можно смело утверждать, что по сути это означает невозможность свершения проектного мышления и переход в состояние «центр нигде — периферия везде».
Стоит обратить внимание, что интеллектуальный декаданс во Франции и мода на постмодернизм процветали на фоне распада L’Empire colonial français — Лиотар публикует свой труд за год до того, как независимость получит республика Вануату, поставив жирную точку в этой многовековой истории франкофонства.
Немного позднее всё то же самое будет происходить и у нас на руинах «красного проекта», когда кухонные диссиденты и номенклатурная богема заполнят гуманитарный вакуум постсоветского культурного ландшафта. Их риторика всегда была направлена на распад и дезинтеграцию целого, при котором выделяется некоторая энергия, за счёт которой и существовали адепты дискурса.
Недаром один из столпов этого течения, Жак Деррида, говорил, что было бы правильно называть процесс перестройки в СССР деконструкцией. Этот алжирец являет собой прекрасную иллюстрацию противостояния периферийного мышления колоний логоцентричной воле метрополий. Как известно, незадолго до смерти он честно признался, что всю жизнь боролся с европоцентризмом, и, надо сказать, судя по тому, в каком плачевном состоянии находится континент, — это ему удалось.
Невозможно приблизиться к пониманию феномена постмодерна, не имея чёткого представления о его предшественниках. Ввиду охвата всей истории цивилизации и претензии на универсальность, у нас нет возможности в рамках публицистической заметки заниматься разбором теории трёх парадигм знания, принимая её как аксиому в описательной части судьбы становления λόγος.
Показательно, что центральную роль в системе трёх парадигм занимает модерн, через который выводятся оставшиеся две парадигмы: пре- и пост-модернизма. Провести точные границы между ними в историческом времени невозможно, точно так же, как невозможно утверждать, в какой день Рентген открыл икс-лучи, но я полагаю, что формальной точкой начала становления парадигмы модерна можно считать создание телескопа Галилеем.
В известном смысле модерн не был бы возможен без неоплатонизма, поэтому мы относим Платона, Аристотеля и Прокла к носителям единого метанарратива Цивилизации, возвращение которого в мейнстрим исторического процесса предопределило саму возможность эпохи Возрождения и Нового времени, сделав явление Декарта, Лейбница и Ньютона неизбежным.
Миф о Прометее — главный двигатель модерна, содержащий в себе все основные силовые линии этого великого проекта. Дар Прометея позволил бросить вызов господствующим божествам «порядка вещей», став залогом эмансипации нового человека от неумолимой воли Олимпа. Прометей — мыслящий наперёд, и он замыслил долгую игру против непобедимого соперника, облечённого в энтропию, человеческий фактор и растворяющую силу вечности.
Реализация программы, заложенной в центростремительном мифе о Прометее, лежащем в основе нашей цивилизации, требует преображения огня из кузницы Гефеста. Он должен стать не просто служебным инструментом смертных, а принять на себя статус носителя и источника самой сущности человека.
Модерн нёс в себе пафос освобождения от старого мира с его священными порядками для человека с улицы, одновременно указав путь на освобождение от «юдоли человеческой» для тех, кто был погружен в науки. И если Гегель со своего балкона в Вене увидел воплощение Weltgeist сидящим верхом на лошади, то мы в свою очередь будем ждать Терминатора верхом на скакунах от Boston Dynamics.
Фоном для становления Модерна стала эпоха великих географических открытий, которая явилась прологом для империализма Цивилизации — процесса подчинения периферийных обществ традиции воле центра, лежащего в Западной Европе. Это героическое усилие европейцев позволило создать планетарное сообщество в том виде, как мы его знаем, сделав возможным доступ к науке, передовым технологиям и единому языку коммуникаций для всего человечества. История, как воплощение Weltgeist у Гегеля или как Seinsgeschichte у Хайдеггера, приходит в Индию, Китай и Японию вместе с экспедиционными корпусами. Ни один японец или индус не смогут понять природу своей социальной матрицы, порядок и причины её существования, не зная, кто такой Платон, император Август и королева Елизавета, в то время как для нас не играет никакой роли существование Махабхараты или Конфуция.
Гераклит утверждал, что война — это отец вещей, и в этом смысле возрастающая экспансия Европы стала залогом для успешной реализации задач, стоящих перед картезианским субъектом и его волей. Интернет, кстати, тоже вышел как сайд-проект Пентагона, так что интуиция никогда не подводила гениального эфесца.
Венцом новоевропейской цивилизации стала Викторианская эпоха — золотой век белого человека, науки, техники, эпоха романтиков и мореплавателей, чей дух нашёл отражение на страницах романов Жюля Верна, Германа Мелвилла и, конечно же, Редьярда Киплинга. Мрак суеверия отступал, вера в возможности науки торжествовала, блеск и величие метрополий казались незыблемыми, но на смену Belle Époque пришли две братоубийственные войны, поставившие Европу на колени. В некотором смысле, постмодерн начинался на руинах Берлина, когда не только Германия, но и вся Европа в целом потеряла статус центра мира. За несколько десятилетий после войны распалась мировая империалистическая система, и теперь сама Европа выступает в роли реколонизируемого пространства — американским экономическим и военным могуществом сверху и азиатскими ордами мигрантов снизу.
Что же такое постмодерн в данной оптике?
Постмодерн — это рецидив архаики. Отказ от научного метода, как формы репрессивного дискурса; распад нормотворческих функций; неоспиритуализм и возврат к полумагической интерпретации реальности через психоанализ; тирания прав бесконечно малых меньшинств и прочие мерзости духа времени. Постмодернизм сущностно пуст, подобно копии без оригинала, и существует только потому, что модерн забуксовал в недостатке воли у естественного человечества, и там, где происходит одновременное наложение архаики и модерна, возникает иллюзия чего-то третьего. В конце концов, Homo sapiens неизменно существует как минимум 100 000 лет, и нет ничего удивительного, что Просвещению не удалось взять высоту с наскока.
Трансгуманизм — единственное интеллектуальное течение, имеющее потенциал восстановить смысл истории и покончить с состоянием постмодерна. Только трансгуманисты имеют волю к тому, чтобы поставить в истории точку, выведя человеческий фактор за её рамки, дабы пути Weltgeist и Homo sapiens разделились. Но никаких гарантий на успешный исход этого предприятия нет.
Мне думается, что высшее милосердие, явленное нашему миру, заключается в неспособности человеческого разума понять свою собственную природу и сущность. Мы живём на мирном островке счастливого неведения посреди чёрных вод бесконечности, и самой судьбой нам заказано покидать его и пускаться в дальние плавания. Науки наши, каждая из которых устремляется по собственному пути, пока что, к счастью, принесли нам не так уж много вреда, но неизбежен час, когда разрозненные крупицы знания, сойдясь воедино, откроют перед нами зловещие перспективы реальности и покажут наше полное ужаса место в ней; и это откровение либо лишит нас рассудка, либо вынудит нас бежать от мертвящего просветления в покой и безмятежность новых тёмных веков.Г. Ф. Лавкрафт