Теория-восстание

Серия проспектов, одушевленных Жилем Греле

Острие вос­ста­ния может и долж­но най­ти свое место и сред­ства в стро­го­сти тео­рии: тако­ва осно­во­по­ла­га­ю­щая тео­ре­ма. Эта тео­рия есть вос­ста­ние — вос­ста­ние соб­ствен­ной пер­со­ной — ибо она не арти­ку­ли­ро­ва­на прак­ти­кой, никак не кон­сти­ту­и­ро­ва­на и тем более не про­дол­жа­ет­ся прак­ти­кой, в кото­рой она при­зна­ет, ради­ка­ли­зи­руя Пла­то­на и гно­сти­ко-мате­ри­а­ли­сти­че­скую тра­ди­цию, общую мат­ри­цу подо­бия [semblant] и веко­веч­ный прин­цип вся­ко­го под­чи­не­ния. Имен­но под вли­я­ни­ем кон­стан­ты Души-Реаль­но­го и с Анге­лом в каче­стве аргу­мен­та вос­ста­ние обре­та­ет соб­ствен­ную тео­ри­сти­че­скую¹ кон­си­стент­ность — кон­си­стент­ность тео­рии, кото­рая, отде­ляя (себя) в послед­ней инстан­ции от Гос­по­ди­на и его смер­то­нос­ных дел, раз­вен­чи­ва­ет нигилизм.

Руко­вод­ству­ясь прин­ци­пом реаль­но­сти, сопер­ни­ча­ю­щим с ниги­лиз­мом, прин­ци­пом, к кото­ро­му при­зы­вал Анри Кор­бен и из-за кото­ро­го он опу­сто­шил себя, выно­ся его на свет посред­ством анти­ма­те­ри­а­лиз­ма и спо­соб­ствуя это­му сокры­тию ниги­лиз­ма, кото­рый есть спи­ри­ту­а­лизм, серия стре­мит­ся дать перед­не­му краю мира-мыс­ли чет­ко опре­де­лен­ные место и види­мость [visibilité]. В про­ти­во­вес абсо­лют­ной имма­нен­ции и логи­ке уду­шья, кото­рые гума­низм, иде­а­лизм и спи­ри­ту­а­лизм доз­во­ля­ют себе раз­ви­вать, дан­ная серия про­спек­тов стре­мит­ся утвер­дить гно­сти­ко-мате­ри­а­ли­сти­че­ские стро­гость и сво­бо­ду ради­каль­ной имма­нен­ции в виде ради­каль­но ори­ен­ти­ро­ван­но­го, точеч­но­го устрой­ства интервенции.

Поми­мо про­спек­тов, раз­во­ра­чи­ва­ю­щих саму тео­рию-вос­ста­ние, веро­ят­но, будут так­же опуб­ли­ко­ва­ны ста­тьи, направ­лен­ные на (лака­нов­ское, миль­не­ров­ское, какое угод­но) раз­вен­ча­ние агно­сти­че­ской куль­ту­ры, кото­рой мы под­вер­га­ем­ся, т.е. под­го­тав­ли­ва­ю­щие тео­рию-вос­ста­ние, вно­ся вклад в рас­ко­ло­тую эко­но­ми­ку (гнозис/агностицизм) мысли.

1. Проспект восстания, которое не будет подобием (1999)

Здесь в общих чер­тах набро­сан про­филь иссле­до­ва­ний усло­вий для чисто­го или ради­каль­но авто­ном­но­го вос­ста­ния, раз­ра­бо­тан­ный в Collège international de philosophie в 1999–2000 годах.

Изло­жен­ное здесь в виде крат­ко­го марш­ру­та мыс­ли, оче­вид­но, крайне при­ми­тив­но и, более того, вво­дит в заблуж­де­ние, посколь­ку пред­по­ла­га­ет пре­ем­ствен­ность, но удоб­но. Веха­ми или межа­ми высту­па­ют ситу­а­ция исклю­че­ния вос­ста­ния, его про­бле­ма­ти­за­ция в запад­ных обсто­я­тель­ствах, кото­рая рас­кры­ва­ет себя спе­ку­ля­тив­но — в сто­ро­ну реа­ли­за­ции как гете­ро­док­саль­ной рели­гии, тео­ре­ма­ти­че­ски — в сто­ро­ну реа­ли­за­ции как тео­риз­ма или не-рели­гии (ради­каль­ной ере­си)².

А. Совре­мен­ная ситу­а­ция восстания

Тема вос­ста­ния в наши дни уже не поль­зу­ет­ся попу­ляр­но­стью. Она все еще то и дело давит на нер­вы, но чаще вызы­ва­ет лишь ухмыл­ку, если толь­ко под вос­ста­ни­ем не под­ра­зу­ме­вать «гума­ни­тар­ный акти­визм». А что такое гума­низм? То, что стре­мит­ся исклю­чи­тель­но вот к чему: к тому, что­бы убе­ре­гать тела от мате­ри­аль­ной смер­ти, имея в каче­стве прин­ци­па отказ от любой мыс­ли, счи­та­ю­щей­ся по самой сво­ей сути если не пре­ступ­ной, то по край­ней мере кри­ми­но­ген­ной. Будучи типич­ным сим­во­лом под­чи­не­ния миру и непри­стой­но­сти сле­по­го слу­же­ния ему, гума­ни­тар­ный акти­визм, ста­ло быть, высту­па­ет пол­ной про­ти­во­по­лож­но­стью восстания.

Он-то неиз­беж­но и воз­ра­зит нам: а какой смысл замо­ра­чи­вать­ся с гипо­те­ти­че­ским вос­ста­ни­ем, когда совер­шен­но оче­вид­но, что эпо­ха уже опла­ка­ла тако­го рода тре­бо­ва­ния? Что мы долж­ны про­ти­во­сто­ять силам, кото­рые застав­ля­ют мир суще­ство­вать… да, конеч­но; но — пока мы оста­ем­ся в рам­ках рефор­миз­ма, настоль­ко широ­ких и гиб­ких, насколь­ко это тре­бу­ет­ся. И кон­троль­ный аргу­мент, кото­рый гла­сит: сколь бы ни был плох мир, это всё, что у нас есть, поэто­му мы долж­ны иметь дело с миром. Ваше вос­ста­ние — это все­го лишь каприз, эда­кое ребя­че­ство, кото­рое мы можем тер­петь, или не тер­петь, или даже пота­кать ему — ибо эпо­ха пол­на отсы­лок к Сопро­тив­ле­нию и к его духу непо­ви­но­ве­ния — в зави­си­мо­сти от той опас­но­сти, кото­рую оно несет для уве­ко­ве­че­ния мира.

Тер­пят толь­ко то вос­ста­ние, кото­рое не захо­дит настоль­ко дале­ко, что­бы подо­рвать суще­ству­ю­щее поло­же­ние вещей; тем самым оно низ­во­дит­ся до совер­шен­но под­чи­нен­но­го и под­от­чет­но­го уров­ня состав­ле­ния жалоб на бед­ствия мира через пере­чис­ле­ния несча­стий, обра­зу­ю­щих его кар­кас, на кото­ром, слов­но душев­ное вос­пол­не­ние, пове­ше­на «меч­та» о воз­мож­ном гря­ду­щем осво­бож­де­нии. О да, идти на вос­ста­ние мож­но толь­ко при усло­вии, что мы не хотим заста­вить погиб­нуть этот мир, кото­рый, без­услов­но, слу­жит источ­ни­ком угне­те­ния, но так­же и обе­ща­ни­ем его кон­ца. Поэто­му мы впра­ве вос­ста­вать или бун­то­вать разум­но, лишь если «пра­во» и «разум», на кото­рые мы при­тя­за­ем, — это лишь инстан­ция рас­че­та и памя­ти³, а совер­шён­ный бунт не возы­ме­ет ника­кой дей­ствен­но­сти. Доба­вим, что в силу прин­ци­па доста­точ­ной свет­ско­сти⁴, для кото­ро­го цен­но лишь то, что уве­ко­ве­чи­ва­ет сущее, вос­ста­ние тем более будет счи­тать­ся достой­ным и необ­хо­ди­мым, чем оче­вид­нее его стерильность.

Б. Про­бле­ма восстания

В наши дни все при­со­еди­ни­лись к этой рас­хля­бан­ной — в обо­их смыс­лах это­го сло­ва, т.е. рас­слаб­лен­ной и сла­бо­ха­рак­тер­ной, — фигу­ре мыс­ли, кото­рая заклю­ча­ет­ся в отста­и­ва­нии или «заво­е­ва­нии» наи­ме­нее дур­но­го из воз­мож­ных гос­под. Мы отка­за­лись от тре­бо­ва­ния вос­ста­ния, кото­рое отме­ни­ло бы Гос­по­ди­на, к кото­ро­му при­вя­за­ны ситу­а­тив­ные гос­по­да. Наста­ло вре­мя выжи­ва­ния и его масок: у нас хва­та­ет сил толь­ко на то, что­бы при­ду­мать себе али­би, спо­соб­ное оправ­дать то, что мы живем как про­стая плоть под пятой Гос­по­ди­на. Ведь гос­под­ство и раз­ло­же­ние нераз­рыв­но свя­за­ны, Гос­по­дин отно­сит­ся ко вре­ме­ни и — в абсо­лют­ном смыс­ле — к смер­ти. Кро­ме того, раз «чисто­та не от мира сего»⁵ и пре­ступ­но про­дол­жать ее поис­ки, пре­не­бре­гая «уро­ка­ми исто­рии», то мы, дескать, пра­вы, про­дол­жая суще­ство­вать в сво­ем суще­стве — мяг­ко раз­вра­ща­ясь под солн­цем смерти.

Основ­ное поло­же­ние гос­под­ства сво­дит­ся к тому, что запад­ная мысль непре­стан­но повто­ря­ла на про­тя­же­нии всей сво­ей исто­рии, а имен­но: мы можем пра­виль­но дей­ство­вать и мыс­лить толь­ко с огляд­кой на то, что есть⁶. В луч­шем слу­чае это при­во­дит к рабо­те над собой в духе сто­и­циз­ма⁷ и вся­че­ских кос­мо­по­ли­ти­че­ских его раз­но­вид­но­стей, в худ­шем — к управ­лен­че­ско­му упад­ку мыс­ли, вынуж­ден­ной отка­зать­ся от любых тре­бо­ва­ний, кото­рые выхо­дят за рам­ки объ­ек­ти­вист­ских пока­за­ний и праг­ма­тиз­ма; одна­ко в любом слу­чае Запад под­чи­ня­ет­ся мак­си­ме доволь­ства. Доволь­ство это необя­за­тель­но посред­ствен­но, осо­бен­но когда оно под­вер­га­ет­ся бла­го­да­ти и про­яв­ля­ет себя в попыт­ке пере­ло­мить бла­го­че­сти­вую уве­рен­ность мне­ния, т.е. в уста­рев­шей систе­ма­ти­че­ской рабо­те мыс­ли, коей высту­па­ет фило­со­фия; и тем не менее его жела­ние, даже если оно дохо­дит до «мисти­ки», где оно дости­га­ет такой интен­сив­но­сти, что ста­но­вит­ся прак­ти­че­ски неузна­ва­е­мым, есть жела­ние веч­но­го суще­ство­ва­ния, — ины­ми сло­ва­ми, фун­да­мен­таль­ное жела­ние выживания.

Гос­по­дин при­да­ет боль­шое зна­че­ние это­му жела­нию его под­дан­ных или субъ­ек­тов, этой их вере в мир и его оче­вид­но­сти, его фак­ти­че­ские и разум­ные исти­ны, в тота­ли­за­цию во вре­ме­ни, кото­рую обес­пе­чи­ва­ет λόγος. Дер­жать речь, т.е. раз­ви­вать логи­ку (чья силь­ная раз­но­род­ность форм не долж­на вво­дить в заблуж­де­ние каса­е­мо ее сущ­ност­ной струк­тур­ной тож­де­ствен­но­сти), озна­ча­ет явно или неяв­но при­знать себя если не под­дан­ным [assujetti] вре­ме­ни, то по край­ней мере под­ле­жа­щим [sujet] вре­ме­ни, и отсю­да све­сти эти­ку к мак­си­ме, что мы впра­ве — или нам разум­но — при­уго­тов­лять­ся к смерти.

Таков в дей­стви­тель­но­сти прин­цип реаль­но­сти в мире, в кото­ром мы живем: смерть име­ет за собой послед­нее сло­во. Серьез­ность, тяжесть, реаль­ность вещей заклю­ча­ют­ся в смер­ти: имен­но она высту­па­ет мери­лом цен­но­сти, кото­рую сле­ду­ет при­дать той или иной пози­ции в дис­кур­се; имен­но от меры их под­чи­не­ния прин­ци­пу умертв­ля­ю­щей реаль­но­сти вещи чер­па­ют свое зна­че­ние и могут быть вклю­че­ны в поря­док интер­пре­та­ции, т.е. быть учте­ны или сочте­ны в ситуации.

Как след­ствие, вос­ста­ние, кажет­ся, зашло в тупик. Либо оно отка­зы­ва­ет­ся идти на ком­про­мисс с реаль­но­стью и тем самым обре­ка­ет себя на незна­чи­тель­ность: отвер­гая, т.е. бук­валь­но отка­зы­ва­ясь при­зна­вать при­тя­за­ния прин­ци­па госу­дар­ствен­ной [étatique] реаль­но­сти (состо­я­ния [état] ситу­а­ции)⁸, кото­рый под­чи­ня­ет все смер­ти, вос­ста­ние отбра­сы­ва­ет­ся [forclose]⁹, т.е. оне­воз­мо­га­ет­ся — ста­но­вит­ся невоз­мож­ным и лишен­ным вся­ко­го шан­са на обжа­ло­ва­ние перед юрис­дик­ци­ей смыс­ла, этим Авто­ри­те­том авто­ри­те­тов, коим явля­ет­ся смерть. Тогда всё про­воз­гла­ша­ет тщет­ность уси­лий по вос­ста­нию: каж­дое дей­ствие Бун­та­ря воз­вра­ща­ет ему, слов­но эхо в неопре­де­лен­ном ряде отра­же­ний, эффект реаль­но­сти гос­под­ства, его мак­си­му «такие дела» [sékommça]¹⁰, кото­рая испол­ня­ет роль заве­до­мо­го откло­не­ния [dénégation]¹¹ любо­го оспа­ри­ва­ния, направ­лен­но­го на саму суть гос­под­ства. Этот эффект оче­вид­но­сти слу­жит источ­ни­ком могу­ще­ства Господина.

Или же, напро­тив, вос­ста­ние идет на сдел­ку, тем самым согла­ша­ясь с поряд­ком цен­но­стей. Оно при­зна­ет­ся Гос­по­ди­ном. Про­бле­ма состо­ит в том, что, согла­ша­ясь в какой-то мере с гос­под­ством, что­бы участ­во­вать в реаль­но­сти per se, кото­рую оно про­дви­га­ет, вос­ста­ние не выхо­дит из него невре­ди­мым. Будучи при­знан­ным Гос­по­ди­ном, Бун­тарь обре­та­ет иден­тич­ность, образ себя; в свою оче­редь, вос­ста­ние теря­ет свое сущ­ност­ную остро­ту́; его острие, кото­рое было направ­ле­но в самое серд­це гос­под­ства, затуп­ля­ет­ся и откло­ня­ет­ся; оно погло­ща­ет­ся. Если оно дей­ству­ет на обла­сти гос­под­ства, то сам Гос­по­дин уже не может быть затро­нут, а, напро­тив, укреп­ля­ет­ся. Извест­на мак­си­ма гос­под­ства, кото­рую сфор­му­ли­ро­вал по суще­ству один про­зор­ли­вый чело­век и кото­рая, не менее про­зор­ли­во, по край­ней мере в сво­ем роде, ста­ла лозун­гом: что не уби­ва­ет меня, дела­ет меня сильнее.

Итак, име­ет­ся два вари­ан­та. Либо вос­ста­ние не отсту­па­ет от сво­их тре­бо­ва­ний и отка­зы­ва­ет­ся под­чи­нять­ся какой-либо вла­сти, и тогда оно теря­ет вся­кую спо­соб­ность впи­сать­ся в поря­док соот­но­ше­ния сил, будь то мате­ри­аль­ных или иде­аль­ных. Либо, наобо­рот, оно согла­ша­ет­ся пой­ти на уступ­ки и за эту цену может пре­тен­до­вать на уча­стие в мире гос­под. Но тогда оно ока­зы­ва­ет­ся под гне­том гос­под­ства, и в сво­ей борь­бе про­тив это­го гос­по­ди­на, этой ситу­а­тив­ной и кон­тин­гент­ной фигу­ры Стар­шин­ства [Autorité], он слу­жит инте­ре­сам послед­ней. Одна­ко инте­рес Гос­по­ди­на, его насла­жде­ние [jouissance] есть не что иное, как его уве­ко­ве­че­ние в пре­де­лах и посред­ством потреб­ле­ния существ. Поэто­му сле­ду­ет согла­сить­ся с тем, что вос­ста­ние не может вый­ти из этой ситу­а­ции, посколь­ку оно обре­че­но отречь­ся от само­го себя, что­бы суще­ство­вать, под угро­зой лише­ния прав, если будет упор­ство­вать в сво­ей непри­ми­ри­мо­сти. Вос­ста­ние долж­но отчуж­дать себя через гос­под­ство, сме­ши­вать­ся с ним и про­дви­гать то, про­тив чего борет­ся, что­бы попро­сту была при­зна­на сама его воз­мож­ность. Вос­ста­ние име­ет смысл толь­ко в том слу­чае, если оно отно­си­тель­но, при­вя­за­но к мно­жа­щим­ся осно­ва­ни­ям куль­ту­ры, коро­че гово­ря: под­чи­не­но тому запад­но­му гос­по­ди­ну, что зовет себя Государством.

В. Огра­ни­чен­ное раз­ре­ше­ние, или гностико-метафизическое

То, что вос­ста­ние изгна­но из госу­дар­ствен­ной мыс­ли, не лиша­ет его, одна­ко, неумест­но­сти по отно­ше­нию к какой бы то ни было мыс­ли — по край­ней мере, если не сво­дить мыш­ле­ние к реля­ти­виз­му. Как писал о том Морис Кла­вель: «…Гос­по­дин прав. Он все­гда разу­мен. И он успо­ка­и­ва­ет себя, назы­вая „ирра­ци­о­наль­ным“ неиме­ну­е­мое, огра­ни­чи­вая его малень­кой частью, сво­ей обла­стью. Но Ангел — это Иное. И уже два­жды, будучи „пнев­ма­ти­че­ским“ вдох­но­ви­те­лем Бун­та­ря, он вошел в исто­рию, сме­ши­вая речь Гос­по­ди­на во всех смыс­лах гла­го­ла „сме­шать“, подоб­но Богу в Вави­лоне. И это были две куль­тур­ные рево­лю­ции: хри­сти­ан­ская и китай­ская»¹².

Раз­вер­нем аргу­мен­та­цию. Име­ет­ся мысль, кото­рую невоз­мож­но раз­ре­шить, исхо­дя из дез­ори­ен­ти­ро­ван­но­го гори­зон­та отно­ше­ний сил и под­чи­не­ния смер­ти, дела­ю­ще­го Запад миром гос­под и рабов: мысль эта, ори­ен­ти­ро­ван­ная, дер­жит­ся за Анге­ла. Для ори­ен­таль­ной мыс­ли — разу­ме­ет­ся, ско­рее в мета­фи­зи­че­ском, неже­ли гео­по­ли­ти­че­ском зна­че­нии это­го сло­ва — харак­тер­на склон­ность к вос­ста­нию, недо­ступ­но­му запад­ной интел­лек­ту­аль­но­сти; это «логи­ка» (анге­ло­ло­гия) абсо­лют­но­го вос­ста­ния про­тив гос­под­ства, кото­рое полу­ча­ет вопло­ще­ние в реля­ти­вист­ской мысли.

Одна­ко, если запад­ное гос­под­ство в конеч­ном ито­ге отно­сит­ся внешне к прав­ле­нию смер­ти, она услож­ня­ет себя инте­ри­о­ри­за­ци­ей сво­е­го пра­ви­ла: эффект «такие дела» тре­бу­ет про­из­ве­де­ния подо­бия, кото­рое дела­ет отчуж­де­ние гос­под­ством не столь­ко пере­но­си­мым, сколь­ко реа­ли­зу­е­мым теми, кто несет его бре­мя. Обман­ка гос­под­ства свя­за­на с обе­ща­ни­ем воз­мож­но­го бла­жен­ства, мас­ки­ру­ю­щим струк­тур­ную, а не контингентную/акцидентальную нехват­ку, кото­рая воз­дей­ству­ет на сфе­ру отно­ше­ний гос­под­ства¹³. Но подоб­ная иллю­зия гос­под­ства глу­бо­ко согла­су­ет­ся с обма­ном в отно­ше­нии вос­ста­ния — и из под­чи­не­ния одно­го дру­го­му рож­да­ет­ся исклю­че­ние любо­го авто­ном­но­го восстания.

Поэто­му вос­ста­ние сле­ду­ет пони­мать в двух смыс­лах — и имен­но от вве­де­ния это­го раз­ли­чия зави­сит воз­мож­ность, если не реаль­ность, выхо­да из сфе­ры господства.

В первую оче­редь, это борь­ба за гос­под­ство и доми­ни­ро­ва­ние, и в таком смыс­ле это бунт рабов про­тив поряд­ка гос­по­ди­на. Что­бы обо­зна­чить это воз­вра­ще­ние вой­ны в сфе­ру уста­нов­лен­но­го поряд­ка, т.е. вос­ста­ние, отно­ся­ще­е­ся по сво­е­му опре­де­ле­нию и пред­ме­ту к дан­но­му поряд­ку, мы гово­рим об идео­ло­ги­че­ском вос­ста­нии. Во-вто­рых, вос­ста­ние обо­зна­ча­ет тре­бо­ва­ние пере­ло­ма, при кото­ром куль­ту­ра, т.е. поря­док, детер­ми­ни­ру­ю­щий чело­ве­ка в его глу­бин­ной сущ­но­сти, будет сме­те­на. При этом не меня­ет­ся гос­по­дин, а само гос­под­ство под­вер­га­ет­ся напа­де­нию в сво­ем корне. В этом слу­чае речь идет о куль­тур­ном вос­ста­нии¹⁴.

Пер­вое напа­да­ет на мате­ри­аль­ное или идео­ло­ги­че­ское содер­жа­ние того или ино­го гос­под­ства, а вто­рая пере­во­ра­чи­ва­ет саму фор­му гос­под­ства, пере­во­ра­чи­вая мир с ног на голо­ву, так что могу­ще­ства боль­ше не име­ют ника­ко­го зна­че­ния. Тре­бо­ва­ние куль­тур­но­го вос­ста­ния сво­дит­ся к тор­же­ству Све­та над Тьмой и чисто­ты над раз­ло­же­ни­ем инсти­ту­ций. Речь не о том, что­бы бро­сить вызов суще­ству­ю­ще­му гос­по­ди­ну и тем самым обес­пе­чить уве­ко­ве­че­ние гос­под­ства как тако­во­го, кото­рое выхо­дит за рам­ки его идео­ло­ги­че­ских про­яв­ле­ний, а о том, что­бы иско­ре­нить любое господство.

Вос­ста­ние, кото­рое про­ти­во­сто­ит Гос­по­ди­ну в себе, отвер­гая «такие дела» и сеть их оче­вид­но­стей, — это гно­зис. Оно обу­слов­ли­ва­ет вос­ста­ние про­тив стар­шинств, кото­рые кажут­ся по сути наи­ме­нее спор­ны­ми: вре­ме­ни и смер­ти¹⁵. Его абсо­лют­но анти­за­пад­ный лозунг, кото­рый пишет­ся так: «такие дела… и все же» [sékommça mais quand même] — пере­во­дит­ся сле­ду­ю­щим обра­зом: не при­уго­тов­лять­ся к смерти.

Отсю­да так­же сле­ду­ет, что Гос­по­ди­ну про­ти­во­сто­ит Ангел как вто­рой прин­цип реаль­но­сти. Гно­зис состо­ит в выры­ва­нии из мони­сти­че­ской сфе­ры — мира отно­ше­ний, где все сво­дит­ся к Тому же Само­му или к его реля­ти­вист­ско­му оспа­ри­ва­нию, — посред­ством избыт­ка транс­цен­ден­ции, кото­рым сокру­ша­ет­ся эффект «такие дела». Обску­ран­тист­ское мра­ко­бе­сие Запа­да и его рас­су­доч­ное про­све­ще­ние оба обхо­дят­ся путем втор­же­ния Анге­ла, что раз­ла­мы­ва­ет исто­рию надвое¹⁶. Подо­бие рушит­ся, а вся инсти­ту­ци­о­наль­ность, кото­рая отчуж­да­ет анге­ли­че­скую непо­сред­ствен­ность, выхо­дит из игры. В таком слу­чае рож­да­ет­ся целост­ная лич­ность в ходе тео­соф­ской или мес­си­ан­ской встре­чи «лицом к лицу» Ego — очи­щен­но­го, избав­лен­но­го от вся­ко­го эго­из­ма, от вся­ко­го жела­ния выжи­ва­ния, — и Анге­ла, его небес­но­го Alter Ego¹⁷.

Осво­бо­див­шись от мира угне­те­ния, гно­стик обрел — пусть и в мгно­ве­нии, кото­рое сра­зу же исчез­ло, — свою истин­ную роди­ну, мета­и­сто­ри­че­ское место, отку­да был изгнан акци­ден­таль­но¹⁸. Дуа­ли­сти­че­ское, куль­тур­ное вос­ста­ние — это опыт воз­вра­ще­ния к себе, но к раз­де­лен­но­му [divisé], т.е. обо­жеств­лен­но­му [divinisé] себе¹⁹, само­сти, кото­рая нико­гда не при­над­ле­жит сама себе и суще­ству­ет толь­ко в бес­ко­неч­ном воз­об­нов­ле­нии соб­ствен­но­го раз­де­ле­ния. Это воз­вра­ще­ние гно­сти­ком к сво­ей истин­ной при­ро­де. И если гос­под­ство, фак­ти­че­ское или в сво­ем поряд­ке реаль­но­сти, упор­ству­ет в бытии, то гно­стик спа­сен, абсо­лют­но осво­бож­ден²⁰.

Будучи избав­ле­ни­ем от подо­бия и цар­ства выжи­ва­ния, гно­зис — это рас­тво­ре­ние вся­ко­го при­тя­за­ния на спа­се­ние в исто­ри­че­ском изме­ре­нии, посред­ством кое­го гос­под­ство под­чи­ня­ет себе людей. Это созна­ние тако­го рода, кото­рое, усколь­зая от вся­ко­го зна­ния и, в более общем плане, от вся­ко­го авто­ри­те­та, само по себе дару­ет спа­се­ние, будучи не чем иным, как откро­ве­ни­ем корен­ной чуж­до­сти [étrangeté] чело­ве­ка миру. Уни­что­жа­ет­ся не столь­ко само бытие гос­под­ства, сколь­ко его власть под­чи­нять, сме­ши­вать и вби­рать в себя. Гно­стик зна­ет — бла­го­да­ря это­му созна­нию-вос­ста­нию, коим высту­па­ет гно­зис, — что он несущ­ност­но и вре­мен­но бро­шен в запад­ный или окци­ден­таль­ный мир, будучи по сути сво­ей несо­кру­ши­мо спа­сен­ным сво­ей при­над­леж­но­стью или, ско­рее, при­вя­зан­но­стью к ори­ен­таль­но­му миру, сво­ей ангель­ской родине.

Г. Обоб­щен­ное раз­ре­ше­ние: в направ­ле­нии стро­го­го гнозиса

Одна­ко наш вопрос о ради­каль­ной авто­но­мии вос­ста­ния на теку­щем эта­пе еще не решен окон­ча­тель­но. Посколь­ку на дан­ный момент мы дали лишь ответ, а не стро­гое реше­ние, мы еще не вышли из режи­ма Вопро­са, кото­рый состав­ля­ет саму суть гос­под­ства²¹. Гно­сти­ко-мета­фи­зи­че­ское «реше­ние», кото­рое мы быст­ро набро­са­ли, в сво­ей абсо­лют­ной пози­ции по-преж­не­му пред­став­ля­ет собой про­ме­жу­точ­ный вари­ант и, сле­до­ва­тель­но, ком­про­мисс с Господином.

Раз­ве кому-то не оче­вид­но, что дуа­ли­сти­че­ское отвер­же­ние вся­кой свя­зи с миром гос­под­ства — про­сто-напро­сто еще одна фор­ма свя­зи, посколь­ку абсо­лют чер­па­ет свою детер­ми­на­цию из отно­си­тель­но­го, с кото­рым он обра­зу­ет систе­му? Абсо­лют­ное — все­гда абсо­лют­но­си­тель­но [absolu-relatif]²². Это ино­бы­тие отно­си­тель­но­го, разу­ме­ет­ся, в режи­ме ино­бы­тия ино­го, кото­рое нико­им обра­зом не сво­дит­ся к тож­де­ствен­но­му, но тем не менее отсут­ствие отно­ше­ний меж­ду дву­мя мира­ми все же само состав­ля­ет отно­ше­ние. Если мы назы­ва­ем «миром» замкну­тую систе­му, само­до­ста­точ­ную [autosuffisant] в отно­ше­ни­ях, и опре­де­ля­ем мир­скость или свет­скость [mondanité] через связь, отно­ше­ние, коде­тер­ми­на­цию или иерар­хи­че­ское сме­ше­ние, коро­че гово­ря, рели­гию, то про­стой факт упо­ми­на­ния «мира» в отно­ше­нии анге­ли­че­ской инстан­ции симп­то­ма­ти­чен для недо­ста­точ­но­сти, от кото­рой стра­да­ет авто­но­мия восстания.

Необ­хо­ди­мо вырвать вос­ста­ние из любой цик­лич­но­сти, выявив «точ­ку Реаль­но­го», не име­ю­щую отно­ше­ния к какой бы то ни было про­ти­во­по­лож­но­сти. Опи­ра­ясь на это Реаль­ное-ничто-кро­ме-Реаль­но­го, ради­каль­но очи­щен­ное от любой фор­мы детер­ми­на­ции миром и его транс­цен­ден­ци­ей, пусть даже боже­ствен­ной, вос­ста­ние смо­жет раз­ви­вать­ся без подо­бия — не вос­про­из­во­дя поро­ки, с кото­ры­ми оно яко­бы борет­ся, и тем самым не играя на руку Гос­по­ди­ну, кото­рый нахо­дит во всем этом воз­мож­ность рефор­ми­ро­вать­ся, обре­сти могу­ще­ство и вечность.

Когда вопрос заме­ня­ет­ся на тео­ре­му, Реаль­ное стро­го акси­о­ма­ти­зи­ру­ет­ся. После «поста­нов­ки» акси­ом, кото­рые не могут быть видо­из­ме­не­ны тем, что из них про­ис­те­ка­ет, Реаль­ное в сво­ей ради­каль­ной имма­нен­ции «защи­ще­но» от Гос­по­ди­на, не остав­ляя ни шан­са для транс­цен­ден­ции: мы гово­рим о невы­ку­па­е­мо­сти Реаль­но­го для гос­под­ства (а не его отбра­сы­ва­нии гос­подством, посколь­ку, в отли­чие от оне­воз­мо­же­ния [impossibilisation] Анге­ла Гос­по­ди­ном, эта форк­лю­зия не име­ет ниче­го обще­го с транс­цен­дент­но­стью). Таким обра­зом, мы обоб­ща­ем огра­ни­чен­ное реше­ние, кото­рое пред­став­ля­ет собой спе­ку­ля­тив­ный гно­зис, тео­ре­ма­ти­че­ски. Мы созда­ем соглас­но-Реаль­но­му метод гно­зи­са, кото­рый очи­ща­ет рели­ги­оз­ную гете­ро­док­сию от ее обо­лоч­ки муд­ро­сти или свет­ско­сти, т.е. от того, что мы иден­ти­фи­ци­ру­ем как само­до­ста­точ­ную с(п)екулярность: СС. Очи­щен­ный гно­зис — уни­лате­ра­ли­зо­ван: ины­ми сло­ва­ми, оста­ет­ся толь­ко одна сто­ро­на, сто­ро­на транс­цен­ден­ции, без того, что­бы кон­тра­бан­дой сотво­рял­ся мир — т.е. все­гда и вновь гос­под­ство — в попыт­ке осво­бо­дить­ся от него.

Ангел боль­ше не сотво­ря­ет мир, а слу­жит пово­дом [occasion] или аргу­мен­том для чисто­го вос­ста­ния в сво­ей транс­цен­ден­ции не-тети­че­ской (для) себя: ТНТ. Он достав­ля­ет немед­лен­ное [im-médiate] или, луч­ше ска­зать, непо­сред­ствен­ное [non-médiate] вос­ста­ние, т.е. не-куль­тур­ное и даже не-рели­ги­оз­ное: без каких-либо посред­ни­ков, посколь­ку, будучи само en personne тер­ми­ном реля­ции, вос­ста­ние слу­жит чистым «отка­зать­ся-без-отка­за» от како­го-либо под­чи­не­ния про­цес­су, про­ис­хо­дя­ще­му в соот­вет­ствии со с(п)екулярностями гос­под­ства (даже в слу­чае, если то состав­ля­ет анге­ло­ло­ги­че­ское или тео­соф­ское изме­ре­ние, про­ти­во­по­лож­ное реля­ти­виз­му Запа­да). Отсю­да и про­ис­те­ка­ет стрем­ле­ние к стро­гой детер­ми­на­ции гно­зи­са и ради­каль­но­му отры­ву его мес­си­ан­ской субъ­ек­тив­но­сти от обла­сти транс­цен­дент­но­сти — отно­си­тель­ной или абсо­лют­ной — и рели­ги­оз­но­го уве­ко­ве­чи­ва­ния, состав­ля­ю­ще­го сре­ду или сти­хию послед­ней. Мы назы­ва­ем это стрем­ле­ние тео­риз­мом.

Д. Под­ве­де­ние ито­гов и заключение

Был постав­лен вопрос о вос­ста­нии, не обма­ны­ва­ю­щем­ся отно­си­тель­но сво­ей авто­но­мии и, сле­до­ва­тель­но, сво­ей реаль­но­сти как бун­та. С этой целью мы иска­ли «ска­лу», о кото­рую мож­но было бы раз­бить злой дух, кото­рый, кажет­ся, все­гда обра­ща­ет в свою поль­зу уси­лия вос­ста­ния про­тив его цар­ства²³. Мы пола­га­ли, что най­дем такую ​​ска­лу в мета­и­сто­рии, т.е. в анге­ло­ло­ги­че­ской транс­цен­ден­ции. Тем не менее ста­ло ясно, что гно­сти­че­ское вос­ста­ние, посколь­ку предо­став­ле­но пре­дель­ной, но дей­ствен­ной само­до­ста­точ­но­сти сво­ей «логи­ки», под­да­ет­ся вли­я­нию Господина.

Лишь когда вос­ста­ние опре­де­ля­ет­ся, в первую оче­редь или в послед­ней инстан­ции, ради­каль­ной Имма­нен­ци­ей Души, кото­рая есть Реальное-ничто-(иное-)как-Реальное, и, во вто­рую оче­редь или окка­зи­о­наль­но, мате­ри­а­лом, состав­ля­ю­щим гно­сти­че­скую дуаль­ность Анге­ла и Гос­по­ди­на, у него име­ет­ся шанс избе­жать подо­бия, кото­рую вся­кое с(п)екулярное при­тя­за­ние вно­сит в пре­де­лы (как достой­ные вос­хи­ще­ния, так и ужа­са­ю­щие) мес­си­ан­ско­го контрнигилизма.

2. Всякий антиплатоник — сволочь (2001)

1. — Фило­соф­ская мысль, име­ю­щая вес, — это мысль, кото­рая счи­та­ет­ся с Пла­то­ном или, луч­ше ска­зать, систе­ма­ти­че­ски счи­ты­ва­ет себя в Пла­тоне и Пла­то­ном, не отсту­па­ет в точ­ке — кото­рая так­же явля­ет­ся тре­бо­ва­ни­ем — трансценденции.

2. — Фило­соф­ская мысль, име­ю­щая вес, посколь­ку она отда­ет долж­ное транс­цен­ден­ции Еди­но­го, посколь­ку она устра­ня­ет вся­кое пози­тив­ное опре­де­ле­ние Реаль­но­го посред­ством мыс­ли, посколь­ку она отка­зы­ва­ет не Реаль­но­му в реаль­но­сти, но реаль­но­сти в Реаль­ном, бла­го­да­ря кото­рой всё есть подо­бие без того, что­бы всё было всем, может быть лишь толь­ко негативной.

3. — Тако­ва мысль Ги Лар­д­ро²⁴, с кото­рой в каче­стве пере­хо­да к ради­каль­ной эко­но­мии мыс­ли²⁵ и жела­ет озна­ко­мить насто­я­щая статья.

4. — Выхо­дит, что суще­ству­ет не одна нега­тив­ная фило­со­фия, а по край­ней мере две, меж­ду кото­ры­ми умест­но про­ве­сти раз­де­ле­ние: одна, образ­цо­вым пред­ста­ви­те­лем кото­рой, без­услов­но, слу­жит вели­кий рус­ский фило­соф Лев Шестов²⁶, реши­тель­но при­ни­ма­ет сто­ро­ну Реаль­но­го во всей смут­ной чисто­те его Тай­ны, т.е. его пози­тив­ной ирра­ци­о­наль­но­сти; дру­гая, кото­рая при­ко­ва­на к име­ни Лар­д­ро, напро­тив, опре­де­ля­ет себя, усту­пая Разу­му не боль­ше, чем избы­точ­но­сти Реаль­но­го, дей­ствен­но ради­каль­ной, в отно­ше­нии реальности.

5. — Таким обра­зом, послед­няя, хотя и опре­де­ля­ет себя как не усту­па­ю­щая в Разу­ме, не состо­ит ни в каком виде раци­о­на­лиз­ма (с узкой [étroite] доста­точ­но­стью рас­суд­ка, кото­рую это под­ра­зу­ме­ва­ет)²⁷; ско­рее, она высту­па­ет про­яв­ле­ни­ем сво­е­го рода геро­из­ма Разу­ма, т.е. спо­соб­но­сти Разу­ма, вопре­ки склон­но­сти как к тра­ди­ци­он­ной, так и к инсти­ту­ци­о­наль­ной само­до­ста­точ­но­сти²⁸, при­знать свою подав­лен­ность ради­каль­ным избыт­ком Реаль­но­го без того, что­бы делать вывод о необ­хо­ди­мо­сти отка­зать­ся от сво­ей суве­рен­но­сти и обра­тить­ся к инстан­ции Тайны.

6. — Разум, соглас­но Лар­д­ро, дол­жен при­нять на себя соб­ствен­ное отри­ца­ние, так что его нега­тив­ная фило­со­фия, анти­под любо­го ниги­лиз­ма, пред­пи­сы­ва­ю­ще­го мол­ча­ние о том, о чем нель­зя гово­рить, име­ет сво­ей мак­си­мой: «Нель­зя не ска­зать того, о чем ска­зать нель­зя» (La Véracité 15). Это озна­ча­ет, что момент отри­ца­ния спо­соб­но­сти любо­го дис­кур­са постичь Реаль­ное дол­жен быть имен­но тем момен­том, когда невоз­мож­ность не выска­зать что-либо о нем настой­чи­во про­яв­ля­ет­ся. К тому же, геро­изм Разу­ма мож­но пони­мать совер­шен­но в духе Лейб­ни­ца, т.е. и нега­тив­но — «как отказ от любо­го огра­ни­че­ния, нала­га­е­мо­го извне на его рас­ши­ре­ние», и пози­тив­но — «как его мочь извле­кать из вся­ко­го выра­же­ния, т.е. из вся­кой мыс­ли, коль ско­ро она [нечто] утвер­жда­ет, ее фор­му, т.е. то, посред­ством чего она согла­су­ет­ся со все­ми осталь­ны­ми и с Реаль­ным» (Science-fiction 142).

7. — Если мысль Лар­д­ро, в сущ­но­сти, не что иное, как отри­ца­ние прин­ци­па доста­точ­но­го Разу­ма²⁹ ради наи­боль­шей выго­ды Разу­ма, раз послед­ний выхо­дит из него мак­си­маль­но уве­ли­чен­ным, то мысль Шесто­ва про­из­во­дит то же отри­ца­ние, но в поль­зу того, что, не будучи при­част­но Разу­му, обу­слов­ли­ва­ет его наи­боль­шее уни­же­ние, а имен­но реа­ли­за­цию невоз­мож­но­го (что, как мы зна­ем, явля­ет­ся един­ствен­ным тре­бо­ва­ни­ем Бога)³⁰.

8. — Коро­че гово­ря, в сво­ем про­ти­во­по­став­ле­нии они соот­но­сят­ся как мысль, пре­зи­ра­ю­щая чуть ли не все дис­кур­сы (раз все они неспо­соб­ны к Реаль­но­му), и мысль, кото­рая, напро­тив, стре­мит­ся быть как мож­но менее презрительной.

Не то что­бы в послед­нем слу­чае речь шла об эклек­тиз­ме; ско­рее, нега­тив­ная фило­со­фия, по Лар­д­ро, долж­на быть тем, что ста­вит себе целью дать почти всем дис­кур­сам подо­ба­ю­щее им место: она объ­еди­ня­ет их все, но в над­ле­жа­щем им порядке.

9. — Мыш­ле­ние Льва Шесто­ва гра­ни­чит с вооб­ра­же­ни­ем и непре­стан­ным повто­ре­ни­ем пред­ме­та, при­чем запас има­гем у него стро­го коне­чен; оно отвер­га­ет вся­кий дис­курс — каса­ет­ся ли тот фило­соф­ских систем, науч­ных дости­же­ний, бого­слов­ских дог­ма­тов или инсти­ту­ци­о­наль­ных бла­го­че­стий — в одной и той же ничтож­но­сти и рав­ной дер­зо­сти их по отно­ше­нию к Реаль­но­му во имя веры, это­го изме­ре­ния мыш­ле­ния, кото­рое име­ет дер­зость не искать оправ­да­ния перед Разу­мом, будучи един­ствен­ным, что требуется.

10. — Мысль Ги Лар­д­ро, напро­тив, заклю­ча­ет­ся в том, что, бло­ки­руя все дис­кур­сы в их при­тя­за­нии на пости­же­ние Реаль­но­го, она вме­сте с тем настой­чи­во тре­бу­ет, что­бы зна­ние было как мож­но более плот­ным, как мож­но более мощ­ным, коро­че гово­ря, мак­си­маль­но систе­ма­ти­че­ским (ибо энцик­ло­пе­дии для это­го недо­ста­точ­но, долж­на быть так­же иерар­хия зна­ния в соот­вет­ствии с его соб­ствен­ной спо­соб­но­стью рас­кры­вать нечто из Реального).

11. — Здесь мы име­ем весь­ма вер­ный кри­те­рий для оцен­ки двух нега­тив­ных мыш­ле­ний: послед­нее, ​​как мы толь­ко что ска­за­ли, есть мысль, кото­рая хочет быть, по сути, наи­ме­нее пре­зри­тель­ной фило­со­фи­ей, кото­рую мож­но ясно и отчет­ли­во пред­ста­вить, в то вре­мя как пер­вое, напро­тив, опре­де­ля­ет­ся силой и сме­ло­стью сво­е­го пре­зре­ния. Как пишет Лар­д­ро, кото­ро­го я здесь доволь­но подроб­но цити­рую, ленясь поды­то­жить его сло­ва: «Это вопрос мощ­но­сти [puissance]: име­ют­ся фило­со­фии, кото­рые ссы­ла­ют­ся на неве­же­ство, иллю­зию, пута­ни­цу и ошиб­ки в ква­зи­то­таль­но­сти чело­ве­че­ско­го дис­кур­са, пото­му что, стро­го гово­ря, они не зна­ют, как с ней обра­щать­ся; и те, для кото­рых почти нет про­по­зи­ций, как толь­ко они были сфор­ми­ро­ва­ны в одном из язы­ков мира, кото­рые мож­но было бы орга­ни­зо­вать в рам­ках огра­ни­че­ний язы­ка, при­ня­тых в здра­вом смыс­ле. Пер­вые так­же зна­ют толь­ко одну инстан­цию, по кото­рой мож­но изме­рить выска­зы­ва­ние; вто­рые умно­жа­ют ука­за­ния, они гаран­ти­ру­ют, что систем отсче­та [référentiels] нико­гда не может быть слиш­ком мно­го, более того — они изме­ря­ют про­гресс мыс­ли созда­ни­ем новой систе­мы отсче­та, все боль­ше­го чис­ла систем» (La Véracité 33)³¹.

12. — Нега­тив­ная фило­со­фия как мысль, утвер­жда­ю­щая пра­ва Реаль­но­го, име­ет поэто­му два про­яв­ле­ния, одно, как и дру­гое (по опре­де­ле­нию), реши­тель­но враж­деб­ное вся­ко­му Разу­му, доста­точ­но­му для Реального.

12.1. — В одном слу­чае (Шестов) отри­ца­ние доста­точ­но­сти Разу­ма про­сто (Лар­д­ро, в свою оче­редь, гово­рит «отвра­ти­тель­но» [abjecte], посколь­ку это гра­ни­чит с суе­ве­ри­ем). Тогда имен­но Разум отка­зы­ва­ет­ся от сво­ей суве­рен­но­сти в поль­зу Тай­ны во всей ее ирра­ци­о­наль­но­сти, Разум гру­бо заяв­ля­ет о себе — и совер­шен­но без воз­мож­но­сти оправ­дать­ся, не уто­ляя жаж­ду, — как о недо­ста­точ­ном в отно­ше­нии Реаль­но­го. Речь идет о рели­ги­оз­ной философии.

12.2. — В дру­гом слу­чае (Лар­д­ро) отри­ца­ние, в духе нега­тив­ной тео­ло­гии выво­ра­чи­вая преды­ду­щую пози­цию наизнан­ку, поз­во­ля­ет тому, что будет пред­став­лять [représenter] Реаль­ное, наста­и­вать на себе, упор­ство­вать в самый момент отри­ца­ния доста­точ­но­го Разу­ма наря­ду со сти­ра­е­мым таким обра­зом зна­ни­ем: это Ги Лар­д­ро назы­ва­ет «сим­фо­ни­че­ским», «сверхутвер­ди­тель­ным» осу­ществ­ле­ни­ем нега­тив­ной фило­со­фии, а ста­ло быть, анти­по­дом вся­ко­го эклек­тиз­ма. Мож­но было бы гово­рить о фило­со­фии рели­гии — как пред­по­ла­гал сам Лар­д­ро, хотя, несо­мнен­но, в более узком смыс­ле (в одном из отрыв­ков сво­е­го Philoxène 27), — или даже о фило­со­фии фило­со­фии (т.е. о той мифо­ло­гии фило­со­фии, кото­рая все­гда в неко­то­ром смыс­ле высту­па­ет метафилософией).

12.3. — В любом слу­чае суть тако­ва: Реаль­ное пони­ма­ет­ся как невоз­мож­ное-Еди­ное, т.е. неука­зу­е­мое или — но вовсе без рав­но­знач­но­сти — неиме­ну­е­мое, как мощь раз­вя­зы­ва­ния, про­ни­зы­ва­ю­щая дис­кур­сы, точ­нее: как то, что их (раз)режет, как мне под­ска­за­ла бесе­да с Гюгом Шоп­ле­ном. Эта кон­цеп­ция Реаль­но­го как (раз)режения [(dis)percif] — для кото­рой, сто­ит отме­тить, мож­но вос­ста­но­вить гене­а­ло­гию «Шестов — Батай — Лакан — Лар­д­ро» — вно­сит в одно и то же дви­же­ние вис­це­раль­ную нена­висть к сто­и­циз­му³² и без­удерж­ную любовь к Пла­то­ну³³.

13. — Подоб­но тому, как нега­тив­ная тео­ло­гия под­вер­га­ет­ся рис­ку быть предо­став­лен­ным само­му себе (мета­фи­зи­че­ско­му) идо­ло­по­клон­ством, когда в ходе сво­е­го моно­те­и­сти­че­ско­го про­цес­са она осу­ществ­ля­ет отри­ца­ние (физи­че­ских) идо­лов, нега­тив­ная фило­со­фия рис­ку­ет впасть в обску­ран­тизм, т.е. в нена­висть к мыс­ли. Эта нена­висть, будь она вар­вар­ская или нет, в зави­си­мо­сти от того, пре­тен­ду­ет ли она на обра­ще­ние ко всем, есть непо­сред­ствен­но любовь к Авто­ри­те­ту и, в под­чи­не­нии ему без поня­тия, суе­ве­рие.

Что­бы про­ти­во­сто­ять ей, нуж­но объ­еди­нить то, что сле­ду­ет назвать апо­фа­ти­че­ским и ката­фа­ти­че­ским моментами.

13.1. — Что каса­ет­ся в первую оче­редь нега­тив­ной тео­ло­гии, то это сопря­же­ние³⁴ пара­док­саль­ным обра­зом («пара­докс» отсы­ла­ет здесь к назва­нию пре­крас­но­го тек­ста Анри Кор­бе­на³⁵) дела­ет поли­те­изм осно­вой моно­те­из­ма, из-за чего он ста­но­вит­ся воз­мож­ным вне вся­ко­го обску­ран­тиз­ма. Ины­ми сло­ва­ми, тре­бу­ет­ся утвер­ди­тель­ная тео­ло­гия, а быть может, даже анге­ло­ло­гия, в каче­стве кон­тра­пунк­та нега­тив­ной тео­ло­гии, веду­щей к абсо­лю­ту транс­цен­ден­ции, под стра­хом пре­вра­ще­ния ее в мета­фи­зи­че­ско­го идо­ла (Бога фило­со­фов); об этом тре­бо­ва­нии сви­де­тель­ству­ет Жан-Люк Мари­он, когда пишет: «Что­бы мол­чать о Боге, нам необ­хо­ди­мо если не вести речь [discours] о Боге, то по край­ней мере вести речь, достой­ную Бога, о самом нашем мол­ча­нии»³⁶; дис­курс, если угод­но, о бытии достой­ным Бога не репре­зен­та­ти­вен для него, но откры­ва­ет нечто о нем.

13.2. — Что до нега­тив­ной фило­со­фии, кото­рая не наме­ре­на пре­да­вать­ся обску­ран­тиз­му, то ката­фа­за пред­став­ля­ет собой сверхутвер­жде­ние, посред­ством кото­ро­го как мож­но боль­ше дис­кур­сов сим­фо­ни­че­ски инте­гри­ру­ют­ся в соот­вет­ству­ю­щем поряд­ке (сим­фо­ния, вслед за нео­пла­то­ни­ка­ми, отно­сит­ся к харак­тер­но­му осу­ществ­ле­нию дис­кур­са мета­фи­зи­че­ско­го, где апо­фа­за не исклю­ча­ет ката­фа­зу, где послед­няя не менее сущ­ност­но важ­на, чем первая).

13.3. — Этот парал­ле­лизм меж­ду не-ниги­ли­сти­че­ской нега­тив­ной тео­ло­ги­ей и фило­со­фи­ей так­же поз­во­ля­ет нам под­твер­дить идею, что «инте­ре­сы под­лин­ной фило­со­фии и под­лин­ной рели­гии сов­па­да­ют; что у них, — как пишет Лар­д­ро, — один и тот же враг, кото­ро­го мы [поэто­му] обо­зна­ча­ем „суе­ве­ри­ем“ или тем, что мы назва­ли „поспеш­ной има­ги­на­ри­за­ци­ей“, т.е. их вза­им­ное иска­же­ние» (Science-fiction 234).

14. — Водо­раз­дел, про­хо­дя­щий меж­ду дву­мя нега­тив­ны­ми фило­со­фи­я­ми, опре­де­лил — ска­жем без ого­во­рок — тезис, лежа­щий в осно­ве лар­д­ре­ан­ско­го нео­пла­то­низ­ма, а имен­но: фило­со­фия как тако­вая дана раз и навсе­гда, она совер­шен­на с само­го нача­ла (т.е. со вре­мен Пла­то­на), дис­кур­сы выстра­и­ва­ют­ся один в отно­ше­нии дру­го­го, пред­став­ля­ют один дру­го­му Реаль­ное (кото­рое выпа­да­ет из кон­сти­ту­ции, т.к. сама реаль­ность все­це­ло кон­сти­ту­и­ро­ва­на) в рам­ках систе­мы субъ­ек­тов, кото­рая и есть сама фор­ма — при­чем завер­шен­ная фор­ма — фило­со­фии. Или, если угод­но, фило­со­фия пони­ма­ет­ся как гипо­те­зы «Пар­ме­ни­да», кото­рые «порож­да­ют, — пишет Фран­с­уа Ларю­эль, — систе­му, само­за­мкну­тую на Еди­ное, кото­рое одно­вре­мен­но транс­цен­дент­но и имма­нент­но им»³⁷.

15. — Идея, выра­жен­ная в тер­ми­нах кон­сти­ту­ции, состо­ит в том, что, посколь­ку послед­няя не есть всё (реаль­ность — всё кон­сти­ту­и­ро­ван­ное, но кон­сти­ту­ция — это не всё), имен­но раци­о­наль­ный дис­курс ответ­стве­нен за пред­став­ле­ние — наря­ду с дру­гим раци­о­наль­ным дис­кур­сом — Реаль­но­го, кото­рое он тем не менее отбра­сы­ва­ет [forclôt] (La Véracité 17). Тем самым порож­да­ет­ся док­три­на, кото­рую Ги Лар­д­ро назы­ва­ет док­три­ной узлов дис­кур­са. По край­ней мере с педа­го­ги­че­ской точ­ки зре­ния все устро­е­но сле­ду­ю­щим образом:

— Диа­да. В первую оче­редь у нас име­ет­ся про­ти­во­по­став­ле­ние субъ­ек­та и объ­ек­та, транс­цен­ден­таль­но­го субъ­ек­та (Иного/Другого) и эмпи­ри­че­ско­го субъ­ек­та (или Я), т.е. — в тер­ми­нах кон­сти­ту­ции — некон­сти­ту­и­ро­ван­но­го кон­сти­ту­и­ру­ю­ще­го субъ­ек­та и некон­сти­ту­и­ру­ю­ще­го кон­сти­ту­и­ро­ван­но­го субъекта.

— Три­а­да. Меж­ду чле­на­ми этой осно­во­по­ла­га­ю­щей диа­ды сто­ит тре­тий субъ­ект — кон­сти­ту­и­ро­ван­ный кон­сти­ту­и­ру­ю­щий субъ­ект — т.е. cogito.

— Чет­вер­тый субъ­ект. Бла­го­да­ря три­а­де мы име­ем цепь, кото­рую теперь важ­но, как то обя­зы­ва­ет сде­лать систе­ма, замкнуть как свер­ху, так и сни­зу. То, что свер­ху, мы име­ну­ем реаль­ным субъ­ек­том — некон­сти­ту­и­ру­е­мый некон­сти­ту­и­ру­ю­щий субъ­ект, — т.е. то не-транс­цен­ден­таль­ное, через кото­рое толь­ко и суще­ству­ет нечто трансцендентальное.

— Пятый субъ­ект. Сни­зу мы выяв­ля­ем декон­сти­ту­и­ру­ю­щий декон­сти­ту­и­ру­е­мый субъ­ект, кото­рый, в свою оче­редь, вме­сте с реаль­ным субъ­ек­том так­же нахо­дит­ся вне про­цес­са кон­сти­ту­и­ро­ва­ния как усло­вия его воз­мож­но­сти, за исклю­че­ни­ем того, что на этот раз имен­но не-эмпи­ри­че­ское дела­ет воз­мож­ным суще­ство­ва­ние чего-то эмпирического.

15.1. — Все это, ско­рее струк­тур­ное, чем гене­ти­че­ское, оче­вид­но может быть выра­же­но в соб­ствен­но пла­то­нов­ской тер­ми­но­ло­гии: S⁰, реаль­ный субъ­ект, т.е. Еди­ное, что устра­ня­ет вся­кое раз­ли­чие меж­ду еди­ным и мно­гим, мате­ри­ей и фор­мой, един­ством и рас­се­я­ни­ем и т.п.: неука­зу­е­мое; S¹, транс­цен­ден­таль­ный субъ­ект 1 ран­га, т.е. Иное, абсо­лют­но апри­ор­ное: умо­по­сти­га­е­мое; S², транс­цен­ден­таль­ный субъ­ект 2 ран­га, т.е. cogito: интел­лек­ту­аль­ное; S³, эмпи­ри­че­ский субъ­ект, т.е. Я: чув­ствен­ное; нако­нец, мы видим, что S⁴, или пятый субъ­ект, воз­вра­ща­ет­ся к S⁰, реаль­но­му субъ­ек­ту, в кото­ром ради­каль­ная транс­цен­дент­ность вза­им­но свя­за­на с абсо­лют­ной имма­нент­но­стью³⁸.

15.2. — Обра­ща­ясь к при­выч­ным лака­ни­ан­ским кате­го­ри­ям, мы видим, что R в точ­но­сти соот­вет­ству­ет реаль­но­му субъ­ек­ту, эмпи­ри­че­ский цели­ком и пол­но­стью содер­жит­ся в I, а в S содер­жат­ся два транс­цен­ден­таль­ных субъ­ек­та. Но не в этом сов­па­де­нии заклю­ча­ет­ся суть сим­фо­нии; док­три­на узлов дис­кур­са обре­та­ет смысл и фило­соф­скую силу лишь бла­го­да­ря тому, что не замо­ра­жи­ва­ет тер­ми­ны: так, R не есть исклю­чи­тель­ный носи­тель Еди­но­го; его мож­но, к при­ме­ру, точ­но так же обо­зна­чить рядом с декон­сти­ту­и­ру­ю­щим субъ­ек­том, декон­сти­ту­и­ру­е­мым эмпи­ри­че­ски³⁹. Разу­ме­ет­ся, мож­но умно­жить чис­ло при­ме­ров, но суть не в этом.

15.3. — Напро­тив, важ­но пом­нить, что чис­ло при­ме­ров, кото­рые мож­но было бы по пра­ву умно­жить, не бес­ко­неч­но: мно­же­ство воз­мож­ных пози­ций дис­кур­са завер­ше­но, пус­кай и неопре­де­лен­но, и, сле­до­ва­тель­но, неис­чер­па­е­мо для рас­су­доч­но­го пони­ма­ния, усло­ви­ем кото­ро­го слу­жит вре­мя. Ска­зать, как было выска­за­но выше, что фило­со­фия была дана раз и навсе­гда, пол­ной и совер­шен­ной, в Пла­тоне, ниче­го боль­ше­го и не значит.

16. — То, что раци­о­наль­ный дис­курс при­зван пред­став­лять, наря­ду с дру­гим раци­о­наль­ным дис­кур­сом, Реаль­ное, кото­рую он в той же мере отбра­сы­ва­ет, и есть исток лар­д­ре­ан­ско­го тер­ми­на «прав­ди­вость» [véracité]. Сим­фо­ния фак­ти­че­ски под­ра­зу­ме­ва­ет, что в той мере, в какой любой дис­курс, посколь­ку он под­вер­га­ет Реаль­ное форк­лю­зии, явля­ет­ся подо­би­ем, его мож­но вос­при­ни­мать как нечто хоро­шее, ины­ми сло­ва­ми, что любой дис­курс, каким бы сла­бым или некон­си­стент­ным он ни был, каким-то обра­зом при­ча­стен тому, что не может быть све­де­но к истин­но­му, т.е., ста­ло быть: к прав­ди­во­сти⁴⁰.

17. — Выбор отста­и­вать пра­ва Реаль­но­го под эги­дой геро­из­ма Разу­ма, а отнюдь не дер­зо­сти Нера­зу­мия [Irraison], таким обра­зом, высту­па­ет выбо­ром док­три­ны, кото­рая пере­пле­та­ет про­бле­ма­ти­ки, кото­рые, по обще­му при­зна­нию, вза­и­мо­ис­клю­ча­ю­щи, но лишь «для тех, —пишет Лар­д­ро, — кто не уме­ет мыс­лить их в соот­вет­ствии с поряд­ком» (Philoxène 165) и пото­му пред­по­чи­та­ет док­три­ну, попро­сту их исключающую.

17.1. — Отсю­да вывод: имен­но в той мере, в какой воз­мож­но и необ­хо­ди­мо исполь­зо­вать анти­пла­то­низм с поль­зой, умест­но напа­дать на антиплатоников.

17.2. — Каж­дый анти­пла­то­ник — сво­лочь или соба­ка постоль­ку, посколь­ку — и сугу­бо постоль­ку, посколь­ку — абсо­лют­ный имма­нен­тизм (к кото­ро­му, от сто­и­ков до Делё­за через Спи­но­зу и Ниц­ше, его при­вер­жен­ность неиз­беж­но сво­дит­ся) может быть инте­гри­ро­ван в пла­то­нов­ский аппа­рат, т.е. тео­ре­ти­че­ски под­чи­нен и постав­лен на свое место.

Ори­ен­ти­ро­воч­ная биб­лио­гра­фия Ги Лардро

• Discours philosophique et discours spirituel. Autour de la philosophie spirituelle de Philoxène de Mabboug. P.: Seuil, 1985 (сокр. Philoxène).
• Fictions philosophiques et science-fiction. Récréation philosophique, Arles, Actes Sud, 1988 (сокр. Science-fiction).
• Compte rendu de la trad. par M.-C. Galpérine de Damascius, Des premiers principes. Apories et résolutions (Lagrasse, Verdier, 1987) // Annuaire philosophique 1987–1988. P.: Seuil, 1988.
• Porphyre et la question de l’interprétation // Porphyre. L’Antre des nymphes dans l’Odyssée. Lagrasse: Verdier, 1989.
• Amour philosophique et amour spirituel // Saint-Bernard et la philosophie / dir. R. Brague. P.: PUF, 1993.
• La Véracité. Essai d’une philosophie négative. Lagrasse: Verdier, 1993.
• L’Exercice différé de la philosophie. A l’occasion de Deleuze. Lagrasse: Verdier, 1999 (сокр. Deleuze).
• Vive le matérialisme ! Un tract philosophique. Lagrasse: Verdier, 2001.

1. […тео­ри­сти­че­скую… — От наиме­но­ва­ния «тео­ризм» (фр. théorisme, англ. theorrorism), см. подроб­нее далее, созвуч­но­го «тер­ро­риз­му». Выби­рая это назва­ние, Гре­ле руко­вод­ство­вал­ся сра­зу несколь­ки­ми ори­ен­ти­ра­ми — от дис­кус­сии Ларю­э­ля и Дер­ри­да (1988; англ. пер.), когда послед­ний поста­вил в упрек пер­во­му то, что он «прак­ти­ку­ет тер­рор» в фило­со­фии, до газет­ной замет­ки Мори­са Блан­шо «Тер­ро­ризм, метод обще­ствен­но­го спа­се­ния» (1936; рус. пер.). — Прим. пер.] ↵
2. […гете­ро­док­саль­ной рели­гии… ради­каль­ной ере­си. — Позд­нее Гре­ле будет писать о необ­хо­ди­мо­сти при­дать мыш­ле­нию спо­соб­ность «быть „суве­рен­ной ере­сью“ (а не одной из гете­ро­док­сий, кото­ры­ми фило­соф­ская орто­док­сия пита­ет­ся так охот­но, что в про­шлом веке суме­ла при­нять облик того, что сама же пере­ва­ри­ва­ет: гете­ро­док­сия ста­ла ее пре­об­ла­да­ю­щим спо­со­бом суще­ство­ва­ния, ее основ­ным спо­со­бом быть орто­док­саль­ной, спо­со­бом, кото­рый настоль­ко же кова­рен, насколь­ко и эффек­ти­вен). Делая его менее уло­ви­мым для мира и вско­ре выры­вая из миро­вой хват­ки сво­ей ком­плек­си­ей, тео­рия… не услож­ня­ет море­пла­ва­те­ля-оди­ноч­ку (так как ере­ти­че­ская ком­плекс­ность — это бук­валь­но анти­под услож­не­ний гете­ро-орто­док­сии, или орто­док­сии, про­дол­жен­ной сред­ства­ми гете­ро­док­сии, в первую оче­редь — кри­ти­че­ской мыс­ли) — она ради­ка­ли­зи­ру­ет его, воз­во­дя на его осно­ва­нии ради­каль­ную мысль» (Гре­ле Ж. Тео­рия оди­ноч­но­го море­пла­ва­те­ля / пер. с фр. А. Моро­зо­ва, под ред. Д. Вол­ко­ва. М.: Ad Marginem; Пермь: HylePress, 2025. С. 10. Кур­сив мой). — Прим. пер.] ↵
3. Пер­вый иска­жа­ет реаль­ность до обра­за, дан­но­го ста­ти­сти­кой, тогда как вто­рая сво­дит вос­ста­ние к эти­ке, кото­рая под лозун­гом «дол­га поми­но­ве­ния» и ее отправ­ле­ния (оппор­ту­ни­сти­че­ско­го или иде­а­ли­сти­че­ско­го, в зави­си­мо­сти от вашей точ­ки зре­ния) зани­ма­ет место поли­ти­ки. ↵
4. Обоб­ще­ние, соглас­но ради­каль­ной имма­нен­ции, прин­ци­па доста­точ­но­го осно­ва­ния. [Во вто­ром про­спек­те Гре­ле будет играть на дву­смыс­лен­но­сти выра­же­ния principe de raison suffisante, кото­рое мож­но пере­ве­сти на рус­ский и как «прин­цип доста­точ­но­го осно­ва­ния», и как «прин­цип само­до­воль­но­го разу­ма». — Прим. пер.] ↵
5. [«Чисто­та не от мира сего, но раз в десять лет ее свет нена­дол­го све­тит» — цита­та из пье­сы Жана Жиро­ду «Для Лукре­ции» (1944), по кото­рой в 1962 году хотел сни­мать фильм Жан-Люк Годар, чьи лозун­ги и фор­му­лы часто цити­ру­ют­ся в текстах Гре­ле (см. так­же «Тракт(ат) 5. Еди­ное, Искус­ство: вос­ста­ние-Годар» в рус. пер.). — Прим. пер.] ↵
6. [Мотив дей­ствия и мыш­ле­ния (а точ­нее: тео­рии, кото­рая была бы актом) «без огляд­ки» — один из основ­ных в ран­нем твор­че­стве Гре­ле. Посколь­ку во вто­ром про­спек­те Гре­ле зай­дет речь о пла­то­низ­ме и Льве Шесто­ве, пред­став­ля­ет­ся умест­ным при­ве­сти здесь стра­ни­цу из «Цитат для пред­се­да­те­ля Сар­ко­зи» (сбор­ни­ка отрыв­ков из тек­стов раз­ных авто­ров, состав­лен­но­го Гре­ле на манер мао­ист­ской «малень­кой крас­ной книж­ки»; Citations pour le président Sarkozy / dir. G. Grelet. Montreuil: Éditions Matière, 2009. P. 74):

   По-мое­му, кино — это Эври­ди­ка. Эври­ди­ка ска­за­ла Орфею: «Не обо­ра­чи­вай­ся». А Орфей обо­ра­чи­ва­ет­ся, Орфей — это лите­ра­ту­ра, кото­рая уби­ва­ет Эври­ди­ку. И всю остав­шу­ю­ся жизнь зара­ба­ты­ва­ет баб­ки, пуб­ли­куя кни­гу о смер­ти Эври­ди­ки. (Годар о Года­ре. Хич­кок мертв)

   Наше мыш­ле­ние есть, по само­му суще­ству сво­е­му, огляд­ка — по-немец­ки Besinnung. Оно роди­лось из стра­ха, что за нами, под нами, над нами есть что-то, что нам угро­жа­ет. И в самом деле, как толь­ко чело­век начи­на­ет огля­ды­вать­ся, он «видит» страш­ное, опас­ное, гро­зя­щее гибе­лью. Но если — согла­сят­ся сде­лать такое допу­ще­ние? — страш­ное толь­ко тогда и тому страш­но, кто огля­ды­ва­ет­ся? Голо­ва Меду­зы ниче­го не может сде­лать чело­ве­ку, кото­рый идет впе­ред и не огля­ды­ва­ет­ся, и пре­вра­ща­ет в камень вся­ко­го, кто повер­нет­ся к ней лицом. Мыс­лить не огля­ды­ва­ясь, создать «логи­ку» не огля­ды­ва­ю­ще­го­ся мыш­ле­ния — пой­мет ли когда-нибудь фило­со­фия, пой­мут ли фило­со­фы, что в этом пер­вая и насущ­ней­шая зада­ча чело­ве­ка — путь к «еди­но­му на потре­бу»? Что инер­ция, закон инер­ции, лежа­щий в осно­ве огля­ды­ва­ю­ще­го­ся мыш­ле­ния с его веч­ны­ми стра­ха­ми пред воз­мож­но­стью неожи­дан­но­го, нико­гда не выве­дет нас из того полу­сон­но­го, почти рас­ти­тель­но­го суще­ство­ва­ния, на кото­рое мы обре­че­ны исто­ри­ей наше­го духов­но­го раз­ви­тия. (Лев Шестов. Афи­ны и Иеру­са­лим)

   Без огляд­ки беги обще­ства дур­ных людей. (Пла­тон. Зако­ны)

   «Орфи­че­ская» под­но­гот­ная это­го моти­ва даст о себе знать в «Гран­ди­оз­ной тео­рии кре­ти­нов» (2002; рус. пер.), где метод анти­диа­лек­ти­ки или «диа­ли­ти­ки», пред­ла­га­е­мый Гре­ле и про­ти­во­по­став­ля­е­мый миру и диа­лек­ти­ке, опи­сы­ва­ет­ся им как «орфизм, кото­рый не тер­пит пора­же­ния в кон­це, рас­кол­до­ван­ный орфизм или апри­ор­ное содер­жа­ние анге­ли­че­ско­го (или анти­фи­наль­но­го) реше­ния про­бле­мы ниги­лиз­ма», борь­бе с коим и посвя­ще­ны дан­ные про­спек­ты. — Прим. пер.] ↵

7. Нынеш­няя мода на нее слу­жит лишь одной цели: леги­ти­ми­ро­вать сре­ди тех, кто на нее при­тя­за­ет, пустую пре­тен­ци­оз­ность в соче­та­нии с камен­ным серд­цем. Толь­ко людям, подоб­ным Але­ну Бадью — кото­рые, спра­вед­ли­во­сти ради, на нее и не при­тя­за­ют, — уда­ет­ся при­дать ей новую виталь­ность и дви­жу­щую силу, что про­из­во­дит неиз­гла­ди­мое впе­чат­ле­ние. Но преж­де все­го они обла­да­ют талан­том выра­жать свой глу­бо­кий спи­ри­ту­а­лизм через рек­ви­зи­цию — ины­ми сло­ва­ми, бес­стыд­ное иска­же­ние — мате­ри­а­ли­сти­че­ских тем: в слу­чае Бадью это каса­ет­ся мао­из­ма в про­шлом, антро­по­ло­гии име­ни сего­дня и т.д. ↵
8. […быть учте­ны или сочте­ны в ситу­а­ции… — étatique… état… — Здесь Гре­ле опи­ра­ет­ся на тер­ми­но­ло­гию Бадью. См. заме­ча­ние пере­вод­чи­ка пер­вой кни­ги на англий­ский Бру­но Бостиль­са: «Étatique и étatisme (statist и statism): хотя в „Тео­рии субъ­ек­та“ (1982) Бадью еще не до кон­ца раз­ра­бо­тал поня­тие „состо­я­ние ситу­а­ции“, кото­рое ста­нет клю­че­вым в „Бытии и собы­тии“ (1988), он все же опи­ра­ет­ся на ряд тер­ми­нов для опи­са­ния ста­тич­ной, эта­тист­ской, госу­дар­ствен­но­по­доб­ной при­ро­ды опре­де­лен­ных исто­ри­ко-поли­ти­че­ских явле­ний. Эти тер­ми­ны нелег­ко отде­лить от тех, кото­рые пере­во­дят фр. statique, кото­рое Бадью исполь­зу­ет как при­ла­га­тель­ное („ста­ти­че­ский“) и суще­стви­тель­ное, une statique („ста­ти­ка“, воз­мож­но, даже „ста­ти­сти­ка“ в эти­мо­ло­ги­че­ском смыс­ле тер­ми­на как нау­ка о госу­дар­стве, нем. Statistik) в про­ти­во­по­лож­ность une dynamique („дина­ми­ка“). Свя­зан­ное с этим выра­же­ние faire état озна­ча­ет „соста­вить обзор“, „про­ве­сти инвен­та­ри­за­цию“ или — в дан­ном кон­тек­сте — „опре­де­лить состо­я­ние дел“, напри­мер, в отно­ше­нии бытия рабо­че­го клас­са» (Bosteels B. Translator’s Introduction // Badiou A. Theory of the Subject. L.: Continuum, 2009. P. xxxi). В схо­жем клю­че — и в том чис­ле в поле­ми­ке с «Тео­ри­ей субъ­ек­та» Бадью и «Тыся­чей пла­то» (1980) Делё­за и Гват­та­ри — эти фр. выра­же­ния обыг­ры­ва­ют­ся в «Био­гра­фии обы­ден­но­го чело­ве­ка» (1985) Фран­с­уа Ларю­э­ля. — Прим. пер.] ↵
9. [Forclusion (форк­лю­зия, букв. ‘невы­ку­па­ние’ — от фр. юрид. поня­тия, обо­зна­ча­ю­ще­го поте­рю пра­ва выку­па зало­жен­но­го иму­ще­ства) — лака­нов­ский пере­вод фрей­дов­ско­го поня­тия Verwerfung, ‘отбра­сы­ва­ния’, осо­бо­го пси­хи­че­ско­го меха­низ­ма отри­ца­ния, кото­рым харак­те­ри­зу­ет­ся пси­хо­ти­че­ская струк­ту­ра субъ­ек­тив­но­сти.] ↵
10. [Фр. c’est comme ça, ста­рофр. sékommça (‘ну как-то так’, ‘такие дела’ или даже ‘вот такая фиг­ня, маля­та’) — выра­же­ние, кото­рое вслед за Лака­ном Ги Лар­д­ро в «Анге­ле» сде­лал лозун­гом нынеш­не­го, как бы выра­зил­ся Фишер, капи­та­ли­сти­че­ско­го реа­лиз­ма, при­зна­ю­ще­го абсурд ситу­а­ции и неспо­соб­но­го ниче­го с ней поде­лать. — Прим. пер.] ↵
11. [Dénégation ‘отре­че­ние, отпи­ра­тель­ство, откло­не­ние’ — фр. пер. фрей­дов­ско­го Verneinung, ‘отри­ца­ния’, свой­ствен­но­го, по Лака­ну, ско­рее для нев­ро­ти­че­ской и пер­вер­сив­ной струк­тур или пове­де­ний. Это отри­ца­ние, сохра­ня­ю­щее связь с тем, что оно отри­ца­ет, т.е. неспо­соб­ное его по-насто­я­ще­му отме­нить. — Прим. пер.] ↵
12. Clavel M. La Suite appartient à d’autres. P.: Stock, 1979. P. 426. О Кла­ве­ле, осуж­ден­ном, уни­жен­ном и ныне забы­том, ска­жем вскользь, что Мишель Фуко отдал ему долж­ное, свя­зав его с Мори­сом Блан­шо: «Эти люди — как мож­но пред­ста­вить себе более непо­хо­жих друг на дру­га? — при­внес­ли в мир без ори­ен­ти­ров, в кото­ром мы живем, един­ствен­ное напря­же­ние, за кото­рое нам не нуж­но сты­дить­ся: напря­же­ние, кото­рое раз­ры­ва­ет нить вре­ме­ни» (Le Nouvel Observateur, 30 апре­ля 1979 года). ↵
13. Вооб­ра­жа­е­мые отно­ше­ния, будь то отно­ше­ния вооб­ра­же­ния или рас­суд­ка, кото­рые фор­ми­ру­ют запад­ную реаль­ность в ее доволь­стве миром на фоне раз­ло­же­ния и смер­ти. ↵
14. [Тер­ми­но­ло­гия Гре­ле здесь сле­ду­ет за «идео­ло­ги­че­ской» и «куль­тур­ной» рево­лю­ци­я­ми по Жам­бе и Лар­д­ро. См. об этом «Ангел про­ле­тел» Бадью и «Путя­ми моря» Роби­на Мак­кая. — Прим. пер.] ↵
15. Смерть — не столь­ко самая глу­пая вещь в мире, сколь­ко то, что име­ет зна­че­ние для все­го кре­ти­низ­ма мира, вклю­чая интел­лект — это абсо­лют­ная ловуш­ка: точ­ка, в кото­рой, веря в воз­мож­ность избе­жать гос­под­ства, мы под­чи­ня­ем­ся ему без остат­ка [sans réserve]. Бла­го­да­ря ей Гос­по­дин, несмот­ря на пора­же­ние той или иной из сво­их пере­ход­ных фигур, все­гда в кон­це кон­цов одер­жи­ва­ет побе­ду. [Подроб­нее об этом в «Гран­ди­оз­ной тео­рии кре­ти­нов», где изоб­ли­ча­е­мый враг — ниги­лизм — опре­де­ля­ет­ся Гре­ле через «смерть, побеж­да­ю­щую в фина­ле», ну а кре­ти­ны — как «те, кто, веря (в себя), боят­ся смер­ти», кур­сив мой. — Прим. пер.] ↵
16. [См. об этой фра­зе прим. 2 к тек­сту Але­на Бадью «Ангел про­ле­тел». Гре­ле, как и Лардро–Жамбе перед ним, сов­ме­ща­ет ниц­ше­ан­ские и мао­ист­ские моти­вы. См., напр., у Лар­д­ро: «…совре­мен­ная эпо­ха — это, по сути, эпо­ха Боль­шой Поли­ти­ки (фра­за, кото­рую я заим­ствую у Ниц­ше вме­сте с ее про­грам­мой: попыт­ка „раз­ло­мать исто­рию мира надвое“ — или, как выра­зи­лась Куль­тур­ная рево­лю­ция, „изме­нить саму сущ­ность чело­ве­ка“)» (Lardreau G. The Problem of Great Politics in the Light of Obviously Deficient Modes of Subjectivation // Angelaki: The Journal of Theoretical Humanities. Vol. 8. Iss. 2. P. 90). К ним Гре­ле доба­вит сооб­ра­же­ния ларю­э­ли­ан­ско­го тол­ка, почерп­ну­тые из «Ниц­ше про­тив Хай­дег­ге­ра» (1977) и даль­ней­ших — соб­ствен­но не-фило­соф­ских — работ Фран­с­уа Ларю­э­ля, а так­же в какой-то мере сочле­нит эту логи­ку «раз­ла­мы­ва­ния надвое» с пони­ма­ни­ем анта­го­низ­ма у Бадью, пестуя «ради­каль­ную» мысль, т.е. «мысль, что зрит вещи в их корне — в Дво­и­це самих вещей, в их гру­бом анта­го­низ­ме. И при­дер­жи­ва­ет­ся это­го, отре­ка­ясь как от воз­вра­та, так и от пре­одо­ле­ния, от забо­ты как об исто­ке, так и о про­грес­се, как от Одно­го (сли­я­ния), так и от Трех (тран­зак­ции)» (Гре­ле Ж. Тео­рия оди­ноч­но­го море­пла­ва­те­ля. С. 10). — Прим. пер.] ↵
17. [Ср.: «Эпи­сте­мо­ло­ги­че­ская исти­на ниги­лиз­ма завер­ша­ет Про­све­ще­ние. Гно­сти­че­ская исти­на анге­лиз­ма учре­жда­ет не столь­ко (гено­ло­ги­че­ский) свет, сколь­ко (анти­он­то­ло­ги­че­скую) схват­ку с тем­но­той мира. В роли Анге­ла, alter ego или напар­ни­ка чело­ве­ка в этой схват­ке высту­па­ет инсти­ту­ция» (Там же. С. 32, пункт [5.4]). Вид­но, что модель встре­чи лицом к лицу ego и анге­ли­че­ско­го alter ego в сов­мест­ном поедин­ке с раз­ло­же­ни­ем мира сохра­ня­ет­ся, но поня­тия пере­опре­де­ля­ют­ся — речь уже не идет о кор­руп­ции инсти­ту­ций и о о скверне «инсти­ту­ци­о­наль­но­сти, кото­рая отчуж­да­ет анге­ли­че­скую непо­сред­ствен­ность», посколь­ку сам ангел и есть инсти­ту­ция, прав­да, «раз­во­пло­щен­ная» и «анти­со­ци­аль­ная» (см.: Там же. С. 28–35, пп. [4]–[5]). Этот пере­лом в отно­ше­нии темы инсти­ту­ции наме­ча­ет­ся в твор­че­стве Гре­ле с сере­ди­ны 2000‑х годов; с ним отча­сти свя­за­но и его «раз­ла­мы­ва­ние надвое» самим Гре­ле — на т.н. пери­о­ды Théorisme I и Théorisme II. Под «ниги­лиз­мом» в дан­ном слу­чае так­же име­ет­ся в виду в узком смыс­ле пози­ция Рэя Брас­сье, изло­жен­ная в «Рас­ко­ван­ном ничто» (2007). — Прим. пер.] ↵
18. [Ср. напи­сан­ное Гре­ле далее в его пер­вой кни­ге «Объ­яв­ляя гно­зис. О войне, вновь при­хо­дя­щей к куль­ту­ре»: «Субъ­ект, рож­да­ю­щий­ся в испы­та­нии мелан­хо­ли­ей и бла­го­да­ря ему, свя­зан со сво­ей душой, этим „сле­дом [marque] в субъ­ек­те жела­ния вос­ста­ния“ [неа­т­ри­бу­ти­ро­ван­ная цита­та из Кри­сти­а­на Жам­бе: Jambet C. Apologie de Platon. P.: Grasset, 1976. P. 197], кото­рый ука­зы­ва­ет на то, отку­да чело­век изгнан: на Восток Про­све­ще­ния [l’Orient des Lumières], на его небес­ную роди­ну — про­ти­во­по­лож­ность чув­ствен­ной и умо­по­сти­га­е­мой тка­ни это­го тем­но­го мира, в кото­ром мы зато­че­ны» (Grelet G. Déclarer la gnose. D’une guerre qui revient a la culture. P.: L’Harmattan, 2002. P. 123). «Мета­и­сто­рия» — тер­мин Анри Кор­бе­на, под­хва­чен­ный Кри­сти­а­ном Жам­бе; см., напр., «Зем­ля есть Ангел». — Прим. пер.] ↵
19. […divisé… divinisé… — В «Объ­яв­ляя гно­зис» Гре­ле напи­шет, что крат­ким опре­де­ле­ни­ем гно­зи­са может слу­жить фор­му­ла «мы впра­ве разделять/обожествлять себя» (on a raison de se divi(ni)ser; см.: Ibid.  P. 11), сде­лав калам­бур еще и пара­фра­зом сра­зу двух мао­ист­ских лозун­гов — «Одно делит­ся на Два» (Un se divise en Deux) и «мы впра­ве вос­ста­вать (on a raison de se révolter) про­тив реак­ци­о­не­ров». Это же самое выра­же­ние вой­дет и во вто­рую кни­гу Гре­ле: речь в ней будет вестись про «скуд­ный путь — уни­лате­раль­но-дуаль­ный или дивидуальный/дивинизированный (divi(ni)sée) — анти­фи­ло­со­фии как стро­го­го гно­зи­са» (Гре­ле Ж. Тео­рия оди­ноч­но­го море­пла­ва­те­ля. С. 9); тогда как фор­му­ла «уни­лате­раль­ной дуаль­но­сти», в свою оче­редь, отсы­ла­ет (поми­мо, опять-таки, Мао Цзэ­ду­на) к одно­имен­но­му поня­тию не-фило­со­фии Ларю­э­ля. — Прим. пер.] ↵
20. Если вам более будет угод­на такая фор­му­ли­ров­ка, ска­жем, что гно­стик, будучи осво­бож­ден­ным абсо­лют­но, не явля­ет­ся тако­вым отно­си­тель­но. ↵
21. [Гре­ле руко­вод­ству­ет­ся про­ти­во­по­став­ле­ни­ем вопро­са и про­бле­мы (или тео­ре­мы): «Вопрос тре­бу­ет отве­та, кото­рый, не кла­дя ему конец, не застав­ляя его исчез­нуть, как это быва­ет с реше­ни­ем про­бле­мы, явля­ет­ся его сме­ще­ни­ем и пере­за­пус­ком. Он пере­ва­ри­ва­ет ответ, делая пищей сво­ей веч­но­сти, при­чем пере­за­пуск про­ис­хо­дит без кон­ца: без како­го бы то ни было назна­чен­но­го сро­ка или теле­о­ло­гии — кро­ме той, что поз­во­ля­ет вопро­су длить­ся веч­но. Обра­ще­ние к вопро­су здесь, сле­до­ва­тель­но, не столь­ко дает нагляд­ную мета­фо­ру для с(п)екулярности, сколь­ко зада­ет цен­траль­ный опе­ра­тор режи­ма мыш­ле­ния, кото­рое тво­рит мир под вла­стью прин­ци­па доста­точ­ной с(п)екулярности, а имен­но фило­со­фии или того, что зани­ма­ет ее место» (Там же. С. 88, прим. 10). Как нетруд­но заме­тить, дан­ная оппо­зи­ция отли­ча­ет­ся от кон­тра­ста, про­во­ди­мо­го Делё­зом меж­ду акси­о­ма­ти­кой или тео­ре­ма­ти­кой и про­бле­ма­ти­кой в «Тыся­че пла­то», одна­ко она может иметь неко­то­рое (кос­вен­ное и опо­сре­до­ван­ное, так как Гре­ле не ори­ен­ти­ру­ет­ся на твор­че­ство Делё­за) отно­ше­ние к раз­ли­че­нию вопро­са или импе­ра­ти­ва и про­бле­мы в «Раз­ли­чии и повто­ре­нии». — Прим. пер.] ↵
22. [См. «Стро­го гно­сти­че­скую тео­ре­му» (2000; рус. пер.), где «само­до­ста­точ­ная с(п)екулярность» (СС) мира опре­де­ля­ет­ся как «абсо­лют­но­си­тель­ное цар­ство смер­ти, чья геге­мон­ная кон­фи­гу­ра­ция сего­дня заклю­ча­ет­ся в пра­вах чело­ве­ка — не-рели­гия, таким обра­зом, явля­ет­ся вос­ста­ни­ем про­тив тру­дов смер­ти (фило­со­фии выжи­ва­ния, а так­же ее свет­ских про­ти­во­ядий), кото­рое раз­вер­ты­ва­ет­ся в виде тео­рии-мето­да, реа­ли­зу­ю­щей транс­цен­ден­цию не-тети­че­скую (анге­ли­че­скую ТНТ)» (кур­сив мой). О ТНТ — поня­тии, заим­ство­ван­ном из работ Ларю­э­ля 1980‑х гг. — подроб­нее см. далее по тек­сту. Про­ти­во­сто­я­нию ТНТ и СС (так Гре­ле иро­ни­че­ски пере­во­дит про­ти­во­сто­я­ние, выне­сен­но­го в заго­ло­вок ларю­элев­ско­го «Ниц­ше про­тив Хай­дег­ге­ра») посвя­щен «Бре­виа­рий не-рели­гии» (1998), кото­рый я так­же пла­ни­рую пере­ве­сти на рус­ский. В дан­ных рабо­тах Гре­ле опи­ра­ет­ся на уни­лате­раль­ную дуаль­ность Ларю­э­ля и его пере­про­чте­ние нео­пла­то­низ­ма и окка­зи­о­на­лиз­ма с тем, что­бы испра­вить недо­стат­ки дуа­ли­сти­че­ской пози­ции Лар­д­ро и Жам­бе, под­верг­ну­тые кри­ти­ке в тек­сте Бадью. Кри­ти­ку «абсо­лют­но­си­тель­но­го» в кон­тек­сте срав­не­ния «Тео­рии оди­ноч­но­го море­пла­ва­те­ля» Гре­ле и «Да здрав­ству­ет мате­ри­а­лизм!» Лар­д­ро с бер­лин­ской лек­ци­ей Квен­ти­на Мей­я­су 2012 года см. в моем докла­де «Мате­рия мерт­ва. Да здрав­ству­ет мате­рия!». Само выра­же­ние absolu-relatif было почерп­ну­то Гре­ле, судя по все­му, из «Поче­му не фило­со­фия?» (Pourquoi pas la philosophie ?, 1983–1985, №№ 1–5) Ларю­э­ля — серии само­из­дан­ных листо­вок, где впер­вые изла­га­лись поло­же­ния не-фило­со­фии. — Прим. пер.] ↵
23. […ска­лу…— ср.: «„Эффек­тив­ное“ откло­не­ние [dénégation] Еди­но­го, сопро­тив­ле­ние реаль­но­му не явля­ет­ся пре­пят­стви­ем для Еди­но­го или для чего-либо, что сле­ду­ет из поряд­ка непо­сред­ствен­ных дан­ных. Ско­рее, это ска­ла или опо­ра, кото­рая поз­во­ля­ет инди­ви­дам при­оста­нав­ли­вать, в соот­вет­ствии с „мисти­че­ским“ режи­мом уни­лате­раль­но­сти, Мир, Госу­дар­ство, Стар­шин­ства и т.д. (гл. III), а затем пред­при­ни­мать соб­ствен­ное сопро­тив­ле­ние это­му откло­не­нию, что­бы обос­но­вать дея­тель­ность или спе­ци­фи­че­скую мино­ри­тар­ную праг­ма­ти­ку (гл. IV), вли­я­ю­щую на Мир» (Laruelle F. Une biographie de l’homme ordinaire. Des Autorites et des Minorites. P.: Aubier, 1985. P. 87); «…у [гения] есть точ­ка опо­ры вне реаль­но­сти, ска­ла, на кото­рой он, при­ме­няя рычаг, тру­дит­ся над тем, что­бы при­под­нять мир и (слов­но золо­тая обе­зья­на с вол­шеб­ной пали­цей в неф­ри­то­вом двор­це из поэ­мы Мао Цзэ­ду­на) очи­стить его от гор пыли, тле­на и смер­ти (прин­цип обра­зо­ва­ния и уве­ко­ве­че­ния коих тео­ризм отож­деств­ля­ет с CC)» (Гре­ле Ж. Тракт(ат) 5. Еди­ное, Искус­ство: вос­ста­ние-Годар); «Анти­фи­ло­со­фия опи­ра­ет­ся на реаль­ное, дабы при­под­нять и воз­му­тить реаль­ность, дать ей кры­лья: это анге­лизм. Даю­щий ей рычаг или точ­ку опо­ры для того, чтоб ото­рвать от мира — спа­сти от мира — кло­чья реаль­но­сти и пункт за пунк­том под­ве­сить с(п)екулярное пред­при­я­тие; ее анге­лизм есть мате­ри­а­лизм» (Он же. Тео­рия оди­ноч­но­го море­пла­ва­те­ля. С. 17, п. [1.6]), кур­си­вы мои. — Прим. пер.] ↵
24. Эта мысль нашла свое убе­ди­тель­ное выра­же­ние в La Véracité — глав­ной кни­ге Лар­д­ро, — кото­рая изла­га­ет нега­тив­ную фило­со­фию. Биб­лио­гра­фию Лар­д­ро и сокра­ще­ния назва­ний источ­ни­ков см. в кон­це про­спек­та. ↵
25. Тако­ва тема моей кни­ги «Объ­яв­ляя гно­зис. О войне, вновь при­хо­дя­щей к куль­ту­ре» (Grelet G. Déclarer la gnose). ↵
26. У Льва Шесто­ва сто­ит обра­тить вни­ма­ние не столь­ко на абсурд­ное эссе о Кьер­ке­го­ре, сколь­ко на весь­ма впе­чат­ля­ю­щую рабо­ту: Шестов Л. Афи­ны и Иеру­са­лим. Опыт рели­ги­оз­ной фило­со­фии. М.: Рипол Клас­сик, 2017 [1937]. ↵
27. Какую бы защи­ту рас­суд­ка — и «раци­о­на­лиз­ма»! — сам Лар­д­ро, воз­мож­но, ни про­во­дил и, воз­мож­но, все еще про­во­дит: обра­щая одну из его фор­мул про­тив него само­го, я бы ска­зал, что это поло­же­ние, пус­кай оно и про­ти­во­ре­чит фак­там, тем не менее иде­аль­но вер­но. ↵
28. Тра­ди­ция и инсти­ту­ция, друг дру­га под­дер­жи­ва­ю­щие, уве­ко­ве­чи­ва­ют себя в забве­нии реше­ния, кото­рое их поро­ди­ло и кото­рым они про­дол­жа­ют питать­ся, а имен­но, конеч­но же, реше­ния Пла­то­на. ↵
29. Напом­ним, что Лейб­ниц выдви­нул это как прин­цип, «в силу кото­ро­го мы усмат­ри­ва­ем, что ни одно явле­ние не может ока­зать­ся истин­ным или дей­стви­тель­ным, ни одно утвер­жде­ние спра­вед­ли­вым без доста­точ­но­го осно­ва­ния, поче­му имен­но дело обсто­ит так, а не ина­че, хотя эти осно­ва­ния в боль­шин­стве слу­ча­ев вовсе не могут быть нам извест­ны» («Мона­до­ло­гия» § 32). ↵
30. Став­ка фило­со­фии для Шесто­ва — научить нас жить в соот­вет­ствии с непо­сти­жи­мым, с бес­ко­неч­ной тай­ной Реаль­но­го; един­ствен­ная фило­со­фия, заслу­жи­ва­ю­щая минут­но­го вни­ма­ния, долж­на, сле­до­ва­тель­но, выте­кать из само­го суще­ство­ва­ния Бога, из того обсто­я­тель­ства, что Бог суще­ству­ет, — коро­че гово­ря, из Откро­ве­ния в его наи­чи­стей­шем биб­лей­ском виде, наи­ме­нее ском­про­ме­ти­ро­ван­ным гре­че­ской Необ­хо­ди­мо­стью. ↵
31. Ги Лар­д­ро назы­ва­ет это умно­же­ние систем или точек отсче­та, вслед за Лака­ном, док­три­ной узлов дис­кур­са: мы при­хо­дим к ней немед­ля. ↵
32. Лар­д­ро: «сто­и­че­ская чума, в кото­рой я вижу глав­но­го вра­га» (Deleuze 51); Шестов: «одно­сто­рон­ность [сто­и­ков] была уже отме­че­на древни­ми» (Указ. соч. С. 39); и т.д., и т.п. [Во фр. пер. Шесто­ва на месте сло­ва «одно­сто­рон­ность» сто­ит étroitesse ‘узость’. — Прим. пер.] ↵
33. Шестов: «боже­ствен­ный Пла­тон» (Там же. С. 66); Лар­д­ро: «Пла­тон, помо­ги нам!» (La Véracité 18); и т.д., и т.п. ↵
34. Сооб­раз­но это­му сопря­же­нию, за апо­фа­ти­че­ским (так­же назы­ва­е­мым мета­фи­зи­че­ским) момен­том, когда вся­кое опре­де­ле­ние Бога осво­бож­да­ет­ся, немед­лен­но сле­ду­ет ката­фа­за, т.е. сопро­вож­де­ние тео­фа­ни­я­ми. ↵
35. […«пара­докс» отсы­ла­ет здесь к назва­нию пре­крас­но­го тек­ста Анри Кор­бе­на… — Име­ет­ся в виду кни­га Кор­бе­на, издан­ная посмерт­но, — «Пара­докс моно­те­из­ма»: Corbin H. Le paradoxe du monothéisme. P.: L’Herne, 1981. Она состав­ле­на из выступ­ле­ний кон­ца 1970‑х гг.: соб­ствен­но «Пара­докс моно­те­из­ма», «Необ­хо­ди­мость анге­ло­ло­гии» и «Апо­фа­ти­че­ская тео­ло­гия как про­ти­во­ядие от ниги­лиз­ма». Послед­нее ста­ло источ­ни­ком для под­за­го­лов­ка «Бре­виа­рия не-рели­гии» Гре­ле: «О тео­риз­ме, стро­гом гно­зи­се как про­ти­во­ядии от ниги­лиз­ма». Пара­докс моно­те­из­ма, о кото­ром идет речь у Кор­бе­на, скла­ды­ва­ет­ся из трех момен­тов: 1) транс­цен­дент­ность Бога на экзо­те­ри­че­ском уровне рели­гии исклю­ча­ет вся­кую его связь с налич­ным миром, из-за чего покло­не­ние Ему дела­ет­ся идо­ло­по­клон­че­ством; 2) имма­нент­ность Бога на эзо­те­ри­че­ском уровне в мисти­циз­ме и тео­со­фии нару­ша­ет прин­цип един­ствен­но­сти Бога — Он пола­га­ет­ся в плю­раль­ном мире, что тоже гро­зит фети­шиз­мом, если не будет учте­но онто­ло­ги­че­ское раз­ли­чие, пре­пят­ству­ю­щее воца­ре­нию онто-тео­ло­гии; 3) отсю­да нуж­да в постро­е­нии плю­ра­ли­сти­че­ской мета­фи­зи­ки, кото­рая бы суме­ла прой­ти меж­ду эти­ми Сцил­лой и Харибдой. На эту роль Кор­бен про­чит анге­ло­ло­гию и софи­о­ло­гию, поня­тые апо­фа­ти­че­ски; в част­но­сти, с этим реше­ни­ем поле­ми­зи­ру­ет здесь Гре­ле, усмат­ри­вая в нем недо­би­тый спи­ри­ту­а­лизм — послед­нюю обо­лоч­ку ниги­лиз­ма. — Прим. пер.] ↵
36. Marion J.-L. Dieu sans l’être. P.: PUF, 1991. P. 83. ↵
37. «…„Пар­ме­нид“ и нео­пла­то­ни­че­ские попыт­ки рас­ши­рить его в неко­то­рых или даже во всех его гипо­те­зах, — про­дол­жа­ет Ларю­эль, — могут в луч­шем слу­чае наме­тить систе­му воз­мож­ных фило­со­фий или при­ве­сти к „нега­тив­ной фило­со­фии“, кото­рая пред­став­ля­ет собой все, что фило­со­фия может сде­лать в отно­ше­нии себя, но не может поро­дить не-фило­со­фию» (Laruelle F. Qu’est-ce que la non-philosophie ? // Blanco J. D. Introduction à la pensée de François Laruelle. P.: L’Harmattan, 1997. P. 36). ↵
38. «Еди­ное, наи­ме­нее неадек­ват­но выра­жен­ное в един­стве чув­ствен­ной вещи, как, напри­мер, в мате­рии, — Неука­зу­е­мое… — пишет Лар­д­ро. — Нега­тив­ная фило­со­фия даже в сти­ле тео­ло­гии, пока оста­ет­ся на высо­те сво­е­го поня­тия, есть мате­ри­а­лизм» (La Véracité 297). ↵
39. Тем самым пока­зы­ва­ет­ся, что тема декон­струк­ции, веро­ят­но, есть не что иное, как «вооб­ра­жа­е­мая кри­ти­ка вооб­ра­же­ния» (La Véracité 86). ↵
40. «Оче­вид­но, воз­мож­но и необ­хо­ди­мо опре­де­лить дис­кур­сы, кото­рые, про­ти­во­по­став­ля­ясь „истин­но­му“, ква­ли­фи­ци­ру­ют­ся как „лож­ные“; и одна­ко же ничто, выра­жа­е­мое на каком бы то ни было язы­ке, не может про­ти­во­сто­ять прав­ди­во­сти. Истин­ное само себя отли­ча­ет, долж­но отде­лять себя от лож­но­го. У прав­ди­во­сти нет про­ти­во­по­лож­но­сти: дис­курс дей­стви­тель­но может, в силу сво­их забот, отде­лить себя от нее, но не может отде­лить ее от себя» (La Véracité 97). ↵