В центре события

В любом слу­чае, нет ника­ких сомне­ний, что фило­соф рож­да­ет­ся одним един­ствен­ным вопро­сом, вопро­сом, кото­рый воз­ни­ка­ет на пере­се­че­нии мыс­ли и жиз­ни в опре­де­лен­ный момент моло­до­сти фило­со­фа; вопрос, на кото­рый необ­хо­ди­мо най­ти ответ любой ценой.

Ален Бадью, из пре­ди­сло­вия к кни­ге Квен­ти­на Мей­я­су «После конечности». 

Я десять лет тор­го­вал опци­о­на­ми на бир­же, про­во­дя опе­ра­ции в Лон­доне и Пари­же, так что не пона­слыш­ке зна­ком с рын­ком как явле­ни­ем и сре­дой. Одна­ко я так­же инже­нер по обра­зо­ва­нию и мно­го знаю о тео­рии веро­ят­но­стей, поэто­му моя деся­ти­лет­няя карье­ра макле­ра в какой-то момент сме­ни­лась деся­ти­лет­ним пери­о­дом управ­ле­ния ком­па­ни­ей, кото­рая спе­ци­а­ли­зи­ру­ет­ся на цено­об­ра­зо­ва­нии дери­ва­ти­вов. Мы созда­ва­ли про­грамм­ное обес­пе­че­ние, а пото­му мно­гое из того, что дела­ла ком­па­ния, опи­ра­лось на тео­рию веро­ят­но­стей и на то, что Робин ранее назвал «мета­фи­зи­че­ским кар­ка­сом». По этой при­чине моде­ли­ро­ва­ние непред­ска­зу­е­мой ситу­а­ции тре­бу­ет преж­де все­го пред­став­ле­ния воз­мож­ных (possible) ситу­а­ций, к кото­рым она может при­ве­сти. Все мы здесь пола­га­ем, что в этом кро­ет­ся основ­ной недо­ста­ток тео­рии веро­ят­но­стей и ее мета­фи­зи­че­ско­го пред­став­ле­ния. Она ста­но­вит­ся акту­аль­ной, когда про­ис­хо­дит столк­но­ве­ние веро­ят­но­стей с чистым кон­тин­гент­ным собы­ти­ем. В резуль­та­те, что­бы пред­ста­вить и спла­ни­ро­вать что-либо в созна­нии, вам необ­хо­ди­мо сна­ча­ла соста­вить спи­сок воз­мож­ных ситу­а­ций, а затем попро­сту назна­чить сте­пень веро­ят­но­сти каж­до­му из них. В этом нет ниче­го слож­но­го, если вы игра­е­те в рулет­ку или кости, посколь­ку вы зара­нее зна­е­те, что у каж­до­го куби­ка есть шесть гра­ней, а так­же зна­е­те о воз­мож­ных чис­лах в рулет­ке и кар­тах в поке­ре. При таком рас­кла­де все, что оста­ет­ся сде­лать — это решить, сто­ит ли счи­тать веро­ят­ность выпа­де­ния реш­ки 1 к 2 и будет ли это разум­ным. Воз­мож­но­сти (possibilities) сво­дят­ся к част­ным и огра­ни­чен­ным спо­рам о веро­ят­но­сти того или ино­го исхо­да. Одна­ко важ­ней­ший недо­ста­ток заклю­ча­ет­ся в том, что ситу­а­ции опре­де­ле­ны заранее.

Моя ком­па­ния каж­дый день рабо­та­ет над ПО, в осно­ве кото­ро­го лежит тео­рия веро­ят­но­стей. Как чело­век, изу­чав­ший тео­рию веро­ят­но­стей, могу заве­рить вас — мы име­ем дело с наи­бо­лее слож­ны­ми ее про­яв­ле­ни­я­ми. Появ­ле­нию слож­ных тео­рий мы обя­за­ны сфе­ре денеж­ных отно­ше­ний. Мате­ма­ти­ки и спе­ци­а­ли­сты смеж­ных про­фес­сий, рабо­та­ю­щие с веро­ят­но­стью, по боль­шей части заня­ты в сфе­ре финан­сов, посколь­ку в ней веро­ят­ность рази­тель­но отли­ча­ет­ся от под­сче­та гра­ней на куби­ке. Вы долж­ны раз­би­рать­ся в сто­ха­сти­че­ском исчис­ле­нии и дру­гих слож­ных вещах, уметь рас­счи­ты­вать вола­тиль­ность… Воз­мож­но, вола­тиль­ность будет для нас более при­выч­ной, одна­ко она по сво­ей сути опи­ра­ет­ся на сле­ду­ю­щее обсто­я­тель­ство: если у вас есть дви­жу­щий­ся объ­ект, то вы рас­по­ла­га­е­те неко­то­рой цено­вой тен­ден­ци­ей, ука­зы­ва­ю­щей на повы­ше­ние или сни­же­ние цены. Из нее вола­тиль­ность рас­счи­ты­ва­ет стан­дарт­ное откло­не­ние — шум, кото­рый объ­ект изда­ет в то вре­мя, как сле­ду­ет за тен­ден­ци­ей. Таким обра­зом, вола­тиль­ность изме­ря­ет риск. Конеч­но, совре­мен­ная сфе­ра денеж­ных отно­ше­ний рас­по­ла­га­ет и таки­ми моде­ля­ми, что поз­во­ля­ют вычис­лить вола­тиль­ность вола­тиль­но­сти и ее скач­ки. Я лишь хочу ска­зать, что финан­сы — это очень слож­ная сфе­ра, в кото­рой рабо­та­ют док­то­ра наук и иссле­до­ва­те­ли, а инфор­ма­цию полу­ча­ют из ста­тей и книг о тео­рии веро­ят­но­стей и коли­че­ствен­ных методах.

Одна­ко, как упо­ми­нал Робин, фило­соф­ские прин­ци­пы тео­рии веро­ят­но­стей крайне неустой­чи­вы, посколь­ку они не меня­лись с тече­ни­ем вре­ме­ни. Веро­ят­но­сти, как и преж­де, опи­ра­ют­ся на пред­ва­ри­тель­ное моде­ли­ро­ва­ние воз­мож­ных ситу­а­ций. Перед нами вста­ет вопрос, кото­рый был непло­хо постав­лен Нас­си­мом Тале­бом в «Чер­ном лебе­де»: что, если мы столк­нем­ся с чистым воз­мож­ным собы­ти­ем тако­го рода, о кото­ром даже не будем иметь пред­став­ле­ния? Если мы не зна­ем, какая рулет­ка или кубик дадут нам резуль­тат, это счи­та­ет­ся важ­ным собы­ти­ем. Это то, что Нас­сим назы­ва­ет «чер­ным лебе­дем» — собы­тие, явля­ю­ще­е­ся крайне мало­ве­ро­ят­ным. И мало того, что оно мало­ве­ро­ят­но — оно еще и не вошло ни в один из спис­ков воз­мож­ных ситу­а­ций, кото­рые вы гото­ви­ли зара­нее. Здесь я пред­по­чел бы поспо­рить с Нас­си­мом, пото­му как нель­зя назы­вать собы­тие мало­ве­ро­ят­ным, если оно не вхо­дит в спи­сок воз­мож­ных ситу­а­ций — вер­нее было бы ска­зать, что оно не обла­да­ет пара­мет­ром вероятности.

Отсю­да исхо­дит под­за­го­ло­вок «Пусто­го лебе­дя» (The Blank Swan) — «Конец веро­ят­но­сти». В сво­ей кни­ге я рас­суж­даю о том, что мог­ло бы слу­чить­ся за гра­нью веро­ят­но­сти: быть может, самые инте­рес­ные вещи, с кото­ры­ми мы вынуж­де­ны столк­нуть­ся, лежат по ту сто­ро­ну веро­ят­но­сти — точ­нее, в том месте, где веро­ят­ность уже завер­ши­лась? Может, собы­тие на самом деле про­ис­хо­дит в нем? Один из тех вопро­сов, кото­ры­ми я зада­юсь, зву­чит так: что, если бы мы мог­ли запе­чат­леть — с ваше­го поз­во­ле­ния — оста­ток, ту тем­ную область, внут­ри кото­рой моде­ли веро­ят­но­сти пре­кра­ща­ют дей­ство­вать? Может, эта область — этот пустой оста­ток — ста­ла бы местом, в кото­ром мы нашли бы связь с воз­мож­но­стью и выве­ли опре­де­ле­ние дан­ной воз­мож­но­сти? Забе­гая впе­ред, я ска­жу, что уже нашел реше­ние соб­ствен­ной про­бле­мы в сфе­ре рын­ка. Как вы вско­ре уви­ди­те, с воз­мож­ным собы­ти­ем меня свя­зы­ва­ет рынок услов­ных тре­бо­ва­ний. Он и предо­став­ля­ет мне инфор­ма­ци­он­ную сре­ду — или линию ком­му­ни­ка­ций, кото­рая поз­во­ля­ет мне вза­и­мо­дей­ство­вать с ним.

Как я уже ска­зал, в дей­стви­тель­но­сти воз­мож­ное собы­тие слу­ча­ет­ся вне­зап­но — по сути, его невоз­мож­но смо­де­ли­ро­вать или вычис­лить его веро­ят­ность. По мне­нию Нас­си­ма Тале­ба, вто­рой осо­бен­но­стью таких собы­тий явля­ет­ся ощу­ти­мый эффект. Воз­мож­ное собы­тие долж­но зна­чи­тель­ным обра­зом повли­ять на нашу жизнь, на мир в целом — в про­тив­ном слу­чае, зачем моде­ли­ро­вать самое непред­ска­зу­е­мое собы­тие, если оно не ока­жет ника­ко­го вли­я­ния? Если собы­тие кар­ди­наль­ным обра­зом не меня­ет про­ис­хо­дя­щее, то не нуж­но тра­тить на него вре­мя. Таким обра­зом, я счи­таю более есте­ствен­ным оце­ни­вать собы­тия по сте­пе­ни их вли­я­ния, чем вычис­лять сте­пень их веро­ят­но­сти. Кста­ти, в кон­це сво­ей кни­ги Нас­сим так­же отме­ча­ет, что веро­ят­ность в этом вопро­се так или ина­че теря­ет акту­аль­ность. Она не выдер­жи­ва­ет кри­ти­ки, посколь­ку сте­пень вли­я­ния может ска­зать о собы­тии боль­ше, чем при­чис­лен­ная ему зара­нее сте­пень веро­ят­но­сти. Итак, вли­я­ние высту­па­ет клю­че­вым фак­то­ром собы­тия. Что каса­ет­ся «чер­ных лебе­дей», Нас­сим пред­по­чи­та­ет искать при­ме­ры в сфе­ре биз­не­са. Будучи капи­та­ли­стом, Нас­сим не заду­мы­ва­ет­ся о рево­лю­ции, как это сде­лал бы Ален Бадью. Он ско­рее рас­смат­ри­вал бы слу­чаи, свя­зан­ные с Google, кото­рые невоз­мож­но было даже пред­ска­зать за несколь­ко меся­цев до появ­ле­ния ком­па­нии, или фено­мен неожи­дан­но­го успе­ха The Black Swan — кни­ги, кото­рую он тоже счи­та­ет «чер­ным лебе­дем». Он явно не ждал, что суме­ет про­дать два с поло­ви­ной мил­ли­о­на копий.

Он при­во­дит несколь­ко при­ме­ров собы­тий, ока­зав­ших глу­бо­кое вли­я­ние на жиз­ни людей. Без­услов­но, воору­жен­ные кон­флик­ты — к при­ме­ру, Миро­вые вой­ны — тоже счи­та­ют­ся «чер­ны­ми лебе­дя­ми», и Нас­сим Талеб заме­тил это не пер­вым. Насколь­ко я пом­ню, Анри Берг­сон был пер­вым фило­со­фом, кото­рый назвал эти собы­тия в пол­ной мере непредвиденными.

Это при­во­дит нас к тре­тьей осо­бен­но­сти «чер­но­го лебе­дя», кото­рую Нас­сим Талеб и я счи­та­ем наи­бо­лее важ­ной. В моем слу­чае она, как мне кажет­ся, помо­жет мне най­ти тот оста­ток, кото­рая поз­во­лит мне вза­и­мо­дей­ство­вать с собы­ти­ем напря­мую. По мне­нию Нас­си­ма, тре­тья осо­бен­ность заклю­ча­ет­ся в том, что собы­тие созда­ет при­чи­ны для само­го себя, посколь­ку при­чи­ны откры­ва­ют­ся вам лишь после того, как оно слу­чит­ся. Он назы­ва­ет это «обрат­ным нар­ра­ти­вом». Так и есть: вы не зна­е­те, что из себя пред­став­ля­ет собы­тие, пока оно не слу­чит­ся и не ока­жет види­мо­го вли­я­ния. Толь­ко лишь после это­го вы може­те вер­нуть­ся назад во вре­ме­ни или исто­рии и про­сле­дить цепоч­ку при­чин, кото­рые к нему при­ве­ли. Думаю, что Берг­сон зашел в сво­их раз­мыш­ле­ни­ях намно­го даль­ше, ска­зав, что собы­тие созда­ет соб­ствен­ные воз­мож­но­сти –воз­мож­но­сти, кото­рые при­ве­ли к собы­тию. Таким обра­зом, тре­тья осо­бен­ность гла­сит, что вы може­те «пере­мо­тать» вре­мя и вне­сти упу­щен­ные ранее воз­мож­но­сти толь­ко после того, как собы­тие уже слу­чи­лось. Толь­ко после это­го вы смо­же­те при­сво­ить ему веро­ят­ность и ска­зать: «Ну, я так и знал. Это был один из воз­мож­ных исхо­дов, кото­рый я обна­ру­жил лишь после». Итак, вы може­те смо­де­ли­ро­вать собы­тие лишь после само­го собы­тия, что в любом слу­чае уже слиш­ком поздно.

Кста­ти, Бадью в кни­ге «Бытие и собы­тие», опуб­ли­ко­ван­ной за 20 лет до «Чер­но­го лебе­дя», рас­суж­да­ет о том же. Как и Нас­сим, он пред­ла­га­ет сле­ду­ю­щее реше­ние: когда вы стал­ки­ва­е­тесь с воз­мож­ным собы­ти­ем, нуж­но объ­явить, что, слу­чив­шись, оно не было частью какой-либо извест­ной ситу­а­ции — поэто­му, не будучи частью мно­же­ства, собы­тие поз­во­ля­ет вам опре­де­лить воз­мож­но­сти, кото­рые оно мог­ло бы осу­ще­ствить. Таким обра­зом, соглас­но Бадью, собы­тия не суще­ству­ет, посколь­ку мате­ма­ти­че­ские тер­ми­ны пред­пи­сы­ва­ют, что суще­ство­вать — зна­чит быть частью мно­же­ства. Итак, гово­ря о том, что собы­тие явля­ет­ся соб­ствен­ным эле­мен­том и созда­ет соб­ствен­ные воз­мож­но­сти, Бадью может опре­де­лить реаль­ную осо­бен­ность собы­тия. Затем, если вы хоти­те рас­суж­дать в соот­вет­ствии с логи­кой, вы при­зна­е­те собы­тие эле­мен­том мно­же­ства — таким обра­зом, собы­тие есть мно­же­ство, кото­рое явля­ет­ся соб­ствен­ным эле­мен­том. Гово­ря это, Бадью идет враз­рез с акси­о­мой регу­ляр­но­сти тео­рии мно­жеств, так что он обя­зан раз­ра­бо­тать новую, нестан­дарт­ную логи­ку. Реза упо­ми­нал искрив­ле­ние (twist) — он гово­рил о нашем ощу­ще­нии того, когда что-то нуж­но искри­вить, что­бы впу­стить в него собы­тие. Воз­мож­но, то же самое нам нуж­но сде­лать с временем.

Как я уже гово­рил, меня инте­ре­су­ет опре­де­ле­ние остат­ка над — или под — веро­ят­но­стью, через кото­рый я мог бы вза­и­мо­дей­ство­вать с собы­ти­ем. Этот оста­ток я назы­ваю в сво­ей кни­ге «сре­дой воз­мож­но­сти», и в моем слу­чае он при­ни­ма­ет вид рын­ка. Одна­ко, иссле­дуя дру­гие инфор­ма­ци­он­ные сре­ды и кана­лы, кото­рые откры­ва­ют путь к вещам за гра­нью воз­мож­но­сти и веро­ят­но­сти, я обна­ру­жил один, кото­рый нахо­жу доволь­но забав­ным. Этот канал почти три­ви­а­лен — вер­нее, нетри­ви­а­лен, но тре­бу­ет раз­мыш­ле­ния, что­бы доко­пать­ся до сути примера.

«Пьер Менар, автор „Дон Кихо­та“» — кро­хот­ный рас­сказ, напи­сан­ный Бор­хе­сом. Он повест­ву­ет о жиз­ни фран­цуз­ско­го писа­те­ля по име­ни Пьер Менар в нача­ле XX века, потра­тив­шем послед­ние два­дцать лет сво­ей жиз­ни на то, что­бы сло­во в сло­во напи­сать две гла­вы «Дон Кихо­та» Сер­ван­те­са. Вы може­те най­ти это стран­ным, ведь Менар про­сто копи­ру­ет их… Но если вы про­чте­те исто­рию Бор­хе­са, то убе­ди­тесь в том, что Пьер Менар дей­стви­тель­но создал нечто само­быт­ное. Читая рас­сказ, вы вери­те, что он созда­ет ори­ги­наль­ное про­из­ве­де­ние — рабо­ту твор­ца, или даже худож­ни­ка. Но при всем этом Пьер осо­зна­ет, что он дела­ет. Дело не в том, что Пьер Менар не знал о суще­ство­ва­нии «Дон Кихо­та» Сер­ван­те­са — он пре­крас­но знал и хотел напи­сать «Дон Кихо­та» созна­тель­но. Таким обра­зом, он тво­рил нечто новое, нечто воз­мож­ное — то, что мог­ло бы слу­чить­ся ина­че, ведь рабо­та не обла­да­ет твор­че­ским нача­лом, если вы про­сто копи­ру­е­те ори­ги­нал. Впро­чем, мно­же­ство воз­мож­ных исхо­дов све­де­но к одно­му, посколь­ку Пьер Менар зара­нее зна­ет, что соби­ра­ет­ся в дей­стви­тель­но­сти напи­сать «Дон Кихо­та». Я хочу спро­сить: в чем заклю­ча­ет­ся твор­че­ское нача­ло Пье­ра Менара?

На мой взгляд, оно заклю­че­но в том пустом остат­ке, кото­рый я пыта­юсь постичь. Оста­ток дол­жен суще­ство­вать вне поля воз­мож­ных исхо­дов, посколь­ку внут­ри него Пьер Менар не совер­ша­ет ника­ко­го дей­ствия. Его рабо­та рав­на нулю, ведь лите­ра­тур­ное про­из­ве­де­ние уже суще­ству­ет в поле воз­мож­но­стей; оно назы­ва­ет­ся «Дон Кихот», и Пьер Менар попро­сту копи­ру­ет его. Если вы вери­те в мета­фи­зи­ку воз­мож­но­сти и веро­ят­но­сти, где все заклю­че­но в рам­ки опре­де­лен­ных состо­я­ний мира, то Пьер Менар совер­шен­но ниче­го не дела­ет. И все же Бор­хес вну­ша­ет вам, что Менар был спо­со­бен создать нечто само­быт­ное. С моей точ­ки зре­ния, это клю­че­вой момент — Пьер Менар напи­сал две гла­вы рома­на. Он не читал их ранее и не думал о них. Все, что было ему нуж­но — это мате­ри­аль­ная сре­да и само писа­тель­ство, что­бы сотво­рить нечто такое, что вы мог­ли бы про­честь и ска­зать: «Итак, хотя рабо­та и тож­де­ствен­на про­из­ве­де­нию Сер­ван­те­са, она все же уни­каль­на в мате­ри­аль­ном смыс­ле». И хотя объ­ект моих наблю­де­ний — это рын­ки и финан­сы, и в моем кон­крет­ном слу­чае сре­да кон­тин­гент­но­сти явля­ет­ся рын­ком, в кон­це кон­цов гене­ра­ли­за­ция — это тоже писа­тель­ство.

Я тоже сво­е­го рода писа­тель, так что я гово­рю за себя: для меня писа­тель­ство — это нечто такое, что лежит за пре­де­ла­ми веро­ят­но­сти и «состо­я­ний мира». В писа­тель­стве я боль­ше все­го люб­лю то, что пишу­щий может ринуть­ся в про­цесс рабо­ты как бы всле­пую. Во вре­мя писа­тель­ства через него про­хо­дит кон­тин­ген­ция, поэто­му писа­тель спо­со­бен удив­лять­ся тому, что он дела­ет. Мне кажет­ся, в этом заклю­ча­ет­ся суть писа­тель­ства: вы може­те обду­мы­вать какую-либо мысль и струк­ту­ри­ро­вать ее, но при этом суще­ству­ют вещи, кото­рые при­хо­дят вам в голо­ву толь­ко в про­цес­се рабо­ты. Уве­рен, мно­гие писа­те­ли рано или позд­но пони­ма­ли: нет осо­бо­го смыс­ла в том, что­бы пла­ни­ро­вать про­цесс писа­тель­ства, и я думаю, что насто­я­щая твор­че­ская «искра» при­хо­дит писа­те­лю толь­ко тогда, когда он ока­зы­ва­ет­ся удив­лен тому, что создал. Более того — я счи­таю, что суще­ству­ют такие мыс­ли, кото­рые могут прий­ти в голо­ву толь­ко когда тво­рец про­хо­дит через физи­че­ский про­цесс писательства.

Итак, я вижу писа­тель­ство как попыт­ку достичь необы­чай­ных, оса­доч­ных вещей, кото­рые выхо­дят за грань веро­ят­но­сти и состо­я­ний обы­ден­но­го мета­фи­зи­че­ско­го пони­ма­ния — вещей, кото­рые поз­во­лят нам изме­нять хро­но­ло­гию так, что­бы нала­жи­вать связь с собы­ти­ем вне вре­ме­ни даже с уче­том того, что мы можем осо­знать собы­тие лишь после того, как то про­изой­дет. Нуж­но пом­нить лишь о сле­ду­ю­щем: мне нуж­но изме­нить само вре­мя, что­бы иметь воз­мож­ность пред­ска­зать собы­тие «зара­нее» несмот­ря на то, что оно уже случилось.

Так вышло, что мои идеи сошлись с точ­кой зре­ния дру­го­го мыс­ли­те­ля — Пье­ра Бай­я­ра. Он напи­сал попу­ляр­ную кни­гу, кото­рую затем пере­ве­ли на мно­же­ство язы­ков — «Comment parler des livres que l’on n’a pas lus?» или «Искус­ство рас­суж­дать о кни­гах, кото­рых вы не чита­ли». Ранее он напи­сал кни­гу «Demain est écrit» или «Про зав­тра уже напи­са­но», и в ней — как и в дру­гой под назва­ни­ем «Le Plagiat par anticipation» или «Пред­ви­де­ние пла­ги­а­та» — он раз­ра­бо­тал (на мой взгляд крайне серьез­но — то есть, мета­фи­зи­че­ски) тео­рию о том, что, если вы забы­ва­е­те о веро­ят­но­сти и о том, как уче­ные смот­рят на вещи, если вы погру­жа­е­тесь в сре­ду писа­тель­ства, то ста­нет оче­вид­ным тот факт, что неко­то­рым писа­те­лям уда­ва­лось пред­ска­зать то, что слу­чит­ся позд­нее, и что неко­то­рые из работ, напи­сан­ных ранее по хро­но­ло­гии, копи­ро­ва­ли то, что было напи­са­но после них. Будучи лите­ра­тур­ным кри­ти­ком, Бай­яр при­во­дит в под­твер­жде­ние это­му кон­крет­ные слу­чаи копи­ро­ва­ния, когда извест­ные писа­те­ли восем­на­дца­то­го-девят­на­дца­то­го веков вос­про­из­во­ди­ли рабо­ты авто­ров, кото­рые жили уже после них. Писа­тель­ская сре­да пора­жа­ет меня, ведь мы, воз­мож­но, откры­ва­ем для себя вещь, кото­рая поз­во­лит нам не толь­ко обма­нуть хро­но­ло­гию, но и про­явить писа­тель­скую кре­а­тив­ность и само­быт­ность вопре­ки тому, что дик­ту­ет нам мета­фи­зи­ка возможности. 

Это при­во­дит меня (и я буду кра­ток) к моей рутине — рын­ку услов­ных тре­бо­ва­ний. В чем же заклю­ча­ет­ся реше­ние моей про­бле­мы? Как уже гово­рил Робин, все мы можем радо­вать­ся тому, что сфе­ра финан­сов в наше вре­мя оброс­ла попу­ляр­но­стью. Тео­рии финан­сов неве­ро­ят­но запу­та­ны, когда дело каса­ет­ся тео­рии веро­ят­но­стей, одна­ко ни один — и поверь­те мне на сло­во — ни один из авто­ров подоб­ных тео­рий даже не заду­мы­вал­ся о том, что я сей­час вам скажу.

Гово­ря крат­ко, рынок дери­ва­ти­вов не явля­ет­ся частью тео­рии о цено­об­ра­зо­ва­нии дери­ва­ти­вов. Если вы откро­е­те одну из мно­же­ства книг на эту тему, ее автор совер­шен­но точ­но нач­нет раз­го­вор с мета­фи­зи­че­ских вещей — то есть, состо­я­ний мира, веро­ят­но­стей и тому подоб­но­го. Когда вы дой­де­те до кон­ца гла­вы или целой кни­ги, он ска­жет вам сле­ду­ю­щее: «Из это­го сле­ду­ет, что вам нуж­но вычис­лять тео­ре­ти­че­скую сто­и­мость дери­ва­ти­ва имен­но так». Вам оста­ет­ся лишь отве­тить: «Учи­ты­вая все про­ду­ман­ные мной сце­на­рии и веро­ят­но­сти, кото­рые я назна­чил им, сто­и­мость дери­ва­ти­ва долж­на быть тако­вой по необ­хо­ди­мо­сти — по той при­чине, что это мате­ма­ти­че­ское доказательство».

Но если сто­и­мость уста­нав­ли­ва­ет­ся по необ­хо­ди­мо­сти, тогда в чем поль­за от про­да­жи дери­ва­ти­ва на рын­ке? Нетруд­но понять, что подоб­ная аргу­мен­та­ция не выдер­жи­ва­ет кри­ти­ки, ведь про­да­вая дери­ва­тив на рын­ке, вы долж­ны про­ве­сти опе­ра­цию враз­рез с его тео­ре­ти­че­ской сто­и­мо­стью. Никто не тор­го­вал бы ими, если бы их тео­ре­ти­че­ская сто­и­мость была извест­на всем зара­нее с уче­том сце­на­ри­ев. Если вы тор­гу­е­те дери­ва­ти­ва­ми, то у вас есть дока­за­тель­ство того, что их реаль­ное цено­об­ра­зо­ва­ние кар­ди­наль­но отли­ча­ет­ся от того, что пишут в книгах.

Важ­но то, что ни одна из них даже не гово­рит о реаль­ном рын­ке. Открой­те любую кни­гу по тео­рии дери­ва­ти­вов, и я дам руку на отсе­че­ние, что вы не уви­ди­те в ней рын­ка. Итак, пред­ста­вим, что рынок про­ис­хо­дит ров­но после того, как вы про­чли кни­гу и закры­ли ее. У вас есть сто­и­мость, и с боль­шой долей веро­ят­но­сти про­да­жа дери­ва­ти­ва про­изой­дет враз­рез с его тео­ре­ти­че­ской сто­и­мо­стью — в таком слу­чае, мы име­ем рынок, кото­рый к тому же про­ис­хо­дит за пре­де­ла­ми веро­ят­но­сти. Я все­сто­ронне раз­ви­ваю этот вопрос в кни­ге и рас­ска­зы­ваю об очень опыт­ном макле­ре, кото­рый исполь­зу­ет в рабо­те инстру­мен­ты веро­ят­но­сти. В сво­их рас­суж­де­ни­ях я опе­ри­рую в том чис­ле и тео­ре­ти­че­ски­ми инстру­мен­та­ми, одна­ко вы не може­те пола­гать­ся лишь на них — вы долж­ны мыс­лить, как Пьер Менар, напи­сав­ший «Дон Кихо­та» Сер­ван­те­са. Менар исполь­зо­вал про­из­ве­де­ние в роли веро­ят­ност­но­го инстру­мен­та (с той раз­ни­цей, что для него роман вопло­щал не веро­ят­ность, а необ­хо­ди­мость) и сотво­рил свое соб­ствен­ное за его гранью.

Точ­но так­же, когда раз­го­вор захо­дит о рын­ке, я утвер­ждаю, что маклер, тор­гу­ю­щий дери­ва­ти­ва­ми, нуж­да­ет­ся в тео­ри­ях веро­ят­но­стей — даже в самых запу­тан­ных из них по той при­чине, что он дол­жен уметь манев­ри­ро­вать в усло­ви­ях рыноч­ной сре­ды за пре­де­ла­ми этих тео­рий. Если бы маклер доволь­ство­вал­ся чест­ной или тео­ре­ти­че­ской сто­и­мо­стью, рыноч­ной сре­ды не суще­ство­ва­ло бы вовсе.

Таким обра­зом, рынок — это то, что откры­ва­ет­ся нам за пре­де­ла­ми веро­ят­но­сти, и моя точ­ка зре­ния заклю­ча­ет­ся в сле­ду­ю­щем: если вы поста­ви­те себя на место макле­ра (как это когда-то сде­лал я, тор­гуя дери­ва­ти­ва­ми на бир­же), то вы почув­ству­е­те связь с кон­тин­гент­но­стью. Вам пока­жет­ся, что вы нахо­ди­тесь вне вре­ме­ни, вне хро­но­ло­гии, вне веро­ят­но­сти — в самом цен­тре события.

В центре события

В «Чер­ном лебе­де» Талеб пыта­ет­ся понять, как мы вос­при­ни­ма­ем и объ­яс­ня­ем крайне мало­ве­ро­ят­ные собы­тия. Я могу объ­яс­нить их со сво­ей пози­ции, посколь­ку в кни­ге я иссле­дую связь меж­ду ними и про­бле­мой пере­оцен­ки в сфе­ре тор­гов­ли финан­со­вы­ми деривативами.

Каж­дый, кто тор­гу­ет ими, пола­га­ет­ся на «модель цено­об­ра­зо­ва­ния», кото­рую он исполь­зу­ет для опре­де­ле­ния чест­ной сто­и­мо­сти дери­ва­ти­вов по отно­ше­нию к извест­ной сто­и­мо­сти более про­стых това­ров. Это модель, по кото­рой функ­ци­о­ни­ру­ет рынок со вто­рич­ны­ми дери­ва­ти­ва­ми про­да­ва­е­мых това­ров в отно­ше­нии пер­вич­ных дери­ва­ти­вов и теку­ще­го поло­же­ния рынка.

Итак, все макле­ры, кото­рые рабо­та­ют с дери­ва­ти­ва­ми, регу­ляр­но пере­оце­ни­ва­ют соб­ствен­ные моде­ли цено­об­ра­зо­ва­ния, исхо­дя из изме­не­ний на рын­ке дери­ва­ти­вов в целом. «Под­ра­зу­ме­ва­е­мая вола­тиль­ность» явля­ет­ся самым акту­аль­ным поня­ти­ем на этой тер­ри­то­рии, опе­ре­жая в попу­ляр­но­сти даже вола­тиль­ность базис­ных сырье­вых това­ров, кото­рая исхо­дит из цен на деривативы.

Одна­ко в осталь­ном пере­оцен­ка цено­об­ра­зо­ва­тель­ной моде­ли дери­ва­ти­вов счи­та­ет­ся ере­сью как с ака­де­ми­че­ской точ­ки зре­ния, так и в сфе­ре ака­де­ми­че­ских тор­го­вых отче­тов. Тео­рия нор­ми­ро­ва­ний дери­ва­ти­вов высту­па­ет про­ти­во­ве­сом насто­я­щей тор­го­вой прак­ти­ки и зани­ма­ет­ся исклю­чи­тель­но вопро­са­ми веро­ят­но­сти, сто­ха­сти­че­ски­ми про­цес­са­ми и сто­ха­сти­че­ским же управ­ле­ни­ем, не обре­ме­няя себя поня­ти­я­ми о рыноч­ной цене и под­ра­зу­ме­ва­е­мой вола­тиль­но­сти. Неко­то­рое вре­мя назад подоб­ные тео­рии при­ня­лись рас­смат­ри­вать сто­ха­сти­че­ские про­цес­сы в све­те тео­ре­ти­че­ских пред­по­ло­же­ний и про­шли мимо вли­я­ния пере­оцен­ки рын­ка на соб­ствен­ные функ­ции. Тор­гов­ля дери­ва­ти­ва­ми на рын­ке под­ра­зу­ме­ва­ет назна­че­ние им цены стро­го про­ти­во­по­лож­ной тому, что вам ука­зы­ва­ет тео­рия полез­но­сти (в про­тив­ном слу­чае, зачем все это?). Рыноч­ная цена пере­ста­ет быть «выхло­пом» моде­ли цено­об­ра­зо­ва­ния и ста­но­вит­ся ее вло­же­ни­ем — в этом и заклю­ча­ет­ся кон­цеп­ция переоценки.

Цель моей кни­ги мож­но опи­сать одним пред­ло­же­ни­ем — я хочу понять, суще­ству­ет ли такая тео­рия (или хотя бы тех­но­ло­гия) цено­об­ра­зо­ва­ния дери­ва­ти­вов, кото­рая опи­ра­лась бы на реаль­ное поло­же­ние вещей рын­ка дери­ва­ти­вов. Рынок мог бы стать неотъ­ем­ле­мой частью этой тео­рии. Одна­ко вме­сто это­го он суще­ству­ет отдель­но в каче­стве исклю­че­ния или слу­чай­но­сти и рушит веро­ят­ност­ную модель!

Вы може­те видеть, что этот вопрос осо­бым обра­зом свя­зан с поня­ти­ем кон­тин­гент­но­сти: ака­де­ми­че­ские тео­ре­ти­че­ские моде­ли пыта­ют­ся пред­ста­вить рынок так, буд­то он суще­ству­ет внут­ри уже извест­ной напе­ред реаль­но­сти, пред­по­ла­га­ю­щей опре­де­лен­ный набор буду­щих воз­мож­но­стей. Пере­оцен­ка же озна­ча­ет, что макле­ры посто­ян­но «пере­пи­сы­ва­ют» рынок в кон­тин­гент­ной мане­ре — при том, что они руко­вод­ству­ют­ся моде­ля­ми, кото­рые не име­ют инстру­мен­тов для пред­став­ле­ния контингентности.

Мои наблю­де­ния гово­рят о том, что две про­бле­мы — «чер­ный лебедь» и пере­оцен­ка — направ­ле­ны на кри­ти­ку поня­тия об опре­де­ля­е­мых состо­я­ни­ях мира — и, сле­до­ва­тель­но, кри­ти­кой воз­мож­но­сти. Я твер­до уве­рен в том, что обе они по фак­ту явля­ют­ся одним и тем же. Если мы при­дер­жи­ва­ем­ся взгля­дов Берг­со­на и назы­ва­ем кри­ти­ку воз­мож­но­сти и ее мета­фи­зи­ки воз­вра­ще­ни­ем в реаль­ность, то мой тезис мож­но пере­фра­зи­ро­вать так: реаль­ность истин­но­го кон­тин­гент­но­го собы­тия сов­па­да­ет с реаль­но­стью рын­ка. Они сде­ла­ны из одной ткани.

Истин­ное кон­тин­гент­ное собы­тие мину­ет кате­го­рию воз­мож­но­сти, пото­му как оно по-насто­я­ще­му непред­ска­зу­е­мо и не может опре­де­лять­ся как воз­мож­ность до сво­е­го осу­ществ­ле­ния. Имен­но поэто­му собы­тие явля­ет­ся реаль­ным и невоз­мож­ным. Собы­тие реаль­но лишь в том смыс­ле, что оно про­ти­во­по­став­ля­ет­ся воз­мож­но­сти. Реаль­ное гла­вен­ству­ет над воз­мож­ным — что идет враз­рез с мета­фи­зи­кой воз­мож­но­сти, — и истин­ное кон­тин­гент­ное собы­тие созда­ет воз­мож­но­сти, кото­рые в конеч­ном ито­ге при­ве­дут к нему (Талеб назы­ва­ет это «обрат­ным нар­ра­ти­вом»). Но озна­ча­ет ли это, что мы долж­ны верить в реаль­ную (вме­сто воз­мож­ной) при­ро­ду собы­тия, если оно еще не слу­чи­лось? Это потря­са­ю­щий взгляд на собы­тие — пред­став­лять его как реаль­ное до того, как оно осу­ще­ствит­ся. К тому же, это та транс­фор­ма­ция мета­фи­зи­ки, в кото­рой я нуж­да­юсь. Вещь может быть реаль­ной даже в то вре­мя, пока ее не суще­ству­ет — в этом слу­чае вещь, по мне­нию Берг­со­на и Деле­за, ста­но­вит­ся потен­ци­аль­ной (virtual).

Неко­то­рые не согла­сят­ся со мной в том, что недо­ступ­ность истин­но­го кон­тин­гент­но­го собы­тия в каче­стве преж­ней (prior) воз­мож­но­сти — или, дру­ги­ми сло­ва­ми, про­ти­во­по­став­ле­ние собы­тия и воз­мож­но­сти — не озна­ча­ет, что собы­тие реаль­но. Собы­тие может быть ничем, пока оно не слу­чи­лось. Что вооб­ще из себя пред­став­ля­ет при­зрач­ная реаль­ность собы­тия до его осу­ществ­ле­ния? Как мы можем опре­де­лить собы­тие зара­нее, что­бы гово­рить о его реаль­но­сти (или, в сущ­но­сти гово­ря, его воз­мож­но­сти)? Кон­тин­гент­ное собы­тие появ­ля­ет­ся пря­мо из ваку­у­ма — при этом не суще­ству­ет ника­ко­го мно­же­ства пред­ше­ству­ю­щих ему воз­мож­но­стей и собы­тие созда­ет само­сто­я­тель­но одну из них или целое мно­же­ство, у кото­ро­го оно будет в под­чи­не­нии. Инте­рес­но, что тако­му фило­со­фу, как Ален Бадью (напи­сав­ший об этом на 20 лет рань­ше Тале­ба), при­шлось пере­фор­му­ли­ро­вать усто­яв­шу­ю­ся тео­рию для того, что­бы струк­ту­ри­ро­вать собы­тие и его необыч­ную онто­ло­гию (точ­нее, ее отсут­ствие, посколь­ку ни одна онто­ло­гия не при­ни­ма­ет собы­тие). Вот, что пишет Питер Хол­лу­орд о сво­ем пони­ма­нии фило­со­фии Бадью:

Что на самом деле зна­чит онто­ло­ги­че­ская осо­бен­ность собы­тия? В отли­чие от струк­ту­ри­ро­ван­ных или обос­но­ван­ных групп, собы­тие не при­над­ле­жит ни к одно­му зара­нее суще­ству­ю­ще­му мно­же­ству. Собы­тие при­над­ле­жит само­му себе в той сте­пе­ни, в кото­рой вооб­ще суще­ству­ет, и здесь нуж­но пом­нить о том, что «суще­ство­вать» — зна­чит при­над­ле­жать к мно­же­ству. В таком слу­чае, собы­тие обос­но­вы­ва­ет само себя, что рав­но­цен­но тому, что оно, в сущ­но­сти, необос­но­ван­но. […] Соглас­но тео­ре­ти­ко-мно­же­ствен­ным поня­ти­ям, собы­тие исклю­чи­тель­но, пото­му как оно про­ти­во­ре­чит аксио­ме фун­ди­ро­ва­ния — аксио­ме, пред­ло­жен­ной (Цер­ме­ло в 1906 году) имен­но для того, что­бы пре­сечь пара­док­саль­ную воз­мож­ность, соглас­но кото­рой мно­же­ства могут при­над­ле­жать самим себе. И посколь­ку собы­тие про­ти­во­ре­чит аксио­ме, «[оно] запрет­но; онто­ло­гия его отвер­га­ет» (Бадью, «Бытие и событие»).

Бадью — фило­соф раз­ры­ва непре­рыв­но­сти. Но в то же вре­мя есть и дру­гие фило­со­фы, как, напри­мер, Берг­сон и Делез, кото­рые явля­ют­ся «дис­кре­ти­ста­ми». Делез не согла­сен с мыс­лью о том, что нечто нере­аль­ное может неожи­дан­но про­рвать­ся в реаль­ность. Быть может, дис­крет­ность той или иной вещи зави­сит от точ­ки зре­ния. Кто ска­зал, что на собы­тие до его осу­ществ­ле­ния мож­но смот­реть толь­ко сквозь приз­му хро­но­ло­ги­че­ско­го вре­ме­ни? Поче­му про­гно­зи­ро­ва­ние и опо­зна­ва­ние долж­ны быть един­ствен­ны­ми мето­да­ми обра­ще­ния с собы­ти­ем? Мы долж­ны пом­нить о том, что при осу­ществ­ле­нии собы­тия осу­ществ­ля­е­мое долж­но быть реаль­ным, а не воз­мож­ным. Воз­мож­ность поз­во­ля­ет осмыс­ли­вать собы­тие лишь с точ­ки зре­ния кон­цеп­тов — вот, поче­му воз­мож­ность явля­ет­ся дери­ва­ти­вом и не обла­да­ет пер­во­сте­пен­ной зна­чи­мо­стью. Воз­мож­ность поз­во­ля­ет гово­рить о собы­тии объ­ек­тив­но, изме­рять его веро­ят­ность и про­чее, но она не спо­соб­на про­из­ве­сти или сге­не­ри­ро­вать собы­тие. Мы не нуж­да­ем­ся в усло­вии воз­мож­но­сти узна­ва­ния собы­тия — нам нуж­но гене­ти­че­ское усло­вие реаль­но­сти это­го события.

Имей­те в виду то, что веро­ят­ность все­гда кон­тек­сту­аль­на. Нет ника­ко­го смыс­ла в том, что­бы узна­вать веро­ят­ность отдель­но взя­то­го собы­тия. Собы­тие долж­но опре­де­лять­ся в каче­стве эле­мен­та чет­ко про­пи­сан­но­го спек­тра воз­мож­но­стей. Напри­мер, вы не може­те гипо­те­ти­че­ски оце­нить дери­ва­тив, если не обо­зна­чи­те, что ваши состо­я­ния мира как тако­вые будут лежать в осно­ве чего-то боль­ше­го, либо же с добав­ле­ни­ем к ним состо­я­ний сто­ха­сти­че­ской вола­тиль­но­сти и т. д. Это необ­хо­ди­мо, пото­му что ваша тео­рия нор­ми­ро­ва­ний тре­бу­ет опе­ри­ро­вать веро­ят­но­стью и чет­ко опре­де­лен­ны­ми спек­тра­ми воз­мож­но­стей. И все же рынок спо­со­бен пол­но­стью оце­ни­вать услов­ные тре­бо­ва­ния — или, вер­нее, назна­чать им цену. В дей­стви­тель­но­сти про­бле­ма пере­оцен­ки, опре­де­ля­ю­щая рынок, — не более, чем повтор­ное откры­тие несов­ме­сти­мо­сти меж­ду «мето­дом цено­об­ра­зо­ва­ния» рын­ка и тео­ри­ей веро­ят­но­стей. Это наме­ка­ет нам на тезис о том, что рынок заме­ща­ет собой ваку­ум. Одна­ко он будет иметь вес лишь в том слу­чае, если мы смо­жем при­спо­со­бить нашу точ­ку зре­ния к отка­зу от вос­при­я­тия ваку­у­ма Бадью до свер­ше­ния собы­тия, и каким-либо обра­зом обхо­дить­ся с собы­ти­ем вне времени.

Итак, мы воз­вра­ща­ем­ся к буду­ще­му кон­тин­гент­но­му (и неопре­де­лен­но­му) собы­тию. Для того, что­бы про­де­мон­стри­ро­вать, что собы­тие может быть реаль­ным (real) и нена­сто­я­щим (not actual) одно­вре­мен­но, нам нуж­но начать с реаль­но­сти, в кото­рой никто не сомне­ва­ет­ся. Мы нач­нем с реаль­но­го и насто­я­ще­го собы­тия из реаль­но­го и совре­мен­но­го (present) мира и обос­ну­ем, что собы­тие (оче­вид­ным обра­зом) реаль­но в той сте­пе­ни, в кото­рой явля­ет­ся нена­сто­я­щим. Мы счи­та­ем, что собы­тие пере­ста­нет быть воз­мож­ным в тот момент, когда оно осу­ще­ствит­ся и исчер­па­ет соб­ствен­ные воз­мож­но­сти. Но что, если при­чи­на его невоз­мож­но­сти не в том, что реаль­ность собы­тия достиг­ла пред­ше­ству­ю­щей ему воз­мож­но­сти, а в том, что реаль­ность собы­тия без­услов­но и посто­ян­но про­ти­во­по­став­ля­ет­ся воз­мож­но­сти? Что, если кон­тин­гент­ное собы­тие нико­гда не было воз­мож­ным имен­но как буду­щее кон­тин­гент­ное собы­тие? В кон­це кон­цов, поче­му отно­ше­ние собы­тия к воз­мож­но­сти долж­но менять­ся с дви­же­ни­ем вре­ме­ни, а собы­тие — пере­ста­вать быть буду­щим и пре­вра­щать­ся в совре­мен­ное и осу­ще­ствив­ше­е­ся? Поче­му дела обсто­ят так, если мы гово­рим об одном и том же кон­тин­гент­ном событии?

Ваку­ум воз­мож­но­стей, с кото­рым мы стал­ки­ва­лись до появ­ле­ния чисто­го кон­тин­гент­но­го собы­тия, дол­жен кон­тро­ли­ро­вать­ся после того, как ста­нет насто­я­щим. Одна­ко нам слож­но не счи­тать, что кон­тин­гент­ность собы­тия обу­слав­ли­ва­ет­ся при­над­леж­но­стью собы­тия к спис­ку аль­тер­на­тив­ных воз­мож­но­стей (одна из кото­рых реа­ли­зо­ва­лась) после того, как собы­тие ста­но­вит­ся реаль­ным и насто­я­щим. Нам про­ще пред­ста­вить, что про­ис­ше­ствие чисто­го кон­тин­гент­но­го и чисто­го зарож­да­ю­ще­го­ся собы­тия пред­ва­ря­лось ваку­у­мом, но теперь, после того, как собы­тие слу­чи­лось и спро­во­ци­ро­ва­ло появ­ле­ние реаль­но­го, насто­я­ще­го (и вме­сте с тем кон­тин­гент­но­го) мира, мы не можем ото­гнать мысль о том, что где-то поко­ят­ся вари­а­ции это­го мира — те, что мы назы­ва­ем аль­тер­на­тив­ны­ми воз­мож­ны­ми мира­ми, — кото­рые объ­яс­ня­ют его контингентность.

Нуж­но усто­ять про­тив этой мыс­ли. Мы долж­ны сопро­тив­лять­ся мыс­ли о том, что кон­тин­гент­ность насто­я­ще­го мира суще­ству­ет так же, как суще­ству­ет буду­щий кон­тин­гент­ный мир. Мы долж­ны осо­зна­вать насто­я­щий мир как кон­тин­гент­ный без опре­де­ле­ния аль­тер­на­тив­ных воз­мож­ных миров, долж­ны были сде­лать его таким. Воз­мож­ные миры явля­ют­ся выдум­кой. Мы долж­ны пони­мать кон­тин­гент­ность насто­я­ще­го мира сквозь одну и един­ствен­ную реаль­ность его кон­тин­гент­но­сти и исклю­чить из пони­ма­ния нере­аль­ность (выдум­ку) его воз­мож­ных вариаций.

Это я гово­рю к тому, что насто­я­щий совре­мен­ный мир — кото­рый, как мы все счи­та­ем, в той же сте­пе­ни кон­тин­ген­тен, сколь­ко и буду­щий — на самом деле так­же нахо­дит­ся за пре­де­ла­ми опре­де­лен­но­го и изу­чен­но­го состо­я­ния. Без­услов­но, этот мир — совре­мен­ный и вполне насто­я­щий, но на каком осно­ва­нии мы чле­ним его на узна­ва­е­мые собы­тия и поло­же­ния вещей? Как реша­ем, что явля­ет­ся собы­ти­ем, а что — нет? По сути гово­ря, как толь­ко вы избав­ля­е­тесь от опре­де­ле­ния состо­я­ний (насто­я­щих или воз­мож­ных), вре­мя ста­но­вит­ся несу­ще­ствен­ным. Не долж­но быть ника­кой раз­ни­цы меж­ду насто­я­щим миром и буду­щим, лишь за тем несу­ще­ствен­ным фак­том о том, что одно пред­ше­ству­ет дру­го­му во вре­ме­ни. Что каса­ет­ся этих двух миров в све­те кон­тин­гент­но­сти (кото­рая име­ет реша­ю­щее зна­че­ние), то они явля­ют­ся рав­ны­ми. Более того — они рав­ны перед кри­те­ри­ем реаль­но­сти, кото­рая явля­ет­ся обрат­ной сто­ро­ной кон­тин­гент­но­сти (ибо лишь кон­тин­гент­ность явля­ет­ся реаль­ной). «После­до­ва­тель­ность — не иллю­зия; она лишь нахо­дит­ся на поверх­но­сти вещей», пишет Фран­с­уа Зурабишвили.

Буду­щее собы­тие реаль­но — и я могу ска­зать это с абсо­лют­ной точ­но­стью. Одна­ко оно пока не суще­ству­ет. Толь­ко тече­ние вре­ме­ни смо­жет дать ему осу­ще­ствить­ся, одна­ко вре­мя явля­ет­ся несу­ще­ствен­ным для собы­тия — вре­мя не долж­но быть един­ствен­ным спо­со­бом рас­смат­ри­вать то или иное собы­тие. Что, если бы кон­тин­гент­ное буду­щее собы­тие обла­да­ло местом и было неза­ви­си­мым от вре­ме­ни или при­вяз­ки к момен­ту (timing)? Что, если бы мы мог­ли жить этом месте неза­ви­си­мо от вре­ме­ни? Что, если опре­де­ле­ние собы­тия — кото­рое может про­изой­ти толь­ко в какой-либо (нуж­ный) момент вре­ме­ни — не име­ло боль­шо­го зна­че­ния в собы­тии как тако­вом? Что, если дей­стви­тель­ность (actuality) собы­тия была бы лишь сто­ро­ной его реаль­но­сти — слу­чай­ной сто­ро­ной, кото­рая пола­га­ет­ся на слу­чай­ное же вре­мя — а наи­бо­лее важ­ным аспек­том (харак­тер­ной осо­бен­но­стью, чер­той или харак­те­ри­сти­кой) реаль­но­сти была бы голая кон­тин­гент­ность? Что, если бы мы мог­ли уста­но­вить связь с этой важ­ной чер­той и кон­тин­тент­но­стью, в то же вре­мя не свя­зы­ва­ясь с собы­ти­ем как с опре­де­лен­ным слу­ча­ем? Мы уста­нав­ли­ва­ем связь с этой чер­той вне вре­ме­ни, через спе­ци­аль­ную сре­ду кон­тин­гент­но­сти, кото­рую нам еще пред­сто­ит иссле­до­вать, и уже не отно­сим­ся к нему, как к опре­де­лен­но­му слу­чаю, и если это так, то мне хочет­ся спро­сить: можем ли мы до сих пор пред­ска­зать его? Насколь­ко вооб­ще важ­но его пред­ска­зы­вать? Воз­мож­но, мы мог­ли бы уста­но­вить с ним более важ­ную связь — «рабо­чее отно­ше­ние» вме­сто «отно­ше­ния состояния».

Луч­шим спо­со­бом для нас спра­вить­ся с собы­ти­ем и каким-либо обра­зом «пред­ска­зать» его будет про­бить­ся через осо­бую сре­ду кон­тин­гент­но­сти вме­сто того, что­бы ждать его наступ­ле­ния и реаль­но ста­рать­ся пред­ска­зать событие.

Бес­по­лез­но ждать слу­чая или вре­ме­ни, когда насту­пит истин­ное кон­тин­гент­ное собы­тие. Более того — непра­виль­но и вовсе наде­ять­ся на его наступ­ле­ние, посколь­ку такое собы­тие явля­ет­ся по-насто­я­ще­му непред­ска­зу­е­мым и вне­зап­ным. Читая тру­ды Бадью, мы удив­ля­ем­ся: как это воз­мож­но, что собы­тие может появить­ся из ниот­ку­да? Мы ста­вим себя на линию вре­ме­ни до наступ­ле­ния собы­тия и раз­мыш­ля­ем о том, что мог­ло быть его пред­по­сыл­кой и объ­явить о нем зара­нее. Я счи­таю, что мы долж­ны отбро­сить вре­мя. Нам сле­ду­ет начать с реаль­но­сти кон­тин­гент­но­го мира, кото­рая осу­ще­ствит­ся в буду­щем, и сде­лать шаг назад, в насто­я­щее, оста­ва­ясь в упо­мя­ну­той реаль­но­сти (то есть, избе­гая дре­ва воз­мож­но­сти). Это может пока­зать­ся невоз­мож­ным — бук­валь­но, — пото­му что нам кажет­ся, что мы не спо­соб­ны уйти в про­шлое, не затро­нув возможности.

Но я счи­таю, что рынок — это потря­са­ю­щая сре­да, в кото­рой воз­мож­но дви­же­ние меж­ду насто­я­щим и буду­щим в пре­де­лах реаль­но­сти. Рынок, внут­ри кото­ро­го объ­яв­ля­ет­ся цена услов­но­му тре­бо­ва­нию, не про­ис­хо­дит до того, как осу­ще­ствит­ся собы­тие выпла­ты; рынок про­ис­хо­дит в момент собы­тия, пол­но­стью заме­няя послед­нее. Когда вы нахо­ди­тесь внут­ри рын­ка, собы­тие не про­ис­хо­дит не пото­му, что собы­тие толь­ко соби­ра­ет­ся слу­чить­ся — рынок попро­сту заме­ня­ет его. Рынок — это дру­гая сто­ро­на события.

Не будем забы­вать и о том, что реаль­ность рын­ка так­же опре­де­ля­ет­ся «нега­тив­но» по отно­ше­нию к воз­мож­но­сти. Цено­об­ра­зо­ва­ние несов­ме­сти­мо с опре­де­ля­е­мы­ми спек­тра­ми воз­мож­но­стей из-за суще­ство­ва­ния пере­оцен­ки. Мож­но поду­мать, что пере­оцен­ка — вре­мен­ный про­цесс, кото­рый изме­ня­ет спек­тры воз­мож­но­стей с тече­ни­ем вре­ме­ни. Одна­ко так нам лишь кажет­ся, посколь­ку рынок живет слу­чай­но, но вме­сте с этим неиз­беж­но живет во вре­ме­ни, как и все мы. По сути, спектр воз­мож­но­стей нико­гда не будет одно­знач­ным. Это как если бы мы пыта­лись зафик­си­ро­вать его в созна­нии, но вся­кий раз неко­то­рое услов­ное тре­бо­ва­ние n-сте­пе­ни слож­но­сти терял акту­аль­ность бла­го­да­ря (воз­мож­но, состав­ной) стра­те­гии дина­ми­че­ско­го копи­ро­ва­ния, кото­рую мы бы раз­вер­ну­ли в этом спек­тре воз­мож­но­стей. Это как если бы эта идея застав­ля­ла нас погру­жать спектр воз­мож­но­стей глуб­же внутрь созна­ния и думать, что «истин­ный» спектр дол­жен вме­щать в себя гораз­до больше. 

Что­бы выве­сти извест­ное урав­не­ние, кото­рое поз­во­ля­ет нам оце­нить опци­он, Блэк, Шоулз и Мер­тон нача­ли с фор­му­лы V (S, t) — цена дери­ва­ти­ва как функ­ция вре­ме­ни и кур­са акций. Они пола­га­ли, что сто­и­мость дери­ва­ти­ва зави­сит лишь от двух пере­мен­ных — S и t — цены акций и вре­ме­ни до того момен­та, когда опци­он ста­нет ненуж­ным. Так­же они пола­га­ли, что сто­и­мость опре­де­ля­лась до выве­де­ния урав­не­ния. Но что озна­ча­ет эта «сто­и­мость», кото­рую они кла­дут в осно­ву? Раз­ве не долж­на сто­и­мость быть рыноч­ной ценой дери­ва­ти­ва? Не долж­на ли зави­сеть от вола­тиль­но­сти цено­об­ра­зо­ва­ния как тако­во­го в каче­стве допол­ни­тель­ной сто­ха­сти­че­ской пере­мен­ной? И если так, то не долж­на ли она зави­сеть от вола­тиль­но­сти и т. д.? Если это так, то мы дума­ем, что фор­му­ла долж­на была бы вклю­чать бес­ко­неч­ное чис­ло пере­мен­ных еще до того, как мы нач­нем что-либо выво­дить из нее — вола­тиль­ность вола­тиль­но­сти, ее отно­ше­ние к дру­гой вола­тиль­но­сти и так далее.

Сей­час я хотел бы пред­ста­вить свое дерз­кое спе­ку­ля­тив­ное утвер­жде­ние о свя­зи меж­ду рын­ком и серд­цем кон­тин­гент­но­го собы­тия. Это бес­ко­неч­ное нере­а­ли­зо­ван­ное (на любом уровне) спек­тра воз­мож­но­стей, внут­ри кото­ро­го реаль­ное «обрам­ле­ние» цены услов­но­го тре­бо­ва­ния — лишь забла­го­вре­мен­но бро­шен­ное отра­же­ние вол­не­ния спек­тра воз­мож­но­стей отно­си­тель­но нераз­де­лен­ной, нераз­гра­ни­чен­ной и неопре­де­ля­е­мой кон­тин­гент­но­сти конеч­ной харак­те­ри­сти­ки конеч­но­го кон­тин­тент­но­го мира (кото­рый мы назва­ли «подав­ле­ни­ем воз­мож­но­стей»). Мы кон­так­ти­ру­ем с буду­щим кон­тин­гент­ным собы­ти­ем (про­во­ци­ру­ю­щим выпла­ту услов­но­го тре­бо­ва­ния) через цену без посред­ни­че­ства в виде воз­мож­ных состо­я­ний и веро­ят­но­сти — та же кри­ти­ка воз­мож­но­сти при­ме­ни­ма к обе­им сто­ро­нам события. 

Мое клю­че­вое наблю­де­ние заклю­ча­ет­ся в сле­ду­ю­щем: абсо­лют­ная кон­тин­гент­ность была той вещью, кото­рая меша­ла опре­де­ле­нию воз­мож­ных состо­я­ний конеч­но­го кон­тин­гент­но­го мира (то есть, мы гово­рим о том, что мир был неве­ро­ят­но кон­тин­гент­ным и без опре­де­ле­ния его воз­мож­ных состо­я­ний), одна­ко в рам­ках совре­мен­но­го рын­ка опре­де­ле­нию состо­я­ний меша­ет уже посту­лат об обмене (или факт того, что все услов­ные тре­бо­ва­ния долж­ны оста­вать­ся акту­аль­ны­ми и обме­ни­вать­ся неза­ви­си­мо от слож­но­сти). По мое­му мне­нию, эти две вещи оди­на­ко­вы. Абсо­лют­ная кон­тин­гент­ность конеч­но­го мира отра­жа­ет­ся или пере­но­сит­ся обме­ном забла­го­вре­мен­но. Рынок — или обмен — явля­ет­ся при­ме­ром того, как абсо­лют­ная кон­тин­гент­ность про­еци­ру­ет себя, опе­ре­жая вре­мя. Это может послу­жить опре­де­ле­ни­ем обмена.

В каком-то смыс­ле цена уже нахо­дит­ся в цен­тре собы­тия — она так же реаль­на, как будет реаль­ным буду­щее кон­тин­гент­ное собы­тие, когда оно осу­ще­ствит­ся. Отли­чие лишь в том, что цена пере­но­сит­ся (бук­валь­но тащит­ся внеш­ней силой в про­стран­стве) на место, кото­рое слу­ча­ет­ся «перед» собы­ти­ем. На самом деле, цена или рынок — то самое вир­ту­аль­ное, кото­рое мы име­ем в виду; ина­че гово­ря, это — реаль­ность собы­тия, кото­рая «пред­ше­ству­ет» его акту­аль­но­сти. Таким обра­зом, быть внут­ри рын­ка и тор­го­вать услов­ны­ми тре­бо­ва­ни­я­ми посред­ством инстру­мен­та для рас­че­та цены, кото­рый в точ­но­сти при­зна­ет пере­оцен­ку — зна­чит быть в цен­тре кон­тин­гент­но­го собы­тия. Это луч­ше, чем пред­ска­зы­вать его.