Интерфейс из плоти: Мать Лошадиные Глаза

В 2016 году поль­зо­ва­те­ли Reddit заме­ти­ли стран­ное (даже по мер­кам мест­но­го раз­де­ла ком­мен­та­ри­ев) явле­ние: поль­зо­ва­тель сай­та под псев­до­ни­мом  _9Mother9Horse9Eyes остав­лял на никак не свя­зан­ных с темой сабред­ди­тах замыс­ло­ва­тые, неред­ко пуга­ю­щие исто­рии, боль­шая часть кото­рых рас­ска­зы­ва­ла о так назы­ва­е­мых «интер­фей­сах из пло­ти». Зари­сов­ки созда­ва­ли такое впе­чат­ле­ние, буд­то были напи­са­ны Говар­дом Лав­краф­том эры интер­нет-трол­лей. После того, как ком­мен­та­рии были заме­че­ны ауди­то­ри­ей, они спро­во­ци­ро­ва­ли насто­я­щую мест­ную сен­са­цию, и наи­бо­лее любо­пыт­ные поль­зо­ва­те­ли Reddit ста­ли соби­рать кусоч­ки повест­во­ва­ния воеди­но, дабы най­ти под­сказ­ки и узнать что-либо об ано­ним­ном авто­ре. Жут­кая исто­рия, в свою оче­редь, попол­ня­лась все новы­ми отрыв­ка­ми. Подоб­ное исполь­зо­ва­ние фор­ма­та пора­жа­ет, как пора­жа­ет и то, что авто­ру хва­та­ет лишь несколь­ких пред­ло­же­ний, что­бы выта­щить чита­те­ля из изби­той интер­нет-сре­ды и бро­сить в отвра­ти­тель­но чуж­дую все­лен­ную, пора­жа­ет вер­ность авто­ра тре­вож­но­му тще­сла­вию. Редак­ция Spacemorgue пуб­ли­ку­ет в пере­во­де вто­рой сбор­ник постов из фанат­ско­го собра­ния, свя­зу­ю­щий воеди­но одну из наи­бо­лее после­до­ва­тель­ных и вол­ну­ю­щих сюжет­ных линий автор­ской вселенной.
˜

Мы сто­им на краю истории.

Наста­ли труд­ные времена.

Вско­ре мы ока­жем­ся в объ­я­тьях Мате­ри и раз­де­лим с ней одну плоть.

С Мате­рью, что заби­ра­ет поте­рян­ных детей.

С Мате­рью, что я видел во тьме, когда был ребенком.

Еще с тех пор, как я звал ее «мате­рью с лоша­ди­ны­ми глазами».

Вско­ре мы уви­дим ее снова.

Вско­ре мы ста­нем нерожденными.

˜

Новая мамоч­ка.

18th Post / Date 04-24-2016 at 21:38:12 EDT

Когда я был малень­ким, они забра­ли мою маму и посе­ли­ли меня с дру­гой жен­щи­ной в воню­чем ста­ром доме.

Они ска­за­ли, что она была живым чело­ве­ком, но я знал, что это не было правдой.

Они сде­ла­ли ее сами.

Ее лицо было слеп­ле­но из частей тел раз­ных живот­ных, а именно:

  • Поро­ся­чьи щеки
  • Воло­са­тая коз­ли­ная челюсть
  • Ста­рые лоша­ди­ные глаза

Сши­ли ее пло­хо, поэто­му швы были покры­ты коркой.

Я ее возненавидел.

Насто­я­щая мама зва­ла меня из-под земли.

На зака­те я отво­рил окно на чер­да­ке и впу­стил све­жий весен­ний ветер.

Мами­на пес­ня доно­си­лась до меня с каж­дым дуно­ве­ни­ем про­хлад­но­го ветер­ка, и я слу­шал неж­ное пение из ее могилы.

˜

Как мне опи­сать маму?

25th Post / Date 04-28-2016 at 02:45:24 EDT

Как мне опи­сать маму? Что она из себя представляла?

Βαβυλὼν ἡ μεγάλη, ἡ μήτηρ τῶν πορνῶν καὶ τῶν βδελυγμάτων τῆς γῆς (Вави­лон вели­кий, мать блуд­ни­цам и мер­зо­стям зем­ным — греч.).

Я часто лежал в кро­ва­ти, слу­шая кри­ки играв­ших на ули­це детей. Опу­щен­ные што­ры не про­пус­ка­ли лучей лет­не­го солн­ца. Я часа­ми лежал без сна и спра­ши­вал себя, кто же мог сотво­рить мать.

Она была сши­та из частей тел самых раз­ных живот­ных. Одну из ее ступ­ней заме­ня­ло боль­шое, тяже­лое копы­то. На месте дру­гой нахо­ди­лась кро­хот­ная коша­чья лап­ка. Я неред­ко слы­шал, как она сло­ня­ет­ся вни­зу. Я слы­шал ее запах. Запах сига­рет и зара­зы был повсю­ду и тума­ном витал во тьме.

Когда на город неспеш­но опус­ка­лась ночь, я пред­став­лял, как пти­цей выле­таю из окна сво­ей ком­на­ты навстре­чу сине­му звезд­но­му небу, смот­рю свер­ху вниз на съе­жив­ши­е­ся коро­боч­ки домов и мор­доч­кой лов­лю све­жий ветер.

Ох, как же силь­но я пла­кал, лежа в сво­ей кровати.

Когда мама при­шла в пер­вый раз, я был еще совсем малень­ким. До нее у меня была дру­гая мамоч­ка, хоро­шая. Она носи­ла жем­чуг и гово­ри­ла мело­дич­ным голо­сом. Но одна­жды я забо­лел и меня нача­ло лихо­ра­дить. Я пла­кал с утра до вече­ра, и это про­дол­жа­лось неделями.

Думаю, моя пер­вая мама не смог­ла это­го выне­сти. Одна­жды ночью она ушла и боль­ше не вер­ну­лась. Когда солн­це взо­шло, и я спу­стил­ся вниз на зав­трак, на кухне меня ожи­да­ло это.

По край­ней мере, мне кажет­ся, что все было имен­но так.

За все вре­мя после зна­ком­ства новая мама не про­из­нес­ла ни сло­ва. Она про­сто фыр­ка­ла и изда­ва­ла лоша­ди­ные звуки.

Жуть.

Части ее тела были сши­ты нит­ка­ми, и кое-где вид­не­лись заплат­ки из влаж­ной меш­ко­ви­ны. Она жила со мной почти год, и недав­но я уви­дел ее гла­за в пер­вый раз.

Вы когда-нибудь раз­гля­ды­ва­ли лоша­ди­ные гла­за вблизи?

Они похо­жи на гла­за козы.

У них обе­их гори­зон­таль­ные зрачки.

Когда я воз­вра­щал­ся со шко­лы, за кухон­ным сто­лом часто сиде­ли дети. Она дава­ла им лекар­ства, что­бы они дела­ли все, что ей захо­чет­ся. Она застав­ля­ла их сидеть на месте, а они дро­жа­ли и гла­зе­ли на нее. Затем она вела детей в под­вал и дела­ла из них раз­ные вещи.

Она застав­ля­ла меня делать то же самое, но я не хотел.

Я обна­ру­жил, что она боя­лась Библии.

Я понял, что Биб­лия обла­да­ла силой.

Силой кро­ви.

Когда я читал сти­хи, ее тело начи­на­ло раз­ва­ли­вать­ся на части, а сама она выла, точ­но волк, и на сты­ках ее конеч­но­стей про­сту­па­ла кровь.

Биб­лия ста­ла при­чи­ной воз­ник­но­ве­ния сооб­ще­ний, пере­да­вав­ших­ся через крест в алом лет­нем небе.

Вся линия вре­ме­ни сосре­до­то­че­на вокруг эпи­цен­тра — места, в кото­ром гвоздь был вогнан в ладонь Хри­ста. Отсю­да же исхо­дят линии возможностей.

Коро­лев­ства рас­цве­та­ют и рушат­ся, а люди ста­ре­ют и уми­ра­ют подоб­но поле­вым цветам.

τὸ θηρίον ὃ εἶδες ἦν καὶ οὐκ ἔστιν, καὶ μέλλει ἀναβαίνειν (Зверь, кото­ро­го ты видел, был когда-то живым, сей­час же он мёртв. Но ещё вос­ста­нет он из без­дны и отпра­вит­ся на поги­бель — греч.)

˜

Вве­ди­те название.

45th Post / Date 05-10-2016 at 19:08:47 EDT

Я сижу в сво­ей ком­на­те и смот­рю на мер­ца­ю­щие в све­те солн­ца пылин­ки. Окно рас­ка­ли­лось от лет­ней жары. С ули­цы доно­сит­ся вой газо­но­ко­сил­ки. Засто­яв­ший­ся воз­дух дав­но утра­тил све­жесть. Углы ком­на­ты скры­лись за сыры­ми теня­ми. Мои игруш­ки в бес­по­ряд­ке лежат на полу.

За две­рью ком­на­ты слы­шит­ся иска­жен­ная музы­ка, похо­жая на звон коло­коль­чи­ков. Ста­рый дом содро­га­ет­ся, и я неволь­но вска­ки­ваю. Услы­шав свое имя в дру­гом кон­це кори­до­ра, я выхо­жу за дверь. При­бли­жа­ясь, я все силь­нее чув­ствую ее запах. Гни­лое мясо. Серые воло­сы. Желу­доч­ный сок.

Вой­дя в ком­на­ту мамы, я заме­чаю окро­вав­лен­ные кус­ки ее пло­ти, раз­бро­сан­ные по полу. Зву­ки духо­вых инстру­мен­тов посте­пен­но обре­та­ют мело­дию, кус­ки тела отры­ва­ют­ся от пола, взмы­ва­ют в воз­дух и слов­но мухи начи­на­ют летать по ком­на­те. Музы­ка скла­ды­ва­ет кусоч­ки тела в еди­ное целое, и каж­дый фраг­мент вста­ет на место, допол­няя очер­та­ние Мате­ри. Глаз­ни­цы, одна­ко, еще зия­ют мяси­сты­ми поло­стя­ми. Глаз­ные ябло­ки пока­зы­ва­ют­ся из кори­до­ра, про­плы­ва­ют над моей голо­вой и с хлю­па­ю­щим зву­ком воз­вра­ща­ют­ся на место. Струй­ки кро­ви начи­на­ют течь по ее щекам. Взгляд гори­зон­таль­ных зрач­ков оста­нав­ли­ва­ет­ся на мне.

«Дай мне мою сум­ку, дитя. Мне нуж­на плоть».

Я тря­су голо­вой. Я нена­ви­жу ее. Она насти­га­ет меня одним прыж­ком, хва­та­ет за воло­сы и бьет по лицу сво­ей соба­чьей лапой сно­ва и сно­ва. Я кри­чу и рыдаю. Она отпус­ка­ет меня. Всхли­пы­вая, я под­хо­жу к шка­фу и выужи­ваю боль­ших раз­ме­ров сум­ку. Вме­сте мы ждем наступ­ле­ния ночи.

˜

Пти­цы хихи­ка­ют, и я кричу.

94th Post / Date 06-28-2016

Я засы­паю в шка­фу, но про­сы­па­юсь в посте­ли. Еще до того, как я открою гла­за, я уже знаю, что она будет здесь.

И она здесь.

Она сто­ит рядом с кро­ва­тью. Уже утро. Она не чело­век. Она — нечто дру­гое. Я ста­ра­юсь не пла­кать, но ниче­го не выхо­дит. Не могу оста­но­вить­ся. Она высо­ко­го роста, но у нее нет нор­маль­но­го тела — толь­ко кус­ки мяса, сши­тые меж­ду собой. Они при­кры­ты длин­ным бле­стя­щим хала­том — бле­стя­щим от бес­ко­неч­но­го мно­же­ства пол­зу­щих по нему сине-золо­тых мух. Длин­ные серые воло­сы закры­ва­ют боль­шую часть ее лица. Я под­ни­маю гла­за к потол­ку и кри­чу, кри­чу, кри­чу. Я кри­чу, что­бы мамоч­ка вер­ну­лась обрат­но. Я кри­чу так силь­но, что пото­лок ста­но­вит­ся розо­вым и теря­ет четкость.

Затем она вста­ет пря­мо надо мной и наблю­да­ет. Ее лицо — это мерз­кие кус­ки живот­ных. Я пом­ню ее гла­за. Ее гла­за были как у белой лоша­ди по клич­ке Брит­та­ни. Мама гово­ри­ла, что я могу погла­дить ее, но она уку­си­ла меня за руку, и мне при­шлось ехать в боль­ни­цу. Ее гла­за едва дер­жат­ся на лице и смот­рят куда-то в пусто­ту. Я дро­жу от страха.

Гос­подь, пожа­луй­ста, умо­ляю, сде­лай так, что­бы она ушла.

Она фыр­ка­ет и изда­ет зву­ки живот­ных. Она пах­нет ста­рым сара­ем, и это почти выво­ра­чи­ва­ет меня наизнан­ку. Она про­тя­ги­ва­ет ко мне руку, ее паль­цы сде­ла­ны из конеч­но­стей кра­бов раз­ных раз­ме­ров. Нет, нет, нет. Я нена­ви­жу кра­бов боль­ше все­го на све­те. Когда мы ходи­ли на пляж, папа все­гда выби­рал место, на кото­ром не было кра­бов. Он гово­рил, что зна­ет, где они пря­чут­ся, пото­му что нет нет нет она при­ка­са­ет­ся к мое­му лицу сво­и­ми кра­бо­вы­ми рука­ми ужас­но ужас­но я зажму­ри­ва­юсь изо всех сил и вжи­ма­юсь в спин­ку кровати.

Она уби­ра­ет руку. Я дер­жу гла­за закрытыми.

Я слы­шу, как кто-то чири­ка­ет и щебе­чет. «Пей», гово­рит весе­лый голос.

Мои гла­за закрыты.

«Пей», гово­рит голос. Он зву­чит забав­но и по-мультяшному.

Я при­от­кры­ваю гла­за. Ох, дюжи­на пти­чьих голов пока­за­лась из дыры в ее шее. Они сну­ют туда-сюда. Одна­жды я нашел мерт­во­го птен­ца в нашем сарае. У него не было кожи, а на месте глаз нахо­ди­лись голу­бые ком­ки. Голо­вы этих птиц выгля­дят точ­но так же. «Пей!», зву­чит забав­ный голос попугая.

Она дер­жит боль­шую сереб­ря­ную лож­ку кра­бо­вы­ми паль­ца­ми. Зеле­но­ва­тая обе­зья­нья лапа в свою оче­редь сжи­ма­ет стек­лян­ную бутыл­ку с фио­ле­то­вой жид­ко­стью и нали­ва­ет ее на лож­ку. Я чув­ствую запах — он вино­град­ный, как у того лекар­ства, что дает мне мама.

Гос­подь, оста­но­ви это.

Пти­цы хихикают.

Она каса­ет­ся моей шеи ког­тем мизин­ца. Я откры­ваю рот и гло­таю лекарство.

Я лежу на кро­ва­ти с закры­ты­ми гла­за­ми. Я пла­чу, затем успо­ка­и­ва­юсь и пла­чу сно­ва. Я знаю, что она здесь. Я слы­шу запах, слы­шу жуж­жа­ние мух и дыха­ние живот­но­го. Поче­му она еще здесь? Пожа­луй­ста, ухо­ди, ухо­ди, ухо­ди. Гос­подь, заставь ее уйти.

Что-то попа­ло мне в гла­за. Я вижу это, хотя мои гла­за закры­ты. Это не квад­рат и не тре­уголь­ник. Это фигу­ра, назва­ние кото­рой мне не извест­но. Я вижу мно­же­ство фигур. О, нет, в моих гла­зах появ­ля­ют­ся малень­кие чело­веч­ки, похо­жие на тех, что я видел в книж­ке про Уол­ли. Мил­ли­о­ны чело­веч­ков зани­ма­ют­ся раз­ны­ми дела­ми, сну­ют туда-сюда по ста­ро­му горо­ду с кре­по­стя­ми и фла­га­ми. Они бегут по тун­не­лям и взби­ра­ют­ся на баш­ни. Я могу сле­дить за все­ми одно­вре­мен­но. Ниче­го себе. Тут есть и пекарь, и рыцарь, и кло­ун, и коро­ле­ва с кучей… Они все уми­ра­ют! Вез­де льет­ся муль­тяш­ная кровь, у них всех испу­ган­ные лица, а потом кровь смы­ва­ет­ся, и чело­веч­ки сме­ют­ся и игра­ют вновь.

Места и чело­веч­ки сме­ня­ют друг дру­га. Я вижу раз­ные исто­рии. Они про­ис­хо­дят все разом, сот­ни сюже­тов, но я могу сле­дить за все­ми ими одно­вре­мен­но. Чело­веч­ки пла­чут и сме­ют­ся, живут и уми­ра­ют и зани­ма­ют­ся самы­ми раз­ны­ми дела­ми. Ты как буд­то смот­ришь деся­ток филь­мов за раз, и это настоль­ко утом­ля­ет, что я откры­ваю глаза.

Она все еще сидит на краю посте­ли. Чело­веч­ки из книж­ки про Уол­ли все еще мель­ка­ют перед гла­за­ми, они игра­ют, сме­ют­ся, исте­ка­ют кро­вью и уми­ра­ют. Кус­ки живот­ных на ее лице начи­на­ют дви­гать­ся, и — смот­ри­те! — за ними вид­не­ет­ся дру­гое лицо. Я вижу лицо жен­щи­ны или муж­чи­ны, слеп­лен­ное из влаж­ной гли­ны. Оно глад­кое и кра­си­вое, гля­дя на него я совсем не чув­ствую стра­ха, и я испы­ты­ваю облег­че­ние. Гли­на транс­фор­ми­ру­ет­ся, и одно лицо сме­ня­ет­ся дру­гим — сна­ча­ла ста­рец, потом юно­ша, кита­ец, груст­ный негр, затем дру­гие люди и мор­доч­ка кота. Новые лица появ­ля­ют­ся и исче­за­ют, но что-то в их гла­зах оста­ет­ся неиз­мен­ным. Нечто, что смот­рит на меня, пыта­ет­ся что-то сказать.

Лицо изме­ня­ет­ся еще раз. Это лицо жен­щи­ны. Мате­ри. Очень ста­рой, а может, и очень моло­дой. Мама. Гла­за совер­шен­но точ­но пыта­ют­ся что-то ска­зать. Мама. Я чув­ствую бие­ние сво­е­го серд­ца, и с каж­дым уда­ром оно гово­рит: «Мама», «Мама», «Мама». Ее гла­за такие печаль­ные, такие ста­рые и печаль­ные и доб­рые, настоль­ко доб­рые, буд­то они вправ­ду жале­ют, буд­то они хотят помочь мне. Но выра­же­ние ее лица оста­ет­ся спо­кой­ным, а губы ее сжа­ты, буд­то она — Мама — пыта­ет­ся скрыть свою печаль, отмах­нуть­ся от нее. Пыта­ет­ся быть стро­гой. Пото­му что…

Пото­му что она соби­ра­ет­ся нака­зать меня. Таки­ми же гла­за­ми на меня смот­ре­ла мама вся­кий раз, когда я вел себя пло­хо и заслу­жи­вал нака­за­ния. Ее лицо — это лицо мамы и тыся­ча дру­гих лиц одно­вре­мен­но. Они жале­ют меня.

О нет. О нет нет нет нет нет нет нет нет. Я кри­чу и кри­чу кри­чу кричу.

˜

Недав­но Мама заби­ла гвоздь в мой мозг.

96th Post / Date 07-05-2016

Недав­но Мама заби­ла гвоздь в мой мозг. Гвоздь креп­ко сидит на месте. Все осталь­ное идет сво­им чередом.

Год назад я и моя семья отпра­ви­лись в Кали­фор­нию. Мой папа дол­жен был про­ехать по Авто­до­ро­ге шта­та Кали­фор­ния SR1. Он обо­жа­ет маши­ны, и ока­зать­ся этой доро­ге было его меч­той еще с тех пор, когда он был маль­чиш­кой. Но попасть туда у него так и не вышло, пото­му что меня здо­ро­во ука­чи­ва­ло. Мы оста­нав­ли­ва­лись кучу раз и, в кон­це кон­цов, про­сто повер­ну­ли назад. По доро­ге домой папа не про­из­нес ни слова.

Поче­му роди­те­ли бро­си­ли меня? Они ушли, пото­му что со мной слу­ча­лись подоб­ные вещи? Пото­му что со мной было мно­го хлопот?

Сей­час я чув­ствую себя точ­но как во вре­мя того путе­ше­ствия. Лекар­ство застав­ля­ет меня думать, что у каж­до­го пред­ме­та есть цвет­ная тень, что все они плы­вут в про­стран­стве и окра­ши­ва­ют­ся в раз­ные цве­та. Я начи­наю видеть вещи, кото­рых не про­ис­хо­дит на самом деле — и те, что про­ис­хо­дят. Вещи, кото­рые пыта­ют­ся слу­чить­ся, но у них не выхо­дит. Все это сби­ва­ет меня с толку.

Сна­ру­жи све­тит солн­це, но я не встаю с посте­ли, что­бы не чув­ство­вать себя еще хуже. Когда я лежу на кро­ва­ти, гал­лю­ци­на­ции отсту­па­ют: я вижу толь­ко то, как лежу в той или иной позе. Но сто­ит мне под­нять­ся, и я начи­наю видеть тыся­чи соб­ствен­ных копий. Каж­дая копия зани­ма­ет­ся сво­им делом и все в моих гла­зах пере­ме­ши­ва­ет­ся так, буд­то я смот­рю на книж­ку про Уол­ли. Голо­ва от это­го идет кругом.

Мама захо­дит в ком­на­ту и кла­дет три боль­ших кам­ня рядом с кро­ва­тью. Я не знаю зачем. Я смот­рю на них. Они про­сто лежат на месте. Я думаю о том, что­бы оттолк­нуть один из них подаль­ше, но затем он покры­ва­ет­ся цвет­ны­ми теня­ми. Тени пока­зы­ва­ют собы­тия, кото­рые могут про­изой­ти, но не про­ис­хо­дят. Я пре­вра­щаю это в игру. Смот­рю на то, что может случиться.

Несколь­ко дней спу­стя мне ста­но­вит­ся немно­го луч­ше. Я все еще вижу неесте­ствен­ные цве­та, но от них уже не начи­на­ет тош­нить. Когда Мама захо­дит, что­бы дать мне еще лекар­ства, я гово­рю ей, что хочу есть.

«Тогда при­го­товь себе еды, золот­це», поет она пти­чьим голосом.

«Как?»

Она ука­зы­ва­ет на кам­ни. «При­ка­жи этим кам­ням пре­вра­тить­ся в хлеб», гово­рит она уже новым голо­сом, мужским.

Я бро­саю взгляд на кам­ни. Теперь они разу­кра­ше­ны боль­шим коли­че­ством теней, каж­дая из кото­рых дви­жет­ся неза­ви­си­мо от осталь­ных. Похо­же на цвет­ное пла­мя. Одна­ко я все еще в рас­те­рян­но­сти. Я гово­рю: «Кам­ни! Обер­ни­тесь хле­бом!» и взма­хи­ваю паль­цем так, как Гар­ри Пот­тер взмах­нул бы палочкой.

В пла­ме­ни я заме­чаю цвет, кото­ро­го не видел раньше.

Сра­бо­та­ло. На месте кам­ней теперь лежит хлеб.

Мама сме­ет­ся.

Она ухо­дит, и я при­ни­ма­юсь за хлеб. Он такой же вос­хи­ти­тель­но вкус­ный, как мой люби­мый хлеб из пекар­ни Тони. Теп­лый и мяг­кий. Но как это слу­чи­лось? Магия? Насто­я­щая магия?

Я бро­саю хлеб и бегу к окну. На ули­це пусто, солн­це почти скры­лось за гори­зон­том. Я закры­ваю гла­за и про­из­но­шу осо­бое заклинание.

Когда я откры­ваю гла­за… Да! Вот она, про­ез­жа­ет по ули­це: маши­на мамы и папы.

˜

Вве­ди­те название.

98th Post / Date 07-09-2016

Едва заме­тив маши­ну, я бегу к лест­ни­це. Мама возит­ся на кухне, но я про­бе­гаю пря­мо мимо нее. Сна­ру­жи я вижу, как авто­мо­биль сво­ра­чи­ва­ет с доро­ги. Я бегу к нему, улы­ба­ясь, но тут же замед­ляю шаг. В машине что-то изме­ни­лось. Чья она?

Дверь откры­ва­ет­ся. Выхо­дит папа. У него при­выч­но угрю­мое выра­же­ние лица, он одет в пижа­му без пуго­виц. Мама тоже выхо­дит из маши­ны через ту же самую дверь. Она — в голу­бом пла­тье. Мои гла­за засти­ла­ет пеле­на слез, я бегу к ней и обни­маю за ноги. Она треп­лет меня по голо­ве и гово­рит: «Ну, все, Ник. Все хорошо».

«Где вы про­па­да­ли?», спра­ши­ваю я. Я реву, точ­но малень­кий ребе­нок. «Поче­му вы бро­си­ли меня? Поче­му ушли?»

«Мы езди­ли в мага­зин», гово­рит мама.

«Но вас не было так дол­го», гово­рю я и уты­ка­юсь лицом ей в бок.

«Мы были в мага­зине и купи­ли несколь­ко пла­тьев, а папа раз­до­был кое-что для сво­ей машины».

Я под­ни­маю взгляд и от слез в гла­зах едва отли­чаю ее лицо. Я ути­раю сле­зы. Она смот­рит на меня и улы­ба­ет­ся. У нее глад­кое, све­тя­ще­е­ся лицо. «Мы оста­лись в мага­зине на несколь­ко дней», гово­рит она и треп­лет меня по голове.

Я ниче­го не пони­маю. «Поче­му вы оста­ви­ли меня с жен­щи­ной-мон­стром?», спра­ши­ваю я.

Улыб­ка исче­за­ет с ее лица. «Мон­стром?»

«В доме живет монстр».

«Ник», гово­рит папа раз­дра­жен­но. «Хва­тит».

Я смот­рю на него. Его лицо име­ет стран­ную фор­му. Обыч­но его щеки покры­ва­ют­ся вес­нуш­ка­ми, но сей­час они в дру­гих местах. Я отстра­ня­юсь от мамы и смот­рю на нее. Она сла­бо улы­ба­ет­ся, как дела­ет это каж­дый раз при нашей встре­че. Это она. Это мама. Но она слиш­ком… Что с ней не так?

Мами­на рубаш­ка шеве­лит­ся. Под ней что-то есть. Оно тол­ка­ет­ся и пыта­ет­ся вырвать­ся нару­жу. Я отсту­паю. Ее лицо сду­ва­ет­ся, как воз­душ­ный шар, и одна из щек отва­ли­ва­ет­ся. Она пада­ет на зем­лю пря­мо пере­до мной с харак­тер­ным шлеп­ком. Часть щеки лежит на зем­ле подоб­но боль­шо­му кус­ку кури­но­го филе.

Я кри­чу, и мама раз­ва­ли­ва­ет­ся на части. Ее лицо рас­па­да­ет­ся, и всем телом она пада­ет на асфальт, слов­но мешок кар­тош­ки. То же самое про­ис­хо­дит с отцом. Их одеж­да лежит на зем­ле, но что-то шеве­лит­ся под сло­я­ми тка­ни. Я кри­чу, и нечто кри­чит в ответ. Оно испус­ка­ет еще один крик, очень сла­бый, и высо­вы­ва­ет голо­ву из-под одеж­ды. Это котенок.

Дру­гие котя­та пока­зы­ва­ют­ся из-под ниж­ней части пла­тья и папи­ной пижа­мы. Целая куча котят раз­ных цве­тов. Одеж­ду моих роди­те­лей уно­сит вет­ром, и на ули­це перед домом оста­ют­ся лишь коты и две кучи мяса. Неко­то­рые котя­та бегут прочь, дру­гие пла­чут, а тре­тьи гуля­ют вокруг, обню­хи­ва­ют и лижут мясо.

Что-то щипа­ет меня за пле­чо, и я вскри­ки­ваю. Это кра­бо­вые паль­цы Мамы. Она дер­га­ет меня за руку и тащит обрат­но в дом. Я кри­чу сно­ва и сно­ва, но Мама дер­жит меня креп­ко. Она захло­пы­ва­ет вход­ную дверь и тол­ка­ет меня в боль­шую метал­ли­че­скую клет­ку на кухне. Пти­цы лезут из щелей на ее пле­чах и лице. У них нет глаз, и все они облеп­ле­ны боль­ши­ми золо­ти­сты­ми муха­ми. Они щебе­чут и кри­чат на меня.

«Твоя магия недо­ста­точ­но силь­на для того, что­бы сотво­рить всех, кого ты захо­чешь», про­го­ва­ри­ва­ет она низ­ким голосом.

Пти­цы хохо­чут. «И нико­гда не будет!», выкри­ки­ва­ет одна из них.

˜

Я иду. Мама. Я иду.

99th Post / Date 07-10-2016

Мама запи­ра­ет меня в клет­ке и садит­ся за кухон­ный стол. Я кри­чу и пла­чу, но мама сидит непо­движ­но. Ее лоша­ди­ные гла­за смот­рят в сте­ну. Солн­це мед­лен­но пол­зет за гори­зонт, и ком­на­та погру­жа­ет­ся во тьму. Теперь мама — лишь очер­та­ние чер­ной горы, сидя­щей за столом.

Когда солн­це вста­ет, ее гла­за по-преж­не­му смот­рят в сте­ну. «Ты был пло­хим маль­чи­ком. Твоя магия была ужас­на. Впредь ты не будешь вести себя пло­хо», гово­рит она.

«Я нена­ви­жу тебя!», кри­чу я. Я на самом деле ее нена­ви­жу нена­ви­жу ненавижу.

Мами­ны пти­цы хихи­ка­ют. Она вста­ет из-за сто­ла, и золо­ти­стые мухи начи­на­ют летать вокруг. Буд­то по мано­ве­нию вол­шеб­ной палоч­ки пру­тья решет­ки разъ­ез­жа­ют­ся в сто­ро­ны. Она тянет­ся ко мне и хва­та­ет кра­бо­вой рукой. Мне очень боль­но, и я кри­чу и пина­юсь, но ей все равно.

Она под­ни­ма­ет меня и несет в гостиную.

Гости­ная пол­на кле­ток! Как они здесь ока­за­лись? В рядах метал­ли­че­ских коро­бок сидят нагие дети. В отли­чие от меня, им совсем не страш­но. Они сидят, скре­стив ноги, руки лежат на коле­нях. Они сидят непо­движ­но, без еди­но­го зву­ка. Их гла­за закрыты.

«Я пока­жу тебе, что быва­ет, когда ты ведешь себя пло­хо», гово­рит она. Мы воз­вра­ща­ем­ся в при­хо­жую и идем к две­ри, веду­щей в под­вал. Я не люб­лю под­вал. Я пла­чу и про­шу ее отпу­стить меня пожа­луй­ста пожа­луй­ста. Она отво­ря­ет дверь. Обыч­но в под­ва­ле тем­но, но в этот раз из поме­ще­ния исхо­дит свет. Я загля­ды­ваю внутрь.

Внут­ри я не вижу подвала.

Там что-то живое.

Ново­сти в послед­нее вре­мя совсем мрач­ные. Выстре­лы зву­чат точ­но празд­нич­ные хло­пуш­ки. Люди мель­ка­ют в объ­ек­ти­вах тря­су­щих­ся камер. На ули­цах мерт­вые копы.

Сего­дня тем­пе­ра­ту­ра достиг­ла 100 °F. В эту неде­лю сот­ня гра­ду­сов — обыч­ное явле­ние. Каким стран­ным, одна­ко, ста­ло это лето.

Никто не может прий­ти к согла­сию. Одни гово­рят, что СМИ игно­ри­ру­ют про­бле­му. Дру­гие — что СМИ ее созда­ют. Про­те­сту­ю­щие — вот насто­я­щая про­бле­ма. Копы — тоже про­бле­ма. Все про­ис­хо­дя­щее похо­дит на опе­ра­цию под чужим фла­гом для того, что­бы Оба­ма мог выве­сти наших сол­дат. Это опе­ра­ция под чужим фла­гом, что­бы пода­вить дви­же­ние Black Lives Matter.

Небе­са изре­за­ны химио­трас­са­ми. В ком­мен­та­ри­ях раз­во­ра­чи­ва­ют­ся бит­вы тео­рий заго­во­ра. Теперь оди­но­кие жен­щи­ны неда­ле­ко от вас хотят най­ти пару. Там, за оке­а­ном, сно­ва рас­пи­на­ют людей.

Я ощу­щаю себя совсем по-дру­го­му, неже­ли вес­ной. Менее опти­ми­стич­но. Я раз­мыш­лял о том, что, в тео­рии, я мог бы пре­тво­рить в жизнь меч­ту и издать кни­гу — боже, не это ли здо­ро­во? Но сей­час во мне нет уже ни кап­ли воз­буж­де­ния. Опуб­ли­кую я кни­гу или нет, я оста­нусь тем же оди­но­ким при­зра­ком, кото­рый все­гда оста­ет­ся в тени и тащит в дом спирт­ное. День­ги не пред­став­ля­ют цен­но­сти для отшель­ни­ка, кото­рый нико­гда ниче­го не дела­ет. А сла­ва? Пятое коле­со в телеге.

В моем буду­щем лишь пусто­та. Я воз­вра­ща­юсь в про­шлое. Я соби­ра­юсь его уничтожить.

Маме все рав­но, чем я зани­ма­юсь, пока я не бес­по­кою ее. Я ста­ра­юсь не попа­дать­ся под руку. Когда она вхо­дит в ком­на­ту, я усколь­заю тихо, как мыш­ка. Я не хожу в ком­на­ты с клет­ка­ми. Я ста­ра­юсь не при­бли­жать­ся к под­ва­лу. Я про­сто сижу тихо и делаю все воз­мож­ное, что­бы не попасть в неприятности.

Я прак­ти­ко­вал­ся в магии. Накол­до­вы­вал малень­кие, неза­мет­ные вещич­ки. Из кам­ней я делаю хлеб и вкус­ное пече­нье. Мои игру­шеч­ные зве­ри ходят по ком­на­те и дела­ют забав­ные вещи. Игру­шеч­ные гру­зо­вич­ки ездят напе­ре­гон­ки по сде­лан­ной мной трас­се. Зани­мать­ся маги­ей весе­ло, но я боюсь разо­злить Маму.

Как дол­го Мама будет здесь жить? Она оста­нет­ся здесь навеч­но? Думаю, что навеч­но. Когда я думаю об этом, на гла­за наво­ра­чи­ва­ют­ся сле­зы. Я даже не успе­ваю поду­мать о маме с папой перед тем, как начи­наю плакать.

Мне в голо­ву при­шла хоро­шая идея. В послед­нее вре­мя у меня в голо­ве мно­го идей. Они как куч­ка людей, кото­рые пыта­ют­ся пере­кри­чать друг дру­га. Голос одно­го из них был осо­бен­но гром­ким и четким.

Я пытал­ся при­ве­сти маму с папой к дому, но не мог сде­лать это пра­виль­но. Магия все вре­мя теря­ла силу, и они пре­вра­ща­лись в дурац­ких котов. Это все пото­му, что мои роди­те­ли были тако­вы­ми лишь сна­ру­жи. Я не могу заста­вить их делать что-либо с помо­щью магии, пото­му что я не обла­даю такой силой.

Но я могу заста­вить себя.

Шон пока­зал мне место­на­хож­де­ние скла­да. Я иду туда. Я слы­шу зов. Очер­та­ния моей жиз­ни зовут меня. Исто­рия долж­на закон­чить­ся имен­но так. Мама будет там, и я попы­та­юсь ее уни­что­жить. Мне хоте­лось взять с собой какое-либо ору­жие, но что может сра­бо­тать про­тив нее? Она есть Всё. Та, кто выле­пил мою жизнь через про­стран­ство и время.

Когда насту­па­ет утро, я ощу­щаю себя точ­но так же, как и дол­жен. Я столь­ко раз про­сы­пал­ся по утрам и клял­ся, что в этот день я не возь­му в рот ни кап­ли, но, не сде­лав ника­ких выво­дов, каж­дые 7 часов вече­ра я шел в мага­зин и знал, что совер­шаю ошиб­ку. Тем не менее, ноги несут меня все даль­ше. Я знаю, что посту­паю непра­виль­но, и все же не останавливаюсь.

Я иду. Мама. Я иду.

˜

Про­щай­те, и спа­си­бо за хити­но­вые крестоформы!

100th Post / Date 07-17-2016

Я меня­юсь. Уро­ки Мамы учат и пре­об­ра­жа­ют меня. По ночам я лежу в кро­ва­ти, ем пече­нье и смот­рю в пото­лок. Затем сты­ки откры­ва­ют­ся и — пора­зи­тель­но — посмот­ри­те, что за ними! Неви­дан­ные ранее цве­та, звез­ды-дол­го­жи­те­ли, тун­не­ли за пре­де­лы космоса.

Мои спо­соб­но­сти ста­но­вят­ся силь­нее. Я могу изме­нять реаль­ность. Я молюсь, жду, и они при­хо­дят ко мне. Каж­дое утро кро­хот­ные воро­бьи садят­ся на вет­ки дере­ва перед моим окном. Мама гово­рит, что мне не сто­ит быть таким жад­ным, что нуж­но быть осто­рож­нее, что нуж­но направ­лять поток, а не пытать­ся идти про­тив него.

Я вновь читаю Биб­лию, исполь­зуя при­об­ре­тен­ные зна­ния. Иисус обла­да­ет маги­ей кро­ви. Маги­ей стра­да­ния. Маги­ей жела­ния и воз­дер­жа­ния. По ночам я и Мама смот­рим, как его мяг­кая плоть кор­чит­ся и борет­ся с жест­кой струк­ту­рой креста.

«Мать», кри­чит он. «Узри свое дитя».

«Отец», кри­чит он. «Я жерт­вую сво­им духом и отдаю его в твои руки».

Ско­ро я при­зо­ву соб­ствен­но­го малень­ко­го Христа.

На жел­тые пески.

Дру­гие пас­са­жи­ры авто­бу­са, кажет­ся, даже не подо­зре­ва­ют, что ско­ро я сой­дусь в реша­ю­щем поедин­ке, кото­рый опре­де­лит буду­щее все­го человечества.

Нахо­жусь ли я в здра­вом уме? Себе я кажусь вполне нор­маль­ным. Я не пус­каю слю­ни, не ору при виде голу­бей. Но что на самом деле дела­ет меня нор­маль­ным, так это осо­зна­ние того, что мой план безу­мен. Я иду на бой со зло­ве­щей сущ­но­стью, кото­рая была спо­соб­на вли­ять на люд­ские собы­тия с древ­ней­ших вре­мен, и одна­жды она смо­жет пора­бо­тить все чело­ве­че­ство. Я соби­ра­юсь сра­жать­ся с ней в фут­бол­ке с Гар­том Бруксом.

Выхо­дя из авто­бу­са на сле­пя­щее лет­нее солн­це, я вспо­ми­наю отваж­ных пехо­тин­цев, кото­рые вели свои десант­ные кате­ра на бере­га пля­жей Ивод­зи­мы. Да уж, вме­сте мы те еще бра­вые воя­ки. Гово­рят, что одним из при­зна­ков бре­до­во­го мыш­ле­ния явля­ют­ся мыс­ли о гран­ди­оз­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го. Чело­век в бре­ду пред­став­ля­ет, что он — шесте­рен­ка в огром­ном меха­низ­ме борь­бы, но в реаль­но­сти вся борь­ба про­ис­хо­дит лишь в его соб­ствен­ной голове.

Голубь пута­ет­ся у меня под нога­ми. Я бор­мо­чу, что­бы он уби­рал­ся прочь.

«Google Кар­ты» ведут меня к цели. Я ожи­даю уви­деть тол­пы бре­ду­щих по ули­цам нар­ко­ма­нов, но здесь совсем ни души. В све­те солн­ца окру­жа­ю­щие меня задвор­ки похо­дят на обыч­ный рабо­чий квар­тал. Сам же склад ока­зал­ся ста­рым кир­пич­ным зда­ни­ем с зако­ло­чен­ны­ми окна­ми, раз­ри­со­ван­ным кара­ку­ля­ми крас­ки из бал­лон­чи­ка. Выгля­дел он пло­хо, но назвать его пар­ши­вым у меня бы не повер­нул­ся язык.

Вход­ная дверь ско­ва­на цепя­ми, но, побро­див вокруг, я заме­чаю окно, дос­ки на кото­ром отхо­дят доста­точ­но лег­ко. Из тем­но­ты зда­ния доно­сит­ся запах пле­се­ни. Срань. Неуже­ли я вправ­ду иду туда? По мое­му лицу уже стру­ят­ся кап­ли пота. Я достаю фона­рик из кар­ма­на и включаю.

Луч све­та выхва­ты­ва­ет из тем­но­ты пыль­ные тени мусо­ра на полу. Ста­рые короб­ки. Шла­ко­бло­ки. Я заме­чаю сла­бое мер­ца­ние — да, это наша пер­вая труб­ка. Крэк это был или метам­фе­та­мин — раз­ни­цы не было ника­кой. Слу­шая рас­ска­зы раз­ных людей в этих поме­ще­ни­ях, я узнал кое-что о нар­ко­ти­ках, но с дру­гой сто­ро­ны все эти исто­рии были вто­рич­ны­ми, рас­ска­зан­ны­ми уже не раз. Мно­го ли я, в таком слу­чае, понимаю?

Шон гово­рил о лест­нич­ном про­ле­те, кото­рый ведет к две­ри, но в глав­ном зале скла­да, похо­же, вооб­ще нет ника­ких лест­ниц. Зато я вижу несколь­ко двер­ных про­емов в даль­нем кон­це поме­ще­ния. Я направ­ля­юсь туда, осто­рож­но сту­пая по мусор­ным зава­лам. Двер­ной про­ем посе­ре­дине рас­по­ло­жил­ся на верх­ней сту­пе­ни неболь­шой лест­ни­цы. Тут же вни­зу вид­не­ет­ся еще один. Луч фона­ря ловит блеск метал­ла: сорван­ные двер­ные петли.

Когда мы с Шоном были сосе­дя­ми, он все­гда вел себя спо­кой­но — собран­ность и уве­рен­ность в себе отлич­но его харак­те­ри­зо­ва­ли. Сей­час я вижу его совсем с дру­гой сто­ро­ны: он рабо­та­ет с гид­рав­ли­че­ской рас­тяж­кой, сры­ва­ет дверь с петель — сна­ча­ла скрип, затем прон­зи­тель­ный метал­ли­че­ский скре­жет — пот зали­ва­ет его лицо, гла­за горят страст­ным жела­ни­ем, кото­рое ста­ло чем-то боль­шим, чем про­сто голод.

Я вздра­ги­ваю и спус­ка­юсь вниз по сту­пень­кам — и дей­стви­тель­но, они ведут в тун­нель. Я сту­паю осто­рож­но, вынуж­ден­ный под­чи­нить­ся основ­ным живот­ным инстинк­там, кото­рые гово­рят мне: «Назад! Уби­рай­ся отсю­да к чер­тям соба­чьим!». Одна­ко тун­нель ока­зы­ва­ет­ся на удив­ле­ние обыч­ным и непри­ме­ча­тель­ным, учи­ты­вая, что он про­хо­дит под излюб­лен­ным местом здеш­них нар­ко­ма­нов и ведет к гипо­те­ти­че­ско­му интер­фей­су из пло­ти. Вокруг меня лишь пыль­ные сте­ны, лишен­ные каких бы то ни было источ­ни­ков света.

Тун­нель ведет меня в дру­гие тун­не­ли. Дру­гие лест­ни­цы. Пустые ком­на­ты. Чер­ный воз­дух кишит части­ца­ми пыли, свер­ка­ю­щи­ми в све­те фона­ря. Я ощу­щаю пока­лы­ва­ние по все­му телу. Это пыль щеко­чет мою кожу, или все­му виной зарож­да­ю­ще­е­ся, скру­чи­ва­ю­щее внут­рен­но­сти чув­ство стра­ха? Это напо­ми­на­ет те самые пока­лы­ва­ния, что бес­по­ко­ят меня каж­дое утро вме­сте с похме­льем. Про­сы­па­ясь каж­дое утро, я всем сво­им суще­ством желал, что­бы эти муче­ния нако­нец закон­чи­лись. Одна­ко теперь я знаю, что они не закон­чат­ся. Я все­гда буду мучить­ся от утрен­них отход­ня­ков, затем оче­ред­ной пьян­ки и жаж­ды влить внутрь себя новую дозу с пер­вы­ми луча­ми солн­ца, если не пой­ду даль­ше. Я не дол­жен бежать от кош­ма­ра. Я дол­жен упасть в его объятия.

Я оста­нав­ли­ва­юсь и задер­жи­ваю взгляд на пылин­ках в све­те фона­ря. Вытя­нув руку перед собой, я поз­во­ляю тем­ной частич­ке пыли упасть на кон­чик мое­го паль­ца. Я при­смат­ри­ва­юсь к ней побли­же и заме­чаю, что пылин­ка име­ет фор­му хло­пьев. Это пыль или… пепел?

По телу про­ка­ты­ва­ет­ся вол­на стра­ха. Что это может быть? Остан­ки сожжен­но­го интер­фей­са? Чело­ве­че­ский прах?

Поток нерв­ных острот, родив­ших­ся в моей голо­ве, оттес­нил чув­ство стра­ха. Сра­ная пыль. Да я же ни хре­на не знаю о пыли или пеп­ле. Не пом­ню, что­бы я писал хре­но­ву дис­сер­та­цию об иссле­до­ва­ни­ях пыли. С таким же успе­хом это могут быть хло­пья пыли или баналь­ная пер­хоть. Может, впе­ре­ди я най­ду ящик поно­шен­ных пари­ков. «Ты нашел про­ход в дру­гое изме­ре­ние?» «Нет, но я при­хва­тил при­лич­но­го вида пари­ки. Смот­ри, с этим тебя вооб­ще от Дасти Спринг­филд не отличишь».

Я выти­раю руку о рубаш­ку и про­дол­жаю идти впе­ред. Прой­дя несколь­ко мет­ров, я наты­ка­юсь на про­ход, на месте кото­ро­го тун­нель сме­ня­ет­ся есте­ствен­ной пеще­рой. Как и гово­рил Шон. Боже мой, неуже­ли это прав­да? А вдруг это про­сто камен­ный тун­нель, или часть недостроенного…

И тут я заме­чаю, как из тем­ной сте­ны тянет­ся нечто в фор­ме чело­ве­че­ской руки с почти эле­гант­но рас­то­пы­рен­ны­ми пальцами.

Несколь­ко мгно­ве­ний я стою, уста­вив­шись, пока сле­зы засти­ла­ют гла­за, преж­де чем упасть на коле­ни и уте­реть лицо. Я не свих­нул­ся. Я не мог жить в безу­мии все эти годы. Что-то слу­чи­лось. Что-то про­изо­шло со мной, когда я был ребен­ком, еще до того, как стал пол­ным кре­ти­ном. Я уж точ­но не послед­нее ничто­же­ство, кото­рое не спо­соб­но про­жить и дня без бутыл­ки. Я что-то видел. Что-то зна­чи­тель­ное и немыс­ли­мое оста­ви­ло на мне свой след.

Я под­хо­жу бли­же. Да, это в самом деле рука чело­ве­ка, очень похо­жая на мою соб­ствен­ную, толь­ко обтя­ну­тая серой, похо­жей на бума­гу кожей. Её запястье сли­ва­ет­ся с бес­фор­мен­ной мас­сой серых и чер­ных форм. Луч фона­ря про­скаль­зы­ва­ет по жут­ко­му руко­твор­но­му кол­ла­жу из чело­ве­че­ских костей: ряды зубов, кар­кас ребер, пара глаз­ниц, кости таза, изви­ва­ю­щи­е­ся позвон­ки и бед­ра, голе­ни и ключицы.

На мгно­ве­ние мне кажет­ся, буд­то зем­ля ухо­дит из-под моих ног, а сам я ока­зы­ва­юсь под­ве­шен­ным над ямой с тру­па­ми, похо­жей на сжи­га­тель­ные кот­ло­ва­ны Треб­лин­ки, но в несколь­ко раз боль­ше. Здесь лежат не толь­ко тела из поль­ско­го конц­ла­ге­ря, но уби­тые изо всех суще­ству­ю­щих лаге­рей, тюрем, погиб­шие при погро­мах, во вре­мя всех войн, всех вспы­шек чумы. Там же лежат все­воз­мож­ные без­раз­лич­ные меха­низ­мы исто­рии, вели­кие бес­чув­ствен­ные шесте­рен­ки кос­мо­са, без­уко­риз­нен­но вра­ща­ю­щи­е­ся поко­ле­ние за поко­ле­ни­ем, раз­ди­рая чело­ве­че­ских существ на кус­ки, кро­ша кости в пыль и прах.

У меня кру­жит­ся голо­ва. Я иду невер­ной поход­кой и вско­ре ока­зы­ва­юсь на полу, хва­тая ртом воз­дух и обли­ва­ясь потом. Костя­ной вихрь кру­жит вокруг меня, и я закры­ваю глаза.

Чем было это виде­ние смер­ти, эта мерт­вая все­лен­ная во вла­сти часо­во­го меха­низ­ма? Я видел звез­ды и без­дну, ато­мы и пусто­ту. Она была чем-то, что пре­вос­хо­дит Мать, чем-то, что сто­крат ужас­нее и могу­ще­ствен­нее. По край­ней мере, Мать мож­но назвать живым суще­ством — чудо­вищ­ным и все­по­жи­ра­ю­щим, но живым. Напол­нен­ная зло­бой, чрез­вы­чай­но пло­до­род­ная, она кор­чит­ся и стра­да­ет где-то в пре­де­лах этой все­лен­ной, суще­ству­ю­щей внут­ри испо­лин­ской гроб­ни­цы, свя­зы­ва­ет вре­мя и миры, чтобы…

…но голо­во­кру­же­ние про­хо­дит, и виде­ния рас­плы­ва­ют­ся. Мыс­ли усколь­за­ют от меня, слов­но рыба в стре­ми­тель­ном потоке.

Сидя на полу тун­не­ля и при­хо­дя в себя после это­го почти-откро­ве­ния, я вспо­ми­наю, что гово­рил мне Шон после визи­та в пеще­ру. Он рас­ска­зы­вал об аро­ма­те яблоч­но­го соуса, доно­сив­ше­го­ся из нее, о том, что этот запах напом­нил ему о доче­ри. Он утвер­ждал, что ощу­щал при­сут­ствие «злой сущ­но­сти», кото­рая пыта­лась соблаз­нить его гре­за­ми о семье и любви.

Я откры­ваю гла­за, под­ни­маю фонарь с бето­на и направ­ляю во тьму тун­не­ля. Есть ли там хоть что-нибудь? Что-нибудь, что мог­ло бы соблаз­нить меня? Луч фона­ря вылав­ли­ва­ет ужас­ные фигу­ры, про­сти­ра­ю­щи­е­ся настоль­ко глу­бо­ко, насколь­ко хва­та­ет све­та. Но я не вижу ни души. Я не чув­ствую, что кто-то ждет меня впе­ре­ди. Мои нозд­ри раз­ли­ча­ют лишь запах пыли, пеп­ла и…

Пече­нья. Запах малень­ких, слад­ких кусоч­ков теста. Боже мой. Я пом­ню. Они похо­жи на те, что когда-то гото­ви­ла для меня мама. Нет — ско­рее на те, что я гото­вил сам для себя. Из камней.

Вос­по­ми­на­ние захле­сты­ва­ет меня так силь­но, что сле­зы вновь стру­ят­ся по моим щекам. Боже мой. Я часто сидел в сво­ей ком­на­те с кам­ня­ми и пре­вра­щал их в пече­нье. Я ста­рал­ся сде­лать их мак­си­маль­но похо­жи­ми на мами­ны, но их вкус все­гда немно­го отли­чал­ся, и это застав­ля­ло меня ску­чать по ней еще силь­нее. Это­го не может быть. Совсем не может. И в то же вре­мя я вды­хаю этот аро­мат. Насто­я­щий, вита­ю­щий во тьме впереди.

Я отря­хи­ва­юсь. Что-то ждет меня в кон­це тун­не­ля. Хоро­шее или пло­хое, оно даст мне ответ. При­ве­дет к реше­нию. К концу.

Я сту­паю во тьму.

Я читаю молит­ву и под­хо­жу к окну.

Ули­ца уже дав­но пустует.

Потом я вижу его, иду­ще­го по доро­ге с фона­рем, хотя солн­це сей­час в зените.

Я сбе­гаю вниз по лест­ни­це. Мама сидит за кухон­ным сто­лом. Мне хочет­ся попро­щать­ся с ней, но отблеск в ее гла­зах гово­рит мне, что в этом нет необходимости.

Я выхо­жу в туск­ло осве­щен­ную при­хо­жую. Луч све­та про­би­ва­ет­ся через замоч­ную скважину.

Стук в дверь. Я выжи­даю. Руч­ка пово­ра­чи­ва­ет­ся, и дверь рас­па­хи­ва­ет­ся. Это оно — начало.

Я иду к свету.

Последние посты

Архивы

Категории